«Ей снова снились семь ангелов, тихо спускавшихся с неба и глядевших так строго, что хотелось закрыть лицо руками и зарыдать…» – он не мог вспомнить из какой книги эти слова. Конечно, очень старой, может быть такой же старой, как все человеческие страхи, мечты и пришедший с ними грех. Губин разжал пальцы, и книжный листок, упал, мешаясь с тысячами других, разбросанных по пустырю.

Сегодня снова было много коконов. Их приносило откуда-то с запада. Они висели в небе светлыми точками, соединялись в гроздья и молчаливо уплывали за горизонт. Их почему-то всегда влекло друг к другу – они будто бы и сейчас оставались людьми, спешащими выстроится очередью в метро, столпиться в беспомощной тишине у тела умирающего старика или выкрикивать хлесткие лозунги на тесной от ропота площади. Некоторые опускались низко и плыли, касаясь деревьев, похожие на воздушные шары, которые когда-то продавали связками на улицах, только отяжелевшие и серые, словно утро, после шумного праздника.

– Александр Сергеевич!

Губин оглянулся на голос жены и направился к ней, обходя ржавые плети арматуры, торчавшие из земли и бетонных плит.

– А я, пожалуй, возьму это почитать, – она держала стопку журналов с выцветшими обложками и разлохмаченными краями.

– Что-нибудь интересное? – приподняв очки, он осторожно взял верхний.

– Так… просто хочу вспомнить, Саш, – Ирина Васильевна встала с обломка бетона, подошла и прислонилась к мужу, приподняв голову, разглядывала морщины на его лице и припухшие, улыбающиеся всегда губы. – Хочу читать и вспоминать все, что было до две тысячи двенадцатого.

– Пойдем, Ириш.

Они направились через пустырь мимо контейнеров с покосившимися и оторванными дверцами, груд прелого тряпья и мусора. Возле железнодорожной станции виднелась электричка, та, которую раньше называли «дачной». Уже семь лет она стояла здесь неподвижно, в гуще высоких сорняков похожая на перевернутую полузатопленную баржу. На ребрах обрушившегося козырька над перроном сидели птицы, и рядом с фонарным столбом болезненно зеленела молодая яблонька. Здесь горько пахло полынью и еще металлом, оставленным сиротливо дождю.