Глава 1

Тяжелые волны отливали в ранних сумерках ртутным серебром и пытались раскачать низкую длинную посудину с широкими потеками застарелой ржавчины на обшивке. Чайка, чумазая от мазута, легко опустилась на обледенелый носовой кнехт танкера, выходившего на рейд нефтяного терминала.

– С доброй весточкой к нам… тьфу-тьфу, чтоб мне! – сказал капитан, переводя бинокль с птицы на пограничников, черневших кучкой на пирсе, который метров на пять заливало штормовым накатом. – Ждут, сучьи дети, своего улова!

Непонятно, к кому относились слова капитана – к пограничникам или к стае чаек, рваной сетью висевшей над пирсом. Штурман в ответ только усмехнулся в рыжие усы.

– Пойду разбужу «пассажиров», – решил капитан и на полусогнутых ногах ревматика пополз вниз с мостика.

На самом дне трюмной преисподней, в узкой щели между переборками, луч фонарика выхватил лючок с небольшим штурвалом. Условный стук замка – и светлый луч с плавающими в нем пылинками уткнулся в две бесформенные тени.

– Все живы? Третьего не видать.

– Пятый день в лежку. Рвет одним желудочным соком.

– Ничего, на берегу морским ветерком обдует. Случается с непривычки… А я к вам с радостью: прибыли! Расчетик приготовили бы, туристики.

Вперед выдвинулась, заслоняя собой все узкое пространство, высокая широкоплечая фигура. Коротко остриженная борода искрилась проседью под светом фонарика. Седобородый протянул пакет.

– Тут штука баксов, кэп, как договаривались, – сказал сиплым шепотом. В стылой сырости трюма у него подсел голос.

Капитан без счета сунул деньги в карман кителя и кашлянул в кулак:

– Скоро стемнеет. Тогда я вас выведу. Покисните еще чуток, вояки.

– А погранцы сюда не сунутся? – раздался из-за спины широкоплечего нагловатый голосок. – Гляди, кэп, на границе тучи ходят хмуро.

– Не ваши проблемы, – буркнул капитан и со скрежетом задраил люк.

– Ешь твою вошь! – услышал он прежний наглый голос с вызывающими нотками. – В родную страну возвращаемся, как волки, с оглядкой.

– Волки и есть, – бросил им из-за переборки капитан. – Голуби на чужих полях свою кровушку за доллары не проливают.

Он снова хрипло откашлялся и громко харкнул себе под ноги без опаски – трюм не палуба. Через мгновение шаркающие шаги затихли в мерном рокоте машин.

В пыльной и угарной духоте, пропахшей мочой и блевотиной, удары пульса в висках мерно отсчитывали секунды. От духоты пот выступал на лбу, хотя из-за довольно заметного холода при дыхании изо рта вырывался парок. Пароходные «зайцы» в своей непроглядно черной норе вот уже пятый день привычно вслушивались в посторонние звуки, пробивавшиеся сквозь шум двигателей. Безоружные, ослабевшие без свежего воздуха и солнечного света, они могли теперь стать легкой добычей самого непутевого украинского пограничника.

Только часа через полтора загромыхали по трюму подкованными сапогами пограничники, тихонько заскулила, царапая где-то рядом переборку, собака.

– А там шо? – послышался голос снаружи.

– Рундучок для такелажа. – Капитан закашлялся так громко, что его не только за переборкой, а на палубе было слышно. – Барахло всякое, хозяйство боцмана.

Тяжелое буханье сапог по металлу затихло. Дизеля молчали уже почти час, но уши нелегальных пассажиров еще закладывало от непривычной тишины.

– Алексеев! – без боязни крикнул все тот же наглый голос. – Брось симулировать – приплыли. Хлебни спиртяги, желудку полегчает, верное дело в морском походе. Я когда почти двое суток на старой жестянке летел, только на джине и продержался, а бросало сверху вниз еще похлеще.

Раздался долгий стон, в темном углу на бухте пенькового каната зашевелился брезент.

Наконец вернулся капитан:

– Выходи, затворники. Подоили меня погранцы, как ту первотелку, – теперь уже не сунутся. Собирайте свои манатки и айда на волю. В тюрьме на нарах куда комфорту больше, чем у меня в трюме.

– Ты обещал посодействовать с паспортами… – Первым выходил тот высокий, широкоплечий, с проседью в бороде.

– Побрейся сначала, умойся да в гальюн сходи по-человечески. Успеешь с паспортами теми, как с козами на торг.

– Я не бреюсь из-за шрама. Американец финкой полоснул, и шрам вышел какой-то похабный – вроде доллара.

– А ты его?

– Я его без шрама обработал – за глотку да за борт.

