Едва повис на руках охранника, как подскочил молодец в козьей душегрейке. Махнув кому-то в стороне, подхватил раненого с другого бока. Поглядел в землистое лицо с отвисшей челюстью, покачал головой. - Не, не дойдет! Хотя, я поначалу сомневался, но вишь, зря. Рядом затопотали копыта. Подъехал седой воин. Не говоря ни слова, спешился, помог взвалить бесчувственное тело на коня и повлек жеребца быстрым шагом. Остальные двое взялись по бокам, придерживая груз. Это еще по-божески, подумал Извек. В Киеве бы сразу зарубили. Хотя, кто знает, что ждет карманника, когда отойдет от раны. С одной рукой не здорово разживешься. Мимо провели второго вора со связанными кушаком руками. Пойманный угрюмо глядел перед собой сквозь растрепанные волосы и, казалось, не обращал внимания на вцепившихся с обеих сторон охранников. Поравнявшись с Сотником, один из сопровождавших задорно подмигнул. - Вот так, друже и живем! - Весело живете. - усмехнулся Извек. Троица прошествовала дальше. Извек оглянулся, толпы как не бывало. Все снова деловито мельтешили между рядами, лишь кое-где группки в несколько человек обсуждали происшествие. Ноги сами понесли к постоялому двору. Задерживаться было незачем, да и Ворон наверняка соскучился. На подходе к корчме заметил в дверях пацана. Поманил пальцем, шепнул мальчишке, чтобы собрал чего в дорогу, сам направился седлать Ворона. Когда вывел коня на двор, пацан уже ждал с чистой тряпицей в руках. Увидав Извека, споро подбежал, протянул сверток, радостно отчеканил: - Лопатка кабанья. Лук. Пара груш... Вьюны. Два. В тесте. Ловко поймав на лету монетку, просиял как утреннее солнышко, отпорхнул на крыльцо и уже оттуда, заметив как гость поглядывает на облака, крикнул: - В добрый путь! Дядька Желудь говорил, что дождя не будет, езжай, не рубись! К вечеру развеет. Ворон крутнул ухом на голос, тряхнул гривой и припустил веселей. Несколько раз косился на хозяина, не слыша привычного голоса Извека. Сотник же раскладывал в голове последние события. Караван, что задержался по дороге, нападение странных грабителей, волки, пропажа человека, наверняка того, который вез грамоту, появление грамоты и баяна, знающего тайное слово... Уж больно все запутанно. Хотя все, что наказали, он вроде бы сделал: приехал, получил грамоту, едет обратно, а думать... пускай ведуны думают, у них жизнь такая. Ворон замедлил шаг. Извек и не заметил, как произнес последнюю мысль вслух. Хмыкнул, погладил теплые мягкие уши коня, тронул сапогами конские бока. Ворон пошел быстрей.
      ЧАСТЬ 2
      Глава 8
      Как это ни печально, но в действительности все гораздо хуже, чем в жизни. Витим - Большая Чаша.
      Сотник хмурился. Между последними событиями была какая-то связь. Что-то шло не так, начиная с исчезновения Рагдая и кознями против Извека, кончая давешним крещением и странной историей с грамотой. В сердце копилась тревога. Раньше Сотнику удавалось отвлечься от этого чувства, но теперь все чаще приходилось заставлять себя просто выбрасывать черные думки из головы. Иначе нестыкующиеся мысли грозили заполнить душу безвыходной тоской, а Селидор говорил, что воин в тоске опасен... для себя. И сейчас Извек пытался избавиться от гнетущего чувства, но все сильней ощущал горечь. Будто кто-то предал, причем не только его самого, а нечто большее. Словно вся Русь поставлена на помост невольничьего рынка, а вокруг косорылятся покупатели, заискивая перед хозяином, держащем в крепкой руке цепь ошейника. В сравнении с этим, собственные неурядицы меркли. Сотник полез за ворот, выудил тугое полешко пергамента, повертел в руках. На миг показалось, что от печатей веет новым злом. Мелькнула лихая мысль заглянуть в послание, однако не гоже это для посыльного, да и под руками ни огня, ни котла для воды нет: печать обратно не навесить. Вечер застал на полпути к веси, приютившей бродячего кузнеца. Поразмыслив немного, Сотник решил не возвращаться той же дорогой. После истории с обозом, глупее нет, чем досуже раскатывать с грамотой по дорогам. Что-то подсказало поступить, как учил Селидор: ...