О коллекции и коллекционировании

На сегодня коллекция Васильева насчитывает около 3000 платьев XVIII–XIX веков, более 7000 аксессуаров – обуви, шляп, зонтов, вееров, сумок, более 10 000 фотографий по истории моды XIX и ХХ веков, более 100 портретов, связанных с модой XVIII–XIX веков.

С чего началось ваше увлечение коллекционированием?

Коллекционерами не становятся – ими рождаются. Я всегда любил вещи – предметы, диковинки, формы. Это передалось мне от родителей, так как у нас в семье каждый был по-своему заражен «вещизмом». Для папы это были разнообразные предметы странных форм и назначений, которыми он украшал свою мастерскую художника в Москве. Он коллекционировал изразцы XVIII века, фотографии и дагерротипы XIX века. Для мамы – сохранение всех ее платьев и аксессуаров, которые собрались у нее за долгие годы жизни актрисы.

Я же увлекся коллекционированием очень рано.

В 10–12-летнем возрасте начал собирать коробки со спичками из разных стран, собрал их около 3 тысяч из более полусотни государств мира. А любовь к старине и вещам из прошлого пришла ко мне сама собой и наверняка была формой эскапизма из некрасивой и безрадостной советской действительности. Мой интерес к старине позволил мне слегка зашторить советскую действительность. Поразительно, но я еще в школе смог проследить свою родословную вплоть до XVII века. Я рос без бабушек и дедушек, они все умерли до моего рождения. Но в Саратове жила тетка моего отца, то есть моя двоюродная бабушка Ольга Петровна Васильева, которая родилась в 1886 году, она встретила революцию взрослой женщиной. И она продолжала жить как будто до 1917 года. Я к ней приезжал в Саратов, и она рассказывала, рассказывала… Наверное, это было моей внутренней эмиграцией.

Мое увлечение стариной началось еще в раннем детстве. Первый блошиный рынок, который я увидел, был в Вильнюсе. Там были ряды поношенных вещей, польских мод, но был там и антикварный ряд, где продавались самовары, подсвечники, щипцы для сахара, подносы. На этом Кальварийском рынке я и сделал свои первые покупки. Мне тогда было шесть лет. Меня отвела туда кузина мамы Халинка Гулевич-Пекарская.

В Москве в то время блошиных рынков не было. Самый знаменитый Сухаревский рынок был разрушен большевиками вместе с Сухаревской башней. Но на московских помойках можно было найти все то, что в нормальных условиях надо было бы купить на блошином рынке: старинные альбомы, шляпы, зонты, шкатулки, угольные утюги, даже иконы. Эти вещи я собирал, будучи учеником второго класса английской спецшколы школы № 29, расположенной на улице Кропоткинской, теперь Пречистенке, как и раньше. В нашей стране я, конечно, самый редкий приверженец этого увлечения, потому что почти все антиквары, которых я знаю сейчас в России, пришли к этому в зрелом возрасте.

Коллекция моя началась с того, что я в возрасте 8 лет после уроков нашел во дворе дома, где жил Юрий Никулин, в Нащокинском переулке в Москве икону Николая Чудотворца XVIII века. Она была большой, стояла образом к стенке и на ней сохла половая тряпка. С нее-то все и началось!

Ежедневно после уроков я прохаживался по помойкам дворов дворянской Москвы, так как школа моя находилась на Пречистенке, а 8-й автобус, который довозил меня до дому, ходил по Остоженке. В школе меня так и называли – «помоечником». Тогда, как и сейчас, Москву уже нещадно рушили. Особняки и даже доходные дома выселялись, и жители коммунальных квартир, переезжая в малогабаритные «хрущобы» выбрасывали на свалку старые вещи.

Время действия – конец 1960-х – начало 1970-х годов, когда на всю Москву было лишь три антикварных магазина – один, специализировавшийся на мебели, находился на Фрунзенской набережной, другой – продававший живопись, находился на Смоленской набережной, и на Якиманке большой магазин торговал бронзой, фарфором и стеклом. Текстиль и кружева тогда ни в один из магазинов не принимали, к старинным альбомам и фотографиям относились брезгливо, а предметы быта или модные аксессуары – шляпы, зонты, сумочки – можно было продать только по объявлениям из театра или киностудии. Скажу честно, денег за них давали так мало – от одного до 10 рублей за вещь, что часто с ними расставались легко и бездумно, просто-напросто вынося на помойку.

