– Подожди здесь, – вздохнула Ксанча, перебираясь через поваленное дерево.

Ратип, как всегда, не послушался и пошел следом.

– Давно я не встречала истинного фирексийца. – Девушка пыталась выглядеть бодро.

– Ты должна была подумать, прежде чем ввязываться в драку. – Глаза Урзы засветились раздражением. – Особенно, когда рядом мой брат.

Набалдашник посоха вспыхнул, осыпав Ксанчу горячими искрами. Девушка поморщилась от боли, но промолчала.

– Это была моя идея, – вступился Ратип. – Мы заметили подозрительных всадников, выезжающих на рассвете из дворца Табарна.

– У них была переноска. – Девушка баюкала раненую руку, но Урза, казалось, не замечал ее мучений. Или не хотел замечать…

– Переноска, здесь? – удивленно осмотрелся Мироходец.

– Мы взорвали ее. Я думала, что из нее появятся тритоны, но никак не ждала такого…

Нижним концом посоха Урза шевелил останки фирексийца.

– Демона? – спросил он по-аргивски.

– Нет, – покачала головой Ксанча. – Это какая-то новая порода жрецов.

Она предпочитала говорить на эфуандском.

– Откуда ты знаешь, кто это, если раньше не видела ничего подобного? – засомневался Ратип.

– Да. Откуда?

– Это жрец, – девушка пнула труп фирексийца, – потому что он похож на жреца…

– Это не ответ.

– Я еще не закончила.

Ксанча опустилась на колени и здоровой рукой попыталась оторвать металлическую пластину, закрывающую лицо монстра. Но сделать это оказалось нелегко. В Фирексии не жалели масла. Пальцы скользили по металлу, ей никак не удавалось подцепить край скользкой маски. Наконец Ксанча зацепилась за пластину там, где та соединялась с кожей, и рванула ее вверх, обнажая окровавленное детское лицо. Ратип зажал рот и отвернулся.

– Видишь, – обратилась девушка к Урзе, обтирая руку от крови, – ему сделали глаза. – Ксанча показала на сплетение проводов в пустых глазницах. – Такие делали только высшим жрецам. Его мускулы и нервы – сложная конструкция из механизмов и плоти. Это – не тупая машина, у него есть мозг.

– Ты же говорила, что у них нет живой плоти. – Юноша уже пришел в себя.

– Это не совсем плоть. – Девушка оторвала кусок кожи и протянула его Урзе. – Такой она становится после соединения ее с металлическими частями и маслом.

Мироходец брезгливо покачал головой, и Ксанча откинула сероватую кожу в траву.

– Значит, это случилось бы с… – Ратип подавил приступ тошноты.

– Да, если бы мне было предназначено стать жрецом, – кивнула фирексийка и подумала о том времени, когда она с завистью смотрела на счастливцев, прошедших посвящение маслом. «Если бы и мне суждено было встать с ними в один строй, – спрашивала себя Ксанча, – была бы я счастлива?» Но этот вопрос не имел ответа. В Фирексии не существовало понятия счастья.

– А мой брат, – задумчиво проговорил Урза, – он был жрецом? Там, в Арготе?

– Он стал жертвой, – ответил за Ксанчу Ратип. – А что насчет демонов и тритонов?

Девушка решила начать с более легкого вопроса:

– Тритоны появляются на свет из чанов с питательной жидкостью, в которой тоже содержится масло. Его запах остается в теле тритона навсегда. Именно по нему я и определяю своих соотечественников.

– Этот жрец узнал тебя?

Пожав плечами, Ксанча потерла ноющую шею.

– А другие тритоны, – не унимался юноша, – они знают, кто они и зачем их переправляют в другие миры?

– Я знала. Но те, кто встречался мне в Доминарии, кажется, и не подозревают, кто они на самом деле. Я думаю, им стирают память, чтобы до поры до времени они не выдали себя.

– Это тритоны? – концом посоха Урза показывал на трупы эфуандцев. – От них пахнет маслом.

– Нет, они просто испачкались, когда раскладывали переноску. У тритонов масло внутри. Само дыхание наполнено его запахом.

– А если тритон уже не дышит? Не будешь же ты вскрывать труп, – неудачно пошутил Ратип.

– Почему же… – Урза подошел к телу эфуандца и, нагнувшись, внимательно разглядывал его лицо.

