Глава 27

Отель «Гонконг» располагался на перекрестке на углу Педдер-стрит, рядом с гаванью. Справа шла Прайя – длинная эспланада, на которой разместились роскошные конторы хонгов – крупнейших торговых компаний города. Над конторами развевались собственные флаги, а на пристани у каждого хонга стояли в ожидании длинные узкие моторные лодки, в любой момент готовые отвезти на корабль или привезти с корабля на берег какого-нибудь могущественного тайпана. Главной достопримечательностью Педдер-стрит считалась стопятидесятифутовая башня с часами. Местные жители, однако, свои часы по ним не сверяли, поскольку они все время отставали или начинали вдруг усиленно спешить. По мнению компетентных людей, такое странное поведение часов было обусловлено тем, что, будучи изготовлены в Англии, они не вынесли местных климатических условий – влажной изнуряющей жары, которая, как выяснилось, одинаково плохо действовала и на людей, и на механизмы.

Сразу за береговой линией начинались крутые холмы, поросшие яркой тропической растительностью и напоминавшие театральный задник силуэтами изысканных сосен, эвкалиптов и разбросанными тут и там белоснежными мраморными виллами. Небесно-голубые воды залива буквально кишели различного типа судами и лодками. Тут можно было встретить старинные мореходные джонки и огромные белые пароходы, древние сампаны и совсем крохотные парусные лодчонки. Среди них выделялись своими изящными белоснежными корпусами и мощными моторами катера береговой патрульной службы. В порту и на пирсе терпеливо ожидали вереницы кули, готовые за бесценок домчать ваш багаж на своих мускулистых ногах до любой гостиницы. Среди всего этого кажущегося беспорядка стоял Лаи Цин и поджидал Фрэнси. На нем по-прежнему был его всегдашний синий халат и круглая шелковая шляпа, и Фрэнси, увидев его, подумала, что только здесь он, пожалуй, выглядит в своем наряде вполне уместно. Китаец пожал ей руку и поклонился. Улыбка и блеск в его глазах лучше всяких слов сказали Фрэнси, как он рад ее видеть, так же как, впрочем, и она его. Вместе они перешли через дорогу и направились к отелю, где Лаи Цин оставил свою спутницу, пообещав, что вернется за ней через час.

Отель «Гонконг», построенный в слегка тяжеловесном колониальном британском стиле, считался одним из самых комфортабельных и солидных на Дальнем Востоке. В номерах здесь было газовое освещение, а в ванных комнатах стояли солидные ванны на бронзовых ножках. Гостей развозили по этажам гидравлические лифты, на первом этаже их ждали работавшие круглосуточно ресторан и гриль-бар, где можно было отведать жареного мяса и бифштексов на западный манер. Фрэнси весьма ревниво исследовала стиль работы этой большой гостиницы, памятуя о том, что Энни решила открыть свой собственный отель, и пришла к выводу, что у нее все получилось бы куда лучше. Тем не менее, обслуживание оказалось на уровне – ее чемоданы уже находились в номере, когда она там появилась, на столе стояли ваза с цветами и бутылка охлажденной минеральной воды, а на блюде лежали фрукты. Большой неожиданностью для Фрэнси оказалось то, что китайцы в отель не допускались и имели право находиться в нем только в качестве слуг.

Узнав об этом, Фрэнси решила немедленно выписаться из гостиницы, но Лаи Цин настоял на том, чтобы она осталась в «Гонконге».

– Для белой женщины неприлично проживать в гостинице, где останавливаются местные китайцы, – объяснил он.

Лаи Цин ждал ее у отеля в колясочке рикши с черным кожаным верхом. Через несколько минут роскошные улицы остались позади, и они углубились в лабиринт узких улочек, запруженных народом, поднимаясь и опускаясь по холмистым переулкам и аллеям и двигаясь в сторону китайской набережной. Их рикша уверенно бежал вперед, легко пробираясь по запутанным проходам между домами в районе доков, пока они наконец не оказались рядом с окрашенным под камень деревянным зданием. Лаи Цин первым выбрался из колясочки и подал Фрэнси руку, помогая сойти.

– Именно это я привез тебя посмотреть, – проговорил он, с гордостью распахивая перед ней двери. – Наш собственный склад в Гонконге. Мне повезло, что я нашел это здание на таком ничтожном удалении от береговой линии, поскольку большая часть земли здесь принадлежит крупным торговым фирмам. Я купил склад на твое имя, Фрэнси. Вот бумаги, которые тебе требуется подписать.

