Наши интеллигенты-либералы, непривычные к долгим и «некультурным» дракам, поспешили заявить, что призрак коммунизма больше не бродит по Европе. Наполеон, хоть и плохо знал Россию, всё-таки понял, что пропал, когда вблизи увидел «побежденную» Москву. Впрочем, не будем «говорить за всю Европу», пусть она наслаждается своей демократией и строит Великую Европейскую Стену, которая защитит ее от марокканцев и турок. Поговорим о своем, как теперь выражаются, «пространстве».
      Очевидно, что «призраку коммунизма» здесь здорово накостыляли. Он как после попойки – проснулся в луже, глаз подбит, ноги не держат, кошелька нет. С кем пил, не помнит. Вроде, люди приличные, один даже юрист, диплом МГУ показывал. Но как ни сладко плакать пьяными слезами о том, как тебя надули, а надо и на себя оборотиться. Как говорят, подумать, как дошел до жизни такой. Еще вчера задавать этот вопрос было бестактно – когда судят или бьют брата, не время вспоминать его недостатки. Но если о них забыть вообще, то братца рано или поздно забьют до смерти.
      Сегодня уже нельзя уклоняться от серьезного разговора. Возникают новые партии под красным знаменем. Без понимания причин сокрушительного поражения коммунизма они в лучшем случае не устранят эти причины и позволят противнику после некоторой передышки нанести второй, уже смертельный удар. В худшем же случае они быстро превратятся в псевдокоммунистов, в марионеточные партии, которые будут выполнять очень важную роль по прикрытию антинационального режима. Ведь ясно, что уже сейчас идет лихорадочная работа по внедрению в эти партии новых горбачевых и яковлевых. Способ избежать этого указал Достоевский. В своих размышлениях и обращениях к людям надо доходить до последнихвопросов. Только так можно достичь той ясности мысли, при которой никакой «Огонек» не заморочит тебе голову.
      Работа осложняется тем, что в сознание самих коммунистов была внедрена (не с подачи ли тех же яковлевых?) идея, что «было слишком много критики коммунизма». Хватит, мол, наслушались. На деле же действительной критики не было вообще – ведь ругань не в счет. Это само по себе столь удивительно, что следовало обратить на это внимание. Ведь не глупые же люди работали над разрушением СССР. Почему они так тщательно обходили фундаментальные причины нашего краха? Берегли для следующего раза – или боялись помочь нашему самоочищению?
      Ведь все страшные обвинения, брошенные коммунизму – туфта, чуть ли не игра в поддавки. Ах, коррупция! Маршал-коммунист купил старый холодильник за 28 руб., какой ужас. Да что вы, – кричит другой критик – это идет еще от Ленина – уже Буденный в голодный год ел баранину, прямо шашкой отрубал. Ах, брежневские репрессии! Сажали в год по пять диссидентов, а иных даже в лечебницу. Плохо, конечно (хотя, думаю, честный психиатр и сегодня должен был бы помочь многим из тех борцов за правду). Но ведь ясно, что не из-за этой ерунды народ если и не поддержал свержение коммунистического режима, то во всяком случае проявил к его судьбе полное равнодушие.
      Народ ужаснулся сталинским репрессиям? Да ничего подобного. Вон сегодня самая сентиментальная часть народа, наша гуманитарная интеллигенция взахлеб требует расстреливать «нехорошие» демонстрации – можем ли мы продолжать верить, будто интеллигентам претят репрессии? И утешать себя тем, что «народ обманули» – значит вести себя именно так, как запланировали обманщики. Да уже тот факт, что можно обмануть народ, 70 лет живший в условиях «коммунистической» идеологии, говорит о глубинных дефектах этой идеологии. Одной хитрости ее врагов было бы мало – хотя был и обман, и хитрость, и много чего еще.
      Даже обвинение в неэффективности плановой экономики, в которое поверили почти все, подсунуто как приманка. Оно не выдерживает проверки, и надежд на то, что народ долго будет в него верить, умные идеологи не питают. В реальных условиях СССР (а не США или Англии) плановая экономика вплоть до 70-х годов была наиболее разумным способом ведения хозяйства, и ее демонтаж уже нанес нам такой ущерб, который никогда не перекроет гипотетическая эффективность рынка.
      Разумеется, надо все эти идеологические пузыри прокалывать, добиваться ясности и в «промежуточных» вопросах, но это не устранит главных слабостей того проекта, который возник в кровавых травмах при Сталине и дегенерировал при Брежневе, породив ту самую номенклатурную элиту, которая и нанесла удар (заодно ограбив страну – в качестве гонорара за блестящую работу).
      Наш анализ коммунизма и его будущей траектории важен для всех. Мир стал таков, что мы или будем жить вместе, или умрем вместе. Коммунисты должны найти свой язык для диалога с западной мыслью. Такого диалога и такого языка не было. Даже западные коммунисты говорили с нами на языке Суслова и глубоко заблуждались во всем, что касается СССР – хвалили то, чего не было или что не следовало бы хвалить, и не видели тех ценностей, которые мы действительно создали. Поэтому они оказались на мели. Но главное в том, что сейчас решается вопрос необратимого выбора пути всей человеческой цивилизации. Сильно огрубляя, я бы сказал, что перед миром два пути: или сосуществование разновидностейкоммунизма – или тоталитарный и единообразный фашизм.
