Глава 6

Вера Андреевна не спала. Она отлично слышала, как Женька открыл своим ключом входную дверь, а потом, не зажигая света, прокрался в свою комнату. Чтобы не поднимать лишнего шума, который мог бы разбудить мужа и младшего сына, она дождалась, когда Женька уляжется, затем тихонько встала, вошла в комнату сына и включила свет. Парень притворялся спящим.

Похожи они были – мать и сын. Те же темные волосы, то же удлиненное чистое лицо, тот же нос с горбинкой, кроткие карие глаза, даже ямочки на щеках и те одинаковые. Только подбородок у Веры Андреевны по-женски округлый да поупитаннее она сына. Ну и старше, понятно, Женьки на двадцать три года. Однако моложава, ухоженна, стройна.

Вера Андреевна прикрыла дверь и негромко сказала:

– Время половина второго. Где ты шатался?

Притворяться спящим дальше было глупо. Женька якобы с трудом разлепил веки и сделал сонные глаза, чтобы мать не догадалась, что он выпил.

– На улице был с ребятами, – признался он.

Ответ был исчерпывающим. Не зная, что еще сказать, мать строго спросила:

– С какими еще ребятами?

– Ай, мама! – не выходя из образа смертельно уставшего человека, произнес парень. – Ну с Колькой. Остальных ты не знаешь.

– Но ведь поздно же, Женя, – смягчаясь, сказала Вера Андреевна. – Я не сплю, беспокоюсь. Отец только перед твоим приходом уснул. А нам завтра обоим на работу.

– Ну и спали бы себе спокойно, – сладко зевая, посоветовал сын. – Подумаешь, посидел во дворе с ребятами. Что тут такого?

– Ты бы хоть зашел, предупредил…

– Вот еще. Там же парни, девушки, а я, как маменькин сынок, побегу домой родителям докладывать, когда вернусь? Меня же потом засмеют.

– Девушки тоже были? – удивилась мать.

– Были. И никого из них, представь себе, родители не караулят дома у двери.

– Ты-то откуда знаешь? – усмехнулась Вера Андреевна.

Женька натянул до подбородка простыню.

– Знаю. И вообще, мама, я уже совершеннолетний, имею право на собственную жизнь. – Делая вид, что засыпает, пробормотал: – Каникулы ведь… Дай отдохнуть…

Вера Андреевна выключила свет, вышла из комнаты и, прикрывая дверь, подумала: «И чего разволновалась? Женька парень покладистый, смирный, не то, что младший баламут. Ничего с ним не случится… Действительно, весь год парень трудился, первый курс закончил без троек. Что мне еще нужно?..» И еще одно обстоятельство успокаивало и наполняло нежностью к сыну сердце матери. Обычно скрытный Женька в таких вот ситуациях, когда его ругали или выспрашивали, отмалчивался, а здесь вдруг ребята, девчата, как маменькиного сынка засмеют. Не бог весть какая откровенность, но все же именно это обстоятельство сближало мать с сыном, еще больше роднило, словно он приоткрыл дверцу в свое сердце, пусть хоть чуть-чуть, хоть краешком глаза, дал заглянуть в свой мир.

«А может, у него девушка появилась? – уже лежа в кровати, подумала мать. – Может быть, влюбился парень да с ней все время проводит? Но, конечно, в этом он уж никогда не признается. Как всегда, узнаю обо всем стороной… Ох, до чего же спать хочется!..» – Через пару минут Вера Андреевна спала безмятежным сном.

А Женьке было не до сна. Едва он закрывал глаза, комната начинала раскачиваться, кружиться. То вдруг на него наваливался потолок, а то разверзался пол и Женька парил, парил над пропастью, готовый каждое мгновение рухнуть вниз. А когда парень открывал глаза, ему мерещилась то тюремная камера, то убитая старуха, которую он и в глаза-то не видел.

