Порог

Эта новая приближающаяся шивера чем-то, пока мне непонятным, отличалась от предыдущих каменных преград. Неясные звуки начали доноситься из-за поворота реки задолго до появления самого их виновника. Обогнув поворот, я увидел и источник этих звуков. Вслед за этим услышал уже явственный, хорошо различимый в таёжной тишине гул порога. Но какой-то необычный шум издавал поток, кипящий у выступающих из воды валунов. Это был рокот, непривычный моему уху, более низкий и мощный, чем шорох – шелест – бульканье обычной шиверы. Звук был похож на низкое ворчание могучего зверя, с небольшим шелестящим, каким-то пришепётывающим и присвистывающим высоким фоном.

Обманчивое спокойствие реки © Creative Commons

Немного по-другому выглядел и поток слива. На шиверах он не выделялся столь явно, его границы бывали размытыми, и таких потоков в русле Подкаменной Тунгуски обычно было несколько. При приближении к очередному перекату у меня всегда возникал вопрос выбора, по какому из сливов лучше пройти? Иногда прямо на перекате я выделывал на лодке «кренделя», делая резкие повороты и переплывая из одного потока в другой, более удобный для преодоления каменной преграды. Здесь же центральный поток выступал явственно различимым, полукруглым водным бугром в центральной части реки. Прямо посреди него, на самом стрежне, виднелась небольшая белая пенка. Да и брызг воды, поднимавшихся над бурунами и переливавшихся на солнце всеми цветами радуги, здесь было гораздо больше, чем над поверхностью уже пройденных шивер.

Издалека вырисовывалась картина «дымящейся» реки. Создавалось впечатление, что эту часть Подкаменной Тунгуски заволокло белёсым дымом только что потушенного рядом таёжного пожара. Или можно было предположить, что река средь бела дня под прямыми лучами солнца продолжала быть окутанной по каким-то причинам не желающим таять утренним туманом. При дальнейшем приближении чёрно-белое изображение порога стало постепенно меняться на – яркое, разноцветное. Большое облако находившихся в воздухе водных капель, висело дугой над порогом во всю ширину реки, высотой до двух метров над её серединой. Оно играло в солнечных лучах всеми цветами радуги, Я невольно залюбовался красивой, величественной картиной, нарисованной кистью самой природы. Иногда эти цвета группировались, образуя небольшую радугу над каким-то небольшим участком реки, или над всей Подкаменной Тунгуской от берега до берега. В очередной раз пожалел, что не умею рисовать.

Однако красоты природы не смогли заглушить, начавшего появляться где-то глубоко в подсознании, неясного чувства какого-то: то ли волнения, то ли неясной тревоги. Я решительно отогнал «червей сомнения», считая, что колебания в таком опасном деле губительны, и действовать надо твёрдо и решительно. Все раздумья допустимы только до принятия решения: делать, или не делать. Памятуя удачные прохождения предыдущих шивер, ни секунды не колеблясь, твёрдой рукой направил своё лёгонькое судёнышко к стремнине реки, чтобы, как обычно, попасть в самую пасть переката по наиболее безопасной середине потока, по стрежню слива.

Подкаменная Тунгуска начала увеличивать скорость, это было мне знакомо, и не вызвало особого волнения, лишь отметил это про себя, не меняя расслабленного положения тела.

Однако, когда скорость течения, по моим расчётам, достигла обычного максимума, стремнина вдруг, как сильный живой зверь, подхватила лодчонку, словно невесомую щепку, и со всё увеличивающейся и увеличивающейся скоростью потащила её на пороги. Река начала просто скатываться по наклонному каменному ложу дна.

Значительный уклон Подкаменной Тунгуски виден был уже невооружённым глазом. По кустам на берегу, мелькающим, как в детском калейдоскопе, было понятно, что пройти этот бурунный участок реки «как обычно» не удастся, и что это уже не шивера, а настоящие пороги!

Я понял, что лучше всего сейчас пристать к берегу и хорошенько осмотреть этого дикого зверя – новый порог. Меня всегда согревала мысль, что в критической или непонятной ситуации могу повернуть свою моторную лодку к берегу и через считанные секунды пристать к нему. Но в этом случае проснулся слишком поздно. Просто не мог предположить подобной ловушки.

