История языкознания мыслилась как первая часть курса «Общее языкознание», вводившегося в вузовские планы в 1961 г. С тех пор стали появляться учебные пособия трех видов:

а) по всем трем частям курса, напр., Кодухов В.И. Общее языкознание. – М.: Высшая школа, 1974;

б) в отдельности по первой части, напр.: Кондратов Н.А. История лингвистических учений. – М.: Просвещение, 1979; Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М.: Высшая школа, 1975, 1984; Алпатов В.М. История лингвистических учений. – М.: Языки русской культуры, 1999), ПановД.А. Общее языкознание. – Пермь, 1973;

в) только по второй части (напр., Общее языкознание / Под общей редакцией А.Е. Супруна. – Минск: Вышэйшая школа, 1983);

г) только по третьей части (иногда с ограничением хронологического характера), напр., Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. – М., 1975, 2000);

д) в различных комбинациях частей и тем. Так, в книге Ф.М. Березина и Б.Н. Головина «Общее языкознание» (М.: Просвещение, 1979) две части: первая – «Язык», соответствующая программной «Теории языка», и вторая – «Лингвистические направления и методы XX века», в которой отражено содержание первой и третьей частей программы.

Справедливости ради следует сказать, что вузовское преподавание общего языкознания (по современной номенклатуре Государственных образовательных стандартов высшего профессионального образования – теории языка) насчитывает более 100 лет и начиналось оно с изложения основных моментов истории науки о языке. Мы имеем в виду книгу знаменитого датского лингвиста Вильгельма Томсена (1842–1927) «История языковедения до конца XIX века» (русский перевод: М., 1938, с послесловием профессора P.O. Шор), в основу которой положена часть его курса «Введение в языкознание», изданного в Дании в 1902 г.

Кстати заметим, что небольшие экскурсы в историю языкознания делались многими авторами, читавшими общелингвистические курсы, например, Головин Б.Н. Введение в языкознание и др.

История наблюдений и профессиональных суждений о языке, или науки о языке, насчитывает более двух с половиной тысячелетий. Ясно, что за столь длительное время она прошла множество периодов, различающихся предметом, содержанием и методами изучения, не говоря уже о конкретных причинах и факторах возникновения интереса к языку в целом и его конкретным практическим и теоретическим проблемам. Не могло быть одинаковым и место языковедческой тематики среди научных дисциплин на разных этапах развития общечеловеческих знаний. Всё это ставит задачу хотя бы самой общей периодизации науки о языке. Задача эта не простая. И ее постановка имеет свою историю. Например, представители сравнительно-исторического языкознания, осуществившие в начале XIX в. перелом в изучении языка, перейдя от простого наблюдения над его фактами к его сравнительному и историческому исследованию, считали, что подлинно научное познание языка началось с них. Всё, что было сделано до них и без применения их метода, объявлялось подготовительным и, следовательно, донаучным этапом в истории языкознания. И такое мнение держалось весь XIX и едва ли не весь XX в.

Ознакомление с лингвистическими традициями древности, средневековья и Нового времени не позволяет становиться на точку зрения безоговорочного деления всей истории языкознания на два периода – донаучного (до формирования в Европе сравнительно-исторического языкознания) и научного (ознаменовавшегося появлением сравнительно-исторического метода в трудах Боппа, Гримма, Раска, Востокова). Мы согласны с проф. Н.А. Кондрашовым, считающим такую точку зрения неправильной: «интерес к языку возник у человечества задолго до XIX в., по крайней мере до V в. до н. э. К истории языкознания следует отнести его развитие в Древней Индии, в эпоху античности (в Древней Греции и Риме), в средневековье и в эпоху Возрождения. Не случайно в последнее время повысился интерес к языковедческим работам древнеиндийских грамматиков, к трудам мыслителей древности, средневековья и философов XVI–XVII вв.» [Кондратов 1979: 4]. Об этом же говорил один из первых историков языковедения датчанин В. Томсен: «Высота, которую достигло языкознание у индусов, совершенно исключительна, и до этой высоты наука о языке в Европе не могла подняться вплоть до XIX в., да и то научившись многому у индийцев» [Томсен 1938: 10].

