- Я вернулся, - сказал он. - И прочел записку.
      - Почему же вы вернулись?
      - Знаешь, мне показалось, что это нехорошо - оставлять тебя здесь одну, на произвол судьбы, - печально проговорил мистер Куцов. - Мне жаль, что я недооценил тебя. Тот, другой ребенок, он тоже с Корабля?
      - Вы не сердитесь на меня?
      Он медленно покачал головой.
      - Нет, я не сержусь. Я понимаю. Я и не мог удержать тебя. Я думал, что смогу, но я - просто глупый старый чудак.
      Я вдруг разревелась. Никак было не остановиться, слезы катились по моему лицу градом.
      - Простите, - лепетала я, - простите меня...
      - Видишь, - сказал мистер Куцов, - ты даже говоришь уже по-своему, все мои уроки пропали...
      В этот момент в передней раздался сигнал, удар молотка. Мистер Куцов подошел к двери, открыл - в проеме стоял полицейский в зеленой форме, лицо его в свете свечи отливало желтизной.
      - Даниэль Куцов? - спросил он.
      Инстинктивно отпрянув назад, я вытерла лицо рукавом. Полицейский, шагнув через порог, сказал ровным голосом:
      - У меня ордер на ваш арест.
      Я в страхе следила за ними обоими. Мистер Куцов, казалось, забыл о моем присутствии. У полицейского было молодое суровое лицо, и ничем, кроме формы, он не походил на сержанта Робардса. Робардс был добрым человеком, но в этом типе никакой доброты не было и в помине.
      - Снова в тюрьму? За мою книгу? - Мистер Куцов покачал головой. - Ну уж нет.
      - Книга здесь ни при чем, Куцов. Я ничего о ней не знаю. Это превентивный арест всех диссидентов по приказу Губернатора Морея. Известно, что вы являетесь антиредемпционистом. Идемте, Куцов. -Полицейский протянул руку и схватил мистера Куцова за плечо.
      Старик вырвался.
      - Нет. Я не пойду опять в тюрьму. Выступать против глупости - это не преступление. Я никуда не пойду.
      - Вы пойдете со мной, нравится вам это или нет, - сказал полицейский. - Вы арестованы.
      Мистер Куцов был всего на несколько лет младше моего отца, но по здешним меркам он был глубоким стариком. И я подозревала, что разум у него уже не так ясен, как когда-то, сказывался возраст. Отступив на пару шагов, старик проговорил дрожащим от гнева голосом:
      - Вот из моего дома!
      Полицейский сделал еще один шаг. Словно завороженная, я стояла как столб, не в состоянии ни говорить, ни двигаться. Я могла только следить за происходящим. Такое со мной происходило впервые, и я поняла, что должна была испытывать Зена Эндрюс там, на лестнице между уровнями. Правда, мною владел не один лишь страх. Просто события, выйдя вдруг из-под контроля, понеслись мимо вскачь - ты словно тщетно ждешь, когда остановится бешеная карусель, хочешь соскочить с нее, но никак не можешь отважиться на прыжок...
      Полицейский вытащил из кобуры пистолет.
      - Вы пойдете со мной, или я вынужден буду стрелять.
      И мистер Куцов ударил полицейского в лицо. Конечно, тот ответил, и если бы старик упал сразу, этим бы все и кончилось, но он не упал и получил еще удар, еще, еще... И только потом он упал.
      Должно быть, я закричала, хотя я этого не помню. (Джимми потом уверял, что я кричала, именно поэтому он и вошел в дом.) Но во всяком случае, полицейский отвлекся от мистера Куцова и уставился на меня в упор. Этот взгляд я никогда не забуду. Потом он поднял пистолет, рукояткой которого только что бил мистера Куцова, и направил на меня.
      Что-то трижды щелкнуло за моей спиной; полицейский с минуту постоял, сохраняя равновесие, затем сила воли, державшая его на ногах, ослабла, и он рухнул, так и не выстрелив из своего пистолета. Еще секунду назад он мог отнять у меня жизнь; сейчас он был мертв.