Вдоль берегов уже мелькали кипящие буруны валунов порога. Путь туда был перекрыт. Если бы я попытался повернуть в сторону берега, моего «Пеликана» ударило бы бортом о камни и неминуемо перевернуло на первом же валуне. Да и сама стремнина не была ровной и спокойной. Её в беспорядке пересекали пенящиеся, бурлящие водяные валы, покрытые слоем блестящего разноцветного бисера водяных брызг. Эти валы перекидывали казавшуюся теперь невесомой лодчонку друг другу, как волейболисты мяч. Мне приходилось наклоняться в разные стороны, чтобы сохранить равновесие лодки и уберечь её от переворачивания. Развернуть «Пеликана» в обратную сторону уже не успевал. Да если бы и было время, то лодку, скорее всего, перевернуло бы прямо во время такого разворота точно так же, как и при попытке повернуть к берегу, а силы «Ветерка-12» всё равно не хватило бы, чтобы преодолеть стремительно мчащийся по наклонному дну реки поток.

Я понял, что попался. Но разве мог предположить такую силищу у не очень-то и большой, до этого момента довольно спокойной реки!?

А теперь мне оставалось выбирать наиболее безопасный путь в направлении, повелительно указанном неудержимо несущей лодчонку стихией стремнины Тунгуски. Рокот водного потока, с силой продиравшегося сквозь камни порога, перешёл в сплошной рёв. В нём потонули отдельные звуки. Водные брызги и гребешки бурунов попадали в глаза, которые я и протереть не мог, потому что обе руки были заняты: держался одной рукой за румпель, а другой – за верёвку, пропущенную по борту лодки. В результате я почти не видел ни берегов, ни реки впереди и сзади «Пеликана».

В течение нескольких минут я очутился в другом незнакомом, враждебном мире, в котором стремительный поток реки насильно тащил меня на порог. В эти самые минуты со всех сторон была видна только вода, лишь на мгновенья приоткрывавшая свою блестящую разноцветную завесу, готовую превратиться в погребальный саван, созданный озверевшей на время прохождения порогов Тунгуской, для обёртывания очередного попавшегося ротозея.

Ощущение изолированности от внешнего мира, полёт – падение в бездну в окружении красивого разноцветного переливающегося на солнце всеми цветами радуги облака водной пыли и брызг, разными способами ограничившего для моих глаз видимость, было очень неприятным. В этом было что-то похожее на скатывание на санках, с высокой снежной горы, с завязанными глазами в неизвестность, например, к трамплину, высота которого неясна. Правда, иногда, на мгновенье повязка на глазах приоткрывалась. Сердце временами замирало, как при движении вниз на качелях, с тем отличием, что добавлялось ощущение неизвестной опасности.

Лодка неслась к порогу со всех сторон окружённая водой. Под ней была река, сверху накрывало туманное облако пыли и брызг, а вокруг – почти слившиеся воедино: водные валы волн, белые гребешки бурунов и брызги с пылью. Видневшаяся издалека небольшая белая пенка посреди потока слива, превратилась в длинный, довольно широкий бурунный шлейф, тянувшийся от начала порога до самого плёса.

На пороге © иллюстрация Ольги Бедрицкой

Даже самые серьёзные пройденные сегодня шиверы были, по сравнению с этим порогом, небольшими перекатами, а каменных гряд, так плотно перегораживающих реку, подобных этой – я ещё не встречал.

Если предыдущие преграды можно было сравнить с игривыми, слегка царапающимися домашними кошками, то эта – была диким неукротимым тигром, к встрече с которым я не был готов.

Самоуверенность и сонливость мигом улетучились. По спине пробежал лёгкий озноб. Мозг, почувствовав неожиданную реальную опасность, исходящую от мощной стихии, мгновенно мобилизовался. Тем более что времени на раскачку уже не оставалось, его отсчёт до встречи с грозным врагом пошёл на секунды. Все мышцы напряглись, тело стало лёгким, готовым к борьбе. Взгляд приобрёл необычную зоркость – я мог разглядеть даже небольшие кусочки коры деревьев, проплывавшие через слив в нескольких десятках метров передо мной. Мысль лихорадочно заработала, пытаясь возможно быстрее выявить источник наибольшей угрозы и способы борьбы с ней.

Время как бы растянулось, помогая глазам спокойно, без излишней спешки, детально рассмотреть обстановку, а голове – принять обдуманное, взвешенное, единственно правильное решение.

