- Господин маркиз, у меня к вам небольшая просьба. - Табор сунул руку в карман и дотронулся до пистолета. - Могу я у вас заночевать? Завтра около семи утра я должен быть уже в Париже, а моя машина - далеко не гоночный автомобиль.
      - Зачем вам нужно так рано в Париж?
      - Кое-что забрать.
      - Опять остались без гроша, не так ли? Нет даже пары франков на оплату номера в отеле? Это похоже на вас, слугу прекрасных искусств! В голове одни восторги да жареные индейки, а в кармане пусто, разглагольствовал маркиз, расправляясь с плотвичкой.
      Табор хотел было ответить какой-нибудь дерзостью, но Веркруиз опередил его:
      - Хорошо, хорошо, мой друг, постель и одеяло для вас найдутся. Да, вы виделись с Гранделем?
      - Нет.
      - Скверный тип, вы не находите? Когда речь заходит о деньгах, он готов с живого снять все до костей.
      - А вы еще ведете с ним какие-нибудь дела?
      - Угу. - Старик отодвинул тарелку. - Не захватите ли вы кое-что для Гранделя, несколько фарфоровых и серебряных вещиц?
      - Не могу, - нерешительно ответил Табор. - Я рассорился с ним...
      Маркиз задумался. Накануне Грандель звонил ему, но ни словом не обмолвился о ссоре с Табором. Старик заметил, что его гость вел себя нервно, будто опасался чего-то.
      - Нельзя так нельзя. - Веркруиз не выказал особого сожаления.
      Однако, несмотря на поздний час, решил позвонить Гранделю и узнать, что у него произошло с художником. Сославшись на усталость, маркиз попрощался с гостем.
      Слуга проводил художника в затхлую, уставленную старыми вещами комнату. Табор прислушался к шорохам в доме, стащил с кровати матрац и положил его прямо под окном. Дверь оказалась без задвижки, поэтому он подставил под ручку стул.
      Когда Грандель прибыл в Верде, заржавленные ворота парка были еще открыты. После телефонного звонка маркиза он некоторое время колебался, следует ли ехать туда самому, но Де Брюн приказал ему поговорить с Табором и выяснить, что художнику известно о деле, кто ему рассказал обо всем.
      Грандель не сомневался, что своим освобождением из следственной тюрьмы обязан Де Брюну и пока он находится под покровительством всесильного шефа "Меркюр-Франс", ему нечего бояться полиции. Тем не менее он серьезно подумывал все бросить и бежать. Игра, которую он затеял, становилась слишком опасной. Но от Де Брюна уже пришла машина.
      Вначале они поехали в направлении Сетура - водитель хотел убедиться, что за ними нет полицейского хвоста. Это была излишняя предосторожность, поскольку Пери еще ничего не знал об освобождении антиквара.
      Веркруиз сидел с рюмкой коньяка у зажженного камина.
      - Присаживайтесь к огню, дорогой Грандель, - вкрадчиво произнес он, выпейте глоточек, потом обсудим дела.
      - Это не к спеху.
      - Я тут обнаружил для вас несколько прекрасных, просто изумительных вещиц: старинное серебро и фарфор, они доставят вам огромную радость.
      Грандель пригубил коньяк и ничего не сказал.
      Напольные часы в углу хрипло пробили шесть раз.
      - ...она была воплощением красоты, весь мир лежал у ее ног, рассказывал старый подагрик, потягивая коньяк.
      Но антиквар не слышал его, хотя изображал внимание. Он думал о тех двоих на бензоколонке, с которыми водитель машины Де Брюн тихо перебросился парой слов. Не они ли должны убрать этого простофилю?
      - Да, такой человек, как вы, маркиз, несомненно многое повидал в жизни, в этом я никогда не сомневался, - услышал Грандель собственный голос. Про себя же подумал: "Слюнявая развалина, пугало огородное!" И затем сказал вслух: - Дайте знать Табору. Я хотел бы поговорить с ним, а то уже поздно.
      Несмотря на охвативший его страх, художник вошел в залу с напускным спокойствием и повел себя нарочито самоуверенно.