На вылазку никогда не ходи той дорогой, по которой послали, или по которой собирался заранее. С вылазки никогда не возвращайся той же дорогой, которой ехал. И вообще, не топчи траву два раза подряд, если не хочешь протоптать дорожку к смерти... Извек припомнил малоезженную стежку, по которой однажды с Рагдаем сократили путь до торжища почти на день. Говаривали, что в одиночку по ней лучше не ездить. Будто бы появляется в чаще что-то, сродни соловью разбойнику. Однако, в тот раз, ничего похожего не видели, хотя и чуяли, что места не добрые. Теперь же, покумекав немного, Сотник решил выкинуть из головы россказни и решительно свернул налево, к темнеющей полосе дремучего леса. По опушке доехал до еле заметного прохода в заросшей кустарником чащобе. Направил Ворона вперед, а сам прислушался. Вокруг густой осинник, серый как небо поздней осенью, светло вроде, да ни рожна не видать. И шоркается что-то за спиной, а обернешься - никого. Хотя, с другой стороны, осинник как осинник. Даже кое-где, видны грибы, притаившиеся в прелой листве, будто витязи в засаде. Скоро, однако, стало заметно, что чем дальше в лес, тем тише становится птичий щебет. Ветерок, вяло плутавший в вершинах мрачных дерев, окончательно завяз и застыл стоячим воздухом. Далеко за полдень дорожка вывела в редкий перелесок с большими шелудивыми полянами. На одной из них, прямо на пути Извека сидела костлявая фигура в пожухшей дерюге. Ворон замедлил шаг, остановился неподалеку от незнакомца. Сотник зыркнул по сторонам, нет ли в кустах приятелей этого бродяги. Эх, не люблю засады и охоты, подумал он, но не увидав ни намека на чье-либо присутствие, рассмотрел сидящего. Совершенно высохшее лицо обрамляли седые пыльные волосы, спускающиеся по плечам до самых локтей. Борода все еще имела пару черных прядей и была заправлена за веревку, служащую поясом. Под бородой поблескивали медные обереги делающие его похожим на калику, но вместо клюки, по правую руку лежала рогатина с зазубренным лезвием. Таких зарубок, отметил Сотник, даже самый крупный медведь не оставит, видать не только на охоту этот калика ходит. Тем временем бродяга встал, обнаруживая немалый рост и удивительную худобу. - Исполать тебе, доблестный Извек, - проговорил незнакомец, и коснулся травы в земном поклоне. - Велено спросить: здоров ли лучший ратник княжьей дружины? - Так уж и лучший?! - усмехнулся Сотник, подозрительно поглядывая то на широкую фигуру, то на густые заросли. - А я слышал, что и получше моего вои есть! - Были! - уверенно поправил бродяга. - Но после Рагдая, ты один остался. Пока один. Сотник едва удержал поползшие на лоб брови, незаметно поправил ножны. - А мы, надо думать, встречались? Калика отрицательно качнул головой. Не подал виду, что заметил опасения всадника, но чтобы развеять сомнения, переложил рогатину в другую руку и развернул острием назад. - Нет, ныне впервой и, думаю в последний. А имя твое мне Синий Волк назвал. Велел передать, что будет ждать у Каменного Круга. Просил поспешать. Извек с облегчением вздохнул. Все наконец прояснилось. Про Каменный Круг, кто попадя, не ведает. Видать и в самом деле надо торопиться, если Селидор прислал за ним одного из перехожих. Сотник попытался сообразить, как выбираться из этих мест, но незнакомец уже протянул к лесу мосластую руку. - Там за сосной бурелом, за ним натоптанная тропа до кабаньего водопоя. От него вниз по ручью. Русло чистое, езжай без опасений до самого оврага. Доедешь до реки, а там, правым берегом, недалече до знакомых мест. Путь прямой, к ночи доедешь. Короче только птичьим летом. Извек оглянулся в указанном направлении и вздрогнул от резкого щелчка. Краем глаза заметил, как воздух