      Я переступила через труп, даже не взглянув на него, и склонилась над мистером Куцовым. Глаза старика открылись, и он посмотрел на меня. Держа его голову, я снова заплакала без остановки.
      - Простите... - бормотала я, - простите...
      Он улыбнулся и слабо, но отчетливо произнес:
      - Все в порядке, Наташа.
      Он закрыл глаза, словно страшно устал. И умер.
      Через минуту Джимми коснулся моей руки. Я подняла взгляд. Лицо его было бледно.
      - Ничего нельзя сделать, Миа, - сказал он. - Давай уходить, пока можно.
      Он задул свечу. Мы сели на лошадей, а дождь все продолжал лить.
      Много часов мы скакали на север сквозь ночь и дождь. Сначала мы придерживались дороги, но когда начался подъем и местность стала пересеченной, съехали с нее и стали медленно прокладывать путь через холмы и лес. Это было тяжелое путешествие. Дождь лил не переставая, мы промокли до костей. Часто нам приходилось спешиваться и вести лошадей через мокрый и жесткий кустарник, нещадно хлеставший и царапавший ноги. Ледяной ветер визгливо выл на одной ноте в кронах деревьев, швыряясь сорванными ветками. Единственное, что радовало: при таком дожде преследовать нас было почти невозможно. Впрочем, если учесть характер местности, это было бы трудно и в хорошую погоду.
      Наконец, почувствовав, что теперь уж мы точно находимся вне досягаемости погони, мы решили остановиться. До военного городка, где нас ждало снаряжение Джимми, оставался еще целый день пути, но мы выдохлись окончательно.
      Я видела, что Джимми переживал: у него не было ни практики в убийстве людей, ни пороху для этого. В книгах, которые мне доводилось читать, убийство представлялось эдаким забавным действом, а трупы были просто способом учета очков. Но настоящая смерть оказалась другой, и никакому нормальному человеку убийство не может доставить удовольствия. Конечно, кому-то может показаться элегантным навести на человека револьвер, а в плавном нажатии на курок кто-то усмотрит забавное развлечение, но результат останется неизменным... Тот полицейский больше не поднимется на ноги, никогда, и мистер Куцов тоже. Оба они были мертвы - отныне и навсегда. И этот факт терзал нас обоих, Джимми и меня.
      Меня всегда занимал вопрос: каково это - быть копьеносцем в чужой драме? Кто такой копьеносец? Это тот, кто стоит в коридоре и, когда мимо проходит Цезарь, вытягивается по стойке "смирно" и стукает копьем об пол. Копьеносец безымянный персонаж, закалываемый героем, когда он рвется вперед, чтобы спасти попавшую в беду героиню; это персонаж, вставляемый в произведение в качестве половой тряпки - вытер и выбросил. Копьеносец никогда не "качает права", отбрасывая в сторону копье и заявляя: "Я ухожу в отставку. Я не хочу, чтобы меня использовали". Они и существуют для того, чтобы их использовали, они обречены быть мелким препятствием на пути главного героя. Беда, однако, в том, что каждый из нас сам для себя главный герой, живущий в мире копьеносцев. Мы не испытываем никакой радости, когда нас используют и отбрасывают другие, мнящие себя подлинными героями. Но той несчастной и ненастной ночью я поняла, что то, как используют и отбрасывают других людей, мне не нравится тоже.
      Мистер Куцов для полицейского был именно копьеносцем, который в неподходящий момент стал отстаивать свои права и потому подлежал ликвидации. Но неожиданно для себя полицейский вдруг оказался разжалованным из героев, и пьеса, в которой он так замечательно играл свою роль, кончилась...
      Я не винила Джимми. Будь я тогда в состоянии действовать, я сделала бы то же самое - просто для того, чтобы остаться в живых. И Джимми не видел в полицейском копьеносца. Он всегда был более гуманным, более открытым человеком, чем я, и ему было тяжело стрелять в человека. Признаюсь, в моих глазах полицейский был скорее именно копьеносцем. Но тем не менее обе смерти на меня очень сильно подействовали.