      Грандель, словно хозяин, прервал его кичливую болтовню и повелительно указал пальцем на стул.
      - Вы прислали мне картину. - Антиквар достал из кожаного футляра свернутый в трубку холст и развернул его. - Работа далека от совершенства, но вы хорошо потрудились. В виде исключения я возьму ее. Сколько вы за нее хотите?
      - Цена вам известна. Сто тысяч!
      Грандель молча достал из бумажника пять банкнот.
      - Прекрасно, даю вам сто франков, и, заметьте, я плачу слишком щедро. Но запомните - это последний случай, когда я что-нибудь покупаю у вас.
      - Вы издеваетесь? - прохрипел Табор.
      - Сто франков в наши дни большие, очень большие деньги, молодой человек, - прошамкал маркиз. - На вашем месте я бы подумал, хорошо подумал.
      - Ну, так как? - спросил Грандель.
      - Вы еще пожалеете об этом! - взорвался Табор.
      - Если вам больше нечего сказать, можете идти, - рассмеялся Грандель.
      Задохнувшись от злости, Табор бросился к двери, но властный окрик Гранделя остановил его на пороге.
      - Подождите, милейший! Если вы вернетесь без денег, прекрасная Леора вряд ли встретит вас с распростертыми объятьями. Неужели вы думаете, будто таким, как она, нужна только любовь?
      - Чем красивее женщина, поверьте моему опыту, - захихикал маркиз, тем больше опасность, что она сбежит с другим. Против этого есть лишь одно средство, хе-хе-хе...
      Грандель снова достал бумажник и бросил на стол две запечатанные пачки денег. На банковских лентах стояли большие черные цифры "1000". От этого зрелища индюшачье лицо Веркруиза слегка вытянулось.
      - За одну минуту вы можете заработать тысячу, а то и две, - протянул Грандель. Табор оставался на месте. На стол упала третья пачка. - Давайте поговорим как два человека, у которых нет причин ненавидеть друг друга.
      Табор медленно, будто во сне, подошел к столу.
      Грандель взял его под руку и повел к стеклянной двери в конце залы.
      - Первое, что мне хотелось бы узнать, - антиквар понизил голос, каким образом и от кого вы узнали, что я продал вашу копию Джотто как оригинал?
      - Я... спросите что-нибудь другое.
      - После того как я получил письмо, в котором вы угрожали мне сообщить обо всем Мажене, я не отреагировал...
      - Вы отреагировали! - Табор вышел из себя. - Вы убили его, потому что не могли достать меня и опасались, что я расскажу ему, как вы обманули его с копией! Теперь вы хотите убрать с дороги меня, но тут вы просчитались! Я всем рассказал, что...
      - Не кричите так громко! Этот старый осел может услышать разговор, и тогда нашу сделку можно считать несостоявшейся. С моим первым вопросом связаны еще два: кому пришла идея с портретом двух баб? Кто рассказал вам о них? Плачу сразу и наличными.
      - Двадцать тысяч - и я скажу вам.
      Табор казался самому себе жалким ничтожеством, доносчиком, предателем, но ему нужны были деньги, без денег все рушилось.
      - Три тысячи.
      - Я сказал - двадцать тысяч.
      - Хорошо, пять тысяч.
      - Десять тысяч, не меньше.
      Неожиданно в памяти Гранделя всплыло серое, нарочито-бесстрастное лицо, маска, за которой, он знал, скрывалась лютая ненависть к нему.
      - Десять тысяч? - протяжно произнес Грандель. - Ни одного су. Я сам назову вам имя. Пьязенна!
      - Как... каким образом?..
      - А теперь проваливайте отсюда!
      Табор попытался достать пистолет, но от волнения замешкался, и тут Грандель нанес ему удар по локтю маленькой бронзовой статуэткой, которую схватил с этажерки. Художник закричал от боли.
      Грандель выудил из его кармана пистолет, вынул обойму и, оставив в ней один патрон, сунул пистолет снова в карман художника.
