Квартальный уже был в курсе событий на заправке и, даже не взглянув на отчет, принялся расспрашивать о перестрелке, стремясь вызнать, что же произошло на самом деле. Он весь дрожал от возбуждения. Я кратко изложил ему версию про двух отщепенцев, которые передрались у меня во дворе. Да, Альба Магна живет под защитой Пелены закона, и все, что нам дозволяется, так это мелкая ложь и почти невинное мошенничество. На остальные нарушения Пелена реагирует мгновенно, зачастую парализуя преступника. Зато ничто так не обожают жители нашего острова, как истории про ограбления и убийства. Чем спокойнее жизнь вокруг, тем больше крови должно литься на страницах книг или в стереовиде.

Мой квартальный не был исключением – вот и сейчас по ящику крутилась очередная серия какой-то чернухи. Мужчины и женщины орали, выпучив глаза, текла кровь, кто-то развешивал по веткам дерева внутренности. Кровь, кстати, выглядела очень даже правдоподобно, в отличие от воплей и ужимок актеров.

Я настолько подробно описал разбитую голову моего клиента, что внезапно ощутил во рту солоноватый привкус. Квартальный при этом аж дрожал и облизывался. Интересно, что он будет делать, когда Пелена падет? Станет бродить по улицам и резать прохожим горло? Не исключено. Во всяком случае, я бы не хотел с ним в эти дни повстречаться. При этой мысли привкус во рту усилился. Я спешно попрощался, оставив квартального наедине с его ящиком пережевывать подробности моего рассказа, и поехал на своем стареньком грузовичке развозить концентрат.

Три адреса. Я знал, где именно незаметно оставлю футляр – у того парня, который называет себя поэтом. Ланселот, сокращенно Ланс, – странное имя, не правда ли? При встрече Ланс непременно декламировал свои ужасные вирши. Но это не его вина – под покровом Пелены стихов не пишут, по определению. Чтобы создать что-нибудь стоящее, надо добраться хотя бы до Малого Барьерного рифа. Ланс не был заправщиком и не должен был почувствовать кристалл. И – я надеялся – у него не имелось в доме детектора.

Все, кто живет за пределами Альбы Магны, уверены, что Пелена управляет нашими мыслями непосредственно, и переубедить иностранцев практически невозможно. Но как бы то ни было, Пелена закона не забирается к нам в черепушки – она контролирует лишь дела, не мысли. Но, увы, стихов под покровом Пелены не сочинишь. Во всяком случае, хороших стихов, а вот почему такое происходит – никто так и не обосновал, хотя бы теоретически.

Даже Граф не сумел.

Я развез концентрат троице клиентов из списка (поэту последнему, ну и как всегда выслушал балладу Ланса строк эдак в двести), а потом направился на площадь Согласия, оставил тачку на стоянке и вышел немного размять ноги, а заодно полюбоваться на Двойную башню и храм Согласия. Особенность всех несостоявшихся законников – хотя бы раз в неделю им приходится глазеть на это творение многих веков, чтобы закачать очередную дозу умиротворения в свои бунтарские души. Фундамент храма заложил еще первый магистр Альбы Магны Бертран, но каждый новый магистр находил нужным храм заново перестроить. И только лет сто назад, кажется, вместо кардинальной перестройки стали вести перманентный косметический ремонт, который так и продолжается до сих пор.

Капители колонн главного фасада только что позолотили, фронтон раскрасили синим и красным не хуже циркового шатра. Теперь на дверях два маляра старательно рисовали золотые звезды на синем фоне. Вряд ли они успеют закончить работу до падения Пелены. Так что, скорее всего, двери придется красить заново – в период хаоса их обычно закидывают всяким дерьмом, а куда чаще попросту срывают с петель.

На ступенях храма сидели студенты. Они всегда здесь – утром, вечером, ночью, одни уходят, являются другие: Университет как раз напротив храма, на другой стороне площади. Сегодня мне показалось, что их больше, чем обычно, и сидят они не поодиночке или парами, а группами.

Когда-то на этих самых ступенях мы с Графом обсуждали теорию синевы. У Графа всегда имелась с собой пара бутербродов. И еще он носил старый армейский термос – его раздутый, как кошка на сносях, портфель казался безмерным. Вспомнив Графа, я улыбнулся. Я всегда невольно улыбался, когда вспоминал его. Граф называл площадь Согласия нулевым уровнем – по аналогии с нулевым уровнем за Вратами Печали. И еще – мечтой Данте. Почему так и кто такой Данте – на всей синеве знал только Граф.