      Будь это реально, я предложила бы вот что: любого человека должен убивать только тот, у кого есть очень веские причины для совершения этого акта. Ничья смерть не может быть просто плевком. Смерть - слишком серьезная вещь, слишком сильно она действует на душу того, кто совершает убийство, пусть даже вынужденно.
      Наконец мы разбили лагерь и, как могли, позаботились о лошадях, укрыв их под кронами каких-то деревьев. Установили на ровном месте палатку, Джимми принес седла, сумки и спальный мешок, и когда мы рассовали вещи по углам, места в палатке осталось как раз на этот самый спальный мешок. Дождь выбивал по палатке барабанную дробь, ветер завывал на всех нотах. Мы не гасили в палатке свет, пока не стащили с себя всю мокрую насквозь одежду. Раздеваться было неудобно, места не хватало, а холодное седло - не самая приятная штука, чтобы садиться на него голым задом. Джимми оказался волосатым, чего я совсем не ожидала. Но в конце концов мы умудрились развесить одежду на просушку, выключили свет и забрались в спальный мешок.
      Дрожа от холода, я обняла Джимми, прижавшись к нему всем телом. У него были удивительно твердые мышцы. Это почему-то успокаивало, а я как раз нуждалась в утешении. Впрочем, он, кажется, тоже.
      - Знаешь, я больше не сержусь на тебя, - сказала я, коснувшись ладонью его щеки.
      - Ага, - ответил он. - Я и не думал, что ты злишься. Но ты все равно извини меня. Я должен принимать тебя такой, какая ты есть, даже если ты глупости говоришь... Ты же ничего не можешь поделать со своими убеждениями...
      Он нежно поцеловал меня, и я ответила на поцелуй.
      - Я рад, что ты меня нашла, - сказал Джимми. Он провел ладонью мне по спине и плечам. Я вздрогнула.
      - Тебе холодно? - спросил он.
      - Нет. Ты ждал, что я приду?
      - Я надеялся. И я рад, что ты пришла. И что пришла именно ты.
      Он подвинулся и положил руку мне на грудь, а я прижала ее своей.
      - Ты очень красивая... - проговорил Джимми.
      - Ты мне никогда не говорил этого раньше... Почему?
      Я поцеловала его в щеку и в губы. Мне было хорошо: Джимми словно излучал тепло и безопасность, с ним рядом мне даже не хотелось вспоминать прошедшие дни. Я выпустила его руку, и она нежно заскользила по моему телу.
      - Я боялся сказать, - шепнул Джимми. - Ты бы надо мной посмеялась, разве нет? А знаешь, вот странно, когда я прикасаюсь к этой груди, я слышу твое сердце, а когда к этой - то не слышу.
      - Я тоже слышу твое сердце, - сказала я. - Тум-тум-тум.
      Поцеловав кончики своих пальцев, я провела ими по его лицу.
      - Тебе нравится, как я выгляжу?
      - Очень. Ты очень красивая. У тебя приятный голос, и тело, - Джимми погладил меня, - и волосы, у них такой запах... - Он зарылся лицом в мои волосы.
      - Странно, правда? Ведь мне тоже нравится твой запах, а я раньше никогда об этом не думала. А почему ты решил, что я бы над тобой посмеялась?
      - Конечно. - Джимми дернул плечом. - Сказала бы какую-нибудь гадость. Я просто не мог рисковать.
      Джимми был прав. В самом деле, язык у меня подвешен неплохо, поддеть кого-нибудь мне ничего не стоило. Но я и представить не могла, что он так раним.
      - Я ни за что не обидела бы тебя, если бы ты мне так сказал, -призналась я.
      Он поцеловал мне грудь, пробуя, провел языком по соску, и тот набух против моей воли. Сердце, казалось, сейчас просто разорвется на кусочки. Стиснув друг друга в объятиях, мы принялись исступленно целоваться. И я сама не заметила, как колени мои раздвинулись...