      - Когда придет время, можете пробить этим патроном в своей голове дырку. А теперь, мой милый, убирайтесь! Иначе мне придется выпить слишком много коньяка, чтобы заглушить мерзкий привкус, который появляется у меня при взгляде на вас.
      Качаясь от бессильной злобы, Табор направился к двери.
      Грандель вернулся к маркизу.
      - Ну как, вы уладили все дела? - заспанным голосом спросил Веркруиз, скосив глаза на пачки банкнот.
      - Мы расстались в любви и согласии. Никто не сможет утверждать противное, если этот идиот через несколько шагов споткнется и сломает себе шею, - сказал Грандель, передавая Веркруизу пачку денег. - При случае прошу вас подтвердить, что я находился в вашем обществе, маркиз.
      Не говоря ни слова, старик вновь протянул руку.
      Помедлив, Грандель вложил в нее вторую пачку.
      Веркруиз не убирал руки.
      Антиквар спокойно отстранил ее.
      Ламбера мучило желание курить. Но если бы те двое, что спрятались в тени за кустами и следили за входом в замок маркиза, заметили огонек, это стоило бы ему жизни. Люди Де Брюна стреляли без промаха.
      Через частное сыскное бюро Ламбер установил постоянное наблюдение за антикварным магазином, поэтому в отличие от Пери знал, что Гранделя освободили. Новый ягуар репортера не уступал по мощности машине Де Брюна и, поняв, куда направляется Грандель, Ламбер даже обогнал его.
      Вот уже добрый час Ламбер в отсыревшем плаще стоял в темноте под нудно моросящим дождем. Несколько раз он порывался чихнуть, но сдерживался. Ничем нельзя было выдать себя, если он не хотел, как Мажене, стать жертвой несчастного случая.
      Чтобы скоротать время, Ламбер представил, как вернется сегодня ночью живым и невредимым в Париж с новой порцией информации о деле Эреры Мажене. Он, как обычно, пропустит пару стаканчиков виски, потом разбудит Габриэлу. Спросонья она вначале, конечно, назовет его Камилем, именем покойного Мажене, так было уже не раз. Затем спохватится и станет уверять, что любит только его и не может без него жить. Но это брехня. На ее счет у него не было никаких иллюзий.
      От Габриэлы мысли Ламбера перешли к книге, над которой он работал... "Ангел в чистилище" возникло неожиданное название, когда он вообразил Эреру рядом с Гранделем. Нет, не распутав этого дела, он не успокоится.
      Открылась входная дверь замка. Из прямоугольника света выскочил мужчина и побежал по главной аллее к воротам парка. Когда неясная фигура отделилась от кустов и напала на него, мужчина издал хриплый звук и упал.
      Ламбер вытащил из рукава резиновую дубинку со свинцовым сердечником, но кто-то молниеносным движением выбил ее, мощный кулак въехал ниже правого уха Ламбера. Репортер, как мешок, рухнул на землю.
      Табор воспользовался замешательством нападавших, вскочил и со всех ног бросился бежать. Силы уже покидали его, когда он споткнулся и упал на что-то влажное. Это была глубокая яма, полная опавших листьев, в которые Табор мгновенно зарылся. Преследователи включили карманные фонари и осмотрели все вокруг. Ничего подозрительного они не заметили. Беглец исчез.
      Совещание у тела Ламбера было недолгим.
      - Возьмем его с собой?
      - Не знаю. Кто бы это мог быть?
      - Понятия не имею. Подумаешь - одним больше, одним меньше.
      - Ты сейчас так говоришь. Посмотрим, как ты запоешь, когда тебя поведут на гильотину.
      Тут входная дверь замка вновь распахнулась, и на пороге появились Грандель и маркиз. Это спасло Ламберу жизнь. Мужчина ударил его ногой в лицо и скрылся в темноте.
      С рассветом продрогший до костей Табор высунул голову из влажной листвы. Никого не было видно, и он бросился бежать в сторону шоссе.