Еще решительнее и определеннее свидетельство Н. Хомского, создателя «порождающей грамматики», о том, что его предшественниками по синтетическому подходу к языку (от смысла к тексту) была грамматика Панини, а в разграничении поверхностной и глубинной структур он идет за А. Арно и К. Лансло, авторами всеобщей «Грамматики Пор-Рояля» (1660), написанной тоже в «донаучный» период, кстати, авторами, отлично знавшими французский и латинский, а также привлекавшими факты испанского, древнегреческого и древнееврейского языков (Лансло) и владевшими логикой (Арно, автор труда «Логика, или искусство мыслить»). Подробнее о перекличке идей Хомского с грамматиками «донаучного» периода в книге [Алпатов 1999: 50, 314–316, 322]. Термин «донаучный» некорректен и в педагогическом плане: стоит ли тщательно изучать «донаучный» период? Кстати, почти любое новое направление, отрицая предшествующее, критикуя его, называет его ненаучным, что невольно ассоциируется с «донаучным» и вносит путаницу.

Существует несколько периодизаций истории языкознания. Воспроизведем две из них. Проф. Ленинградского пединститута В.И. Кодухов в указанной выше книге выделял пять этапов:

1) от филологии древности к языкознанию XVIII в.;

2) возникновение сравнительно-исторического языкознания и философии языка (конец XVIII – начало XIX в.);

3) логическое и психологическое языкознание (середина XIX в.);

4) неограмматизм и социология языка (последняя треть XIX – начало XX в.);

5) современное языкознание и структурализм (30—60-е гг. XX в.).

Критерии выделения – учет «актуальных, утверждающихся знаний, господствующих в поступательном движении языкознания» [Кодухов 1973: 5].

Ю.В. Рождественский и Б.А. Ольховиков выделяют шесть периодов, в которых учитываются «типы языковой теории», т. е. «изображение», или «моделирование», языка, которое «может исходить из разных отправных положений, разного эмпирического материала и может иметь разные применения». Названия разделов у них довольно пространны и имеют целью дать «общую картину периодизации в развитии лингвистического мышления» (мы воспроизведем их с некоторыми сокращениями).

«I. Теория именования в античной философии языка, устанавливающая правила именования и возникающая в рамках философской систематики. <…>

II. Античные грамматические традиции, представленные античными и средневековыми грамматиками Запада и Востока. <…>

III. Универсальная грамматика, вскрывающая общность систем языков и открывающая собой языкознание нового времени (первый этап научного языкознания). Заметим, что в этой классификации научное языкознание возникает раньше – с появления Грамматики Поль-Рояля (1660), а не с рождением в XIX в. исторического языкознания.

IV. Сравнительно-историческое языкознание, которое включает в себя три области: 1) сравнительно-историческое языкознание; 2) сравнительно-типологическое языкознание…; 3) теоретическое языкознание… дающее начало теории общего языкознания…

V. Системное языкознание, формулирующее в своем разделе философии языка концепции психолингвистики и социолингвистики.

VI. Структурная лингвистика, которая 1) исследует внутреннюю организацию языка, устанавливает отношения между языком и другими знаковыми системами; 2) формулирует теорию лингвистических методов и методик, дает основания для лингвистического моделирования» [Амирова и др. 1975: 28–29].

Как видим, здесь уже иной подход к выделению этапов, другой их набор (в качестве особого этапа выделена «универсальная грамматика» 1660 г.). Однако ключевые понятия для характеристики этапов в двух приведенных периодизациях во многом совпадают – см. «сравнительно-историческое языкознание», «психологическое языкознание», «социология языка» у Кодухова и «психолингвистика» и «социолингвистика» во второй периодизации, «современное языкознание и структурализм» у Кодухова и «структурная лингвистика» в книге Амировой и др.