      На Корабле секс - это для взрослых. Если ты взрослый, то никакого значения не имеет, с кем ты спишь. Никого это не волнует. Но, как и везде, на Корабле люди тоже довольно последовательны и небезразличны к тому, что они делают. Не думаю, что мне захотелось бы сойтись с человеком, который ставит зарубки на спинке кровати по числу женщин, с которыми он спал. Те, кто только и ищет где бы да кого бы, те, кому все равно - где и с кем, слишком легкомысленно относятся к сексу. Я так не могу, я слишком уязвима. Мне нравится секс, но я никогда не стану им заниматься без симпатии, доверия и уважения к партнеру. Я знала Джимми почти два года, и почти все это время он мне нравился, но я не стала бы заниматься с ним любовью раньше, чем это произошло, так сказать, естественным путем.
      В определенном смысле мы с Джимми были предназначены друг для друга. Встретились бы мы или нет, понравились бы мы друг другу или нет, но мы обязаны были бы произвести на свет минимум одного ребенка. Такова была рекомендация Корабельного Евгеника. Но это - почти механический процесс, не имеющий никакого отношения ни к совместной жизни, ни тем более к любви. И это прекрасно, что, узнав друг друга, мы смогли полюбить. В четырнадцать лет любовь еще не зрела, но не вечно же нам будет по четырнадцать лет. Официально мы еще не были взрослыми, но мы нуждались во взаимной поддержке, и к тому времени я уже не видела особого смысла в суровом соблюдении всех канонов. Если мы не вернемся на Корабль, то какое кому до нас дело? А если мы все-таки вернемся, то официально станем взрослыми, и вопрос вообще снимается.
      И мы занимались любовью в палатке, под стук дождя и завывание ветра, и в объятиях друг друга мы чувствовали себя в безопасности. Это было здорово! Ни один из нас не знал - что и как нужно делать, только теоретически, и мы были неуклюжи, словно слепые котята. Но платой за нашу неопытность была радость познания, и в самой высшей точке наслаждения таился намек на нечто еще не достигнутое.
      Позже, когда мы тихо лежали, обнявшись, Джимми спросил:
      - Ну, как оно было?
      - Нужна постоянная практика, - ответила я. И, уже засыпая, добавила: - Это здорово утешает.
      На следующую ночь мы привязали лошадей в лесу - за много миль от того места, где разбивали лагерь вчера. Достигнув склона гигантской горы в конце дня, мы затем прокрались сквозь подлесок - посмотреть на армейский комплекс. Внизу, в чаще между холмов, купаясь в золотистом закатном свете, лежал городок. На окраине его, ближе к нам, находилась наша цель - военная база, которая, как и положено, охранялась часовыми со всех сторон, а на плацу стоял тот самый разведкорабль.
      - Любопытство, понимаешь, меня одолело, - рассказывал Джимми, -откуда у них взялся разведкорабль. Я туда прокрался, чтобы все рассмотреть, и попался по глупости, совершенно случайно.
      С трех сторон плац окружали здания. Открытый торец его был дальним от нас и, соответственно, ближайшим к городку. Среди построек базы росло несколько деревьев, и вся ее территория была обнесена частоколом из металлических пик. От ограды до ближайших зданий было примерно футов сто. Джимми показал сквозь листву:
      - Видишь, вон там, прямо, двухэтажный дом? Это их штаб. Они меня держали там, пока из города не прибыла полиция. Там и должно быть мое снаряжение.
      Двухэтажное из красного кирпича здание штаба было самым большим на базе. Остальные постройки почти все были одноэтажными - казармы, конюшни и прочее.
      Мы засекли, сколько времени нужно часовым для обхода, - медленным шагом они промеряли свои участки из конца в конец минут за двадцать, останавливаясь поболтать при встрече на границе участков. Так они коротали дежурство.
      - Если даже мы оглушим часового, больше чем на двадцать минут рассчитывать нельзя, - сказала я.
      - Да, - согласился Джимми. - Но лучше никого не глушить, а проскочить незаметно.
      Все тщательно осмотрев, мы уползли обратно в лес, к привязанным лошадям, и наскоро перекусили. Ошибка Джимми заключалась в том, что он сунулся в лагерь слишком рано, когда часовые были настороже. Оба мы устали от езды верхом и поэтому отправились спать задолго до темноты.