      Когда Ламбер пришел в себя, он выплюнул сгусток крови, а с ним и пару зубов. Несколько раз репортер безуспешно пытался приподняться. Наконец с большим трудом ему удалось встать на колени.
      Добравшись до деревни, он вытащил из постели хозяина единственного трактира и попросил влить ему в рот полбутылки коньяка.
      - Кто это вас так отделал? - запинаясь спросил трактирщик.
      Ламбер, криво ухмыляясь распухшими губами, доверительно прошептал:
      - Мэр застал меня у своей жены!
      Шутка Ламбера попала в цель, так как мэр около года назад женился на дочери владельца гаража в Диезе, чей жизнерадостный характер и легкомыслие не давали мэру покоя.
      Трактирщик понимающе кивнул, предвкушая, как вечером преподнесет завсегдатаям трактира историю Ламбера, сопроводив ее собственными комментариями.
      11
      После неудачи в Верде Де Брюн решил лично заняться этим делом. Но ему необходимо было заручиться согласием Авакасова.
      Авакасов относился к тем немногим людям, перед которыми Де Брюн испытывал животный страх. Он знал, что власть этого человека почти безгранична и того, кто серьезно раздражал его, он уничтожал. Хотя старик и жил затворником в древнем монастыре, который купил в родной греческой деревушке, перевез во Францию и восстановил в Жанвиле, в делах и в отношении к людям он был отнюдь не сентиментальным, как и в те времена, когда поставками оружия во Францию и одновременно ее противнику, кайзеровской Германии, заложил краеугольный камень своего огромного состояния.
      Его отношение к Де Брюну было двойственным. Он уважал его ум и профессионализм, но кричал и даже плевал в него, приходя в ярость, как неделю назад, когда Де Брюн выиграл у него подряд три партии в шашки.
      Де Брюн хорошо изучил и другие особенности поведения старца. Когда Авакасов приглашал его к себе, уже по свету в окнах он определял, какое у того настроение. Если Авакасов сидел при свечах в келье, увешанной старыми иконами, то он пребывал в созерцательном или подавленном расположении и следовало ожидать длинных монологов о ничтожестве человеческого существа, о бренности всего сущего, о спасении жизни и о смерти.
      Яркий свет в большом зале был особенно опасным признаком. Значит, на Авакасова накатил очередной приступ мании преследования и в каждом углу ему мерещился убийца.
      Самым благоприятным был момент, когда он сидел в рабочем кабинете за огромным письменным столом и сверял длиннющие колонки цифр различных инвестиций и акций. В эти минуты на него снисходили человеколюбие и филантропия, и он мог без долгих размышлений подписать чек на миллион долларов, например, для строительства христианского центра в Швейцарии.
      Зная вздорный нрав Авакасова, год назад Де Брюн воспользовался случаем, когда старец сидел в келье при свете лампадок, и предложил ему сделку, которую до того долго обдумывал.
      Желчный, преисполненный ненависти к людям, престарелый миллиардер поначалу не обращал на Де Брюна никакого внимания.
      - Уничтожить, огнем и мечом истребить весь этот сброд, - хрипло произнес он вдруг, - единственное, что в этом мире еще имеет смысл! Единственное!
      Де Брюн, рискуя потерять все, чего достиг благодаря Авакасову, решился заговорить. Отчетливо произнося каждое слово, он сказал:
      - Огонь? Меч? В наше время с их помощью немногого можно добиться. Но есть одно по-настоящему действенное средство, позволяющее извести тех, кто не достоин жизни.
      - Какое средство?
      - И оно может принести больше тысячи процентов прибыли! - как бы невзначай прибавил Де Брюн.
      Старец насторожился.
      - В чем же дело?
      Де Брюн вплотную придвинулся к нему и коротко изложил свою идею. Если Авакасов войдет в дело и инвестирует необходимый начальный капитал, то сможет без всякого риска заработать миллионы. О сбыте товара позаботится Де Брюн.
      И вот теперь, год спустя, дело могло лопнуть. Через Гранделя, которого он считал одним из самых толковых среди своих людей, полиция что-то заподозрила, и трудно было сказать, как далеко зашло расследование. Во всяком случае, Де Брюн решил, что надо показать этому Пери зубы и дать понять, чтобы он не совал нос туда, куда не следует.