Глупо, как глупо они попались на уловку Нечистого! Он покатал их по городу, а потом отвез в кафе, купил пива, водки, шашлыки, а когда все захмелели, стал насмехаться над Женькой и Колькой. Мол, сосунки, ничего слаще морковки в жизни не видели. Вам, мол, крутыми мужиками никогда не стать. Колька, пьяный дурак, понес околесицу. Стал хвастаться перед авторитетным родственничком, вспоминать все свои хулиганские выходки, пьянки, драки, чуть ли не с первого класса. Тут его Нечистый и прищучил. Ну, раз, говорит, ты такой деловой, поехали, проверим. Дело, говорит, пустяковое, зато видно будет, что ты из себя представляешь. А у самого глаза насмешливые, презрительные. Купился Колька. Запросто, говорит, – едем! Женьке деваться некуда было. Час поздний, до дому далеко, транспорт в это время плохо ходит. Да и денег, признаться, у парня на дорогу не было. В общем, он тоже влез в машину. Дело вначале действительно несерьезным показалось. Будто даже игра какая. Словно в пионерском лагере в павильон к девчонкам идешь лица зубной пастой мазать. Самое главное – никого не разбудить. Кто же знал, что все так обернется?

Может быть, во всем признаться отцу? Ох, и устроит же он нагоняй! Отец мужик своенравный, несдержанный, бить, правда, никогда не бьет, но наорать так может, что душа в пятки уйдет. А с другой стороны, Нечистого опасаться нужно. Психованный он какой-то. Сашку как отдубасил… Ну и положеньице, во влип! Ладно, подождем до завтра, там видно будет.

Женька перевернулся на живот и уткнулся лицом в ладони. Вскоре круговерть остановилась, все линии будто сошлись в одной точке, устремились вниз, и Женька уснул.

Глава 7

Ксюшка Вихрова просыпалась ни свет ни заря. Ранняя птаха – жаворонок. Выпорхнула из кровати, потянулась своим стройным, гибким, как тростинка, телом и подошла к зеркалу переплести растрепавшуюся за ночь косу. Гарная дивчина Ксения, как сказали бы родственники Вихровых на Украине. Густые русые волосы ниже поясницы, открытый, высокий лоб, шелковые брови. Глаза серые, бездонные, в них то и дело зажигается лукавый огонек. Нос у девушки идеальной формы с утонченными крыльями. Зубки ровненькие, губы сочные, яркие. Такое лицо даже косметикой портить жалко. Ксюшка ею и не пользовалась. Так, подкрасит иной раз глаза.

Девушка расчесала волосы, заплела тугую толстую косу и сбросила с себя ночную рубашку. Грудь у Ксюши маленькая, упругая, с нежными розовыми сосками. Когда она проводит по ним рукой, они твердеют. Маленькие кружевные трусики обтягивают округлые ягодицы, спереди линия ног плавно раздваивается, переходя в два изящных полумесяца. Когда Ксюшка сверху вниз смотрит на свои ноги, они кажутся ей некрасивыми. Но в зеркале очень даже ничего – длинные, ровные. Не девка Ксюшка – персик! И кто же его сорвет?..

Девушка надела коротенький в мелкий цветочек сарафан, вышла в коридор, а затем на веранду, где бабушка Нина – сухая статная старуха в ситцевом платье и платке – пекла блины. Лицо у бабки точно у княгини или графини какой – холодное, аристократическое. Тонкие с синеватым отливом губы надменно поджаты, но при виде внучки суровое выражение с лица старухи исчезает.

Недолго осталось Ксюше жить у деда с бабкой. Через год уедет девка к своим родителям, и поминай как звали. Дочь стариков с зятем и младшим внуком, как и дети Клавдии Павловны, уехали недавно в Россию, а вот Ксения осталась еще на год, оканчивать последний курс медицинского училища. Разъезжается народ.

– Уже проснулась, зорька ясная! – улыбаясь, приветствовала внучку старуха. – Выспалась?

– Выспалась, бабушка.

– Вот и ладно! – старуха ловко перевернула на сковородке блин. – Иди умойся да отнеси бабе Клаве блинов, пока горяченькие. Пущай побалуется. А потом и сами будем завтракать.

Подхватив полотенце, Ксюша взяла мыло, зубную пасту, соскочила с крыльца и направилась в глубь двора к водопроводной колонке.

Тугая струя воды ударила в цемент, обрызгала ноги девушки. Какая холодная!.. Бр-р, аж кожу жжет.