По спине Ксанчи пробежала холодная дрожь. Сколько раз, почувствовав в каком-нибудь селе или городишке запах Фирексии, она просила Мироходца сходить и проверить, права ли она. И каждый раз он запрещал ей возвращаться в те места. Страшная догадка заставила ее вскрикнуть. Урза обернулся.

– Да, я убивал мужчин и женщин, которые пахли маслом, и исследовал их трупы, – спокойно проговорил он. – Но внутри я никогда не находил ничего необычного. Никаких металлических внутренностей. Правда, их сущностью всегда оказывалась черная мана, но это еще не делает человека фирексийцем. – Мироходец выпрямился и ткнул в тело эфуандца посохом.

Ксанча не знала, что ответить на такое заявление.

– А что ты знаешь о демонах? – задал очередной вопрос Ратип.

– Демоны есть демоны. Они такие же древние, как сама Фирексия, как Всевышний. И конечно, они тоже пахнут маслом.

– Мишра встретил демона. – Внезапно юноша замер, уставившись остекленевшим взглядом в пространство.

Ксанча поняла: он снова внимал Камню слабости.

– Джикс, – еле слышно прошептал Рат. – Он обещал мне все, мог оживить металл и знал, как соединять его с плотью…

– Ратип, – громко позвала Ксанча, сжав его холодную влажную ладонь. – Это случилось не с тобой! Не позволяй его тени завладеть твоей памятью. Джикс мертв.

– Неужели ты считаешь, что и ты, и Мишра встречали одного и того же демона? – Губы Урзы скривились в презрительной усмешке. – Чушь. Помни, твои мысли не принадлежат тебе.

Не отпуская руки Ратипа, девушка резко обернулась к Мироходцу:

– А почему ты думаешь, что все, во что веришь ты, – истина, а все, что говорю я, – чушь? Еще в Храме Плоти мне начала сниться Доминария. Я знаю аргивский с того самого момента, как меня выудили из чана. Подумай над этим! Значит, есть что-то в этом мире, что заставляет фирексийцев возвращаться сюда. Сначала война с транами, потом – вы с Мишрой. Теперь третья попытка. Правда, сейчас вместо больших войн они развязывают множество маленьких. Если бы ты слушал кого-нибудь кроме себя, то, возможно, быстрее бы понял, что происходит! – кричала Ксанча.

Урза не ответил. Он просто растворился в воздухе.

– Не надо было затевать с ним спор, – через несколько минут, остыв, пожалела Ксанча. – Всегда я срываюсь не вовремя.

– Ты больше похожа на Мишру, чем я, – усмехнулся Ратип, поддерживая ее за талию. – Может, Джикс подмешал что-нибудь в твой чан?

Девушка вздрогнула и взглянула на спутника. «Действительно, а что случилось с той плотью Мишры, которую заменили механизмами? В Фирексии ничего не пропадало, все шло в дело».

– Замолчи и никогда больше не говори об этом. Пора уходить отсюда. Вдруг кто-нибудь начнет искать этих всадников.

– Хорошо, если кто-то, а вот если что-то… – снова попытался пошутить Ратип.

– Прежде чем взрывать переноску, надо было столкнуть в нее жреца. – Ксанча критически оглядела поле недавнего боя.

– Тогда Урзе не на что было бы посмотреть…

– Вот уж не знаю, что лучше. Но в любом случае оставим другим разбираться с тем, что здесь произошло.

Ратип бережно усадил ее у ближайшей яблони, а сам принялся собирать вещи. Он был огорчен тем, что они не вернутся в Пинкар, но виду не подавал, а лишь сочувственно поглядывал на распухшую руку девушки.

Вскоре все было готово, и путешественники поднялись в воздух.

По пути они трижды меняли направление движения, следя за группами всадников, казавшимися им подозрительными. Но каждый раз оказывалось, что это простые эфуандцы спешили по своим делам. Ни шраттов, ни краснополосых они так и не встретили. А если бы и встретили, то, страдающая от невыносимой боли в сломанной руке, Ксанча все равно ничего не смогла бы сделать.

Через несколько дней, пересекая Оранский хребет, молодые люди попали в сильнейший грозовой шторм, налетевший с южного побережья Гульмани. Продолжать полет было опасно, и путешественникам ничего не оставалось, как укрыться от непогоды в одной из многочисленных горных пещер.