Часы на ратуше пробили пять раз – их низкий гул долетал с Ратушной площади на площадь Согласия чуть приглушенно. Но все равно стая голубей сорвалась с конной статуи магистра Бертрана и заложила вираж, чтобы после пятого удара вернуться и продолжать обсирать бронзовое изваяние. На площади царил покой. Туристы-провинциалы фотографировались у ограды статуи, на черных галереях Университета прогуливались преподы. Ребятишки с пухлыми шарами разноцветной сахарной ваты на деревянных палочках, как всегда, толпились в маленьком сквере на другой стороне площади. В центре сквера росла огромная ярко-зеленая ель. Кажется, это единственное зеленое дерево во всем городе. Ель эту обожают дети – они прячутся под широченным шатром ее густых ветвей, а зимой, если выпадает снег и кто-нибудь из законников магистра зажигает гирлянды из шариков синевы, ель вообще превращается в волшебное древо. Никто не помнит, откуда взялась эта традиция, но все приходят в восторг, одни плачут, другие смеются, и взрослые, и дети. Площадь Согласия в дни хаоса затопляется сантиметров на десять, а сам сквер расположен на специальной насыпи и окружен невысокой гранитной оградой, посему ель пережила уже больше десятка взрывов хаоса и – если будет угодно синеве – переживет еще не один. За сине-голубой грядой черепичных крыш виднелось ажурное колесо обозрения, построенное на Втором круге.

Я пригляделся. Колесо вращалось. Как всегда. И все же я что-то такое ощущал.

Нигде лучше не чувствуешь падение уровня Пелены, как здесь, на площади Согласия, когда смотришь на Двойную башню. Макс утверждает, что под ее фундаментом, где-то в толще гранитной скалы, находится природный кристалл. Скорее всего, так оно и есть, хотя примерно в пятидесяти процентах случаев Максим выдвигает ложные гипотезы. Зато половина из них оказываются верными. В пользу природного кристалла в толще говорит тот факт, что, даже когда синева полностью затопляет наш остров, все равно ее уровень гораздо ниже уровня Океана. С другой стороны – почему этот кристалл не распадается, как все прочие? Граф утверждал, что никакого природного кристалла нет, а градиент синевы сохраняется просто потому, что ни разу хаос не длился дольше десяти дней.

Я слегка развел руки в стороны, пытаясь прощупать Пелену. Браслеты заправщика вполне для этого пригодны. Запястья едва заметно покалывало, пальцы начали неметь. По моим прикидкам, до критического барьера еще далеко, что-то около пяти процентов падения… Но в бухте синева наверняка уже подступает к пирсам и нижней набережной. В столице еще утром должны были начаться волнения, всяческая суета и подготовка к хаосу. Но все было спокойно. Слишком спокойно, если не считать недавней перестрелки, конечно. Я бы предпочел панику этой мирной картинке. Объяснение напрашивалось само собой: законники возвели сдерживающие барьеры. Значит, Пелена падет внезапно, а когда именно – предсказать трудно.

Я сел в «Каплю» и приказал музыкалке:

– «Вечная пена».

Внутри агрегата что-то захрипело. Поскольку музыкальные записи поступают исключительно из информхранилища Пелены, помехи были еще одним знаком грядущего.

Однако музычка полилась.

Обожаю этот мотив. Говорят, под эти звуки, напоминающие рокот волн соленого моря, в крематории в гробы заливают концентрат. Ну что ж, мне нравится, я бы сам хотел погрузиться в синьку под «Вечную пену».

«Тощая корова», заведение Дайны, расположено недалеко от Жемчужной гавани в Восьмом круге. На стоянке я поставил тачку в крайнем ряду. Каждую субботу мы играем в карты в «Тощей корове» – я, Максим и Черный Кролик. Мы самые дерьмовые игроки в карты во всей Альбе, потому и сошлись, что играем из рук плохо. К тому же никто из нас не совершенствуется, и даже не пытается, так что мы проигрываем друг другу по очереди и сохраняем баланс. Для дружбы это не так уж и мало. За последние три года мы пропустили игру всего восемь раз – один раз, когда Максим застукал свою супругу в объятиях соседа, во второй раз – когда Макс разводился, в третий, когда Кролика арестовали за попытку сжать синеву выше допустимого, и остальные пять – когда меня посадили за Врата Печали, а Граф не без труда и не сразу выкупил.