Умывшись, Ксения вернулась на веранду, где бабка вручила ей тарелку с блинами, накрытую поверх еще одной. Держа гостинец перед собой, девушка обошла огромного пса, чавкавшего у своей миски, вышла из ворот и направилась через дорогу наискосок к старенькому, потемневшему от времени дому с разросшимися в палисаднике кустами смородины.

До чего же ужасна дорога на улице. Не ремонтировалась, наверное, лет сто. Вся в рытвинах, того и гляди, споткнешься и нос расквасишь. Но все обошлось. Блины до бабы Клавы девушка донесла в целости и сохранности. Но что-то не так во дворе Серебряковой. Тузик, глупый Тузик не бросается, как всегда, с радостным лаем навстречу, а, поджав хвост, жмется к забору. Дверь на веранду распахнута настежь, щеколда держится на одном шурупе. Оттуда, из дома, будто холодом дохнуло на Ксюшку. Она вошла на веранду, поставила тарелку на стол и осторожно, с опаской открыла дверь в дом.

Ужасная картина представилась взору девушки. В коридоре на полу, головой к дверям, широко раскинув руки и ноги, лежала Клавдия Павловна. Седая, повязанная вокруг головы коса съехала набок, на виске кровоподтек, лоб распух, черен. Вскрикнув, Ксюшка бросилась к Серебряковой. Рука старухи оказалась теплой. Помогли навыки, приобретенные в медицинском училище. Та-ак!.. Зрачок на свет реагирует, пульс еле-еле, но прощупывается. Теплится еще жизнь в теле Клавдии Павловны! Спасать нужно бабушку!.. Ксюшка опрометью выскочила из дома Серебряковой и кинулась через дорогу к своему.

Дед Ксюши, Семен Чугунов – крепкий бородатый старик с умным, живым взглядом – возился в огороде с пчелами. Меду в этом году будет много. Пчелы трудились отменно, и он ставил на ульи передовых семей «магазины» с дополнительными рамками.

Завидев бегущую внучку, дед сразу заподозрил неладное и, как был в резиновых перчатках и с сеткой на лице, заспешил наперерез внучке. Перехватил он ее почти у самых дверей веранды.

– Бабушка, дедуля! – силясь не паниковать, заговорила Ксюша. – Вы только не волнуйтесь!.. На бабушку Клаву ночью напали, она лежит там в доме, в коридоре. Но она жива. Нужно срочно вызвать «Скорую помощь»!

Как ни старалась девушка не напугать стариков, те все же переполошились. Накрывавшая на стол бабка, охнув, заметалась по веранде. У деда даже сквозь сетку было видно, как вытянулось и побледнело лицо. Он сорвал с головы шляпу с ниспадавшею с ее полей сеткой и приказал жене:

– Иди к телефону, вызови «Скорую», а мы с Ксюшей пойдем к сестре. – На ходу освобождаясь от брезентовой куртки и перчаток, он заспешил к воротам.

Ксюша устремилась за дедом.

Сестра Чугунова лежала в той же позе. Вдвоем дед с внучкой не смогли поднять грузное тело старухи. Прибежала баба Нина, запричитала, заохала, потом кликнули соседа, и уже толпой перенесли Клавдию Павловну на кровать. Только после этого Семен Павлович прошелся по комнатам, чтобы выяснить: чего же понадобилось ночным взломщикам в доме сестры? В дальней комнате он обнаружил пропажу икон.

– Вот зачем приходили мерзавцы в дом к Клаве, – сказал он жене, внучке и соседу, указуя узловатым перстом на пустые полки киота, и покачал головой: – Нехорошо они поступили, ох нехорошо! Воздастся им по заслугам за такое святотатство и на этом, и на том свете. За то, что иконы похитили, и за то, что на старуху руку поднять посмели. Помяните мои слова!

Минут через пятнадцать приехала «Скорая помощь». Молоденькая врач в кокетливо приталенном халатике процокала на высоченных каблуках к кровати Клавдии Павловны. Ксюшка тащила за ней медицинский чемоданчик. Осмотрев Серебрякову, врач сделала ей укол и распорядилась принести носилки. Клавдию Павловну вынесли на улицу, погрузили в машину «Скорой помощи». В себя она так и не пришла.