Тогда ведь выбрасывалось все то, что нынче продают в антикварных магазинах, – жестяные коробки из-под конфет, утюги, зонтики, веера, альбомы. Людям казалось, что это просто старый хлам, а я был тут как тут – подбирал, чистил, реставрировал. В то время можно даже было найти на помойке гарнитур из карельской березы. Все выбрасывали или жгли, потому что в русском человеке спрятана страшная генетическая сила разрушения. Мы всегда готовы сломать храм, а потом, даст Бог, отстроить его заново. Большевики многое испортили, но вы вспомните, сколько усадеб было сожжено крестьянами еще в царское время только потому, что все это было чужое, чуждое… Вместо того чтоб хотя бы украсть и иметь, жгли книги, дырявили картины, рубили мебель…

Мне было пятнадцать лет, когда обо мне сняли документальные фильмы для болгарского телевидения о странном мальчике, который собирает старинные вещи в Москве. Все считали удивительным, что я хожу по Москве в цилиндре, перчатках и с тросточкой, собираю старинные фотографии, вышивки, бисерные кошельки, мебель из карельской березы.

Впоследствии мое увлечение развилось в большую страсть. Меня спонсировали родители, которые были очень щедры к моей страсти. В советскую эпоху папа дважды дарил мне по пять тысяч рублей, что составляло сумму двух дач. Я мог покупать все, что хотел, и потратил все деньги на антиквариат. Собрал все чеки и предоставил отцу отчет. Он был рад! Так зародилась моя коллекция.

Отразилось ли ваше необычное увлечение на учебе? Кстати, комсомольцем вы были?

Да, главный смысл жизни составляли каждодневные походы «в поисках утраченного». Я собирал старую мебель, утварь, одежду, фотографии, рыскал по помойкам, обходил старушек по объявлениям. Мой интерес был направлен на материальную культуру, и об этом знали, даже писали про меня статьи. Когда я учился на втором курсе, в журнале «Юность», который издавался тогда многомиллионным тиражом, появилась большая статья Анны Малышевой «Никуда не деться от Сани Васильева». В статье я был представлен как положительный герой, хотя пример с меня брать было нельзя: в английской спецшколе я учился так плохо, что меня перевели в 127-ю так называемую школу рабочей молодежи, что в Дегтярном переулке. Там со мной в то же время учились Антон Табаков, Лена Ульянова, Алеша Аксенов, сын Василия Аксенова, дети крупных советских дипломатов. Там была очень свободная атмосфера.

Иных девушек привозили в школу на «мерседесах», это в 1976 году! Учителя единственное, о чем нас просили, – не курить у доски. Для некоторых моих сверстников свобода эта очень плохо закончилась – алкоголизм, самоубийства. Меня тоже причисляли к «золотой молодежи», но я не просиживал часы и дни в ресторане ВТО или ЦДЛ, у меня были другие увлечения – помойки. Мое юношеское эстетство даром не прошло, и в комсомол меня принимать не хотели. А ведь тогда нельзя было в престижный вуз поступить, если вы не комсомолец. Меня Костя Райкин спас, дал мне рекомендацию вместе со Стасиком Садальским, когда я работал в театре «Современник» бутафором, чтобы пройти в институт по графе «пролетариат»… И вот ведут меня в райком, там какая-то дама в очках говорит: «Я знаю, вы член нашей большой рабочей семьи. Как юный рабочий-бутафор вы должны высоко нести знамя Ленинского комсомола. У меня к вам вопрос: сколько орденов на знамени комсомола?» Я спрашиваю: «Может, шесть?» Она говорит: «Неправильно, восемь».