Прежде чем отправиться к дверям, я огляделся. Мэй, если она сообразила, что кристалл у меня, могла поджидать меня здесь, на стоянке. Но, похоже, ее не было. Ну что ж, чем позже она появится, тем лучше. Как я уже говорил, не слишком жалую стражей, и даже Мэй мне далеко не всегда хочется видеть. А после падения Пелены я бы очень хотел отыскать того стража, что придавливал мой затылок в момент обращения. Я успел разглядеть его лицо, когда сдернул защитные очки с глаз, – у меня было несколько секунд, прежде чем я потерял сознание.

Что бы я с ним сделал? Понятия не имею. Пожалуй, то же, что и он со мной. Чтобы незнакомые люди кричали от страха, когда впервые видели его лицо.

Я миновал небольшой гардероб, которым у Дайны никто не пользовался. Холл от гардероба отделяли разноцветные шумливые висюльки. Сейчас они были раздвинуты и собраны в два пучка по краям от входа.

У Дайны все было как обычно – свой круг клиентов, много курева, незлобной ругани, одуряющий запах жаркого и выступления под гитару начинающих певцов, которые всегда пели что-нибудь забарьерное. В задней комнате играли в бильярд, две недели назад кто-то кием пропорол сукно, но его так и не сменили.

В «Тощей корове» собираются заправщики – то есть силовики-неудачники, проигравшие гонку, всякая мелкая шелупонь вроде меня, Кролика и Макса, из тех, кого не пустили в команду магистра. Разумеется, проигравший проигравшему рознь, зубры вроде Тони Вильчи сюда не заглядывают – не тот уровень. Но по мне – так это и хорошо. Тони я терпеть не могу. Как и он меня.

Дайна скалой возвышалась за стойкой. Несколько слов о Дайне – потому что она сама по себе заслуживает упоминания. Роста в ней почти сто девяносто сантиметров, и две трети из этих сантиметров – ноги, два здоровенных ствола, всегда открытых на обозрение клиентам, потому что платья Дайна носит коротенькие, выше некуда, к тому же ядовито-зеленого или ярко-синего цвета и все с глубочайшим декольте. Грудь такая, что на нее можно ставить поднос, и первая мысль при виде этой груди: сюда удобно примостить голову, как на подушку. Ума не приложу, почему такая грудь не выпадает из выреза платья. Сбоку, засунутая под лямку бюстгальтера, торчит расческа – всегда в цвет платью. Без нее Дайна не чувствует себя человеком, потому что каждые пятнадцать минут ей надо взбивать свои кудри. Но расческу Дайна теряет раз в неделю, и тогда она пользуется первой попавшейся под руку вилкой. Так что не удивляйтесь, вкушая салат в «Тощей корове», если найдете на зубьях вашей вилки рыжий волосок или целую прядь.

Кроме таверны, Дайна владеет еще конюшней в пригороде: по утрам Дайна ездит верхом и фехтует. Как-то Макс сказал, что нет разницы, кто на ком катается: Дайна на кобыле или кобыла на Дайне. От себя замечу: он несправедлив, рыжая кобыла под стать своей хозяйке, так что разница есть.

Да, кстати, у Дайны всегда есть поклонники. Причем парни не самые последние в Альбе. Одно время она встречалась с Максом (уже после его развода), но потом они расстались. Почти мирно. Если не считать здоровенного фингала, который чуть ли не месяц красовался у Макса под глазом. Полагаю, синяк этот он получил за ту самую шутку насчет кобылы.

– А, Синец! Рада тебя видеть! – рявкнула Дайна и послала мне воздушный поцелуй. – Кролик тебя ждет. А Макс, стервец, как всегда, опаздывает.

Глаза у нее карие, веки до самых бровей щедро измазаны ярко-синей краской, на губах – лиловая помада, примерно такой цвет бывает у концентрата синевы, когда его сожмешь на сотку. На заводе взрывчатых веществ, помнится, меня проверяли, смогу ли я «давить» взрывчатку. Я притворился, что больше чем на десятку сжать концентрат не могу. Для того чтобы получить взрывчатку, нужно сжимать синеву до отметки двадцать. На самом деле я легко могу выдать и сотку – и делал когда-то на Северных островах. Но поскольку это было вне покрова Пелены, то об этих моих способностях в Альбе никто не знает, во всяком случае я изо всех сил надеялся, что не знает.

