2. Посёлок Разведчиков

Наконец, едва живые, прибыли к своему конечному пункту назначения. Измятый, пропылённый, с какими-то грязными липкими пятнами и разводами сарафан Тани маленькой представлял собой весьма жалкое зрелище. Да и его счастливая обладательница со всклоченными волосами и устремившимися из орбит глазами с одичавшим взглядом – наглядно отражала трудность проделанного нами пути. Думаю, что я выглядел ещё хуже, слава богу, что себя не видел. Радость ожидания встречи с незнакомой южной среднеазиатской страной оказалась значительно радужнее ощущений от первого реального знакомства с ней.

Таня маленькая с потухшим взглядом и взъерошенный, мокрый, как мышь ваш покорный слуга, изрядно потрёпанные и ошалевшие от духоты и зноя, предстали пред очами своего университетского начальника – Ростислава Михайловича, в дружеских кругах именуемого просто – «Рост». Это был худощавый человек среднего роста, лет тридцати, спокойный, мягкий, эрудированный, благожелательный и приятный собеседник. При ходьбе он немного сутулился, но это нисколько не портило его не только в глазах мужчин, но и женщин, среди которых он пользовался большим успехом. Окружающих тянуло к нему, как магнитом, Кудасов не зря подал заявку на студентов для сезонной работы в своей партии именно ему. Одевался Ростислав Михайлович скромно, но вполне современно, а по тем временам и модно: светлая рубашка, импортный фирменный синий джинсовый костюм.

Встретились и с нашими непосредственными руководителями из университета – Ниной и Еленой. Аспирантка Нина работала на кафедре, чтобы было больше времени для написания диссертации. Она не ходила, порхала над грешной землёй! Ей было всего двадцать семь лет. Это была высокая, стройная, спортивная и подтянутая молодая девушка, с пружинистой походкой, прямой спиной и гордо поднятой головой на высокой красивой шее. Именно про таких говорят: «Проглотила линейку!». Нина обладала хорошим чувством юмора, ценила его в других людях. На её лице частенько сияла ослепительная белозубая улыбка. Одевалась Нина здесь в лёгкие яркие, довольно открытые летние платья. Русоволосая, сероглазая, с румянцем во всю щёку, она каждый день смотрелась эффектно, празднично и была вполне довольна собой и жизнью. Молодую свежую красоту её одухотворенного лица, «измученного интеллектом», почти не портили даже близко посаженные глаза. Молодая энергичная аспирантка была олицетворением оптимистичного лозунга: «Жизнь удалась!».

Полный антипод ей являла собой Елена. Та была худенькой женщиной небольшого роста, казавшегося ещё меньшим из-за постоянного сгорбливания, пригибания к земле, съёживания до возможно меньших размеров. Делала она это, видимо, чтобы замаскироваться от врагов, из которых, собственно, и состоял весь окружающий её мир. Хотя, на мой взгляд, её и без маскировки трудно было заметить! Елене исполнилось только ещё сорок лет, но у неё уже были испещрены ранними морщинами лицо и руки. Короткие редкие тёмные волосы всегда имели неряшливый, засаленный и растрёпанный вид, даже сразу после душа. Она часто их причёсывала, но тогда они начинали выглядеть прилизанными, что ничуть не улучшало впечатления от её внешности. Глаза Елены, тем более их цвет, трудно было рассмотреть под огромными очками в роговой оправе с сильными линзами, комично смотревшимися на маленьком сморщенном личике. Одетая в глухие брючные костюмы тёмно-серого, мышиного цвета в духоте среднеазиатского лета, Елена сразу бросалась всем в глаза, хотя стремилась как раз к обратному результату.

Долгие годы работая на одной из кафедр геологического факультета, стараясь и одеждой и поведением быть почти невидимой, Елена настолько преуспела в этом, что со временем превратилась в большую пугливую безобидную и безотказную мышь, которую, правда, без дела никто и не трогал. А зачастую её просто никто не замечал. Всем своим видом она взывала к жалости, пощаде и снисхождению. Елена была почти точной копией Акакия Акакиевича из повести Николая Васильевича Гоголя – «Шинель», только в женском обличье и перенесённой в советское время.