И тут же ведет меня коридорами в какую-то комнату, а там сидит комиссия молодых комсомольских боссов, она им что-то шепчет, они обращаются ко мне: «Товарищ Васильев, вы как член нашей большой рабочей семьи хорошо подготовились?»

Я говорю, что хорошо. «Сколько орденов на знамени комсомола?» Я кричу: «Восемь!» Они: «Правильно! Блестящий ответ!» И мне выдали билет, где было написано, что я вступил в комсомол в 1958 году, – они перепутали дату вступления с датой моего рождения.

Как собиралась ваша знаменитая коллекция костюмов?

Мое первое платье в коллекцию из сиреневого фая 1886 года из приданого калужской купчихи я купил за 10 рублей. Мне нашла его моя тетка, пианистка Ирина Павловна Васильева, знавшая хорошо о моей страсти и помогавшая мне, чем могла. Рядом с нашим домом жила театральная художница Валентина Измайловна Лалевич, у которой тоже были старинные пальто и кружева, и она мне их с радостью подарила. Мой интерес к собирательству старинных костюмов привлек внимание еще одной знаменитой художницы по костюмам в кино – Лидии Ивановны Наумовой, которая очень дружила с моим отцом. Во время работы над фильмом Эйзенштейна «Иван Грозный» на нужды костюмерной были пущены запасники Оружейной палаты в Кремле, и у нее хранилось много кусков очень старинной парчи, вышивок речным жемчугом, платков и накидок, часть из которых она подарила мне.

По линии своей тетки, Екатерины Петровны Васильевой-Нестеровой, Платья 1880-х годов мой папа был племянником знаменитого художника М. В. Нестерова, вот почему внучка Нестерова, Ирина Владимировна Шретер, подарила мне несколько вышивок и предметов туалета, принадлежавших знаменитой «амазонке» – Ольге Шретер.

Многие подруги моей мамы тоже делились – много любопытных старинных аксессуаров подарила мне сопрано Светлана Довиденко, и замечательные кружева и накидки перешли в мою коллекцию от художницы Гагман. Так как семейные узы мамы были связаны с Польшей и Литвой, то я в детстве обожал проводить лето в Вильнюсе. Там сохранился загородный дом нашей семьи постройки начала века, и с какой радостью я рылся на чердаке и в пивнице, где стояли сундуки со всякой старинной утварью и предметами быта.

Если честно, я всегда думал, что стану тем, кем я стал. Я всегда хотел стать Александром Васильевым и делал для этого все возможное. Я безвылазно сидел в театральной библиотеке в Москве, я изучал старинные фотографии, я ходил по помойкам, я искал зонты, альбомы, ридикюли, скупал платья, давал объявления на водосточных трубах, что я хочу купить старинные кружева, лорнеты, сонетки и бисерные кошельки. И делал это с финансовой помощью моего отца, который субсидировал мои покупки. Таким образом, находясь в полной гармонии с желаемым и с финансовыми средствами, которыми меня снабжала моя семья, я смог начать собирать ту коллекцию, которая выросла в настоящий частный музей, в котором я сейчас живу.

Ваша коллекция русского костюма и аксессуаров самая большая в мире?

Я уверен, что коллекции Исторического музея в Москве, Музея этнографии в Санкт-Петербурге намного превосходят мои. Но среди частных коллекционеров я своей коллекцией в 10 тысяч предметов, конечно, могу гордиться. Ее очень трудно содержать, она занимает много места, пылится, выгорает, она боится моли, боится влаги, света. Поэтому ее надо держать в темном, сухом месте, при определенной температуре, держать меха в холодильнике, масса всяких интересных трудностей хранения.

Сегодня моя коллекция содержит около 3000 платьев XVIII–XIX веков, больше семи тысяч аксессуаров – обуви, шляп, зонтов, вееров, сумок.

К тому же я собираю фотографии по истории моды, особенно XIX века, у меня их больше трех тысяч, и портреты, связанные с модой XVIII–XIX веков. Их у меня больше пятидесяти, и ценны они не столько с точки зрения живописи или имени художника, сколько в историческом смысле. Для частной коллекции это много. Для музея – крайне мало. Для сравнения: в Парижском музее моды только платьев 42 тысячи.

