[1]

I

Французскій критикъ Реми де Гурмонъ доказываетъ очень искусно и остроумно, что международный типъ «барышни» родился во Франціи между 1800 и 1810 годами, представляя собою, такимъ образомъ, продуктъ новыхъ экономическихъ и нравственныхъ условій, созданныхъ въ обществ? революціоннымъ переломомъ и ростомъ третьяго сословія. Въ XVIII в?к? «барышень» не было: были женщины-д?ти, выходившія замужъ въ 13–15 л?тъ, и были «молодыя д?вушки», которыя, оставшисъ почему-либо безбрачными до двадцати л?тъ и выше, вели приблизительно тотъ же образъ жизни, какъ ихъ юныя замужнія подруги, при весьма снисходительномъ отношеніи къ тому общества, воспитаннаго энциклопедистами въ здравомысленномъ уваженіи къ законамъ природы. Вольтеръ опред?лилъ женскій вопросъ своего в?ка коротко, ясно и полно въ сатирической фраз? «Вавилонской принцессы»: – Если д?вушекъ не выдаютъ замужъ, он? выходятъ сами. Н?сколько засид?вшаяся въ д?вицахъ, молодая особа – обычная героиня изящной литературы XVIII в?ка, изъ которой добрыхъ трехъ четвертей нельзя дать въ руки современной барышн?, и житейскихъ романовъ, о которыхъ намъ оставили мемуары господа въ род? Жака Казановы. Экономическая перестройка Франціи Великою Революціей нанесла смертельный ударъ раннимъ бракамъ и, удлиннивъ для женщины выжидательный періодъ обязательной д?вственности, вызвала къ жизни ту борьбу съ поломъ по охранительнымъ началамъ идеалистической морали, что называлась въ XIX в?к? воспитаніемъ женщины и быстро выработала типъ «барышни» – прочный и устойчивый даже до сего дня.

Пров?ряя русскій интеллигентный бытъ въ первое десятил?тіе XIX в?ка, не трудно зам?тить, что въ немъ, отраженными лучами, совершается та же эволюція женская, что и во Франціи: падаетъ ранній бракъ, исчезаютъ галантные нравы, развивается охранительное идеалистическое воспитаніе. Это періодъ, когда вымираютъ женскіе esprits forts, философки-вольнодумки XVIII стол?тія, въ род? княгини Дашковой, всплывавшія въ екатерининскій в?къ странными островами-оазисами на мутномъ океан? всероссійскаго нев?жества.

Вымираютъ не только лица, вымираетъ самый идеалъ честолюбиваго мужеподобія, порождавшій княгинь Дашковыхъ и ея многочисленныя копіи въ миніатюр?. Вымираетъ женскій типъ, который, вырвавшись изъ душнаго периннаго пл?на допетровскихъ теремовъ и пьянаго пл?на ассамблей самого Петра Великаго, впервые взялся за умную книгу и попалъ въ разсудочныя объятія Бейля, Даламбера, Гиббона, Монтескье. Онъ велъ переписку съ Гриммомъ, Дидро и Вольтеромъ, вдохновлялъ «Наказъ» Екатерины II, сочинилъ рядъ малоталантливыхъ, но умныхъ и злыхъ комедій и сказку о царевич? Хлор?, обличилъ шарлатана «въ великомъ кофт?» Каліостро и, въ лиц? Дашковой, президентствовалъ въ «Россійской Де-Сіянсъ академіи». У домашняго очага этотъ женскій типъ и самъ жилъ несчастно: какому мыслящему существу могли дать счастіе странныя чудища, которыми сатирическая литература и мемуары изображаютъ намъ русскихъ мужей Х?III в?ка! – и д?лалъ несчастными свои семьи. В?рн?е будетъ сказать, что онъ былъ заживо мертвъ, пока оставался прикованнымъ къ домашнему очагу, и просыпался къ жизни, только разорвавъ ц?пь и опрокинувъ очагъ. Устраивая государственные перевороты, законодательствуя, объявляя и ведя войны, интригуя при двор? и посольствахъ, типъ русской политической авантюристики, за множествомъ вн?шняго интереса, р?шительно не им?лъ времени упражняться въ нравственномъ самосовершенствованіи. Философскія схемы морали онъ принялъ на слово, усвоилъ отлично и цитировалъ, по надобности, съ большою и изящною находчивостью. Но съ собственными чувственными страстями, обуревавшими слабую плоть, покуда бодрствовалъ мощный духъ, боролся плохо. Поэтому, властвуя, онъ раздарилъ въ кр?пость своимъ любовникамъ чуть не полъ-Россіи, a въ обществ? отражался такимъ фантастическимъ спокойствіемъ уб?жденнаго разврата, что м?ткое слово итальянскаго историка, подхваченное впосл?дствіи Герценомъ, не безъ основанія характеризовало русскій XVIII в?къ, какъ «трагедію въ публичномъ дом?». Женщина екатерининской эпохи – большой, возвышенный, образованный и благожелательный умъ, заключенный въ распутн?йшемъ и безстыдн?йшемъ т?л?. Теоретическая школа самоуправленія, квартирующая въ совершенно не признающемъ управленія, анархически буйномъ и первобытно чувственномъ организм?. В?къ высоконравственныхъ д?вочекъ, которыя, выростая, обращались въ куртизанокъ.