на месте калики схлопнулся и по ветру понесло облачко белой пыли. - Вот и поговорили. - пробормотал Сотник в растерянности. - Вопросы позадавали, ответы послушали. Можно сказать, успели друг другу надоесть. Ворон звякнул удилами и, ощерив белые зубы, как бы между делом поплелся куда указано. Самостоятельно преодолев бурелом, протрусил до водопоя. Приостановился напиться и, осторожно переставляя проваливающиеся копыта, двинулся по руслу ручья. Сотник не торопил, чувствовал зыбкость песчаного дна и лишь уклонялся от перегораживающих путь веток. Когда же ручей вывел в широкий овраг, русло расширилось на несколько саженей и измельчало до полуторавершковой глубины. Копыта захлюпали по желтому песчаному дну и Сотник задремал, убаюканный плавным шагом коня. Приноровившись пощипывать траву по краям ручья, Ворон ступал все медленней и скоро уже тащился как раздавленная улитка по сухому песку и в гору. У реки почти совсем остановился и двинулся по кромке воды, выбирая стебельки послаще. Темнеющий поблизости пень-гнилушка, приподняв мшистое веко, тайком следил за конем. Как только Ворон приблизился, пень расшиперил второй глаз и потихоньку выпростал из травы длинный прут. Примерившись получше, захлопнул глаза, и... прут-рука со свистом рассекла воздух. Удар пришелся точно по крупу. Ворон, заржав, развернулся на месте. Выныривая из дремоты, Сотник едва не свалился с седла. Спасла старая выучка: рука вцепилась в гриву, ноги клещами сжались на крутых боках. Оглядевшись вытаращенными глазами, понял, что добрался куда надо и, приметив в отдалении знакомый утес, направил Ворона вдоль берега. День иссяк. Свет мерк, будто просачиваясь и истекая сквозь траву. Солнцу стало скучно на краю безоблачного неба и оно торопливо скрывалось за ровным окоемом. Извек больше не дремал. Прыжок Ворона враз стряхнул всю сонливость, к тому же предстояла скорая встреча с Синим Волком. В чащу заезжал в сумерках. Привычным чутьем выбирал прореди над кабаньими тропами, пока не заметил заветный поворот к редколесью. Незадолго до появления луны, почувствовал знакомый запах, присущий только этому месту. Пахло горьким мхом, ползущим по стволам подъясеня, цветами стой-травы и перезрелым споровником. Ворон тоже сопел, дивясь чудным запахам. Копыта тонули в гуще зипун-травы. Изредка в стоящей тишине сочно хрустел жмень-стебель, добавляя туману Охотно остановился, когда за полсотни шагов от капища Извек решил спешиться. Протиснувшись сквозь путаницу малинника, Сотник стер с лица налипший мусор и остановился неподалеку от круглой полянки. Селидор восседал на отполированном веками камне. Резкие черты лица, со времени последней встречи, стали еще жестче. В свете луны, его застывший и осунувшийся лик походил на грубо высеченного из мореного дуба Перуна, мрачно возвышающегося над капищем. Недвижная фигура наставника будто бы тоже уплотнилась и задеревенела. Сидел видимо давно: Извек издали заметил серебристую сеть паутины, колышущуюся между локтем волхва и резным основанием идола. Только бушующее в глазах Селидора пламя выдавало в неподвижном теле жизнь. Остановившись в десяти шагах, Сотник приложил ладонь к груди и вытянул руку в сторону наставника. Глаза сидящего двинулись. Взгляд клинком уперся в грудь Извека, поднялся выше и пробуравил переносье. Огонь медленно уходил, но не затухая, а будто бы нехотя прячась за серыми льдинками зрачков. Еле слышно треснула паутина. Рука Селидора гулко стукнулась в красное с черным узорочье груди и дважды выметнулась к дружиннику. Сотник еще раз позавидовал молниеносным движениям волхва. Эта удивительная стремительность поражала всех, кто знал Синего Волка. Он, подобно древним героям, был быстр до неуловимости, до непостижимости. Кощунники говорили про таких, что они движутся, как смазанная жиром молния. Селидор же двигался как молния, облитая раскаленным маслом. После