Как пополняется ваша коллекция сегодня?

Основная часть коллекции была сформирована, когда я пребывал за границей. Каждую вещь в ней я не просто держал в руках, а искал, размышлял, сравнивал и обдумывал возможность приобретения того или иного экспоната для своей коллекции. Иногда мог ожидать встречи с понравившимся платьем долгие месяцы, порой за несколько минут покупал по Интернету настоящий шедевр. Я представляю свою коллекцию в окружении той предметной среды, которая органична каждому из исторических периодов: тщательно подбираю произведения живописи, графики, предметы обстановки, фотографии. Развитие моды в костюме нельзя объективно оценить, изучая лишь изменение тех или иных фасонов. Только в контексте художественного стиля эпохи, исторических событий и социально-экономических перемен можно представить с достаточной долей вероятности цельную картину феномена моды.

Сейчас в моей коллекции около 10 тысяч единиц: что-то покупаю, многое мне дарят – приносят пакет с платьями, букет цветов и записку:

«От поклонницы»…

Покупаю на аукционах и блошиных рынках. В Париже я живу не так далеко от подобного местечка – «Ванв». Этот рынок, хотя и небольшой по размеру, но для меня очень ценный. Я бываю там почти каждую субботу-воскресенье с утра и до часу дня, знаю всех продавцов, они в свою очередь знают мой вкус и приберегают для меня самое интересное. Покупаю всегда. В Лондоне я давно облюбовал рынок «Портобелло», вещи викторианской эпохи лучше покупать именно в Англии, потому что там они сохранились лучше, чем, скажем, во Франции.

В Буэнос-Айресе хожу на рынок «Сан Тельмо», в Брюсселе – на брюссельский, в Мадриде есть блошиный рынок «Растро», но он ужасен.

В Шотландии часто бываю на «Баррасе», в Глазго, в Стамбуле – на «Хор-Хоре».

Во Франции самые лучшие блошиные рынки. Все остальные могут пойти переодеться и переменить туфли. На втором месте, конечно, английские рынки, где более жесткий отбор вещей.

Франция не разорила себя, как Россия. Найти старинные вещи в России очень трудно, а старинные вещи во Франции – запросто. И цены выигрывают в сторону Франции. Сейчас в России купить масляный портрет начала XIX века очень сложно. Мы должны приготовиться к трате в размере 10 000 долларов. Во Франции он будет стоить 200 евро. Это несоизмеримые цены. Большинство платьев я покупаю во Франции и в Англии или в Южной Америке. Я покупаю их даже на аукционах в Австралии. Мне очень интересно это делать. Сейчас я часто делаю покупки в США через Интернет. Потому что налетаться в Штаты у меня нет ни сил, ни денег.

Коллекционирование – увлечение дорогостоящее. Вы, должно быть, богаты?

Я собираю художественные вещи эпохи романтизма и вещи конца XVIII и первой трети XIX века до 1840-х годов. Хотя в истории моды я явно предпочитаю XVI век, эпоху Ренессанса, которая мне ближе всего. Но я не могу себе позволить покупки, которыми мог гордиться Рудольф Нуреев, который действительно покупал вещи эпохи Ренессанса и портреты XVI века. Увы, сегодня мне это еще недоступно. Все мои доходы – от постановок спектаклей, я поставил их уже более 120 по всему миру, от выставок, продаж моих рисунков.

Еще я сдаю коллекции в аренду музеям, публикую книги, снимаю сериалы, читаю лекции. Интерьеры, которыми я занимаюсь в Москве, тоже мой хлеб. Мои клиенты – люди интеллектуальные, они мечтают домашние интерьеры сделать зеркалом своей души.

Государственный музей театрального искусства им. А. А. Бахрушина в Москве купил 14 ваших эскизов. Это единственный случай, когда произведения искусства покупали не вы, а у вас?