Прекрасныя слова, мысли и чувства доброд?тельной Софьи въ фонвизинскомъ «Недоросл?» развиваются, съ еще большимъ краснор?чіемъ, въ запискахъ самой Екатерины II и ея наперсницы Дашковой, – въ запискахъ любой изъ авантюристокъ эпохи, большого ли, малаго ли калибра. Н?сколько л?тъ назадъ мн? посчастлиижлось открыть анонимный манускриптъ – автобіографію какой-то великосв?тской сыщицы Екатеринина двора[2].

Эта госпожа, въ подломъ ремесл? своемъ, шага не сд?лаетъ, чтобы не оборониться красивымъ афоризмомъ Дидерота или сильною фразою Руссо. Русскій XVIII в?къ ум?лъ отлично честно читать, мыслить, учиться, чувствовать, говорить и писать, но съ еще большимъ великол?піемъ ум?лъ падать въ грязь и безпечно барахтаться въ луж?, слитой изъ вина, крови и афродизіастическихъ. напитковъ. Страшно сильныя, кр?пкія выносливыя физически, эти богатырки XVIII в?ка, въ большинств?, прожили очень долгую жизнь и еще въ тридцатыхъ, сороковыхъ даже годахъ прошлаго стол?тія смущали своихъ высоконравственныхъ и богомольныхъ выучекъ пословицами изъ «Кандида», моралью изъ «Фоблаза» и религіей по Бэйлеву лексикону. У большинства оставались позади дикія бури страстей, a то и кровавыя пятна престушіеній, но он? жили безъ раскаяній, Не им?лъ ихъ и общій образецъ, идеалъ и кумиръ эпохи авантюристокъ: цербстская принцесса, которая, безъ всякихъ правъ и возможностей, ум?ла сд?латься русскою императрицею и, хотя природная н?мка, создала, наполнила собою и воплотила, неразрывно связанный съ ея именемъ и образомъ, и удивительно русскій, изъ русскихъ русскій, блистательный и отвратительный в?къ. Он? не в?рили въ будущую жизнь и боялись смерти лишь какъ процесса конечнаго уничтоженія, и умирали он? странно: на полу, въ неудобоназываемомъ м?ст?, какъ Екатерина II. И подъ незаряженнымъ пистолетомъ ночного разбойника Германа, какъ та Venus Moscovite, что впосл?дствіи стала ужасною «Пиковою дамою» Пушкина. Нельзя не сожал?ть, что ни одинъ изъ первоклассныхъ русскихъ писателей не занялся типомъ придворной авантюристки съ должнымъ вниманіемъ, и она осталась добычей уголовныхъ мелодраматическихъ лубковъ Сальяса, Всеволода Соловьева и, въ лучшемъ случа?, Л?скова и Данилевскаго. Во Франціи съ этимъ дворянскимъ покол?віемъ полупендантокъ, полукуртизанокъ, своего рода «Матерей» стараго режима, покончила оптомъ трагедія гильотины. У насъ он? измерли медленнымъ гніеніемъ, часто самую смерть ихъ обращавшимъ въ грязную гримасу пошл?йшаго водевиля. Посл?дняя изъ нихъ, – Ольга Жеребцова, соучастница Палена и др. въ заговор? на жизнь Павла I, – дожила до встр?чи и знакомства съ молодымъ Герценомъ и оказала ему н?которую поддержку въ эпоху первой ссылки его.