– Ваша сестра находится в крайне тяжелом положении, – сообщила врач, усаживаясь на переднее сиденье автомобиля. – Мы отвезем ее в районную больницу, а оттуда сообщат о факте нанесения тяжких телесных повреждений в милицию. До свидания!

Урча, машина плавно выехала со двора.

Глава 8

Утром того же дня у ворот дома Долженковой остановился синий, видавший виды «жигуленок». У ворот – это, конечно, громко сказано. Некогда здесь действительно стояли настоящие железные ворота, да Сашка пропил их или «прокурил», «проколол», как угодно, а вместо них сколотил из реек две створки в метр высотой. Двор, как и положено у бичей, зарос бурьяном, штук пять фруктовых деревьев выродились, виноградник засох.

Нечистый вылез из машины, прошел по бетонной дорожке и ступил на веранду. В руке он нес старый желтый портфель. А Вовке нравился домик Долженковой. Большая веранда, длинный широкий коридор, по обе стороны от него две комнаты, в конце – зал. Он соединен еще с одной комнатой, спальней. Отличный был бы домик, если к нему руки приложить, а эти бичи даже полы подмести не могут, не говоря уже о том, чтобы окна помыть или паутину с потолка поснимать. Как продал Сашка мебель на прошлой неделе, так до сих пор остались на полу, где она стояла, пыльные пятна. Не дом, а тонущий корабль с двумя дохлыми крысами на борту. Одна из них лежит вон с журналом на единственной уцелевшей после распродажи кровати в зале, другая корчится от начинающейся «ломки» на полу в спальне. Это ощущение хорошо знакомо Нечистому, будто в позвоночник вгоняют кол, который начинает разрастаться корнями по всему телу, вызывая невыразимую словами боль. Боль, от которой хочется выть, лезть на стену, кататься по полу. Алиферов прошел через эти муки. Он и сел-то в первый раз на зону за то, что во время «ломки» вызвал на дом «Скорую помощь» и с ножом в руках стал требовать у врача на дозу. На зоне Нечистый избавился от тяги к сильным наркотикам и с тех пор ни разу не прикасался ни к героину, ни даже к «ханке».

Завидев Нечистого, Шиляев подался к нему, как утопающий к спасательному кругу.

– Бабки принес? – Он уже забыл о нанесенной ему Алиферовым обиде, о том, как он вчера жестоко избил его.

Нечистый тоже предпочел не вспоминать о вчерашнем инциденте.

– Какие еще бабки? – удивился он.

– Ну как же, за иконы, те, что ночью у старухи взяли! Нам же с Зойкой за них тоже доля причитается!

– Ах, за иконы?! – Алиферов смерил сидящего на полу Шиляева насмешливым взглядом. – Ты что же, считаешь, что я с утра на рынок сбегал, толкнул их, а теперь к тебе примчался, долю приволок? Ну ты и ухарь! – Нечистый откровенно издевался. – Я вижу, «гера» тебе все мозги высушила… Нет, кореш, продавать иконы в столицу повезешь ты!

– Я?! – изумился Шиляев. – Да ты что, Вовка, я же там никого не знаю!

– Не боись! – заржал Нечистый и с шутливой фамильярностью пнул Шиляева по ноге. Он вообще перестал церемониться с наркоманом, обращался с ним как с презренным существом. – Не на пустое место посылаю. Поедешь к конкретному человеку, адресок я дам. Башли с него возьмешь и назад. Тебе же, дураку, еще и алиби какое-никакое состряпать нужно. Как старушку-то ночью пришил, не забыл еще?

Шиляев отрицательно покачал головой и попробовал слабо возразить:

– Куда же я с такой рожей поеду-то?

– А что, рожа как рожа. – Нечистый критически оглядел лиловый синяк под глазом Сашки и его опухшие губы. – Очки темные напялишь, а губы платочком будешь прикрывать. А вот побриться тебе обязательно нужно. В общем, вот тебе рубашка, брюки и туфли, – Алиферов раскрыл портфель и подал Шиляеву одежду и обувь, прихваченные дома из своего гардероба. – Вещи не новые, но все равно лучше твоих обносков. В них ты солидным фраером будешь выглядеть. Давай приводи себя в порядок, одевайся, и катим на автовокзал. Через час автобус отъезжает, я узнавал.