Познакомились с местным начальником гидрогеологической партии Валерием Валерьяновичем Кудасовым, в партии которого должны были отработать сезон. В дружеских кругах его именовали просто Валерой. Он просил называть его так, чтобы подчеркнуть его простоту и дружественность в общении с людьми. Кудасов прислал заявку на студентов из личных дружеских отношений с «Ростом». Среднего роста коренастый загорелый крепыш лет сорока с волевым лицом (бывший мастер спорта по боксу в среднем весе), властным голосом и обаятельнейшей белозубой улыбкой во весь рот, он сразу вызывал симпатию у собеседника.

Однако, несмотря на обращение к нему на «ты» по имени, невзирая на его открытость и приветливость во взаимоотношениях с окружающими, Валерий Валерьянович сразу устанавливал некоторую грань, через которую переходить, никому не было позволено. Кудасов с первой минуты знакомства ясно давал понять новичкам – кто здесь хозяин. Да и перед старыми знакомыми, ни при каких обстоятельствах не расслаблялся. В случае необходимости он довольно бесцеремонно, иногда с долей издевательского сарказма в словах и тоне одёргивал зарвавшихся людей, случайно или забывшись в душевной беседе, сокративших дистанцию с ним. И уж тем более, последнее слово всегда оставалось за ним в любом споре, независимо от того, был ли этот диспут деловым или дружеским.

Кудасов давно обосновался в Средней Азии и чувствовал себя в местном обществе, как рыба в воде. Он досконально знал все неписанные местные законы, легко и с огромной пользой для себя играл по местным правилам. Однако и в общении с власть имущими чиновниками Таджикистана и других среднеазиатских республик, Валерий Валерьянович строго следил за соблюдением дистанции, ревниво оберегая своё личное пространство и степень уважения к себе высокопоставленных собеседников. Кроме того, он неукоснительно придерживался подчёркнуто европейского стиля в одежде и форме поведения с кем бы то ни было, никогда не снисходя до местной тюбетейки или халата. Это был один из его способов подчеркнуть разницу с местными жителями и утвердить дистанцию с ними.

Здесь же мы встретились с одногруппниками, Таней большой и Лёшей. Не худенькая, я бы сказал – средней полноты молодая девушка Таня большая, была брюнеткой, чуть выше среднего роста с ослепительно – молочно-белой кожей и светло-зелёными глазами. Как ни странно, при такой светлой коже она прекрасно чувствовала себя под палящим среднеазиатским солнцем. Видимо сказывалась привычка к жаре. Дело в том, что Таня большая родилась и выросла в южной солнечной Одессе. Единственным непременным условием её существования здесь было то, что она постоянно должна была закрывать кожу от прямых солнечных лучей какой-нибудь светлой непрозрачной одеждой. Хотя здесь это и не смотрелось таким уж необычным. Местные таджикские мужчины (иногда и женщины, но их вообще мало было на улицах), особенно старшего возраста, вообще ходили в длинных стёганных наглухо закрытых ватных халатах, видимо, для поддержания определённой температуры и влажности между одеждой и поверхностью тела.

Мой товарищ, студент Лёша был среднего роста коренастым крепким кареглазым парнем, фигурой похожим на Кудасова. Время от времени на его лице проступали веснушки «рязанского парня», хотя он был родом из Воронежа. Лёша редко обгорал на солнце. Одевался он просто: в светлую рубашку с коротким рукавом и тёмные брюки. Лёша был спокойным, уверенным, основательным, иногда даже жёстким человеком. Мы с ним представляли разительный контраст, как внешне, так и внутренне. Я, напротив, имел худощавое телосложение, был чуть выше среднего роста, с зеленоватыми глазами и светлой, постоянно обгорающей на солнце кожей. Мой неуравновешенный, взрывной, порывистый и в то же время мягкий характер являл собой полную противоположность сдержанному, рассудительному и твёрдому – Лёшиному.

Я не мог отказать себе в желании носить что-нибудь из местной одежды. К обычным серым тонким отечественным джинсам добавил синтетическую цветную рубашку, раскрашенную многочисленными узкими вертикальными полосками различной ширины преимущественно голубого, зелёного и чёрного цвета. Хотя в небольших количествах в этом наряде легко можно было отыскать узенькие полоски ткани абсолютно всех цветов радуги. Только тюбетейку носить не стал. Но и без неё, вид этой кричаще-пёстрой таджикской рубашки, вызывал у Лёши неизменную улыбку и недоумение (как ты носишь синтетику в такую жару!?). Но, как говорит пословица: «Охота, пуще неволи!», – мне в Средней Азии доставляло удовольствие носить именно эту рубашку. Ради этого смирялся с неудобством раскалённого синтетического материала на своём теле. Впрочем, эти различия не мешали, а скорее наоборот – способствовали нашему общению, со временем перешедшему в дружбу. Вот в этом небольшом коллективе мне и предстояло жить и работать в течение того полевого сезона.