      Приехав в Жанвиль, Де Брюн застал Авакасова в молельне. Перед иконами в золотых и серебряных окладах тускло горели лампадки из разноцветного стекла. В руках старец держал письмо от своей внучки Ирэн, которая воспитывалась под вымышленным именем в аристократическом лицее в Дюньи. Авакасов был убежден, что его враги, узнав, где находится Ирэн, убьют или похитят ее, поэтому, как свидетельство высокого доверия, поручил Де Брюну охрану девушки.
      - Все больше умерших является ко мне, скоро и я стану одним из них, сказал старец после долгого молчания.
      Ему исполнилось восемьдесят девять лет, осунувшееся лицо с крючковатым носом покрывала густая сетка морщин. Странную противоположность дряблому лицу являла густая шапка седых волос, которыми Авакасов по-детски гордился. Как гордился и тем, что ни одного дня в своей жизни не провел из-за болезни в постели. Он не жалел денег на свое здоровье, рассчитывая прожить не меньше ста лет.
      - ...и лишь пепел, останется лишь серый пепел, отравленный смертью... и больше ничего. Ничего, ничего! - мрачно пробормотал Авакасов.
      - Как же так, - тихо возразил Де Брюн. - Всегда найдется несколько человек, ради которых стоит сохранить жизнь на земле.
      - У меня остался лишь один человек, для которого я живу, - подавленно произнес Авакасов.
      Прежде чем перейти к делу, Де Брюну надо было как-то вывести старца из меланхолии. Он знал его тайную струнку и решил на ней сыграть.
      - Вам непременно следует забрать внучку к себе, - настойчиво посоветовал он Авакасову. - Дюньи для нее небезопасное место, там с ней всякое может случиться. А если бы она была здесь, около вас, то я бы мог гарантировать ее безопасность.
      Глаза Авакасова ожили.
      - Я и сам уже давно думаю о ее приезде сюда, для меня это было бы большой радостью.
      Он нажал кнопку, и под потолком кельи вспыхнул яркий свет. Сразу просветлели страдальческие лица святых и мучеников на иконах. Огоньки в лампадках померкли и потеряли свой спокойно-таинственный блеск.
      - Действительно, для меня это была бы самая большая радость, какую я могу себе представить, - сказал старец. - Я напишу пару строк префекту полиции, он даст вашим людям специальное разрешение на применение оружия в особых случаях.
      Де Брюн ничего не ответил.
      Позднее, когда они сидели в рабочем кабинете миллиардера и Де Брюн одну за другой проиграл четыре партии в шашки, он вернулся к последним словам Авакасова.
      - Едва ли среди полицейских найдется хоть один, кто не поддерживает связей с преступным миром, в этом вы скоро сами убедитесь!
      - Да? - на морщинистом лице Авакасова появилось выражение подозрительного недоверия.
      - Кто-то из этих молодчиков сообщил таможенникам, чтобы они обыскали наше судно "Афины", прежде чем оно бросит якорь в Марселе.
      - Ну и что?
      - Что, что! На судне спрятана партия товара на сумму в двадцать миллионов, - продолжал лгать Де Брюн, он вытер платком лоб и прибавил: - Я полагаю, что даже для вас это не мелочь.
      - Де Брюн, не приносите мне подобных известий! - В тихом голосе Авакасова прозвучала угроза, заставившая Де Брюна побледнеть. - Когда вы сделали мне предложение, я сразу сказал, что не желаю ничего знать об этом деле. Всю ответственность несете вы. И весь риск. Только вы.
      - Вот список сумм, которые вы получили только лишь в этом году. - Де Брюн протянул Авакасову исписанный цифрами листок и разыграл тем самым свою последнюю карту. - Это вчетверо больше, чем мы предполагали, даже для вас это внушительная сумма. Мне думается, едва ли найдется еще кто-нибудь, кто возложил бы в таком деле всю ответственность на свои плечи. Ведь я рискую не только всем своим имуществом, но и своей жизнью. Это обстоятельство позволяет мне напомнить вам, что я не раз брал на себя ваши заботы, обременительные даже для столь могущественного человека, как вы.