приветствия взгляд наставника потеплел, но лицо оставалось суровым, будто пришел не любимый воспитанник, а незнакомый путник. Крепкая длань указала на один из камней по правую руку. Извек сел, ожидая от старшего первого слова. Уже не удивился, тому, что угли посреди кострища сами собой задымили и плеснули непоседливыми язычками пламени. Без огня, да на ногах не быть беседе доброй. - Достает ли сил не сходить с пути? - наконец заговорил Синий Волк. Достает ли духа от кручин не гнуться. Сотник кивнул, улыбнувшись постоянству первых слов, посмотрел в глаза наставника. - Достает, дядько Селидор. И для пути достает, и для кручин. Однако, у тебя самого, слыхал, заботки немалые. - Были, Извек, заботки. Были. Сейчас поубавилось. - волхв кивнул на странную траву, поблескивающую на поляне за пределами каменного круга. Разгорающийся костер высветил частокол торчащих в земле степняцких сабель. Эх, подумал Сотник, и не лень же было посреди леса три сотни клинков собирать, да с устатку, по буеракам, два пуда сюда тащить. Заметив удивление ученика, Селидор усмехнулся: - Не пропадать же добру. Енисей с Лютиком на гожие мечи перекуют. Там же больше половины клинков чистого харалуга. Почитай около сотни добрых мечей, не считая топоров, ножей, да оконечников для стрел, копий, сулиц. Сотник кивнул. Иной раз, душа-клинок, единственный друг и брат во чистом поле. А запас хорошего железа - он по любым временам хорош. - Однако, - продолжил волхв, - Тебе торопиться надо, посему не буду тянуть. Ныне я последние дни на этом месте. Приспело время готовить новые логовища. На старых капищах, да погостах боле никого не будет. Все, кто от крещения уберегся, ушли. Прочие подадутся ближними днями. Нужно поспешать, пока новый бог не пожрал все, до чего руки его рабов дотянутся. - Так он уже и так все пожрал, - зло перебил Извек. - И поконы, и жизни, и свободу думать своей головой. Больше и жрать то нечего... - он осекся, уловив укоризненный взгляд наставника. - Кабы было так, не стоило бы и с печи слезать. - горько улыбнулся Синий Волк. - Русь Киевом не кончается. А десяток весей, вокруг него, только начало беды. Худшее впереди. Извек едва не подскочил над гладкой макушкой гостевого камня. Справившись с голосом, медленно выговорил: - Что может быть хуже? - Хуже потерять язык! Потерять правь! Потерять дух и знания пращуров! Про то в твоих грамотах и говорено, - волхв прикрыл веки и, как по писанному, заговорил: - От крещеного дня надлежит все письмена нечестивцев, будут ли те веды досками, берестой, глиной, пергаментом ли, предавать огню, без разбору. Жрецы же, либо прочие перечи, буде те случатся, повинны смерти. Сих надлежит повсеместно ругать и сечь железом нещадно... Селидор умолк, жестом остановил восклицание, готовое сорваться с Извековых уст. Терпеливо продолжил: - Иным иноземцы не успокоятся. Им давно ясно, что Русь ни силой, ни большой силой не взять. Они по сей день тяжкой падучей маются от одной мысли, что мы захотим пределы расширять. Вот и решили изнутри подточить. И момент правильный выбрали, когда в князья сын рабыни выбился. У такого и удила, и стремена доступны, а уж править таким жеребцом, большого ума не надо. Посули ему золота, да власти без края и он твой. А Владимиру невдомек, что через поколение все бразды правления не у князей будут, а у слуг нового бога. - И что же, - потерянно обронил Сотник, - Ничего не могли с князем сделать? - Могли, да слишком поспешили. Сперва Белояна надо было извести. С ним, полоумцем, Владимира не взять. - Так что ж не сделали? Селидор с укоризной взглянул на ученика. - Ты думаешь иных бед над нами не висело? Со степью другой бог шел, с коим быть нам извергами до скончания века. С закатных земель другая тень цареградских крестов близилась. За всем сразу не уследишь. Да и не думали, что Владимира собственная похоть так быстро подомнет, мыслили, что пока