– Вон твой дружок, – кивнул капитан на рыжего пассажира, который выводил на себе третьего, больного. – Гляди – шрам от виска до подбородка, но ни шрама, ни черта не боится.

– У меня, кэп, – отозвался тот своим наглым голосом, – не только рожа меченая, а все тело – чистая художественная штопка.

– Чтоб я так себе жил! – буркнул капитан. – И долларов мне дурных за то не надо, чтоб здоровьем за них расплачиваться… Ладно, пошли на камбуз. Покормлю заморских вояк горяченьким. Из верхнего, если у вас есть с собой, ничего не распаковывайте. Я вам бушлаты черные с крабом дам, чтобы с вами там портовые безо всяких.

Когда умытые «зайцы» жадно хватали на камбузе обжигающий гуляш, капитан все допытывался с хитрым прищуром:

– Домой «зеленых»-то много на брата привезете?

– Ага, – поддакнул с набитым ртом рыжий своим наглым голосом. – В обрез до дома на электричку.

– В отпуск собрались на родину или завязали навсегда?

– С меня той войны по гроб жизни хватит, – сказал седобородый. – У меня в Москве дочка Ника – победа значит. Вот она меня и победила.

– А я вернусь в свой Клинцовский район на Брянщине, и дочка у меня в каждой деревне будет, – громко зареготал рыжий. Его круглые голубые, как у сиамского кота, глазки маслено заблестели после первой же рюмки, а тупой вздернутый нос и редкий рыжеватый хохолок на макушке забавно подрагивали, когда он работал челюстями.

Третий болезненно поморщился, отодвинул от себя почти не тронутую миску и выложил перед собой портмоне с фотографией светленькой девочки в забавных бантиках.

– Да, заело вас ваше ремесло военное. И долларов не захочешь, – вздохнул капитан, почесав лысину под фуражкой.

– Не верь, кэп, что наши в Сербии за доллары воевали, – сказал седобородый. Ему было около сорока, он начинал седеть с усов и бороды. Длинные тяжелые волосы оставались черными, как вороненый ствол пистолета. – Сербы еще верят, что на небе есть Бог, на земле – матушка-Россия. В сорок третьем году матери-сербки три километра рельсов телами закрыли, чтобы дивизия усташей не ушла на фронт, на помощь немцам под Сталинградом. Долг платежом красен.

– Хрен вас, нынешних, поймет… Кто-то у себя дома доллары лопатой гребет, а эти за Россию долги платят. Вы давно дома не были? Россия-то наша теперь вроде уличной девки стала – под любого черного за «зеленые» ляжет.

– Россию насиловал всяк кому не лень, – сказал третий, сидевший перед нетронутой миской. – Она – дура доверчивая. Но есть кому за нее постоять.

У него был тихий-тихий голос, на осунувшемся лице с заплывшими карими глазами ни кровинки, как у мученика с иконы. Движения рук скупые и плавные, как у церковного служки.

– Многие вот так же хорохорились… – Капитан достал исторический уже по нынешним временам «Памир» и пожевал край сигареты, не прикуривая. – А через месяц-другой, глядишь, опять ко мне на лайбу просятся: вези, мол, Степаныч, назад, в Сербию родную, тошно нам тут на «новых русских» глядеть – до греха недалеко.

– Другие глядели, поглядим и мы, – весело бросил рыжий наглым голосом. – В Москву на экскурсию съездим, пощупаем этих твоих «новых русских», а то и полюбопытствуем, что у них в нутре.

– Не болтай лишнего, – одернул седобородый.

– Болтать – не мешки таскать, – завершил дискуссию капитан. – Пойдем, сбуду вас с рук от греха подальше, а то как бы что с вами…

Ранние зимние сумерки залили красноватым глянцем проходную порта. Трое подвыпивших морячков нетвердой походкой в обнимку двинулись к турникету. Их сопровождал капитан.

– Остались бы в кубрике отсыпаться, – высунул нос из окошка вахтер. – К девкам, черт их бодает. А цидуля где?

– То ж мои хлопцы, дядько Трохим! – Капитан заговорщицки подмигнул ему и просунул в узкое окошко бутылку болгарской сливовой ракии. – Молодые, хай гуляют… Дай покинуть родимый причал, чтоб земля под ногами не качалась.

– Ридный вин для усих москалив тильки у Новороссийську! – шутливо по-стариковски пробубнил вахтер, щелкая железной вертушкой на проходной.

– Ну ты, старый, еще ко мне в Брянск заедешь! – принимая вызов, без зла ответил кругленький крепыш с рыжим хохолком на макушке и шрамом через все лицо, голубые глаза его еще сильнее заблестели при виде манящих из-за стеклянной стены далеких огоньков.

1

Зензеля – землетрясение (дари).