– Я же не доеду, – униженно и подобострастно сказал Шиляев и посмотрел на возвышавшегося над ним Нечистого взглядом собаки, которая ждет, когда ей бросят кость. – Меня же «ломает», Вовка! Мне доза нужна.

– Достал ты меня со своими дозами, – проворчал бывший зэк. Ворчал он для вида. Нечистый отлично понимал, что Шиляев без дозы не человек, поэтому принес ему «ханку». – На, «ширнись»! – Алиферов швырнул на матрас наркоману целлофановый пакетик с коричневой желеобразной массой. – И пошевеливайся! Когда вернешься, сядешь на «геру». Это я тебе обещаю. Снова «белым» человеком будешь.

Зажав дар в кулаке, Шиляев отправился на веранду к газовой плите. Лежавшая на кровати Зойка делала вид, будто внимательно читает десятилетней давности журнал. На самом деле она ни слова не пропустила из беседы мужа с бывшим зэком и, когда тот вышел из спальни в зал, отложила журнал.

– Между прочим, мне тоже на опохмел полагается, – заявила она нахально. – Да и позавтракать я бы не отказалась.

– Что я тебе, папа, что ли? – рыкнул на Долженкову Нечистый. – Перебьешься!

– Не перебьюсь! – звонко возразила Зойка, и ее слова эхом отозвались в пустой комнате. – Мне все равно, кто ты для нас, папа или «пахан», но пока мы работаем на тебя, ты должен заботиться о нас, хотя бы до того времени, когда получим бабки за иконы.

Нечистый спорить не стал. Эта семейка еще была нужна ему для осуществления дальнейших планов. А в ближайший час он рассчитывал с помощью Долженковой выяснить обстановку в доме убитой старухи.

– Навязались вы на мою голову, бичи чертовы! – пробормотал он и, выходя на веранду покурить, бросил Зойке: – Ладно, собирайся! Проводим твоего муженька, а потом что-нибудь придумаем.

Собираться Долженковой особо нечего. Весь имеющийся у нее гардероб на ней. Достала из-под матраса потрепанную «косметичку», извлекла из нее коробочку с остатками дешевой туши и, усевшись на кровать с осколком зеркала, принялась краситься.

Опустилась Зойка. У Нечистого жратву и водку клянчит. Она – Долженкова Зойка! – которую раньше богатые мужики по лучшим кабакам возили, угощали изысканными блюдами и первосортными напитками. Может, и вышла бы она за одного из них замуж, да тут мать умерла, и не удержалась девка от соблазнов вольной жизни, погрязла в пьянстве да распутстве. Исчезли из жизни Зойки богатые мужики, вместо них появились рангом пониже, а потом и те пропали куда-то. Дом Долженковой превратился в малину, где кидали «каталы» да кутили солидные уголовники, затем и те измельчали, и на смену стали захаживать в дом Зойки жулье, ворье, алкаши да наркоманы. Так, ступенька за ступенькой, все ниже опускалась Долженкова. Остался в конце концов в ее жизни единственный мужчина – Сашка Шиляев. Пять лет назад вышла за него замуж, думала, может, удастся ей, держась за мужа, выплыть из омута на поверхность. Не получилось. Наркоманом оказался Сашка, утащил ее на самое дно. Сама-то она наркушей не стала. Так, могла иной раз на халяву какой-нибудь дешевой бурдой уколоться или анаши покурить, но все же кайфу наркотическому предпочитала алкогольный. Э-эх! Как жрать-то хочется!

А в это время на веранде Сашка готовил к инъекции «ханку». Он соскоблил ножом в бутылочку из-под таблеток желеобразную массу и долил в нее воды из-под крана. Чтобы не обжечь при нагревании пальцы, взял склянку за горлышко деревянной прищепкой и поднес ее к газовой конфорке.