Стихия бушевала три дня. Ксанча не торопилась домой, все еще опасаясь гнева Урзы, и предпочла вволю насладиться обществом возлюбленного. Сломанная рука начала заживать, опухоль и краснота спали, пальцы вновь обрели подвижность. Ратип как мог развлекал девушку, вспоминал свое детство, рассказывал древние легенды и предания.

Но гроза ушла, и пора было продолжать путь.

Когда внизу замаячила крыша их домика, юноша приложил ладонь ко лбу и удивленно воскликнул:

– Он там!

Ксанча разглядела около хижины высокую фигуру Урзы, голого по пояс, деловито помешивающего что-то в дымящемся горшке. Казалось, Мироходец помолодел. Загорелый и мускулистый, он точно соответствовал тому описанию, которое дала в «Войнах древних времен» Кайла бин-Кроог.

Заметив приближающийся шар, он бросил ложку и поспешил навстречу, как спешил бы отец семейства, обрадованный возвращением детей. Ксанча насторожилась.

– Странно, но, кажется, он рад нас видеть, – только и успела прошептать она Ратипу, как Урза уже заключил юношу в объятия.

– Я был очень занят, – быстро заговорил Мироходец, даже не замечая, что Ксанча пытается уклониться от его приветствий, оберегая еще не совсем зажившую руку. – Я вернулся во все миры, где мы находили следы пребывания фирексийцев. Интуиция не подвела меня! Они сменили стратегию и теперь вместо глобальной войны разжигают местные конфликты по всему Терисиару. Но скоро все изменится! У меня есть план. Пойдем, брат. Догоняй, Ксанча. Я хочу вам кое-что показать!

«Ладно, пусть думает, что мысль о смене тактики принадлежит ему», – решила девушка и поплелась в хижину.

У Урзы действительно имелся план. Стены его комнаты сплошь пестрели картами и схемами, рабочий стол был завален книгами и свитками, даже на полу он расстелил огромную карту, прижав углы бутылями из своей кладовой.

– Я заставлю их навсегда убраться из Доминарии! – торжествующе проговорил Урза.

Ксанча склонилась над картой, разглядывая знаки, написанные рукой Мироходца под названиями городов. Девушка догадалась, что цифрами он обозначил количество фирексийцев, обнаруженных в каждом из населенных пунктов. Обернувшись, чтобы подтвердить свои догадки, она обнаружила, что Урза исчез. Ратип пожал плечами. Ксанчу настораживало такое поведение изобретателя. По своему опыту она знала, что подобные перемены не сулят ей ничего хорошего.

А потом случилось то, о чем она не могла вспоминать без содрогания. Сначала появился тихий дрожащий звук, пронзивший ее тело мириадами крохотных иголок. Ксанча попыталась зевнуть и прочитать заклинание для брони, но ее горло перехватил спазм, не позволивший ей даже вздохнуть. Неведомая сила распирала череп изнутри, глаза вылезали из орбит. Ее выворачивало наизнанку. Во рту появился вкус крови. Тело фирексийки забилось в судорогах, и она рухнула на пол. Кровавая пена залила лицо. Ничего не понимающая Ксанча уже прощалась с жизнью, как вдруг все прекратилось. Звук исчез. Остались только пульсирующий гул в голове и слабость, навалившаяся почему-то только на ноги. Разлепив дрожащие веки, она увидела перед собой сияющее довольной улыбкой лицо Мироходца, но, казалось, не узнавала его.

Коснувшись теплыми пальцами лба девушки, Урза снял боль и слабость.

– Получилось, – удовлетворенно проговорил он. – Извини, но другого способа проверить у меня не было.

– Ты… – задохнулась от возмущения Ксанча. – Ты сделал это со мной!

Утерев кровавую пену с лица, она попыталась подняться, все еще не веря, что Урза мог так жестоко обойтись с ней.

– Еще раз извини. Ты понял, брат? – обратился он к остолбеневшему Ратипу. – Ты понял? Я изобрел новое оружие! – Мироходец раскрыл ладонь, на которой лежал небольшой блестящий механизм, формой напоминающий паука.

– Он такой маленький. – Юноша наконец-то обрел дар речи. – Разве он мог сделать такое?