В России – единственный, но зато покупали работы различные европейские музеи, американские и японские. К сожалению, отношение здесь ко мне до сих пор двоякое. Многие из тех, кто охотно слушает мои лекции, предпочли бы услышать, что у меня на Западе ничего не вышло и я живу под мостом, – тогда бы все были спокойны. Хотя я не могу причислить себя к разряду богатых людей, тем более миллионеров. Просто живу так, как мне хотелось бы жить.

Кто вам помогал и помогает собирать эту бесценную коллекцию?

Со мной всегда были люди, которые хотели мне помочь и в реставрации, и в консервации, и в том, чтобы ее пополнять. Скажем, граф и графиня Апраксины: графиня Апраксина, у которой я довольно продолжительное время жил в их особняке в Брюсселе, передала мне в свое время вещи для коллекции. Щедрая Майя Плисецкая отдала хорошую часть своего гардероба от Chanel и Pierre Cardin, и эти вещи сейчас находятся в моем музее.

Знаменитая советская кинозвезда Наталья Фатеева передала мне недавно 22 платья из своей коллекции. Многие вещи мне были просто переданы для хранения, для того чтобы расширить мою коллекцию. Совсем недавно в Париже знаменитая голливудская кинозвезда французского происхождения 50-х годов Лесли Карон подарила мне свое золотое, кутюрное, вышитое блестками коктейльное платье работы Ива Сен-Лорана за 1967 год.

Я очень рад, что могу расширять коллекцию, постоянно пополнять ее. Например, недавно мне удалось приобрести во Флоренции бальное платье из коллекции графини Алигьери, праправнучки знаменитого Данте Алигьери. Владелицей его была графиня Строганова, урожденная княжна Щербатова. Антикварное платье сохранилось с 1892 года только благодаря тому, что попало во дворец Строгановых в Риме и поэтому не было уничтожено большевиками. А в Брюсселе я купил коллекцию русского Дома моды «Итеб» – 93 платья из рук «мадемуазель “Итеб”», дочери хозяйки Дома моды. Иногда что-то и дарят. Но не часто.

В гардеробе Клары Лучко, который передала в вашу коллекцию ее дочь Оксана Лукьянова, были наряды от-кутюр?

Нет, Клара Степановна одевалась в прет-а-порте де люкс. Ее дочь (когда Оксану в детстве спрашивали о любимом занятии мамы, девочка отвечала: «Она любит мерить») вышла замуж за югослава и эмигрировала с ним в Канаду, где стала хозяйкой магазина готовой одежды. Она одевала маму как куколку – Карл Лагерфельд, Прада… Эти наряды Оксана передала мне вместе к красным драпированным платьем, в котором Лучко – «самые красивые ноги Советского Союза» – поехала на Каннский фестиваль, когда там представляли фильм «Возвращение Василия Бортникова». Теперь я обещал Оксане Лукьяновой, что в ближайшее время заеду за обувью и шляпками ее мамы. Кстати, Клара Степановна рассказывала мне, почему не сохранился гардероб Орловой, с которой они вместе были в Каннах и жили в одном отеле. Войдя в номер Любови Петровны, Клара увидела у нее на коленях кружевные юбку и блузку, которые звезда шила на живую нитку. Оказывается, Орлова многократно распарывала и перешивала свои наряды, а такие вещи долго не живут.

Действительно вам Жак Ширак подарил квартиру в Париже для хранения коллекции?

Подарком это назвать очень трудно. Это трехкомнатная квартира, которую мне выделил город Париж на левой стороне Сены для хранения моей уникальной коллекции костюмов. Не такие огромные апартаменты, которые сейчас можно увидеть в домах новых русских, но все же это мне очень сильно помогло, спасло мое положение. Коллекция уже выселила меня из моей недвижимости, потому что она прибавляется каждый день. А все экспонаты нужно где-то хранить. И места уже катастрофически не хватает.

А сейчас я держу свою коллекцию, недавно оцененную в два миллиона евро, в специальном хранилище в окрестностях Парижа, где текстилю и коже не страшны перепады температуры, влажности, пыль и личинки моли. Хранилище занимает огромный объем – тридцать семь метров в длину, тридцать семь в ширину и столько же в высоту.