Нечистый, стоя в дверях, курил и инструктировал Шиляева:

– Прибудешь в столицу, сразу же отправишься в ресторан «Кооператор». Спросишь там Витьку Дудника. Он в кабаке с шести часов вечера бывает, тебе его любой покажет. Дудник в курсе икон. Он мне их заказывал. Поедешь с ним к клиенту, покажешь товар. Смотри не продешеви! Торгуйся. Ту цену, что будут давать, удвой. Если заартачатся, сделай вид, будто забираешь иконы, мол, другого покупателя найдешь… Да не мне тебя учить! – Алиферов вдруг загоготал: – Ты в барыжных делах поднаторел. Вон сколько барахла из дома продал…

Шиляев исподлобья бросил на Нечистого недобрый взгляд. И тут то ли бес толкнул под руку Сашку, то ли пальцы судорожно сжались, но склянка выскользнула из прищепки и стукнулась дном о газовую плиту. Темная струя жидкости выплеснулась из горлышка, ударилась в кафель и потекла по нему грязными слезами – Сашкиными слезами оставшегося без дозы наркомана.

– А-а! – из самых недр Сашкиной души исторгнулся крик ужаса. Наркоман схватился за голову и даже присел, выражая всем своим видом крайнюю степень отчаяния. – Это конец!

Нечистый бросил на пол окурок, раздавил его каблуком.

– Растяпа! – заорал он в бешенстве. – «Ширку» себе сварганить не может. Где я тебе еще возьму? Сдохнешь теперь, как собака! – В сердцах Алиферов сплюнул на пол. Этот наркоман вводит его во все большие расходы.

Шиляев тем временем вышел из оцепенения. Он, очевидно, принял какое-то решение.

– Ладно, не пропадать же добру, – пропуская мимо ушей выпад Нечистого, сказал он, взял ватку и стал собирать ею темную жидкость с немытого, наверное, со дня приклеивания к стене кафеля. Отжав ватку в склянку, он так же бережно стал промокать капли «ханки» на газовой плите.

Нечистый понял, для какой цели он это делает.

– Ты собираешься вколоть себе эту дрянь? – изумился он.

– Что ж, подыхать теперь? – резонно заметил Шиляев и бросил ватку в склянку. – Использую как «вторичку».

Он добавил в «ханку» воду и, на сей раз надежно обвязав горлышко склянки проволокой, вновь поднес ее к огню. Теперь, после столь варварски приготовленного зелья, дезинфицировать шприц было бы просто смешно. Шиляев обмотал кончик иглы ваткой, погрузил его в склянку и набрал адскую смесь в шприц. Через пару минут привычной после «геры» эйфории у Шиляева не наступило, но он был в состоянии побриться и переодеться в привезенные Нечистым шмотки.

Пятнадцать минут спустя компания бодро вышла из дому и направилась к «Жигулям».

Глава 9

Старший следователь ГУВД майор Шатохин – человек волевой, решительный, энергичный. Лицо у него грубоватое – выдающийся вперед подбородок, широкие скулы, большой лоб, жесткий рот. Поперек носа шрам – память о захвате рецидивиста. Волосы темные, жесткие, коротко пострижены. В свои сорок два года майор в отличной спортивной форме, подтянут. Прекрасно владеет оружием и приемами рукопашного боя. Что еще сказать? Отличный семьянин, любящий муж, заботливый отец, пример детям. На работе уважают, начальство ценит, подчиненные, как полагается, побаиваются. Все, пожалуй… Любит рыбалку, но на это увлечение совсем нет времени, так что останавливаться на нем подробно не стоит…

В этот час Шатохин сидел в своем кабинете на работе, просматривал накопившиеся документы. Дверь неожиданно приоткрылась, и в комнату заглянул его сослуживец и давний приятель капитан Васильев.

– Привет, Юра! – Борис Васильев так торопился, что даже не стал заходить в кабинет. – Иду вот от шефа, он срочно тебя вызывает.

– Крови моей жаждет? – пошутил Шатохин.

– Он всегда чьей-нибудь жаждет, – в тон ему ответил капитан. – Иди, не дразни Монстра. – Махнув на прощанье рукой, Борис исчез.