Как показала дальнейшая жизнь, с Таней большой нам предстояло провести не только эту, но и последующую производственную практику на Подкаменной Тунгуске, а с Лёшей судьба сводила неоднократно уже после окончания университета. Таня большая с Лёшей сразу сказали, что рады моему прибытию, а «Рост» сообщил, что также рад меня видеть, несмотря на то, что я «раздолбай» и опоздал на два дня из-за несвоевременной сдачи экзаменационной сессии. Впрочем, уверенно добавил он, я ни минуты не сомневался, в том, что ты её сдашь без «хвостов».

Вся наша партия обитала в белом одноэтажном, длинном общежитии. Здание представляло собой большую глинобитную мазанку, каких в здешних посёлках видимо – невидимо, разве что размерами они поменьше. Посередине дома располагался широкий прямой коридор, по обеим сторонам которого находились двери в довольно большие комнаты. Обычная планировка общежития. В одной из этих комнат поселились и мы с Лёшей. Располагалось наше новое жилище прямо на берегу быстрого прохладного арыка, текущего с окрестных гор. Причём, наши с Лёшей окна выходили прямо на него, и звук протекающей журчащей воды всегда радовал и успокаивал меня. Не менее умиротворяюще действовало и звучное пение сверчков, без устали, самозабвенно трудившихся до самого утра. В нашей комнате и расположилась вся компания с двадцатилитровой бутылью местного красного сухого вина, из которой каждый желающий, неспешно наливал себе в пиалу и лениво, время от времени отхлёбывал, не прекращая игры в преферанс.

Мне предложили и преферанс, и вино. От игры я отказался, предпочтя роль стороннего наблюдателя. Мне не хотелось даже мало-мальски «морщить мозг» во всё ещё болезненно гудевшей голове. Да и вина налил себе всего одну пиалу (правда она была объёмом минимум в поллитра) и потихоньку попивал из неё в течение вечера. Даже на лёгкие спиртные напитки, у меня уже не было здоровья.

Утром, как и в каждый последующий день, разбудило яркое, светящее в окно солнце. Какая всё-таки это прекрасная вещь – солнце. Как оно поднимает настроение, даёт заряд энергии, бодрости. Просто жить хочется! Правда, как выяснилось потом, всё хорошо в меру. Итак, куда же я попал? Наш арык представлял собой правый приток довольно мощной, горной реки с ледяной водой – Кафернигана. Этот быстрый ручей впадал в большой пруд, искусственно созданный специально возведённой плотиной. Из пруда по трубе вытекал поток во второй – образованный такой же плотиной, далее – в третий, и только вытекавший из него водоток с уже нагретой тёплой водой преодолевал оставшиеся метров четыреста до самого Кафернигана. В долине этой реки и её притока и располагался посёлок. Искусственно созданный жителями каскад прудов в невыносимом среднеазиатском пекле давал жизнь всей пышной растительности, в которой утопал посёлок Разведчиков. Арык с системой прудов, расположенный прямо в центре посёлка, превратил селение в пышный зелёный оазис. Посёлок Разведчиков вызывающе красиво раскинулся среди окружавшей посёлок, выжженной палящим солнцем, безжизненной растрескавшейся земли с редкой чахлой пожухлой от зноя, сухости и безводья травой и колючками.

Селение состояло из одноэтажных кирпичных и деревянных зданий. Но большая часть домов (как и наше общежитие), была сооружена из самодельных глиняных кирпичей слепленных с примесью какой-то травы и кизяка (сухого навоза). Построенное жилище покрывали плетёной сетью из лиан и лык, обмазанных глиной и побеленных извёсткой до ослепительно белого при ярком солнечном освещении цвета. Эти приземистые дома с большими подвалами и маленькими окнами, называемые мазанками, несмотря на меньшую прочность, лучше всего защищали от зноя и ветра в местных условиях и издревле использовались на этой земле. Каждый из домов был окружён садами, и в результате весь посёлок утопал в зелени, представляя собой оазис в полупустынной местности. У нас, в средней полосе России, обилием зелени никого не удивишь. Однако здесь, среди выжженной земли, цена деревьев и образуемой ими тени, а также кустарников и травы – совершенно иная.