      Казалось, для Авакасова Де Брюн уже не существовал - только листок с колонками цифр. В комнате воцарилась тишина. Де Брюн слышал тикание своих наручных часов и чувствовал, как цепенеет от страха перед этим древним старцем, который, даже стоя на краю могилы, мог движением век решить судьбу любого человека. Де Брюн не верил ни в бога ни в черта и все же подумал: "Боже, помоги мне, иначе я пропал".
      Затем он услышал голос Авакасова:
      - Уладьте это дело, но так, чтобы я ничего больше не слышал о нем. Ничего! И не позднее Рождества я хочу видеть Ирэн у себя. Распорядитесь, чтобы она сдала выпускные экзамены. Вы меня поняли? А теперь сыграем еще пару партий в шашки. Но если я замечу, что вы, как всегда, пытаетесь проиграть мне, то я плюну в вашу лицемерную физиономию. Иногда я хочу выиграть честно.
      12
      Когда Табор прибыл в Клинкур, багровые лучи заходящего солнца пробивались между двумя грядами облаков, серое небо отделяла от моря кроваво-красная полоса.
      Еще полвека назад Клинкур был аристократическим морским курортом с всемирно известным казино. Туда съезжалась французская знать, богачи из Англии и России. Теперь новые, современные курорты отняли у потускневшего Клинкура отдыхающих. Большинство помпезных отелей обанкротилось, остальные пустовали, ожидая сноса.
      Войдя в огромный вестибюль отеля, в котором некогда царило оживление, Табор не увидел за регистрационной стойкой привычной фигуры администратора. Между витыми гипсовыми колоннами стояли засохшие, покрытые пылью пальмы в кадках, и, хотя за окном сгустились сумерки, нигде не горел свет. Кроме Табора, Леоры и администратора в отеле проживали еще две престарелые англичанки.
      "Если молодчики, что охотятся за мной, найдут это место, - пронеслось в голове Табора, - то шансов на спасение не больше чем в парке Веркруиза". На него снова напал панический страх; одним духом он взбежал по широкой мраморной лестнице, застланной потертым ковром, как затравленный зверь, промчался по просторному коридору, рванул дверь своего номера и запер ее за собой на защелку.
      Леора, как обычно, лежала развалившись на диване, жевала шоколадные конфеты и читала очередной роман.
      Ее короткая юбка задралась почти до бедер, обнажив стройные ноги. Леора, убежденная в неотразимой красоте своего тела, не упускала случая выставить его напоказ.
      Несмотря на отсутствие денег, бывшая натурщица с Монмартра продолжала жить с Табором в этом Богом забытом курортном местечке. Она развлекалась интрижкой с администратором отеля, опустившимся, но здоровым как бык мужчиной, который охотно исполнял все ее капризы.
      Табор догадывался об их любовной связи, но закрывал на все глаза, чтобы не видеть того, чего не хотел видеть.
      Леора, принужденно зевая, спросила, что с ним произошло.
      Увидев на спинке дивана заполненную окурками пепельницу, валявшиеся на полу колготки и туфли Леоры, - Табор без сил рухнул в плюшевое кресло. Он вдруг ясно осознал всю безнадежность своего положения, если не сможет разом порвать с этой публикой, вроде Леоры, Гранделя, Веркруиза или Пьязенны.
      - Я не получил ни одного франка, - устало произнес Табор, - ни одного су. Но чуть было не получил пулю в голову.
      - Я же говорила, что они прикончат тебя.
      Леора погладила обнаженное бедро. Затем, указав пальцем на книгу, сказала:
      - Хотела бы я пожить так, как эта Дюбарри. Наконец-то мне попалась книжка, которую приятно почитать. Мне ее дал Ожид.
      - Ага, поэтому он был здесь?
      Она лишь пожала плечами.