Иначе подошел к хронологической и проблемно-тематической организации материала проф. В.М. Алпатов. Владея более свежими и обширными материалами, в частности, по лингвистическим теориям Востока (Китая, Японии и др.), он, по существу, отказывается от схематического выделения проблемно-хронологических периодов (этапов). Древние лингвистические традиции излагаются им по тематическим блокам, в европейской лингвистике XVI–XVII вв. выделяется «Грамматика Поль-Рояль», в лингвистике XVIII в. и первой половине XIX в. – становление сравнительно-исторического метода и отдельно дается концепция Вильгельма фон Гумбольдта и Августа Шлейхера, развитие гумбольдтовских идей, научные искания «диссидентов индоевропеизма» Н.В. Крушевского и И.А. Бодуэна де Куртенэ. Специальным разделом дан Ф. де Соссюр и тоже отдельно показано развитие его концепции в школах «структурализма» – женевской, датской (глоссематика), пражской, в дескриптивизме. В особых разделах охарактеризованы советское языкознание 20—50-х гг. и французская лингвистика 40–60 гг. XX в.; персонально освещена научная деятельность лишь трех лингвистов – Ежи Куриловича, Романа Якобсона и Ноама Хомского.

Конечно, возможны и другие варианты периодизации истории науки о языке. Важно, чтобы они служили главному – лучшей организации материала, выявлению реального вклада каждого направления и каждой крупной личности в теорию языкознания.

В истории языкознания прошлого специалисты склонны выделять пять очагов, или пять лингвистических традиций: индийскую, европейскую (первоначально как греко-римскую), арабскую, китайскую и японскую. Первая из них (индийская) сформировалась почти две с половиной тысячи лет тому назад, в V в. до н. э., а пятая, японская, много позже – в основном во 2-м тысячелетии н. э. Конечно, и до возникновения индийского языкознания были какие-то зачатки знаний о языке, в частности, в Месопотамии (территория современного Ирака), Сирии, Палестине, Вавилоне (где распространялась клинопись – в 3–2 тысячелетии до н. э. и велись наблюдения над шумерским и аккадским языками), а также в Египте (где существовала иероглифическая письменность и обучение ей). Однако уровня теоретических представлений и конкретных учений достигли лишь вышеуказанные традиции.

Стимулом к возникновению индийского языкознания была потребность в правильном произношении слов (текстов) санскрита – литературного языка, на котором были написаны священные книги индусов (Веды), созданные во 2–1 тысячелетии до н. э., и который сильно отличался от разговорно-бытового языка более позднего времени. Индийскую традицию представляли Панини (приблизительно V–IV вв. до н. э.), Яска (возможно, современник Панини), Катьяяна (III в. до н. э.), Патанджали (II–I вв. до н. э.). Вершинным произведением этого направления было «Восьмикнижие» Панини. Название трактата – от восьми глав («книг»). Каждая книга членится на разделы, разделы – на правила (сутры). Правила сформулированы кратко, часто рифмованно и рассчитаны на запоминание (с опорой намнемотехнические приемы). Напр., «правило iko yanaci» в русской передаче читается так: перед звуками a, i, и, г°, 1°, е, о, ai, аи, которые названы символом ас, вместо звуков i, и, г°, /", которые названы символом ik, должны соответственно ставиться звуки у, v, г, 1, которые названы символом уад» [Амирова и др. 1975: 77–78]. Всего подобных правил около четырёх тысяч. Предполагают, что Панини не владел письменной формой речи, и составленные им правила вначале передавались изустно от учителя к ученику. Считают, что формулировки правил и их последовательность нацелены на создание (порождение) правильных слов. Поражает скрупулёзность характеристики звуковой, точнее, звукобуквенной стороны языка. Панини и идущая от него традиция четко различает согласные и гласные (они писались в разных строках – в основной строке согласные, в «надписной» или «подписной» – гласные). Расположение букв в алфавите показывает разграничение звуков по способу и по месту их образования. Для звуков (в равной мере для согласных и гласных) существовала четко градуированная классификация по степени раскрытия рта (звуки полного контакта – смыкания языка с пассивными органами, легкого контакта, закрытые, полузакрытые, открытые). В зависимости от образования «контакта» (преграды) различали проточные и резонансные, вокализованные и невокализованные, придыхательные – непридыхательные, назализованные – неназализованные. Учитывались звуковые изменения – комбинаторные (ассимиляция, аккомодация), позиционные и др.

В морфологии центром внимания были не части речи (хотя разграничиваются имя и глагол), а структура слова – корень и аффиксы. Учитывалось влияние соседних морфем друг на друга («сандхи»). Порядок следования правил детерминирован: сначала даются (называются) явления, затем – правила их применения. «У Панини последовательность правил ориентирована на изустное их заучивание с целью порождения по этим правилам, как по абстрактной схеме, хранящейся в памяти, конкретных высказываний: предложений, слов и их частей» [Амирова и др. 1975: 88]. Строгое следование сути правил и их порядку обеспечивает правильное построение высказываний, что и предусмотрено грамматистом и соответствует правильному пониманию канонических текстов.