На центральной площади посёлка была расположена шашлычная, в которой повар, называемый местными жителями «Ашуром», готовил недорогие, вкусные шашлыки из говядины, фарша, курицы и других сортов мяса, а также из овощей. Кроме того, он готовил бесподобный плов, шурпу, лагман и другие среднеазиатские блюда. Загорелое даже для таджика лицо Ашура с горящими глазами под густыми мохнатыми бровями, всегда неожиданно выныривало из полумрака шашлычной. Он молча принимал заказ, и также неожиданно исчезал в глубине своего заведения, колдовать над мангалом с шашлыками, большим чёрным закопчённым котлом с пловом и рядом кастрюль и котлов поменьше.

В полутьме, освещённой тусклым светом раскалённых углей, мелькал только его белый халат с поварским колпаком. Через некоторое время у окошка выдачи появлялись две могучие волосатые руки с заказанными блюдами, вслед за которыми выныривали и горящие шайтанские глаза Ашура под метёлками иссиня-чёрных бровей (было в его облике и взгляде что-то потустороннее, дьявольское). Он быстро безмолвно принимал оплату и отсчитывал до копейки сдачу. Для Средней Азии это было удивительно и вызывало невольное уважение к Ашуру. За всё время обитания в посёлке, я услышал от него считанное количество слов. А ведь мы посещали его шашлычную ежедневно.

Вместо хлеба, во всём Таджикистане (а также Узбекистане и Туркмении) выпекали лепёшки, способов приготовления и видов которых, насчитывались десятки, но все они были объединены одним свойством – были очень вкусными.

Рядом с шашлычной располагалась чайхана, впрочем, как и во всех уважающих себя, городах и посёлках Средней Азии. Это было единственное двухэтажное здание во всём посёлке. Крыша чайханы была застеклена праздничной причудливой мозаикой из разноцветных стёкол, набранной в виде замысловатого восточного орнамента. На втором этаже в центре большого зала стояли обычные европейские столы со стульями. Вдоль стен располагались достарханы – невысокие дощатые помосты, на которых была постелена курпача – тонкий матрас, а вдоль его перил с трёх сторон лежали подушки. Сами белые стены были расписаны цветными восточными орнаментами. Для нас это было настоящей восточной экзотикой!

Столы почти всегда были свободны, а большая часть достарханов – занята местными жителями. Многие из аборигенов проводили там по полдня и больше, играя в какие-то свои игры длинными картами и в огромном количестве поглощая зелёный чай вприкуску с мучными конфетами – подушечками. Время было советское, и нам было непонятно, где и когда эти люди работали, а если – нигде и никогда, то откуда брали деньги на содержание своих огромных (по российским меркам) многодетных семей!? Но ответы на эти вопросы мы получили намного позже от одного из знакомых Кудасова – таджика Рашида, да и то, совершенно случайно.

Девушки не решились на подобную вольность (может быть, не было желания), а мы с Лёшей с огромным удовольствием залегли на достархан, чтобы попить чаю как настоящие аборигены. Через полчаса решили, что выглядим на достархане также свободно и естественно, как местные жители. Но Тани не преминули немного ехидно заметить нам, что смотрелись мы скованно и смешно, хотя полулежали в тех же позах, что и местные таджики. Чего-то нам всё-таки не хватало, да и, наверное, никогда не хватит для того, чтобы, выглядеть на достархане, как восточные жители.

Невысокий, весь какой-то округлый лицом и телом, седой улыбчивый, шустрый чайханщик в не очень свежем белом халате без колпака, тут же подбежал к нам, предложив чай. Мы заказали – зелёный, хотя ни до этого, ни после – я его не пил, за исключением нескольких единичных случаев в Одессе, когда попал там, в подобную, невыносимую жару. Обычно мы брали два, средних размеров, чайника. При первом появлении чайханщик спросил: «Уважаемые! Не студентами ли вы будете? Прямо из Москвы к нам?». Получив утвердительный ответ, он загадочно улыбнулся: «У меня для вас есть сюрприз!», – и удалился. Буквально через две – три минуты принёс нам два чайника зелёного чая и две горсти конфет. В одной – у него были обычные разноцветные и белые подушечки из муки, сахара и ванили, а вот в другой….! Широко радушно улыбаясь и подмигивая, чайханщик торжественно провозгласил: «Я принёс специально ваших конфет!». Этим редким деликатесом оказалась затвердевшая до прочности камня карамель в бумажных фантиках, на которых было написано – «студенческая».