      Проснулась я от толчка.
      - Подъем, - шепнул Джимми. - Пора.
      Мы не пожалели времени, чтобы спуститься с горы как можно тише. Я радовалась, что рядом со мной идет Джимми, вместе мы составляли отряд, и я чувствовала себя тигром и "сущей фурией" в гораздо большей степени, чем если бы шла на штурм базы в одиночку.
      От кустарников до ограды было футов двадцать расчищенного пространства, и мы скорчились на последней линии кустов, с трудом различая в темноте за оградой контуры двухэтажного здания.
      - Тихо, ш-ш-ш, - прошипел Джимми, сжав мою руку. - Часовой...
      Дождавшись, когда часовой прошел мимо, мы, пригнувшись, подбежали к ограде. Джимми подсадил меня, и я ухватилась за острые кончики пик. Последовал толчок вверх, я подтянулась, встала на верхнюю связку между пик и легко соскочила на землю; только одна штанина, зацепившись, слегка порвалась.
      Осмотревшись по сторонам и прислушавшись - не насторожил ли кого шум моего падения, я повернулась к ограде и просунула на ту сторону сцепленные в замок руки. Джимми встал на них одной ногой, я подтолкнула его вверх, и он без труда перелетел на мою сторону. Приземлился он, правда, потяжелее, чем я, но сразу вскочил, и мы, не теряя ни секунды, помчались в тень здания штаба.
      Над нашими головами неслись клочья облаков; лунный свет, и без того тусклый, то и дело пропадал, заслоненный серой пеленой туч.
      Джимми шел первым. Осторожно завернув за угол здания, мы увидели пустынный плац и пару слабых огоньков в домах по сторонам. Стоящий на грязной площадке разведкорабль был едва различим. Заглянув за следующий угол, мы, словно призраки, проскользнули вдоль фасада штабного здания.
      - Там должен дежурить один человек, - сказал Джимми. - Его кабинет сразу за дверью, справа.
      Он показал на окно над нашими головами, оно слабо светилось, и на потолке комнаты маячила тень. Мы поднялись на крыльцо, бесшумно просочились в дверь и вытащили пистолеты. Холл был темен и тих, но дверь в комнату направо была открыта.
      Джимми возник на пороге с пистолетом в руке.
      - Руки вверх! - приказал он.
      Сидевший за столом человек явно дремал, но, услышав голос Джимми, моментально проснулся и посмотрел на нас.
      - Опять ты, - произнес он.
      Дежурный офицер оказался маленьким кругленьким человечком, на вид совсем невзрачным, одетым в зеленую форму с красными нашивками и красными же, шнурованными эполетами на плечах. В просторной комнате стояло несколько столов. Лампа, чадящая на столе офицера, была в комнате единственным источником света.
      - Советую не повышать голоса, - сказал Джимми. - Я вас застрелю, если понадобится. Мне нужно мое снаряжение. Где оно?
      - Не знаю, - ответил офицер, но в голосе его особой уверенности не чувствовалось. Наверное, он еще не до конца проснулся или от удивления не очухался.
      Джимми кивком показал, чтобы я обошла вокруг стола, - и вовремя. Офицер попытался было подняться со стула, но я толчком заставила его сесть обратно. Больше он не дергался, только проговорил грубовато:
      - Потише, ты, щенок!..
      Я вытащила нож и слегка кольнула его в ухо, чуть-чуть, даже кровь не показалась, просто для острастки.
      - Где снаряжение, ну?!
      Человечек кашлянул, прочищая горло, которое сжалось от страха (я так полагаю).
      - В разных местах, - проговорил он. - Я не знаю, где что.
      - Где мои седельные сумки? - спросил Джимми.
      Офицер беспомощно пожал плечами.
      - В конюшне, наверное.
      - А их содержимое?
      - Кое-кто развлекался с этим в офицерской столовой...
      - Ведите нас туда.
      - Я не могу, - сказал офицер. - Я не могу оставить свой пост.
      Я потыкала ножом его эполет.