– В том то и дело! Ксанча, – Урза помог девушке подняться, – подала мне потрясающую идею! Звук, брат. Звук может производить колебания, разрушающие фирексийское масло. Ведь внутри каждого тритона есть масло.

– Мы что, будем кидать в них эти устройства?

– Вопрос по существу. Браво, Ксанча. Нет, мы разбросаем их повсюду, где ты обнаружишь фирексийцев. У тебя это получается гораздо лучше, чем у нас.

– А что приводит их в действие? – Ратип заинтересованно разглядывал паука.

– Мерцающая Луна. Эта звезда практически не оказывает влияния на приливы и отливы как луна, но обладает способностью активизировать белую ману. Сильнее всего эти свойства проявляются в день мерцающего полнолуния. Принцип действия моих паучков очень прост. Я заряжаю силовой кристалл белой маной и устанавливаю его внутрь корпуса механизма, наполненного обыкновенной водой. Мерцающая Луна, войдя в зенит, активизирует белую ману, и та начинает вибрировать, издавая звук, который и свалил с ног нашу фирексийку. Кроме этого, конечно, там есть еще кое-что, но в целом все довольно просто.

– Ну не так уж и просто… – протянул юноша.

– Геометрия, брат, – улыбнулся Урза, – астрономия и математика! Ты никогда не любил математику. А я все просчитал. – Он кивнул на стены, увешанные схемами, таблицами и чертежами.

«В конце концов, – подумала Ксанча, – именно этого я и добивалась. Он снова занялся изобретательством». Гнев девушки почти остыл, и она присоединилась к мужчинам, изучающим чертежи.

– Какова их мощность?

Урза удивленно посмотрел на нее.

– Я имею в виду – сколько их понадобится? Сотни, тысячи?

– Сотни на небольшую деревню и тысячи на города. Необходимо размещать их на определенном расстоянии. Слишком далеко – плохо, слишком близко – еще хуже. Они просто выведут друг друга из строя. Я покажу тебе, когда мы отправимся в какой-нибудь городок.

– Мы можем все испортить. – Ратип задумчиво разглядывал карту. – Что подумают простые люди, которые ничего не знают о Фирексии, когда кто-то будет умирать у них на глазах?

– Ратип прав, – поддержала его Ксанча, пристально глядя в глаза Мироходца. – Крестьяне не вскрывают трупы. Они никогда не видели жрецов и, скорее всего, воспримут происходящее как кару божью.

– Я просто хочу сказать, что неведение пагубно, Урза, – добавил юноша, благодарно взглянув на возлюбленную.

– Пускай думают что хотят. Или ты предлагаешь нашептать о нашем плане в каждое ухо? – Мироходец махнул рукой. – Главное, мы избавимся от тритонов и дадим понять Фирексии, что Доминария может сопротивляться. Или ты хочешь затеять глобальную войну в Терисиаре? Мы уже проходили это, Мишра. Я не хочу войны. Никто не умрет.

– Тритоны умрут. – Девушка произнесла эти слова тихим, еле слышным шепотом, но в них слышалась такая скорбь, что по спине Рата пробежала дрожь и он обернулся.

Ксанча вспомнила Первую Сферу, других тритонов, вспомнила вторую Ксанчу, выкрасившую свои волосы в оранжевый цвет. Она могла бы убить эту Ксанчу в драке за еду, и та тоже могла бы убить ее, но, думая о мести Фирексии, она представляла прежде всего жрецов, гремлинов и демонов, но никогда не желала зла тритонам. Эти беспомощные, подневольные существа, подчас даже не подозревающие, зачем их забросили в другой мир, были ни в чем не виноваты перед Урзой. И не будут знать, почему умирают. Ксанча посмотрела в глаза Мироходца и не нашла в них ни сочувствия, ни жалости.

– Они должны умереть, – еще тише произнесла она. – В Доминарии им нет места.

«Место». Это первое в ее жизни слово заставило тритона содрогнуться.

– Не волнуйся, – обратилась она к Урзе, – я сделаю все, что ты потребуешь. – В голосе девушки слышались слезы. – Только не надо говорить, что никто не умрет.

– Ксанча, – шагнул к ней Мироходец, – никто не говорит, что ты…

Но она уже не слышала его. Закрыв лицо руками, тритон Ксанча выбежала из комнаты.