Гамматика Панини отражала специфику индийской культуры, которой свойственно «ясное понимание нормативности, системности, экономности, инвариантности» [Амирова и др. 1975: 91]. Порождающий принцип индийской грамматики, сохраненный последователями Панини Катьяяной, Патанджали и их комментаторами почти без изменений, был востребован лингвистикой XX в., в частности, как показано выше, оказал определенное влияние на появление генеративной (порождающей) грамматики Н. Хомского.

Её представителями были Демократ (род. около 470 г. до н. э.), Гераклит Эфесский (род. около 544–540 гг. до н. э.), Платон (427–347 гг. до н. э.), Аристотель (384–322 гг. до н. э.), философы-стоики: Хрисилл (около 281–209 до н. э.); Кратет Малосский (сер. II в. до н. э.), Аристарх Самофракийский (217–145 до н. э.), Дионисий Фракийский (170—90 до н. э.), Аполлоний Дискол (II в. н. э.) – греки, а также римляне Марк Теренций Варрон (116—27 до н. э.), Квинт Реммия Палемон (ок. 10–75 до н. э.), Элий Донат (IV в. до н. э.), Присциан (VI в. до н. э.).

Греческие воззрения на язык складывались под влиянием более древней культуры Египта и Малой Азии (греческий алфавит – продолжение финикийского), но в силу конкретных причин (надо было толковать древнегреческий эпос IX–VII вв. – «Илиаду» и «Одиссею») получили филологическое, а затем и отчетливо выраженное философское содержание. Так, философы спорили «о правильности (по существу– о природе) имен». Гераклит полагал, что имена-названия даются по природе вещей (теория «фюсей»), Демокрит и философы-скептики держались другого мнения – они даны по закону, по установлению, по положению (теория «тесей»).

Детальное обсуждение проблемы связи между вещью, языком и мыслью иллюстрирует диалог Платона «Кратил», где два собеседника – Гермоген и Кратил придерживаются разных взглядов, а «третейский судья» Сократ (сам Платон!) не соглашается ни с тем ни с другим, оставляя вопрос открытым. Впрочем, Платон устами Сократа пытается выявить «истинный» смысл ряда греческих слов – наименований богов, «героев» и др.

Философы древности размышляли о происхождении языка, касались его структуры. Так, в работе Аристотеля «Об именовании» изложено учение о частях речи; стоики разграничили имена нарицательные и имена собственные, дали названия падежей, дошедшие до нашего времени в виде калек с латинских обозначений, приступили к изучению синтаксиса. Разумеется, всё это проводилось на базе логики и во имя ее.

В эпоху эллинизма центром культуры и научных знаний стала Александрия. Здесь создается грамматика древнегреческого языка как учение о языке в целом, идут споры об аномалиях (почему одно слово ёchlon – черепаха обозначает мужскую и женскую особь, а для других живых существ имеется по два слова) и аналогиях. Так, Аристарх видел в языке доминирование «единообразия», Кратес – аномалии. Систематизация фактов нормы и исключений из нее привела к формированию учения о частях речи, созданного Дионисием Фракийским, учеником Аристарха. В греческом языке выделено восемь частей речи (имя, глагол, причастие, член, местоимение, предлог, наречие, союз), пять падежей, три рода. Аполлоний Дискол (уже в II в. н. э.) исследует синтаксические функции выделенных частей речи.

Достижения александрийских грамматиков были восприняты римскими грамматистами Варроном, Донатом, Присцианом, которые добавили «латинские» категории, в частности междометие, падеж аблятив, а также сведения по фонетике, стилистике, стихосложению. Книга Доната «Грамматическое руководство в Европе» стала настольной в течение ряда веков и оказала воздействие на принятую во многих странах грамматическую терминологию, в конечном счете восходящую к греческому источнику. Вместе с тем заметим, что ни греческие, ни римские ученые не вывели науку о языке из объятий философии и логики: еще очень долго она будет оставаться в составе наук, так высоко поднятых великим Аристотелем, – философии и логики.