      - Вам придется это сделать.
      - Не порежь эполет, мальчик... - заволновался офицер.
      - Веди нас в столовую! - Я подняла нож перед его лицом и с удовлетворением отметила, что он не сводит с него глаз.
      - Ладно. Ваша взяла, - сказал он. - Это на втором этаже.
      Я взяла со стола лампу, и Джимми тычком поднял офицера на ноги. Следом за ним мы прошли по коридору, затем поднялись на второй этаж и остановились у одной из дверей. Шаги наши эхом отдавались в пустынном здании.
      - Вот, - произнес толстяк, отпирая дверь. - Рядом есть комната отдыха.
      Свет лампы озарил длинный зал, в центре которого стоял почти столь же длинный стол, окруженный рядами стульев. Стол был накрыт белой скатертью. Пошли дальше, - велел Джимми.
      В комнате отдыха были газеты, игры, а на одном из столов лежали...
      Шахматы Джимми, та самая доска. Уж не знаю, с кем Джимми собирался здесь играть. Остальные его вещи были разбросаны вокруг.
      - Джимми, - сказала я полным страха голосом, - я его не вижу...
      Джимми быстро просмотрел все сам.
      - Да, - сказал он и повернулся к офицеру. - Мы ищем маленький кубик. Примерно вот таких размеров. - Джимми показал на пальцах. - Вы его не видели?
      - Нет. Я не занимался вашим добром.
      Я ткнула его ножом.
      - Вы в этом уверены?
      - Уверен! - ответил он злобно. - Я не видел ничего подобного.
      - Что же нам теперь делать? - спросила я Джимми.
      - Не знаю. Оно должно быть где-то здесь, но где его искать? - Он пожал плечами.
      Я здорово испугалась. Мы не могли оставаться тут слишком долго без риска попасться, но если мы не отыщем сигнальное устройство, то никогда больше не увидим дом.
      Мы спустились обратно в дежурку, и тут меня осенило!
      - Да ведь здесь есть разведкорабль! Мы его захватим! Если уж эти люди могут на нем летать, то мы и подавно сможем!
      - Черта с два! - заявил вдруг коротышка офицер. - Вы, с Кораблей, думаете, что можете все на свете, но мы вам еще покажем! Вы не захватите наш корабль! Он наш, и мы теперь померяемся силами...
      - Не нужен нам ваш корабль, - сказал вдруг Джимми, беря с одного из столов пресс-папье. И это было пропавшее сигнальное устройство! Джимми повернулся к офицеру. - Так, говорите, вы не видели ничего подобного? -спросил он с усмешкой.
      - Вы эту штуку искали?! Я никогда не обращал на нее внимания...
      Он очень удачно стоял ко мне спиной, и я аккуратно стукнула его рукояткой пистолета чуть ниже уха.
      - Джимми, - сказала я, - раз сигнализатор у тебя, то уходим отсюда.
      Мы выскочили в ночь. Но лишь только завернули за угол здания, как вдруг Джимми заставил меня остановиться и прошептал прямо в ухо:
      - Часовой, видишь?
      Скорчившись в тени, мы терпеливо ждали, пока часовой неторопливо шел вдоль ограды к другому концу здания. И тут, совершенно неожиданно, темноту прорезал вопль:
      - Охрана!! Охрана!!
      Крик доносился с крыльца. Часовой моментально обернулся, но как хороший солдат, он не покинул свой пост - тем самым отрезав нам путь к отступлению.
      - Идем, - шепнул Джимми, и мы прошмыгнули вдоль какого-то домика, расположенного параллельно ограде. В углу плаца Джимми остановился. Отсюда нам была видна ограда в двух направлениях.
      - Неужели ты не могла врезать этому толстяку посильнее? - спросил он. - Не хотела гробить человека.
      Отовсюду доносились крики. Что происходит, видеть мы не могли, но зато могли слышать. Что-то надо было предпринимать.
      - Джимми, ты знаешь, что это за дом? - спросила я.
      - Нет.
      - Это же склад боеприпасов. Видишь, знак опасности? Давай устроим диверсию? Давай взорвем разведкорабль?!