Черный Кролик уже сидел за нашим любимым столиком в углу и пил светлое пиво. Он заказал три кружки – на всех. Я направился прямиком к нему. Какая-то девица глянула мне в лицо и отшатнулась, другая взвизгнула. Визжала она притворно. Я привык к подобным приветствиям и приложил палец к губам, давая понять, что громкость стоит понизить. Девица стихла. Вообще-то многие думают, что женщины меня избегают. Это так, да не совсем. Многие пугаются, это верно, но зато с какой страстью после такого испуга они кидаются мне на шею! С одной из этих визгливых девчонок я встречался три месяца, но с какой именно – не скажу.

Я уселся за стол Кролика и спросил:

– Ты слышал?

Кролик пожал плечами:

– Синец, ты же столько лет твердил, что не будешь ввязываться в драку. Где же все твои хваленые принципы?

– А я и не ввязываюсь. Просто эти двое явились ко мне на заправку и устроили перестрелку. Из настоящих пистолетов – под покровом Пелены!

– Син! – Кролик осуждающе поводил у меня перед носом пальцем. – Рассказывай свои тупые сказки тупым стражам. Два отщепенца не могут явиться случайно на заправку к третьему и там убиться. Кристалл нашли?

– Ну да. У одного – в кармане. У другого на шее. Их забрали стражи.

– Син!

– Что?

Кролик вздохнул:

– Я не о разрушителях Пелены толкую. Соли этой у многих как грязи, просто они боятся ею пользоваться. Я про настоящий кристалл, понимаешь, Кристалл с большой буквы, способный гнать волну, большую волну, гигантскую волну, настоящую. Кристалл, который цепным псом отгоняет Океан от порога и поддерживает Пелену. Так вот, его нашли?

Я отрицательно покачал головой.

– Значит, стражи явятся к тебе завтра утром с обыском, – произнес он печально. – Готовься к плохому.

– Сколько осталось ждать падения? – спросил я.

Кролик, как и я, был заправщиком. Но, в отличие от меня, у него иммунитет к синеве. Кроме небольшого синеватого пятна на щеке – никаких следов на коже. Правда, он проходил обращение месяц спустя после того, как мою физию искупали в тазике с концентратом, так что синее пятно, похожее на родимое, – единственное его приобретение после означенной процедуры. При этом почти все были в курсе, что он отщепенец-заправщик. Однако мало кто знал, что он сможет стать Лоцманом, после того как Пелена падет.

– Пятнадцать дней максимум. Минимум – три. Хотя в минимуме я не уверен. Может и сегодня все накрыться… Хотя это, разумеется, плохо.

Я кивнул: более точно рассчитать день и час исчезновения Пелены очень трудно. Если, конечно, у тебя нет непосредственного допуска к Пелене. Как у стражей…

– Падение сколько процентов? – спросил я.

– Семь.

– По моим подсчетам пять.

– Плохо дело. То есть для нас хорошо. Но для тех, кто засел в резиденции, – плохо.

«Плохо» – было любимым словечком Черного Кролика. Как вы уже догадались, Черный Кролик был пессимистом. Как-то раз я посчитал: за вечер он сказал «плохо» сто двадцать семь раз. Тот день выдался особенно неудачным. Обычно Кролик говорит «плохо» за время игры в «Тощей корове» раз пятьдесят.

Интересно, в этот раз наследники магистра попытаются сохранить преемственность или кинутся драпать, как только барьер устойчивости будет пройден? Надеюсь, среди них не окажется идиотов и они предпочтут бегство. Это я говорю не из человеколюбия, а потому, что всегда есть небольшая вероятность сохранить Пелену. Работы над созданием преемственности начал еще магистр Бертран, но еще никому не удалось передать Пелену закона по наследству. Шанс на это один из четырех миллионов – я однажды ради смеха подсчитал вероятность, – но все же не ноль, а значит, все возможно.

– Подъемы были?

– Нет. Падение непрерывное, хоть и медленное. Уверен, рванет внезапно. Это плохо.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.