Разгрызть эти конфеты было невозможно, удалось только слегка поцарапать и впоследствии мы либо размачивали их в пиале с чаем, либо незаметно, чтобы не обидеть чайханщика, рассовывали по карманам и уносили домой, где складывали «про запас». Но чайханщик так старался, на его лице была такая счастливая и радушная улыбка, что устоять было невозможно. Мы слёзно поблагодарили его, утверждая, что всю жизнь, по крайней мере, с первого курса, став студентами, мечтали погрызть эту подлинно студенческую карамель, и наконец-то, благодаря нашему дорогому чайханщику, эта мечта сбылась! Чайханщик расплылся в ещё более широкой улыбке. Он был рад, что угодил русским студентам, и, с чувством выполненного долга, удалился. Как точно сказал ещё в прошлом веке великий русский поэт Есенин в своих «персидских мотивах»: «Сам чайханщик с круглыми плечами, чтоб славилась пред русским чайхана, угощал меня горячим чаем, вместо русской водки и вина». Ничего с тех пор не изменилось!

Проживая постоянно в посёлке Разведчиков, мы каждый день обедали в шашлычной, а потом обязательно залегали на достархан. Старались научиться расслабляться и вести себя на этом деревянном помосте так же естественно, как и остальные посетители. Не знаю, как это выглядело со стороны, но мы с Лёшей со временем стали чувствовать себя в чайхане комфортно. Аборигены перестали коситься в нашу сторону, может быть, просто привыкли к нашему ежедневному появлению. Там под ровный гул громадных трёхлопастных вентиляторов на потолке, выпивали два – три чайника зелёного чая, с мучными подушечками и карамелью «студенческой», пока она, к нашей великой радости не закончилась в закромах у дорогого чайханщика!

3. Гюрзёнок

Как-то августовским вечером, выйдя к арыку, я заметил у соседнего дома человека с неестественно разноцветным: жёлтым, синим, красным и их переходами лицом и перевязанной рукой, который медленно с трудом, придерживаясь руками за забор, вышел из калитки и тут же тяжело плюхнулся на скамейку. Он весь вечер просидел у журчащего арыка, после чего так же неуверенно передвигаясь, вернулся в дом. В последующие дни каждый вечер видел его на скамейке у арыка, куда наш сосед выбирался после захода солнца подышать свежим воздухом. Он вызвал у меня интерес и однажды я спросил у начальника местной партии – Валеры: «Чем болен этот человек? Вроде – молодой парень, а уже, сколько дней еле ходит и, похоже, не думает в скором времени выздоравливать. Избили его что ли? Или попал в аварию? А может быть у него какая-нибудь местная лихорадка?». Валера рассмеялся: «Ну, можно сказать, что избили!», – и рассказал такую историю.

Нашим соседом был русский парень лет двадцати пяти. Был он человеком задиристым, особенно после употребления спиртных напитков. Да и без них никогда не упускал возможности ввязаться в ссору. Однажды пошёл погулять в сторону предгорий. А надо сказать, что в Средней Азии во все времена обитало очень много ядовитых змей: и по количеству видов, и по общей численности. Нам, сотрудникам партии, показывали цветные картинки этих «гадов ползучих», чтобы мы могли определить: какая из гадюк нас ужалила. Дело в том, что во время нашего пребывания там, в СССР уже существовали специально изготовленные сыворотки против укусов наиболее ядовитых и распространённых в здешних местах змей. Они выпускались под названиями: «антикобра», «антигюрза», «антиэфа» – применявшиеся соответственно после укуса кобры гюрзы и эфы.

Вводить их можно было только против яда точно определённой змеи, так как яды разных видов змей сильно отличались друг от друга по составу, способу воздействия на человека и свойствам. Если человек правильно определил, чьей именно жертвой из этой «великолепной троицы» стал, и ему своевременно ввели соответствующее противоядие, то он почти на 100 % выживал. Ещё была усреднённая сыворотка на все случаи жизни, от укусов всех видов змей. Она применялась в том случае, если человек не знал точно название укусившей его твари. Но действие этой сыворотки было на порядок слабее и здесь уже выжить было сложнее, в такой ситуации уж кому как повезёт![2]