II

Итакъ, Софья, – бывшая героиня «Недоросля», а впосл?дствіи ея величества камер-фрейлина, лежитъ безъ ногъ и умираетъ, презрительно ворча на новый в?къ, и ув?ренная, что Бонапарте только потому вышелъ въ императоры, что на св?т? н?тъ уже ни матушки-царицы, ни Потемкина, ни Суворова. Въ смежности съ им?ніемъ старухи тянется рядъ пом?щичьихъ влад?ній средняго достатка, душъ по 300, по 400. Вотъ, наприм?ръ, деревня и усадьба бригадира Дмитрія Ларина, выгодно женившагося въ Москв? на юной особ?, которая уже врядъ ли держала когда-либо въ н?жныхъ рукахъ своихъ хоть единую изъ полныхъ трезвою логическою сухостью и пряными галльскими остротами, любимыхъ книгъ своей екатерининской мамаши. Зато – «она любила Грандисона» и переписывала въ альбомъ чувствительные стихи Карамзина, Шаликова, a также монологи изъ трагедій Озерова. Впосл?дствіи Гоголь, устами Хлестакова, разскажетъ намъ о дамскихъ альбомахъ много см?шного. Мы прочтемъ въ нихъ:

Прочтемъ ломоносовскую оду – «О, ты, что въ горести напрасно на Бога ропщешь челов?къ» и рядомъ – «Мы удалимся подъ с?нь струй»… Прочтемъ и:

Дамскіе альбомы стараго добраго времени проклиналъ, какъ язву, Пушкинъ, надъ ними изд?вался И. С. Тургеневъ, въ нихъ на зло писалъ непристойныя двусмысленности Лермонтовъ. Между т?мъ, альбомы эти принесли много посмертной пользы именно т?мъ писателямъ, которые, при жизни, отъ нихъ больше вс?хъ страдали. Дамскіе альбомы жили страшно долго. Я, наприм?ръ, очень хорошо помню изъ своего д?тства альбомъ моей матери. съ благогов?йно переписаннымъ «Демономъ» Лермонтова, съ запретными политическими балладами Алекс?я Толстого, съ убитыми цензурою стихами изъ «Несчастныхъ» Некрасова, и т. п. Въ стран?, лишенной свободной печати, рукописная литература неистребима, и всякій способъ ея распространенія и сохраненія заслуживаетъ глубокой благодарности потомковъ. Осм?янные дамскіе альбомы съ томными горлицами надъ хладнымъ прахомъ и съ челов?комъ, ропщущимъ на Бога, сберегли русской литерагур? огромную и лучшую долю Пушкина, Лермонтова, Рыл?ева, Полежаева, Грибо?дова, Огарева, – и именно дамскіе альбомы, потому что та часть поэтическаго творчества нашихъ корифеевъ, о сохраненіи которой позаботились мужскія тайныя тетради, могла быть въ большинств? съ усп?хомъ позабыта безъ всякой потери для авторовъ, скор?е даже не безъ выигрыша въ ихъ репутаціи. Пушкинская ода «Вольность» и «Кинжалъ» ползли альбомнымъ порядкомъ почти 70 л?тъ! Если эти и имъ подобныя историческія стихотворенія не угасли безсл?дно, это – заслуга исключительно сафьянныхъ книжекъ съ серебряными застежками, куда съ любовью и трепетомъ переписывали ихъ женскія руки – отъ подруги къ подруг? и изъ покол?нія въ покол?ніе. Женская переписка отличается отъ мужской завидной точностью; она воспроизводитъ текстъ съ педантическою аккуратностью, весьма часто сохраняющею даже ошибки оригинала. Сличая, ходившіе по рукамъ въ шестидесятыхъ и семидесятыхъ годахъ, списки запретнаго романа «Что д?лать», мн? неоднократно приходилось встр?чать, повторенныя въ нихъ разными женскими почерками, одн? и т? же опечатки въ подлинномъ текст? журнала «Современникъ». Итакъ, простимъ госпож? Лариной ея альбомъ – т?мъ бол?е, что, какъ вс?мъ изв?стно, – пере?хавъ съ супругомъ въ деревню и переживъ въ ея кислой проз? первыя жестокія разочарованія отъ поэтическихъ вдохновеній Ричардсона, Стерна, Мармонтеля, Карамзина и Шаликова, она очень скоро все позабыла: альбомъ, корсетъ, княжну Полину, стиховъ чувствительныхъ тетрадь, стала звать Акулькой прежнюю Селину

1

Публичная лекція, прочитанная въ Париж? въ пользу Высшей Русской школы общественныхъ наукъ въ Париж?.

2

Онъ напечатанъ въ моей книг? «Недавніе люди» (Спб. 1901 г. Изд. Вольфа) подъ названіемъ «Таинственная корреспондентка».