Фрэнси с недоумением принялась рассматривать документы, составленные на китайском языке.

– И это только начало, – продолжал Лаи Цин возбужденным голосом. – Конечно, тайпаны крупных компаний постараются стереть нас с лица земли, если мы попытаемся конкурировать с ними. Нам повезло только по одной причине – мы еще слишком слабы, чтобы представлять для них угрозу. И именно эта кажущаяся слабость станет нашим козырным тузом – мы займемся тем, что будем подбирать крохи, за которыми им просто лень нагнуться.

Возможно, тебе покажется, что склад выглядит не очень презентабельно для «Л. Ц. Фрэнсис и компания», но помни, что величие произрастает из скрытности и скромности. Недостаток средств и могущества пока заставляет нас двигаться в мире более сильных конкурентов крадучись, но однажды мы предстанем перед ними во всей своей мощи.

Фрэнси взглянула на Лаи Цина совершенно пораженная. Он казался таким маленьким и хрупким в своем синем рабочем халате, но глаза его сверкали, и в них горели знания и ум. Он был ее наставником, учителем и, казалось, знал все и разбирался во всем.

Лаи Цин взял ее за руку и ввел внутрь помещения. На деревянных полках толстым слоем лежала пыль многих десятилетий – склад был далеко не нов. Сквозь щели в ставнях узкими золотистыми иглами пробивались солнечные лучи. Склад действительно выглядел довольно дряхлым и заброшенным, но Лаи Цин с уверенностью пообещал:

– Когда в следующий раз ты придешь сюда, наш складик будет забит товарами до самой крыши.

Китайская набережная была чрезвычайно оживленным местом. Всюду сновали обнаженные до пояса кули, которые несли, тянули, катили всевозможные грузы, иногда раза в два превышавшие их собственный вес. Вытянувшись в живые цепочки, они нагружали ящиками и мешками баркасы, которые непрерывно сновали между берегом и судами, стоявшими на якоре. У бедного кули подчас не было времени, чтобы вытереть капающий с лица пот.

Фрэнси с интересом наблюдала за всем происходящим, но не заметила, как один из кули внезапно прекратил работу и уставился на нее и Лаи Цина. Не заметила она и того, как этот кули вдруг начал крадучись двигаться в их направлении, скрываясь в тени контейнеров.

Он был не высок ростом, широк в кости, но отчаянно худ, и на его согнутой спине и на залитом потом лице лежала печать постоянного страдания и муки. Толстые и грубые волосы на его голове были выбриты на лбу, а сзади заплетены в косу. На нем были дешевые черные бумажные штаны, которые, как и соломенная шляпа, являлись непременной принадлежностью всех грузчиков. Его кожа загорела почти до черноты, и лишь глаза выдавали в нем европейца. Эти глаза в настоящий момент горели жгучей ненавистью. Кули был не кто иной, как Сэмми Моррис, и он неотрывно следил за Фрэнси.

Если Сэмми все это время и просил о чем Бога, так это чтобы встретиться с Фрэнси Хэррисон снова. Когда его бросили, изувеченного и избитого, в затхлый трюм проклятого китайского клипера, он поначалу думал, что вот-вот умрет. Самое главное, ему хотелось умереть – какой смысл оставался в его жизни? Жить для него – означало переносить постоянные страдания кровоточившего тела. Да и как ему было жить, зная, что Джош умер? Жить, чтобы чувствовать, как со всего корабля в темноте трюма к нему сбегаются крысы, жадно принюхиваясь к запаху крови? Каждую минуту он ожидал, что они бросятся на него и на кусочки разорвут своими острыми зубами. Поэтому Сэмми был чрезвычайно озадачен, когда ему принесли кружку воды и миску риса. «Почему?» – спросил он. «Ты не должен умереть, – ответили ему. – Таковы полученные нами инструкции». Таким образом, несмотря на свои ужасные раны и горячее желание распроститься с этим миром, его принудили жить дальше, чтобы подвергнуться еще более страшному унижению нищеты и отчаяния. Он превратился в кули, весь божий день надрывающегося из-за нескольких юаней, которых едва хватало на миску риса утром и вечером и аренду вонючей дыры шесть футов на девять, где он спал по ночам. В дневное время предприимчивый хозяин сдавал жилье другому кули, работавшему ночью.