Дразнить начальника Городского управления внутренних дел действительно не следовало. Строгий он был мужик. Он не кричал, не топал ногами, нет. Но была в нем какая-то властность, внутренняя сила. Иной раз достаточно было одного его взгляда, чтобы подчиненные вытягивались в струнку. Шатохин быстро поднялся, вышел из кабинета и закрыл дверь на ключ. В длинном, широком коридоре было пустынно, за исключением двух куривших в дальнем его конце у открытого окна милиционеров. Майор в знак приветствия высоко поднял руку и сбежал по мраморным ступенькам с третьего этажа на второй. Здесь вообще хоть шаром покати. «Вымерли все, что ли?» – подумал Шатохин недоуменно, однако тут же признал, что такую жару лучше всего пережидать в кабинете под кондиционером.

Начальник ГУВД полковник Исламов так и делал. Он сидел в своем шикарном кабинете за громадным полированным столом с включенным во всю мощь кондиционером и пил чай. Хотя в кабинете было относительно прохладно, по обрюзглому, с заплывшими от жира глазками лицу полковника градом струился пот, и он то и дело отирал его промокшим насквозь огромным носовым платком. Как большинство рыхлых и тучных людей, Исламов страдал одышкой.

– Проходи, майор, садись, – просвистел он, тяжело отдуваясь, и, когда Шатохин присел на краешек стула у длинного стола для заседаний, налил в пиалу чай и протянул подчиненному: – На, выпей! В жару лучше, чем зеленый чай, на свете нет напитка.

С кем-нибудь другим майор мог бы поспорить. Почему нет? Пиво, например… Однако молча принял из рук шефа пиалу и сделал небольшой глоток обжигающего золотистого напитка.

– Вот что, Юрий Иванович, – почмокивая толстыми губами, изрек полковник. – У меня к тебе особое задание… Тут вот дежурный по ГУВД, приятель твой Васильев, сводку по происшествиям за ночь принес… Оказывается, одинокую старушку на окраине города ночью до полусмерти избили и иконы из дому вынесли. Так вот, я бы хотел, чтобы за расследование этого дела взялся именно ты.

С начальством особо не поспоришь. В глубине же души Шатохин был возмущен и крайне озадачен поручением Исламова. С чего бы это вдруг человеку такого ранга интересоваться ограблением одинокой старушки? Тем не менее он с нотками досады и обиды в голосе возразил:

– Товарищ полковник, у меня убийств нераскрытых куча. Серьезные ограбления, разбои, а вы мне старушку подсовываете с какими-то там иконами. Что, мне больше делать нечего?

Исламов терпеть не мог, когда ему перечат, однако к Шатохину относился снисходительно. Нравился ему старший следователь.

– Я предвидел твои возражения, майор, – закивал Исламов так, что под его челюстью заколыхался второй подбородок. – Но это преступление на первый взгляд кажется заурядным. – Полковник хлебнул еще чаю и промокнул лоб носовым платком. – Тут на днях директива пришла из центра. У них в столице группа аферистов действует. А занимаются они хищением икон и других церковных ценностей и перепродажей их за рубеж. А на днях в столице конференция священнослужителей состоится. Снова уплывет народное состояние из республики, майор. Понятно, высокое начальство этим весьма обеспокоено. Вот и просят тщательно расследовать и сообщать в центр обо всех случаях, так или иначе связанных с уже перечисленными мною хищениями. Улавливаешь связь?

– Улавливаю, – вынужден был признаться Шатохин. – Вы хотите через грабителей старушки выйти на аферистов в столице?

– Верно. – Исламов самодовольно улыбнулся. – Может быть, то, что не удалось сделать столичным пинкертонам, удастся сыщику из провинциального города? Машина в твоем распоряжении. Действуй, майор! – Кивком полковник отпустил подчиненного.

Крайне недовольный поручением начальника, Шатохин вышел из кабинета и стал спускаться по лестнице на первый этаж. Майор действительно был загружен текущими делами, и теперь расследование этого заурядного преступления отодвигало их на второй план. Не верил Шатохин, что иконы старухи представляли какую-то ценность. Алкаши, наверное, сперли, а Исламову мерещится преступный синдикат по хищению и сбыту церковных ценностей. Однако к расследованию этого преступления, как, впрочем, и любому другому порученному ему делу, майор подошел со всей ответственностью и, не откладывая его в долгий ящик, направился к дежурившему на первом этаже капитану Васильеву.