      Джимми улыбнулся, протянул руку и на миг коснулся моих волос. Я не ошиблась!
      Мы нашли вход, и Джимми сбил замок рукояткой пистолета. О соблюдении тишины мы больше не заботились: производимый нами шум никто не заметил бы в общем кавардаке. Мы ввалились внутрь и, заперев дверь, принялись наблюдать сквозь небольшие оконца, как бегают по плацу солдаты, зажигая лампы и факелы. В их резком свете разведкорабль с выпущенным трапом был виден как на ладони. Солдаты наконец выстроились на плацу в шеренгу, и им растолковали, что произошло.
      - Сейчас они начнут обыскивать все вокруг, - сказал Джимми.
      Найдя небольшой бочонок с порохом, я вставила в него примерно пятифутовый фитиль. Принцип действия этой нехитрой штуковины достаточно прост, я много раз читала об этом в книгах. Единственное, чего я не знала, - сколько времени будет гореть фитиль. Здесь был определенный риск.
      Пока мы с Джимми соображали, что нужно делать, солдаты на плацу получали приказы. Это было похоже на старинную игру "бумага - ножницы -камень", где обе стороны сперва загадывают предмет, затем раскрывают карты одновременно, и тут выясняется, кто победил...
      Я отдала свой пистолет Джимми, он его зарядил, и мы снова выскользнули через заднюю дверь, таща за собой кончик фитиля. В руках у меня был еще один, маленький, но тяжелый, бочонок с порохом.
      - Начинай стрелять секунд через сорок, - велела я Джимми.
      Он кивнул и, пригибаясь, побежал прочь вдоль шеренги зданий.
      Скрючившись в темноте спиной к ограде, я достала спичку и, старательно загородившись от ветра, чиркнула ею о коробок. Со второго раза огонь вспыхнул, и я поднесла его к фитилю. Раздалось громкое шипение, и я, подхватив свой второй бочонок и не теряя ни секунды, устремилась прямо на плац. Бочонок был тяжел, и я забыла обо всем, кроме своей цели - трапа разведкорабля. Не знаю, может быть, в меня даже стреляли, я ничего не замечала, сосредоточившись только на беге. И я уже ступила на трап, когда склад боеприпасов взорвался с ослепительной вспышкой и чудовищным грохотом. В воздух полетели обломки здания. Взрывная волна сбила меня с ног, но я сразу же вскочила и ринулась по трапу вверх.
      Справа Джимми стрелял по солдатам из двух пистолетов, не стараясь попасть, а просто - поверх голов. Солдаты, лежа, вели ответную стрельбу, и я подумала, что Джимми догадается пригнуть голову.
      Свой бочонок я установила прямо возле главного пульта, на сиденье пилота. Сквозь прозрачный купол я видела мечущихся в суматохе солдат. Никто уже не стрелял - с порохового склада огонь перекинулся на одну из казарм, и солдаты бежали за водой.
      Я подпалила фитиль и бросилась вниз по трапу. На тусклом металле бортов разведкорабля метались отблески пламени и огромные тени.
      - Прочь с дороги! - заорал кто-то и, толкнув меня в бок, побежал дальше. По плацу взад и вперед сновали солдаты.
      Я уже начала отчаиваться, вообразив, что придется снова подняться в разведкорабль и поджечь погасший фитиль, как вдруг послышалось глухое "бум-м-м"... Больше этим воякам не придется пользоваться своим разведкораблем.
      С трудом в одиночку перебравшись через ограду, я медленно стала подниматься по косогору, петляя меж кустов и деревьев и периодически оглядываясь на освещенный армейский лагерь. Огонь перекинулся уже на вторую казарму, и люди, словно муравьи, кишели вокруг пожара. Несколько минут понаблюдав за ними, я подошла к нашей палатке. Джимми ждал меня возле лошадей.
      - Все в порядке? - спросила я.
      - Да, со мной все в порядке, но я обронил сигнальное устройство...
      Я ахнула.
      - Шутка, - улыбнулся Джимми.