успокоится щитом с ворот империи. Ошиблись. Волхв, сжав зубы, замолчал. Сотник, при упоминании о щите, наконец решился: - Не поведаешь ли про Рагдая, дядько Селидор! Глаза под изогнутыми бровями сверкнули. Что-то дрогнуло в лице Синего волка. Голос прозвучал глуше обычного: - Нет Рагдая среди живых. Дважды нет. Оборвалась еще одна ветвь рода великих берсерков. - Так смерд Залешанин правду рек? - Правду, - кивнул волхв, - Да не всю. Когда Рагдай погиб впервой, Перуна уговорили похлопотать, чтобы героя отпустили к Ясне. Просили два дня, на свадьбу. Громовержец расстарался на один, от заката до заката. И того было бы впору, ибо вдвоем, с Залешаниным, да по своей земле было способно доехать в срок. Однако, ушкуйник выгоду смикетил, и решил довезти щит сам. Потому и послушался Рагдая, оставил того на берегу, одного против отряда. Хотя ни ты, ни я, никто другой не оставил бы! Глядя в огонь, Извек медленно качнул головой. - Одного бы не оставили. Селидор невесело усмехнулся и устало продолжил: - И Владимир это знал, потому и решил послать того, кого ни честь, ни воинский покон держать не будут! А прикрытием поставил Рагдая, чтобы дело было обречено успеху. У таких, как Владимир, такое в обычае. На скверные дела, всегда подыскивают самую погань, вроде наемных печенегов или ушкуйников. А Залешанин... - Селидор повел бровью. - Залешанин еще не самый худший поганец, хотя... - Да на кол татя посадить и всего делов! - прошипел сквозь зубы Сотник. Всю жизнь таких душегубов на горло карали, а теперь надоть перед ним, как перед знатным, шапку ломить. Извек стукнул кулаком по колену, с отчаянной надеждой глянул на волхва. - Селидор, а что ежели еще разок богов попросить, или может к Вещему обратиться? Волхв еле двинул головой, сглотнул ком в горле и еле слышно обронил: - Дважды, поперек смерти, никто из богов не сможет. Не допустят, да и нет у них такой силы. Оба надолго замолчали. Взгляды застыли на догорающих поленьях, стреляющих искрами в ночное небо. Когда черная звездная ткань начала светлеть, Селидор поднялся. Подобрав прут, откинул угли полукругом и принялся набрасывать линии в пышущей жаром золе. Пробороздив русло Днепра и Лебеди, ткнул точки по местам погостов, на восход от них обозначил другое русло с притоками, и на стыке двух линий очертил маленький круг. - Уходим пока сюда. Если что, ступай навстречу Яриле, дойдешь до реки, поворачивай вверх по течению, на берегу ищи мои зарубы, по ним найдешь погост. Ежели нужен будешь, тебя найдут. Пока же забудь обо всем на время, служи князю как прежде. Придет срок, без тебя не обойтись. А пока тебе и своих забот хватит, езжай. - Гоже. - отозвался Сотник врезая в память огненный рисунок. Стиснув предплечье Селидора, направился к Ворону. Запрыгнув в седло, оглянулся. Широкая фигура волхва все стояла под столбом Перуна. Рука в прощальном жесте коснулась груди и наставник скрылся среди деревьев. Сотник тронул повод. Ворон послушно двинулся в обратный путь, прочь от опустевшего капища. Тяжесть услышанного давила Извековы плечи, пригибала голову. Душу свербило. Тщетно попытавшись избавиться от тоскливой горечи, попробовал понять причины засевшей в сердце боли. Однако, скоро осознал, что кручина не одна, а определить, какая самая тяжкая, не так-то просто. К разочарованиям в юношеских чаяниях вроде привык. Давно уже заморозил и запер на замок часть души, где раньше обретались открытость, чувство силы, удаль и гордость за свое ремесло. Глядя на распри детей погибшего Святослава, замуровал и былые понятия о справедливости, величии и безупречности светлых князей. Вскоре после этого, как прошлогодний снег растаяло и уважение к Владимиру. Все чаще видел в Красном Солнышке не только жалкого носителя обычных пороков, но и источник мелочного злопамятства и низости, способного в угоду убогим желаниям, пожертвовать всем, ради чего любой готов