Неоднократно он замышлял самоубийство. Казалось, нет ничего легче, чем, позабыв про боль и окружающую мерзость, выкурить трубочку опиума, а потом броситься в пролив или, забравшись на шаткие бамбуковые мостки в строящемся доме, подняться до самого верха и низвергнуться в бездну. Можно было также прикупить в китайской аптеке какого-нибудь яду. Но Сэмми так и не смог решиться на это. Его поддерживала жажда мести. Прежде чем погибнуть самому, он должен отомстить Франческе Хэррисон, заставить ее перед смертью страдать, как страдал в свое время Джош, а теперь страдает он. Благодаря ей он прожил шесть лет в аду, но она жестоко просчиталась, не убив его сразу, а отправив в Китай. Несколько лет он потратил на то, чтобы добраться до Гонконга. И вот теперь судьба вновь отдает ее в его руки.

Она выглядела элегантной, холодной и неприступной, словно королева, снизошедшая до своих подданных. Сердце Сэмми сжалось от давно не испытанного волнения. Не обращая внимания на сердитые окрики десятника, он начал осторожно продвигаться от одного прикрытия к другому, держась в тени и стараясь подобраться к Фрэнси и ее спутнику как можно ближе. Он видел, как они уселись в поджидавшую их колясочку рикши, и побежал за ней, стараясь не отстать и в то же время держаться на приличном расстоянии от коляски.

Жизнь кули закалила его, несмотря на согбенную тяжелым трудом спину, он дышал по-прежнему спокойно и ровно, даже когда они добрались до центра и свернули на Педдер-стрит. Затерявшись в толпе, он остановившимися глазами следил за тем, как Фрэнси вылезла из колясочки и скрылась в подъезде роскошного отеля.

Возвращаясь назад в свою затхлую крысиную нору, которую язык не повернулся бы назвать домом, Сэмми упорно размышлял, как ему быть дальше. Он купил себе миску риса и вареных овощей в крошечной лавочке на углу и, прислонившись к стене, принялся есть, обдумывая свои дальнейшие шаги. Вернувшись же домой и закурив трубку с опиумом, он возблагодарил ту силу, которая свела его с Фрэнси на узкой дорожке. На этот раз, решил Сэмми, он любой ценой постарается заполучить мисс Франческу Хэррисон. Он подвергнет ее пыткам, вроде той, которой его подвергли китайские бандиты, но потом он проявит милосердие. Он убьет ее.

Фрэнси пробыла в Гонконге месяц, и поначалу казалось, что все идет как следует. Они нашли торговый корабль, выставленный на продажу. Он был довольно старый и ржавый, не слишком скоростной, но, как оказалось, крепкий. Покупку оформили за несколько дней, тут же набрали команду из китайских моряков и нашли капитана-американца. Теперь судно стояло на якоре в гавани с пустыми трюмами и ожидало, когда его заполнит первый груз. Но именно груз оказался проблемой.

Те самые крошки со стола богатых торговцев, о которых говорил Лаи Цин, пока никак не давались им в руки. Тайпаны заявили Лаи Цину, что не ведут дел с китайцами. Когда же к ним отправилась Фрэнси, все двери перед ней закрылись, а строго проинструктированные служащие и управляющие были вежливы, угощали ее бисквитами и шерри-бренди, но все, как один, говорили, что их хозяева не занимаются делами с женщинами. Пытаясь сохранить лицо, она бормотала, что это не характеризует их как хороших бизнесменов, и уходила с гордо поднятой головой, но на самом деле в абсолютной растерянности.

Казалось, что прочную стену цеховой солидарности гонконгского купечества ничем невозможно пробить. Все дела вершились только внутри тесного клана больших хонгов – Жарденов, Свиров и других.

Тем временем складик Лаи Цина в порту почистили и вымыли, и он стоял, готовый принять в свои недра рулоны шелковых и бумажных тканей, дорогие ковры, фарфор и жад, контейнеры с чаем и специями, все то, что стоило отправлять морем в Штаты, но и он был сейчас почти пуст. Большие хонги упрямо не хотели пускать Лаи Цина в свой бизнес. Стараясь приободрить Фрэнси, он говорил, что в таком случае придется погрузить на корабль другие товары, но она догадывалась, что прибыль от их перепродажи в Америке будет ничтожной. Фрэнси чувствовала себя препаршиво – она ничем не могла помочь Лаи Цину.