Индийское и европейское (греко-римское) грамматические учения возникали и развивались, как известно, независимо друг от друга. Так же складывалась и история китайской лингвистической традиции. И здесь зарождение и основное содержание науки о языке было обусловлено самим характером китайского языка и его рано (в середине 2-го тысячелетия до н. э.) возникшей иероглифической письменности.

Корневой (изолирующий) строй китайского языка, имеющий в качестве доминирующей фонетический единицы слог, границы которого в большинстве случаев совпадали с границами морфем и слов, определили предмет китайского языкознания и основные единицы, оказавшиеся в поле зрения ученых на протяжении более двух тысячелетий. Слог и стал главным отправным пунктом и «героем» едва ли не всех языковых штудий на протяжении всего классического периода китайской филологии с древнейшей поры до конца XIX в. Слоги распределяли (классифицировали) по рифмам (по фонетическому сходству), по тонам, по характеру инициалии (начальному согласному) и финалии (по конечному звуку – их делили на «открытые» и «закрытые»), по рядам, или «дэнкам» (при составлении таблиц и размещении в них слогов). Так, уже с III в. н. э. стали составлять словари рифм; в изданном в 1008 г. словаре «Гуань юнь» было зафиксировано 206 рифм. Кроме слога, с V в. начали выделять тон, находя в нем четыре разновидности: ровный, восходящий, падающий и «входящий». Рифмы в зависимости от входящих в них звуков и тонов размещали в фонетические таблицы, которые дают представление о противопоставленности звуков, т. е. о фонологической системе языка. Дошедшая до нас таблица 1161 г. «Юнь дзин» («Зеркало рифм») включает 43 таблицы.

Интересен набор инициалей; они разделены на пять категорий: губные, язычные (по нашей терминологии – это переднеязычные взрывные), переднезубные (переднеязычные аффрикаты и щелевые), заднезубные (заднеязычные) и гортанные. Одни из звуков вызывали повышение тона (их называли «чистыми»), другие – понижение («мутные»), В последующие века отмечается другое число таблиц и иное распределение в них слогов, что можно принять за свидетельство утраты различий между некоторыми из слогов, по крайней мере в отдельных диалектах китайского языка. Старая система рифм (106 единиц) устойчиво сохранилась лишь в классической поэзии.

В 1642 г. был составлен словарь, впервые отразивший фонетику северного (пекинского) диалекта, которая «во всем существенном совпадает с «национальным произношением» (го инь), принятым в 1913 г. специальным Комитетом по унификации чтения иероглифов» [История лингвистических учений. Средневековый Восток: 237].

Кроме чтения иероглифов, китайские языковеды, начиная с конца 1-го тысячелетия до н. э., занимались толкованием значений слов и достигли высоких результатов. В 121 г. Сюй Шень закончил труд «Шо вень» («Толкование имен»), в котором описал почти 10 тыс. иероглифов с указанием их значений и происхождения, причем принятая им классификация, несмотря на разные ее истолкования, дожила до XX в. В наше время в китайском языке насчитывается более 50 тыс. иероглифов.

Вторым направлением в исследованиях китайских ученых была фонетика. С помощью изобретенного уже во II в. метода привлечения для чтения иероглифа двух других, созвучных с инициалью и финалью и ее тоном, облегчалось чтение иероглифов. Помогали и фонетические таблицы с их фонологической направленностью. С начала нашей эры китайское языковедение испытало заметное влияние Индии как в принятии буддизма (в Китае он назывался словом «фо»), так и в грамматическом учении, особенно в описании фонетики – звуков и интонации. Достижения индийской науки помогли китайцам при группировке инициалей. И всё же, как отмечают исследователи, китайской филологии не удалось выйти на отдельный звук и его фонетико-фонологическую характеристику. Звук был заслонен слогом и связанными с ним явлениями.

В XVII в., вникая в сложный комплекс «иероглиф, обозначенная им морфема и слог» и сопоставляя комплексы разных хронологических срезов, чаще всего синхронный моменту наблюдения и отстоящий от него несколько веков в прошлое, отраженных в рифмах древней поэзии, фонетисты сумели реконстируировать фонетическую, а по существу, фонологическую систему древнего китайского языка.