отдать жизнь. Удивляла способность князя заворачивать каждую новую гадость в праздничный рушник и называть благородными словами то, что на Руси давно именовали мерзостью. Извек не понимал, как можно рушить своих богов, рубить свой народ, сажать на шею иноземцев и тут же называть это единением Руси. Так же можно единить лес, сваливая спиленные деревья в одну кучу и, забравшись на самую вершину мертвой древесины, оказаться выше всех. Теперь Извек в полной мере ощутил, каково жить без надежды и веры князю. Сбылись самые худшие пророчества: тот, кому дано радеть за свою землю, делает все, чтобы ее покрыла гниль и тлен. Из груди Сотника вырвался стон. Изнутри поднялся совершенно явственный запах гари, будто зашел на лесное пожарище, где каждая частичка пепла несет в себе смрад заживо сгоревшего леса. Чувствуя, что дикая, безысходная тоска готова затопить разум, Извек вновь утоптал чувства в дальний закоулок сердца и завалил их глыбами льда... Утреннее солнце ударило по глазам. Копыта Ворона ступили на прямохоженную дорожку. Вот-вот из-за перелеска должны были показаться холмы, за которыми ждал Киев. Извек в который раз щупал спрятанный на груди свиток. Хотелось сжечь или зашвырнуть его в реку, или вбить в глотку Сарветовым чернецам. Однако, понимал, что все без толку: прибудет другая грамота, случится иной посыльный, чуть позже - чуть раньше... Из-за поворота донесся перестук тяжелых копыт. Сотник придержал Ворона, но, разглядев за деревьями знакомый плащ, облегченно вздохнул. Навстречу, на взмыленном коне, выметнулся распаренный Мокша. Увидав на дороге Сотника, дернул поводья так, что конь взвился на дыбы. - Слава богам, первый тебя встретил, живого и здорового! А то Сарвет места не находит, сетует, что не того послали. Грамоту везешь? - Везу, - оторопел Извек. - Давай сюда, сам князю передам. Скажу, тебя по дороге ранили, отлеживаешься у знахарки. Обычное дело. Искать не будет. - Да что случилось-то! - озлился Сотник. - Мухоморов что ли переел? - Лучше б переел, - буркнул Мокша, слезая с коня. - Нельзя тебе возвращаться, слезай, поговорим. Извек нехотя спешился. На друга смотрел, как волхв на распятье. Тот отпустил повод, утер распаренное лицо. - Помнишь Млаву? Ту, которая все время над твоим конем подтрунивает, мол у Ворона ослиные уши, чтобы хозяину держаться легче было. - Ну, помню. Дура баба, хотя и красивая. Только я-то тут причем? Ее пускай Лешак помнит. Ему она все сердце разбередила. А мне до нее дела нету. Мокша перевел дух, кивнул. - Не было бы, не молоти она своим глупым языком. - И что ж намолотила? - Брякнула Поповичу, дескать, смотреть на него не хочет, потому как ты вознамерился на ней жениться. Будто уже сватов засылал и подарки дорогие дарил, а она-де согласится за тебя пойти, только из гордости маленько подумает. - Да ей же, окромя круглого заду, думать нечем, - усмехнулся Извек. - И что? Лешка поверил? - В том-то и хвост, что поверил. Сам знаешь, он порой дурной бывает, а тут дела сердечные, разум спит, когда душа пылает. Мокша сплюнул набившуюся в рот пыль, с сочувствием поглядел на Сотника. Тот озадаченно почесал русую бороду. - Ну, дела. И что Попович? - Попович во гневу страшон - рвет и мечет, бьет и топчет, благо еще какашками не плюется. Пробовал с ним поговорить, да куда там. Злость глаза застила, сразу в драку полез, друзья едва удержали. Так что теперь Лешак со товарищи тебя по всей округе рыщут. - Лешак понятно, а сотоварищи с какого перепугу? - А с такого, что, тебя знают и за Лешака опасаются. А может боятся, что и у них невест отобьешь. Им-то не вталдычишь, что это Млава на тебя глаз положила, думают ты всему причина. - И что прикажешь делать? Из-за одной дуры рога друг другу сшибать? - Ну это совсем уж не гоже! Ты лучше вот что. Не дури и под горячую руку не лезь. Уезжай, схоронись до времени, пожди пока остынут. Рано или поздно