      Так почему же рухнул брежневский коммунизм? Ведь не было ни репрессий, ни голода, ни жутких несправедливостей. Как говорится, «жизнь улучшалась» – въезжали в новые квартиры, имели телевизор, ездили отдыхать на юг, мечтали о машине, а то и имели ее. Почему же люди с энтузиазмом поверили Горбачеву и бросились ломать свой дом? Почему молодой инженер, бросив свое КБ, со счастливыми глазами продает у метро сигареты – то, чем в его вожделенной западной цивилизации занимается неграмотный беспризорник? Почему люди без тени сожаления отказались от системы бесплатного обеспечения жильем – ведь их ждет бездомность. Это явление в истории уникально. Мы же должны это понять.
      Уже первые подходы к проблеме показывают, что анализ будет сложным. Для него не годится методология упрощенного истмата с его понятиями «объективных предпосылок» и «социальных интересов». Мы уже девять лет видим, как массы людей действуют против своих интересов, ссылаясь на абсурдные причины. Явные и скрытые конфликты, приведшие к слому целой цивилизации, какой была Россия-СССР – это очень неравновесная, самоорганизующаяся система. Истмат не имел языка для описания таких систем. Но надо начать. Знаю, что многое из сказанного покажется странным. Но таковы и процессы. Слой простых причин изучен. Мы должны углубляться в область непривычного.
       1993

      Русский философ Питирим Сорокин писал будто о нашем времени: «В обычные времена размышления о человеческой судьбе (откуда, куда, как и почему?), о данном обществе являются, как правило, уделом крохотной группы мыслителей и ученых. Но во времена серьезных испытаний эти вопросы внезапно приобретают исключительную, не только теоретическую, но и практическую важность; они волнуют всех – и мыслителей, и простонародье. Огромная часть населения чувствует себя оторванной от почвы, обескровленной, изуродованной и раздавленной кризисом. Полностью теряется привычный ритм жизни, рушатся привычные средства самозащиты… В такие времена даже самый заурядный человек с улицы не может удержаться от вопросов: „Как все это произошло? Что все это значит? Кто ответит за это? В чем причины? Что может еще случиться со мною, с моей семьей, с моими друзьями, с моей родиной?“.
      Сегодня от того, сможем ли мы разобраться в основных вопросах, прямо зависит наша судьба на десятилетия вперед. Оздоровляющий, при всем горе, смысл кризиса в том и состоит, что на время разрушены ветхие догмы, и мы можем подняться на новый уровень понимания мира, человека и общества. Но этим моментом надо быстро пользоваться – времени отпускается очень немного, и целая свора идеологов спешит заполнить свободу нашего ума новыми догмами (или приукрашенными старыми). Особенно велика в этот момент ответственность тех, кто берет на себя роль лидера в борьбе. Напутает в основных вопросах – погубит дело, а то и поможет разрушителям.
      Давайте разберемся в вопросе, важном для оппозиции, которая выступает под красным флагом. Кто она, откуда и куда? Заранее скажу: эти вопросы болезненны, и говорить о них надо без подковырки – но надо. Если не разберемся, люди под это знамя не придут, а другого сравнимого по силе не видно. Думаю, что в России разобраться в глубинной сути слов – имени(кто я и откуда) – намного более важно, чем на рациональном Западе. А.Ф.Лосев в книге «Философия имени» говорит о «демиургийной (т.е. творящей) энергии слова»: «Слово – могучий деятель мысли и жизни. Слово двигает народными массами и есть единственная сила там, где, казалось бы, уже нет никаких надежд на новую жизнь… Это гораздо больше чем магия, чем какая-то там суеверная и слабенькая „магия“, как она представляется выжившим из ума интеллигентам-позитивистам».
      Я хочу сказать об имени, которое опять приклеивается к коммунистам – левые .
      Г.А.Зюганов сказал о КП РФ парадоксальную вещь: «Мы по убеждениям левые, а дело наше правое». Как же так может быть? Почему же и в каких условиях мысль и дело приобретают прямо противоположное направление? Ведь здесь явно есть какая-то тайна или огромное непонимание. Язык оттачивался веками и проверялся тысячелетним опытом. Такие основные слова, как правый и левый, не возникают в экспериментах Хлебникова. Надо же вспомнить сокровенный смысл этих слов. И задуматься, а почему мы выбираем имя для целого движения борьбы в таком странном противопоставлении: правый – левый?