Я заметил это по тому, что бег лодки в моих глазах неожиданно резко замедлился, собственные взмахи руки стали выглядеть плавными, хотя на самом деле скорость лодки продолжала увеличиваться, а движения моего тела стали очень резкими и отрывистыми. При этом слух, который мало чем мог помочь в этом случае, полностью отключился – я перестал слышать угрожающий рёв порога, а заодно и все остальные звуки. Отключилось и обоняние – перестал чувствовать запах свежести воды, хвойные ароматы тайги.

Вся энергия организма была отдана для усиления функции самого важного для выживания сейчас органа чувств – зрения, а также руководящему защитой центру – мозгу, и мышцам тела, ставшего необычайно лёгким, гибким, сильным и послушным. Во всяком случае, в этот момент мне казалось, что при неблагоприятном стечении обстоятельств, я смогу прямо в одежде и сапогах выплыть из воронки водопада, в месте впадения слива в плёс, и добраться до берега.

Основная сложность заключалась в том, что почти все опасности были скрыты под водой, и нужно было по бурунам, водоворотам, смене направления потока и другим, непонятным для непосвящённого человека признакам, определить их.

Я вырос недалеко от одной из равнинных рек, и считал, что Подкаменная Тунгуска мало, чем отличается от них. Ну не горная же это река!

В этот момент ясно осознал своё заблуждение, понял, что ничего не знаю о порожистых реках, пробивших свою дорогу через скалистые породы, тем более что эта река из-за десятков порогов и сотен шивер, расположенных в её русле, считается самой сложной для судоходства в России. Многие считают, что именно Подкаменная Тунгуска является прообразом «Угрюм – реки» в знаменитом одноимённом романе Шишкова. Хотя существуют, конечно, и отличные версии как-то: Нижняя Тунгуска, Вилюй и другие.

С каждым метром приближения к угрожающе ревущему порогу мне всё больше не нравился белый пенный шлейф посреди потока слива. Стало понятно, что его появление вызвано не случайным перемешиванием отдельных водных струй, и что под ним есть какое-то препятствие для водного потока, хотя на поверхности реки ничего и не было видно. При такой скорости течения, слив имел хорошо различимую, выпуклую, полукруглую поверхность, и мой «Пеликан» постоянно пытался соскользнуть с этой водной горки то в одну, то в другую сторону.

Мне стоило большого труда удержать его в верхней точке этой дуги, тем более что лодка в быстром потоке плохо слушалась руля.

Когда «Пеликан» был всего в нескольких метрах от начала пенной дорожки, мне стало окончательно ясно, что прямо посреди потока слива порога, на небольшой глубине, лежит огромный плоский камень. Вероятно, он был сложен крепкой магматической породой, внедрившейся по трещине – разлому земной коры в – более слабые: осадочные или метаморфические. Менее прочные породы за длительное геологическое время быстрее разрушались и вымывались рекой, а прочная часть дна, сложенная застывшей лавой и образовала «речные подводные рифы»– собственно порог, в том числе и этот каменный выступ, «удачно» располагавшийся в самом центре реки. Сразу за ним начинался довольно пологий водопад (перепад уровней воды) высотой чуть более метра. Скорость водного потока перед водопадом была уже высокой. Можно было понять, с какой силой и скоростью вода низвергалась с не такого уж и высокого уступа.

Перед самым началом белого шлейфа я повернул немного влево, пытаясь пройти у края буруна. «Пеликан» тут же начал соскальзывать со стремнины. В таком, немного наклонном положении, мчась с большой скоростью, лодка и встретилась с подводным камнем. Столкновение деревянного днища лодки с плоским камнем произошло по касательной. При обычной скорости и положении лодки днище лишь слегка скребнуло бы по камню, но на этом пороге всё произошло по другому сценарию.

Днище «Пеликана» вздрогнуло от сильнейшего удара. Мне необыкновенно повезло, что валун не переломил его пополам. Наверное, и звук был соответствующий, но в рёве порога его не было слышно, да я и вообще перестал что-либо слышать. Удар и его силу почувствовал ногами, касающимися деревянного днища. Впрочем, силу удара можно было оценить и по изменению траектории движения лодки. Сначала приподнялся её нос, а затем – корма. Она наклонилась так, что мне пришлось изо всех сил держаться левой рукой за верёвку, закреплённую по борту, чтобы не выпасть из «Пеликана». Правой рукой чуть не выпустил румпель.

Работающий винт «Пеликана» натолкнулся на камень, и алюминиевая шпонка, скрепляющая его с мотором, срезалась. Мотор взревел на холостых оборотах. Этого я тоже не услышал, а понял, почувствовав через ручку газа мелкую дрожь мотора и увидев над ним облачко дыма полусгоревшего бензина, которое обычно появляется над работающим на холостых оборотах мотором при полной подаче газа.