охолонятся, тогда и растолкуем как-нибудь. Извек шагнул к Ворону, положил руки на седло, задумался. Конь, чуя настроение хозяина не шевелился. Видя смятение Сотника, Мокша топтался рядом, шумно вздыхал, тер ладонями круглое лицо. Наконец, не выдержал, обернулся к раздосадованному другу. - Ежели че, где искать? Куда думаешь податься? - А куда глаза глядят. - А куда глядят? - не унимался Мокша. - А туда глядят, где за так не съедят. Извек помолчал, достал грамоту, протянул другу. - Давно вольным не был, - вздохнул он. - Все по поручениям, да по приказам. Может теперь спокойно мир посмотрю, да себя покажу. - Себя-то не больно показывай! - проворчал Мокша. - На-ко! Пригодится! Он подбросил на ладони раздутый кошель, перекинул Извеку. Тот поймал мешочек, кивнул невесело. - Бывай, друже! Дадут боги, скоро свидимся. - Обязательно свидимся! Мокша вознес себя в седло. Развернув коня, блеснул грустными глазами и заторопился назад. Сотник посмотрел вслед удаляющемуся другу и тяжело, словно столетний старик, взобрался на Ворона. До чего же все не так, не там и не вовремя, думал он убито. Правильно рекли старики: несреча в одиночку не ходит. И хрен бы с этой Несречей, хуже то, что она сама при этом на глаза не попадается, а то бы приплющил ее, чтобы она вообще больше ходить не смогла...
      Глава 9
      Целый день Извек не трогал повода. Согласный с такой расстановкой, Ворон топал по какой-то, одному ему известной, дороге. Брел допоздна, пока хозяин не очнулся от дум и не остановился на ночь. Стащив с жеребца упряжь, тяжело улегся и уставился на холодные равнодушные звезды. Проснулся перед рассветом, хлебнул воды и двинулся в путь, не дожидаясь появления солнца. Все утро плелись волглой лощиной. Так себе лощина: не разбери поймешь. Пахло болотом, под ногами Ворона иногда почавкивало, но через десяток-другой шагов копыта снова стукали по сухой земле. К полудню выехали на ровное, остановились возле исковерканной сосны. Казалось, будто дерево вдруг решило завязаться в узел, но не успело и замерло, при появлении путника. Жуя оставшиеся сухари, Извек двинулся вокруг перекрученного ствола, прикидывал, что же его так скрючило. Если бы не стройные деревца по соседству, подумал бы, что причиной тому частый и сильный ветер, даже ураган. Пару раз подходил совсем близко, рассматривал кору, вдруг да обнаружит следы веревок и распорок. Как-то слыхал, будто есть народы, которые только и занимаются тем, что берут росток дерева и мучают его потом долгие годы, загибая в замысловатые зигзаги. - Не по-божески! - проворчал Извек. - Куда ж Род зрел, когда тебя так выворачивало?! Ворон поднял голову от аппетитной кочки, с опаской глянул на хозяина. Сотник заметил взгляд, кашлянул и недовольно пробурчал: - Не бойсь, не спятил! Чудно уж больно! Доев последний сухарь, подошел к жеребцу, подождал, пока тот дожует очередную щепотку травы, и ловко накинул уздечку. Конь шумно вздохнул, но терпеливо замер, давая застегнуть ремешок. Уже отъехав на сотню шагов, Извек последний раз обернулся на изуродованную сосну. Издалека почудились черты морщинистого лица с беспорядочными клочками шелудивых волос. Ворон прибавил шагу. Еле заметная тропа забежала на макушку холма и растворилась в засыхающих на корню островках чахлой травы. Сотник привстал в стременах, высматривая тропинку, но Ворон топотал не останавливаясь, будто забрел на знакомую улочку. Спустившись с холма, повернул в сторону леса. Зеленая масса деревьев огромным языком всползала на пологий склон и резко обрывалась, будто не найдя силы взбираться дальше. - Ты что, за шишками собрался? - участливо поинтересовался Сотник. - Или за грибами? Конь и ухом не повел, деловито ступал вперед, все ускоряя шаг. Скоро Извеку пришлось наклоняться, чтобы не снести лбом встречные сучья. За плечи то и дело цеплялись ветки потоньше, но скоро деревья расступились, и