      - Твоя ревность глупа. Я же не спрашиваю тебя, чем ты занимаешься в Париже. И вообще, я хочу уехать отсюда. Осточертело дохнуть от скуки рядом с тобой.
      Она закурила сигарету, искоса взглянула на него своими огромными бирюзовыми глазами, расстегнула молнию на юбке.
      - Хочешь порисовать меня?
      "В последний раз, - подумал он, - и все".
      - Ожид спрятал от нас уголь, - жаловалась Леора, стоя перед ним обнаженной, - он говорит, что и так хорошо греет меня здесь. Но я ненавижу мерзнуть после...
      Оплеуха Табора заставила ее мгновенно умолкнуть.
      - Одевайся. - Анджело даже удивился собственной решительности. Собирай свое барахло и проваливай.
      - По крайней мере с Ожидом мне было весело, - злорадно заметила Леора. - Он знал свое дело.
      - Ты мне противна, - угрюмо произнес Табор.
      - У тебя ни разу не хватило мужества набить мне морду. Мы всегда говорили о тебе, и это очень забавляло - нас... И знай, я никуда не уеду. Я остаюсь здесь, но не ради тебя! - кричала Леора, входя в раж.
      Табор решительно взглянул на мольберт, одиноко стоявший возле окна.
      Леора растянулась на диване и кокетливо закурила. Но Анджело, казалось, не замечал ее действий.
      - Уже сейчас, в твои двадцать четыре года, ты выглядишь потасканной, - задумчиво сказал он, - а в тридцать четыре станешь испитой бабой, каких немало валяется пьяными в сточных канавах. Или еще хуже, ты кончишь как Эрера. Тебе следовало бы хоть раз посмотреть на нее, только пять минут, тогда при одной мысли покурить марихуану у тебя волосы встали бы дыбом.
      - У меня волосы не встанут дыбом. Я знаю меру.
      Табор достал из шкафа чемодан, другой вытащил из-под кровати.
      - Хорошо, если ты намерена остаться здесь, то уйду я.
      - Это на тебя похоже! Смыться и оставить меня без единого су! исступленно закричала Леора. - Можешь не сомневаться, сегодня же ночью...
      - Сегодня ночью ты, может, еще будешь мило развлекаться со своим приятелем, - спокойно сказал он. - Но не забывай, те молодчики, которые идут по моим следам, могут найти здесь тебя.
      - Им нужен ты, а не я.
      - Когда Пьязенна был тут последний раз, ты подслушивала наш разговор и прекрасно знаешь, где находится Эрера. Если эти парни примутся за тебя...
      - Ты сошел с ума!
      - ...они перережут твою прекрасную белую шейку, так что ты и не пикнешь. Они профессионалы, можешь мне поверить.
      Табор открыл дверь и хотел выйти.
      Мужчина в засаленной пижаме преградил ему дорогу. Это был коренастый человек, недостаток волос на голове которого с лихвой восполняло их обилие на груди и руках.
      - Почтеннейший, - прорычал он. - Смыться и не заплатить ни гроша - со мной этот номер не пройдет.
      Табор спокойно указал на обнаженную Леору, которая безмятежно лежала на диване:
      - Оставляю ее вам в качестве залога.
      - Послушай, малый, не советую шутить со мной.
      Ожид сжал кулаки и двинулся на него, но Табор быстро отскочил назад и выхватил из кармана пистолет. Сколько себя помнил, он лишь дважды, да и то в детстве, серьезно дрался. Любое физическое насилие было глубоко ему противно. Теперь он направил пистолет на человека, к которому не испытывал зла, только презрение.
      - Я пристрелю вас, - спокойно сказал он.
      Администратор засопел.
      - Сейчас я отшлепаю тебя, желторотик, жалкий маляр!
      Он сделал шаг... другой.
      Табор нажал на курок. Ожид со стоном упал на колени, повалился на бок и завопил:
      - На помощь, я ранен, он хочет убить меня, на помощь, я ранен!..
      Пуля прошла через мышцы плеча. Рана сильно кровоточила, но не была опасной.