      Я обессиленно присела на камень, завернула порванную штанину и робко дотронулась до ноги.
      - Что случилось? - спросил он.
      - Да, порезалась, когда в первый раз через ограду лезли.
      Джимми осмотрел мою ногу.
      - Ничего страшного. Хочешь, я ее поцелую, и все сразу пройдет?
      - Правда?!
      Джимми вдруг встал и показал рукой на озаренное далеким пожаром небо. Видишь, как много хлопот возникает только из-за того, что не можешь себя заставить как следует трахнуть врага по голове...
      Последнее утро на Тинтере было прекрасным. Вместе с лошадьми мы сидели в окруженном со всех сторон скалами "орлином гнезде" недалеко от побережья. На небольшой площадке росла трава, струился горный ручеек; день был ясным, и только далеко в вышине плыло несколько кучевых облаков. Было тепло, и мы, сняв куртки, позавтракали, упаковали вещи и теперь просто спокойно сидели и грелись на солнце.
      С одной стороны наша скала круто обрывалась к океану, серому, с белыми барашками волн, накатывавшихся на узкий пляж. Редкие птицы парили на ветру, и нам казалось, что мы слышим их крики. Взглянув в глубь материка, можно было увидеть луга в предгорьях и прорезанные долинами холмы, покрытые волнующимся морем деревьев ровного оливкового цвета. Где-то в этом море бродили дикие лосели и рыскали охотящиеся за нами люди. Лоселей мы видели, и они видели нас; они пошли своей дорогой, мы - своей. Людей за последние четыре дня мы не встречали совсем. И где-то в этом лесном море затерялись другие ребята с Корабля. Их мы не нашли тоже. Жаль. Свое сигнальное устройство - одно на двоих - мы включили рано утром.
      Но прилетели за нами только через шесть часов. И все это время мы оставались настороже, изредка переговариваясь вполголоса.
      Возвращение прошло удивительно буднично. Разведкорабль сел, выпустил трап, и мы, поднявшись на борт, отвели в стойла лошадей. Мистер Писарро отметил нас в списке - шестым и седьмым номерами.
      - Пойду наверх, поговорю с Джорджем, - сказала я Джимми.
      - Ладно, - он кивнул, - а я пока расскажу мистеру Писарро, что с нами было.
      Почему-то нам казалось, что они должны об этом узнать. И, пожалуй, действительно, на нашу долю выпало больше приключений, чем хотелось бы.
      - Поздравляю тебя, Взрослая, - сказал Джордж, когда я появилась в рубке. Я так и знал, что ты преуспеешь в Испытании.
      - Спасибо, Джордж, - ответила я ему. - Скажи мне, у тебя пока не было затруднений с подъемом ребят?
      - Нет пока, - ответил он. - Но я беспокоюсь. Смотри. - Джордж показал на координатную сетку, которая служила ориентиром для посадок. На ней не горели двенадцать лампочек из двадцати девяти. - Последняя зажглась всего два часа назад. Боюсь, мы не досчитаемся слишком многих.
      Вкратце я рассказала ему о том, что с нами произошло, и сверху наблюдала, как поднимали Вени Морлок и еще двоих. Затем я спустилась вниз и села рядом с Джимми.
      - Осталось поднять только шестерых, - сказала я. - Смотри, как нас тут мало.
      - Неужели так плохо?! Хотел бы я знать, что по этому поводу скажет Совет.
      На борту находились всего десять ребят. Из нашей шестерки я сама, Джимми и Вени были в безопасности, но Ат, Эллен и Ригги все еще оставались внизу.
      Вдруг по внутренней связи Джордж потребовал общего внимания.
      - Эй! Заткнитесь и слушайте! Один из наших там, внизу. Не знаю, кто это, но по нему стреляют. Придется нам его отбивать. Даю вам две минуты, чтобы разобрать оружие. Потом я спикирую, выброшу трапы, вы выскочите наружу и поведете настильный огонь. Ясно?
      У некоторых ребят оружие было при себе, а мы с Джимми бросились к козлам со снаряжением и вытащили свои пистолеты. Я сама зарядила свой.