Вернувшись как-то в гостиницу, она обнаружила у себя в номере записку от Эдварда Стрэттона. На маленьком листке бумаги его рукой было написано: «Я вернулся и остановился во дворце у губернатора. Не проявите ли Вы снисхождение к бедному путешественнику и не отобедаете ли с ним сегодня вечером?» Настроение у Фрэнси неожиданно поднялось, словно ртутная отметка барометра в солнечную погоду, хотя она тут же мысленно начала уверять себя, что соглашаться не следует ни в коем случае. Их жизни были слишком непохожи – у нее все сложно и запутанно, в то время как у него все ясно, определенно и четко, как буквы в алфавите… Однако искушение было слишком велико, и через полчаса внутренней борьбы Фрэнси с бьющимся сердцем написала записку, выражавшую согласие на встречу, пригласила мальчика-посыльного и вручила ему конверт, потребовав вручить его адресату в собственные руки.

Через некоторое время после этого ей в номер доставили огромный букет кремовых роз на длинных стеблях. В букете была спрятана небольшая открытка. Фрэнси достала ее и прочитала: «Помню Вас с точно такими же розами в волосах. Но даже эти чудесные цветы не сравнятся с Вами. Буду у Вас в отеле в семь тридцать».

Фрэнси ужасно нервничала и была уже абсолютно готова почти на час раньше этого срока. Надев светло-голубое длинное платье и приколов к прическе розу, она нервно расхаживала по номеру до тех пор, пока часы не пробили половину восьмого, а затем, бросив последний взгляд в зеркало и прихватив сумочку, направилась к лифту. Спускаясь в кабине на первый этаж, она вздохнула полной грудью и пообещала себе, что эта встреча – последняя. Потом металлическая решетчатая дверь лифта распахнулась, и она увидела Эдварда, который уже направлялся ей навстречу, шутливо раскинув руки в воображаемом объятии. На его красивом мужественном лице сияла радостная улыбка, и ее сердце вновь сильно забилось, а все благие намерения мгновенно улетучились.

– Вы выглядите именно так, как в тот день, когда мы с вами познакомились, – сказал он, прижимая ее руку к губам.

Она грациозно высвободила захваченную им в плен руку и поправила розу в прическе.

– Это благодаря вашим изумительным цветам. Приятно, что вы вспомнили про розы.

Раньше Фрэнси не отдавала себе отчет в том, насколько волнующе интимной может оказаться прогулка на рикше. Стрэттон усадил ее в колясочку и поднял черный кожаный верх, отгородившись, таким образом, от нескромных взглядов прохожих. Затем она почувствовала, как его ладонь легла на ее запястье.

– Куда мы направляемся? – нервно спросила она.

– Я хочу отвезти вас в свой любимый ресторан, – ответил он с улыбкой.

Рикша привез их на маленькую пристань, где уже дожидался сампан. Фрэнси вопросительно посмотрела на своего спутника, но Стрэттон опять загадочно улыбнулся и помог ей перебраться в лодку.

Солнце уже садилось, выкрасив алым воды залива, по которому во всех направлениях шныряли юркие джонки под парусами. Старуха, действовавшая веслом с проворством заправского моряка, направила их сампан к одной из джонок, на борту которой находился небольшой деревянный помост и лестница для удобства пассажиров. Маленькие, глубоко запавшие глаза старой китаянки с любопытством изучали лицо Фрэнси, а беззубый рот излучал добродушную улыбку. Потом она произнесла что-то на кантонском диалекте и, подняв морщинистую загрубевшую руку, коснулась щеки молодой женщины, а затем провела по шелковистым волосам Фрэнси.

Эдвард весело рассмеялся в ответ и, щедро наградив старуху чаевыми, помог Фрэнси выбраться из сампана.

– Что она сказала? – спросила Фрэнси, приложив ладонь к глазам и наблюдая, как старуха лихо гребет прочь.

– Она сказала, что женщина волосатого князя варваров очень красива, но значительно сильней его.

Фрэнси тоже рассмеялась.

– Боюсь, что здесь она угодила пальцем в небо.

– Вовсе нет. – Стрэттон взял ее под руку и повел вверх по лестнице, в то время как не меньше дюжины кули в белых куртках и черных брюках бросились их приветствовать. – Эти люди читают по лицам так же хорошо, как мы читаем книги.

Джонка вся пропахла водорослями, просмоленными канатами и солеными испарениями моря. Стрэттон и Фрэнси направились на нос этого своеобразного китайского судна. Палубу здесь покрывали мягкие восточные ковры, а вокруг красного лакированного столика на очень низких ножках в изобилии были разбросаны шелковые подушки. Ароматические палочки курились перед металлическими изображениями морских божеств. Сверху гостей закрывал от последних лучей уходящего солнца красный балдахин, по краям которого имелись шторы, которые можно было при желании поднять, чтобы насладиться теплым морским бризом, или, наоборот, опустить, если посетителям требовалось оградить себя от посторонних взглядов.