Во время показа цветных иллюстраций этих ядовитых змей, нам сказали, что в партии должны быть сыворотки против их укусов. Однако было с сожалением отмечено, что противоядий в нашу гидрогеологическую партию не поставлено. Правда, докладчик тут же сообщил, что они должны быть (если не закончатся к моменту срочной востребованности!) в местном медпункте, до которого от предгорий, где водилось большинство видов гадюк, было приблизительно три – четыре километра. Не так уж и далеко, особенно если быстро побежать, что должно получиться, если захочешь жить! А лучше всего, как нам посоветовали, не позволять себя кусать ни одной, никакой змее, независимо: ни от её вида, ни от степени знакомства с ней! Вот об этом была сделана запись в инструкции по технике безопасности, где все мы расписались, и после чего, безусловно, почувствовали себя значительно более защищёнными.

Итак, так что же произошло с нашим героем? Подходя к горам, он заметил маленькую тоненькую змейку двадцати – двадцати пяти сантиметровой длины, которая время от времени выглядывала из какого-то укрытия. Это был гюрзёнок, уже «проклюнувший» кожаный чехол своего яйца, но ещё не вылезший оттуда.[3]

Змеёныши гюрзы, «проклюнувшиеся» из отложенных яиц.

Увидев такого большого зверя, как человек, гюрзёнок начал метаться, пытаясь выбраться из своей родовой «ловушки» и где-нибудь укрыться от него. Но не таков был «царь природы», чтобы спокойно пройти мимо маленькой ядовитой твари, оказавшейся в его полной власти. Тем более что от её грозных старших собратьев он не знал бы, в какую сторону бежать! Парень присел над гюрзёнком, начал его запугивать, замахиваться на него, делать ему «козу» из двух пальцев и вообще, по – всякому дразнить его.

Бедный гюрзёнок извивался всем телом, пытаясь уклониться от грозной «козы» страшного плохого дяди и, в свою очередь, добраться первый раз в жизни парой своих маленьких зубиков до большого забияки. Однако преждевременно покинуть свой кожаный мешок ему не советовал врождённый инстинкт, а добраться до «козы» ему не давал быстро отдёргивающий руку неприятель.

Парень не учёл того, что эти малыши являются очень активными животными. С момента рождения они довольно агрессивно реагируют на человека и пытаются укусить его. Другие змеи не такие. Абсолютное большинство маленьких новорождённых гадючек можно без опаски держать на ладони. С гюрзами такие штучки не проходят. Укус этих змей несет опасность человеку с самого момента рождения.

Наконец парень полностью уверился в своей безнаказанности, расслабился и нерасчётливо близко подвёл «козу» к головке змеёныша. Тот, из последних сил пытаясь защититься и хоть чем-то напугать или заставить держаться подальше напавшего на него грозного врага, применил единственный, данный ему природой способ защиты и нападения. Собравшись в мешке в «гармошку», гюрзёнок, по примеру своих взрослых собратьев, резко распрямился и неожиданно быстро и высоко, на всю длину своего тела (а это около 25 сантиметров) высунулся в маленькую, «проклюнутую» незадолго до этого дырку.

Взрослая крупная гюрза таким способом прыгает примерно на два метра. Детёныш не достиг таких высоких результатов. Зато ему удалось решить главную задачу для выживания в данный момент: он сумел застать врага врасплох. Гюрзёнок изловчился и «тяпнул» своими маленькими ядовитыми зубиками за один из двух пальцев страшной рогатой «козы»! Парень родился и вырос в этих местах и был прекрасно осведомлён, что укус гюрзёнка, даже только что вылупившегося из яйца, без применения сыворотки «антигюрза», если и не будет смертельным, то обеспечит ему массу неприятностей со здоровьем!

То есть, другими словами ему немедленно нужно было добираться до медпункта. А вдруг там есть сыворотка! Именно такой способ защиты здоровья и спасения драгоценной жизни себя любимого рекомендовала нам инструкция по технике безопасности. Можно конечно было пустить всё происшедшее на самотёк, и заняться вплотную воспитанием этой негодной малолетней гюрзы.

Однако настроение у нашего героя безнадёжно испортилось, интерес к игре со змеёнышем испарился «как сон, как утренний туман», педагогические подвиги воспитания подрастающего змеиного поколения его больше не вдохновляли. На несколько секунд он оторопел и с изумлением неподвижно взирал на прокушенный палец. На нём были две еле заметные ранки от тонких, как иголка, но уже довольно длинных и исправно пропускающих яд зубиков ловкого гюрзёнка.