Удар сбросил лодку под углом на край слива. Почти неуправляемая, с ревущим и дымящим на холостых оборотах мотором, с креном вперёд и влево – лодка плыла, вернее сказать сваливалась, слетала с большой скоростью с более чем метрового водопада. Так под углом градусов в сорок «Пеликан» и вошёл в воду плёса.

Мне ещё исключительно повезло, что удалось удержать уже практически неуправляемую лодку носом по направлению движения. Если бы её развернуло бортом или кормой с тяжелым мотором вперёд и в таком положении сбросило с порога, то «Пеликан» бы неминуемо перевернулся. Не вывалился из лодки вперёд я только потому, что мёртвой хваткой вцепился одной рукой в верёвку, прикреплённую к борту, а второй в румпель.

Вверх взметнулось облако брызг, и «Пеликан», зачерпнув изрядное количество воды и примерно на пол-оборота крутнувшись в воронке водопада, с продолжающим реветь мотором, закачался и медленно поплыл по течению по относительно спокойной поверхности плёса. Интенсивность рёва воды на пороге стала уменьшаться, и я расслышал, наконец, истеричный звук своего лодочного мотора, работающего на холостых оборотах при максимальной подаче газа.

Только сейчас крутанул ручку газа и выключил мотор. Кроме слуха ко мне вернулось и обоняние, нос ощутил ядовитый удушливый запах полусгоревшего бензина, идущий от «Ветерка», особенно ясно обоняемый на контрасте с чистейшим свежим воздухом Подкаменной Тунгуски. Я был перевозбуждён этим быстротечным опасным происшествием, до предела натянувшим нервы и обеспечившим огромный выброс адреналина в кровь.

Бурный приток © Creative Commons

Некоторое время расслабленно сидел в неуправляемой лодке с заглушенным мотором, медленно плывшей по течению, слегка поворачиваясь вокруг своей оси. В ушах с шумом стучала кровь, руки слегка дрожали. Водные брызги, поднявшиеся во время «ныряния» «Пеликана» с водопада порога, промочили меня насквозь. Только шерстяной свитер не успел пропитаться водой. Но постепенно вода стала проходить и сквозь него, и зябкими струйками потекла по телу. Я чувствовал это, но, ни холода, ни каких-то других неприятных ощущений это у меня не вызвало. Вот теперь я не только согрелся, а мне стало даже жарко!

Промокшая одежда, подогреваемая разгорячённым телом, начала парить на мне. Смотреть на окутавшее облако водяного пара, поднимавшееся надо мной, как над раскалённым камнем в парной, было забавно даже мне самому, наверное, потому, что это было необычно. Внезапность появления, и скоротечность прохождения грозного порога ошеломили меня и заставили за считанные секунды сконцентрироваться и потратить огромную энергию. Мгновенно вернуться в спокойное состояние организм не мог, поэтому промокшая одежда и начала подогреваться, быстро сохнуть и парить на теле, всё ещё разгорячённом недавней битвой со стихией. Не без труда вынул сигареты и спички, предусмотрительно завёрнутые в целлофановую плёнку и оставшиеся сухими даже после всего происшедшего, и с удовольствием затянулся, всё ещё переживая опасное приключение. Немного успокоившись, ощутил радость от удачного исхода прохождения такого свирепого порога (во всяком случае, для моего первого раза), гордость оттого, что прошёл его в полном одиночестве, без чьей-либо помощи: «И всё-таки не он меня, а я его сделал!».

«Пеликан» проплыл тихий широкий плёс и, медленно вращаясь вокруг своей оси, двигался дальше по реке, а я всё расслабленно сидел и не заводил мотор. Мозг был всё ещё перевозбуждён, и работал в ускоренном режиме. В памяти хаотично появлялись и исчезали картины только что пережитого испытания, отрывки воспоминаний разных лет мало связанные между собой и с происшедшим событием. Через некоторое время мысли приобрели некоторую стройность, осмысленность и логическую завершённость. Пришла в голову мысль: «Нескучное вступление в полевую работу! Справедливости ради, надо заметить, что поездка к месту полевых работ с самого начала была несколько сумбурной. Однако ничто не предвещало столь бурных приключений».

2. Перелёты: г. Москва – г. Красноярск – село Тасеево – фактория Ошарово