      Табор спрятал пистолет. Не говоря ни слова, взял чемоданы и вышел.
      "И почему я до сих пор сносил нахальство этого жалкого труса Гранделя, Леоры, Веркруиза, всех остальных? - удивленно думал он. - Это не должно больше повториться... "
      На прогулочной дорожке перед отелем не было видно ни души.
      Машина Табора стояла у тусклого фонаря - массивной резной колонны, увенчанной стеклянным куполом в виде тюльпана.
      Художник открыл дверцу своего "ситроена", бросил на заднее сиденье чемоданы и сел за руль. "Теперь у меня начнется новая жизнь. Буду упорно работать, не думая о деньгах и славе". Он взялся за ручной стартер, но не смог вытянуть его: плетеный тросик тяги в одном месте проржавел и несколько проволочек заклинили его движение.
      Достав карманный фонарик, Табор вылез из машины, открыл капот и осветил мотор. Смерть, глянувшая на него, имела форму стальной коробки с двумя проводками, присоединенными к аккумулятору. Мурашки пробежали по спине, когда Табор представил, что могло произойти, если бы не отказал стартер.
      По натуре медлительный и робкий, на этот раз он действовал быстро выключил фонарь и бросился - на землю рядом с машиной. Он замешкался на какую-то секунду, раздался глухой щелчок, и пуля вошла ему в висок.
      Смерть наступила мгновенно. Рассеянная улыбка застыла на лице Анджело. Казалось, будто он продолжал думать о своей матушке с ее гусями и о том, что покончил, пусть в последний свой час, со старой жизнью, чтобы начать новую.
      Жандармский лейтенант Буффе, прибывший на место преступления, сразу обнаружил в машине Табора взрывное устройство. Это свидетельствовало о заранее подготовленном убийстве.
      Он доложил обо всем в Руан, в комиссию по расследованию убийств, и распорядился, чтобы ни Леора, ни Ожид не покидали отель.
      Лейтенанта особенно насторожило поведение любовницы Табора.
      Вид у нее был такой, будто она опасалась разделить участь своего приятеля. Леора явно скрывала что-то очень важное, и Буффе принял меры по ее охране: поставил одного жандарма перед входом в отель, второго - в холле.
      Она сидела в своем огромном, ярко освещенном лампами номере, и от страха ее всю трясло. Слова Табора о том, что ей могут перерезать горло, не выходили у нее из головы. Сначала она решила откровенно рассказать все молодому лейтенанту, но потом передумала: раз никто не знает, что она подслушала разговор художника с Пьязенной, то с какой стати ей даром выдавать секреты, которые однажды смогут принести ей целую кучу денег. Так глупо, как Табор, она наверняка не поступит, нет.
      Неожиданно за окном появилось бледное, как у призрака, морщинистое лицо. Леора неестественно широко раскрыла рот, пытаясь закричать... и не смогла издать ни звука. Но тут она узнала Пьязенну, и у нее отлегло от сердца - его-то она не опасалась. Когда он несколько раз жестом попросил ее открыть окно, Леора, наконец, поняла, что от нее требовалось.
      - Как вы добрались до моего окна? - Она посмотрела вниз, до земли было метров двадцать. - Тут же нет лестницы.
      Жокей беззвучно рассмеялся.
      - Здесь я бы поднялся, даже имея протез вместо ноги.
      Она непроизвольно взглянула на его короткие кривые ноги, на руки, доходившие почти до колен, как у карлика. Выслушав сбивчивый рассказ Леоры, Пьязенна медленно погладил ладонью нос, раздробленный когда-то в драке кастетом.
      - Никому не говорите, что вы знаете о чем-либо, что связано с Анджело Табором. Но непременно сделайте одно: сразу после допроса скройтесь. Иначе вам наверняка придется встретиться со своим любовником на том свете. Кстати, несколько недель назад я принес Табору фотографию Эреры в ее лучшие годы. Где она?
      - Не знаю, понятия не имею, - пролепетала Леора. - Может быть, он взял ее с собой.