показалась вполне сносная дорожка, струящаяся меж вековых елей. Ворон раздул ноздри и, жадно втягивая лесной дух, пустился рысцой. Сотник, настороженный оживлением коня, озирался по сторонам, ловил каждый звук и всматривался в причудливые лесные тени. Дорожка спустилась в ложбинку и выскочила на светлую полянку. На ней, как гриб-дождевик, торчала коренастая избушка, насаженная на огромный пень. Кое-где из пня пробивались молодые побеги с нежно-зелеными листочками. - Это сколько же дубу было лет? - с уважением присвистнул Извек. Приглядевшись к черным бревнам, понял, что и сама изба сложена из ветвей этого исполина. Потому и стоит прочно, намертво вросшая в родную древесину. Ворон направился к избушке. Не задерживаясь у крыльца, зашел с задней стороны. Увидав небольшой навес, под которым сохли крупные связки травы, приблизился, сцапал губами пучок и принялся с наслаждением жевать. Сотник не выдержал подобного нахальства и дернул повод, заставив коня попятиться. - Ну, братец, ты уж совсем хвост за мясо не считаешь! А ежели сейчас хозяин выскочит!? Он же не поглядит, что это ты у нас такой глупый коромыслом обоих приласкает. Извек спрыгнул на землю, подтащил упирающегося Ворона к избе и накинул повод на росток потолще. - Постой пока, а я осмотрюсь, где тут и кто, - проговорил он, направляясь к деревянному крылечку. Шагнул на первую ступеньку и замер. У двери, уперев руки в бока, дожидалась бабка. На голове белый платок, сарафан чистый, даже не мятый, будто бы переоделась для встречи гостей. Оглядев дружинника с ног до головы, скользнула взглядом по русой бородке, жесткой линии губ, прямому носу с малой горбинкой. Задержала взор на грустных серых глазах, под жгуче черными бровями. - Поздорову ли живешь, молодец? Да нешто это жизнь, подумал Сотник, а вслух сказал: - Поздорову, бабуля, поздорову! И надо бы здоровей, да некуда! Вот, тебя решили проведать. Шли мимо, дай, думаем, заедем к бабушке в лесок, дорогу спросим, может пособит чем... А если честно, то это коняга мой так решил. - Пособлю, пособлю! - перебила старуха. - Зайди передохни, коль заехал, посидим, посудачим, угощения моего отведаешь. А аргамака своего отвяжи, пусть побродит. Да узду сними. Тебя б заставить жрякать с железкой поперек хари. Извек скорчил недоуменную гримасу, пожал плечами, направился к Ворону. По дороге вздохнул. - Ну, гляди, бабка. Отвязанный да без узды он у тебя все веники схрупает. Хотя это твое дело, я тебя за язык не тянул. Конь, таращась на лакомые стебли, в нетерпении переступал ногами. Освободившись от уздечки, радостно ржанул. Сотник цыкнул. - Не бузи, мы вроде как в гостях! Сзади скрипнули ступеньки. Из-за угла показалась старушка с изрядным ковшом и рушником через плечо. Предложила умыться, подождала, пока гость вытрется, пригласила в дом. Извек оглянулся на довольного конягу, погрозил пальцем и последовал за хозяйкой. Внутри все было на удивление обычным. Те же лавки и утварь, что в обычных домах. Конечно, если не считать выползающих из стен жилистых побегов. Они то выныривали из плотной древесины, то вновь ныряли в стену несколькими бревнами выше. Небогатая обстановка оказалась из того же дерева, что и сам дом. Все срослось со всем, и жилище представляло собой одно целое, за исключением глиняной посуды и каменного очага. На столе уже дымились две плошки, распространяя запах травяного завара. Извек определил только мяту и смородину, дальше запутался в гуще ароматов. Не успел опуститься на лавку, как старуха поставила на льняную скатерку блюдо с пирогами. - Не побрезгуй, отведай, чем сами кормимся, небось, не хуже прочего будет. Извек невольно вспомнил ромейскую присказку: "чем бог послал". Когда слышал эту дурь, всегда хотелось самому послать и говорившего, и их бога. Человек создан Родом для того, чтобы самому всего добиваться, не дожидаясь подачек ни от богов, ни от кого другого.