      Начнем с простых, верхних смыслов. Думаю, Зюганов сказал «мы – левые» в том смысле, что КП РФ продолжает традиции европейской классовой борьбы, в которой левые выступали на стороне труда против капитала и использовали лозунг социальной справедливости. Такое объяснение создает массу новых проблем и делает образ КП РФ еще более противоречивым, но пойдем пока вглубь. Является ли поддержка справедливости (а в самом этом слове корень – прав) родовым признаком левизны? Или это – вопрос конъюнктуры, военный союз с чужаком ради борьбы с общим только сегодня врагом? Сахаров и Попов, разрушая советский строй, называли себя левыми – был ли здесь обман? Был ли левым Сталин в период индустриализации – или левым был Троцкий, который против Сталина боролся? В чем последняя, сокровенная суть левого?
      Из истории знаем: когда появились парламенты, то защитников существующего порядка стали сажать справа от председателя, а противников – слева. С Французской революции это стало политическим символом. Как пишет историк Карлейль, в Национальном собрании «консерваторы сидели справа, а разрушители слева». Потом, уже в Законодательном собрании они пересели: якобинцы разместились на верхних скамьях (Гора), а консерваторы внизу (Болото), но так и продолжали считаться левыми и правыми. Но, скорее всего, они не потому назвались левыми, что сидели слева, а потому там сели, что были разрушителями (еще ранее в Англии были «левые виги»). В Россию это понятие пришло поздно, в 1905 г., и применялось в основном к обозначению течений в рамках одной партии (левые эсеры, левые коммунисты, левый уклон). Но откуда все это пошло? Ведь если искать внешние причины, то придем к выводу, что из метро: «стойте справа, проходите слева». Окуджава так и поет под аплодисменты наших якобинцев: «те кто идут, всегда должны держаться левой стороны!».
      Давайте вернемся к языку. Исток термина «левые» в приложении к политике – латынь. Итальянцы так и называют левое движение – sinistra. Что означает это слово в переводе на русский? Читаем в словаре: 1) книжн. левый; 2) злой, порочный; 3) несчастный, злополучный, роковой; 4) недостатки, пороки, дурные привычки; 5) бедствие, несчастье, катастрофа.
      Почему же за книжным словом «левый» тянется такая чертовщина? И почему отрицающее левизну слово «правый» несет корень, от которого растут слова правда, право, справедливость, исправный и т.д.? Это идет из древности, из всех дуалистических мифов, верований и религий – они используют признак «левый» в значении отрицательного, связанного с неправотой и загробным наказанием. Такое различие левого и правого сформулировано уже в древнеегипетских священных текстах и развито в Библии. Мироощущение наших племен не было таким дуалистичным, у нас зло было всегда меньше Добра, а дьявол низведен до чёрта. В Россию противопоставление левого и правого как сравнимых по силе начал пришло, видимо, с христианством, хотя и раньше славяне плевали через левое плечо. Важно, что в европейской культуре левое начало – дьявольское, подрывное.
      В этом и есть главная суть левизны: подрывать, расшатывать, свергать существующий порядок вещей. В религии это ересь и богоборчество, в социальной и политической сфере – заговор и революция. Важен ли смысл революции (ее «справедливость»)? Нет, это – вопрос конъюнктуры. Если власть буржуазная, то левые выступают на стороне трудящихся. Если власть советская, то левые выступают на стороне Артема Тарасова и Борового – но организуют те же подрывные митинги, демонстрации и баррикады. Никакой предрасположенности к защите именно трудящегося человека левые не имеют. Мы связываем их с социализмом по привычке – потому что очень долго власть была именно у капитала и выступающие против него рабочие были дровами для костра левых революций.
      Все это показала история двух последних веков, и особенно перестройка и «бархатные революции» – когда левые явно выступили против интересов трудящихся. Кумир демократов Милан Кундера сказал: «Диктатура пролетариата или демократия? Отрицание потребительского общества или требование расширенного производства? Гильотина или отмена смертной казни? Все это вовсе не имеет значения. То, что левого делает левым, есть не та или иная теория, а его способность претворить какую угодно теорию в составную часть кича, называемого Великим Походом».
      Поэтому Троцкий, которого снедала религиозная страсть к перманентной революции, был левым по самой своей сути. А Сталин, когда занялся строительством заводов и посадкой лесополос, проявил свою суть как государственник (в Европе – как правый). Он сумел сбросить цепкие объятья союзников-левых, с которыми делали революцию. И левые в начале перестройки справедливо говорили, что Сталин совершил контрреволюционный переворот.
      Вообще, надо бы коммунистам с этой точки зрения взглянуть на большевизм – ведь в нем на время соединились два несовместимых по духу течения. И разделение этих «сиамских близнецов», произведенное Сталиным, могло быть куда более кровавым. Может, это и не научно, но я вспоминаю детство – дедушку. Он был казак из Семиречья. Среди казаков – бедняк, но все равно раскулачили, и сыновья купили ему домик в деревне недалеко от Москвы, там я у него и жил в войну. Вечерами при коптилке он всегда что-то мастерил и пел мне длиннющие песни, как казах. Судя по этим песням, он был искренний монархист. Но всех своих семерых детей благословил в большевики. И не было в этом ни душевного надлома, ни интереса: та правда, которую предложили большевики, была ближе, чем лозунги левых эмиссаров Керенского.
      И вот, все семеро детей моего деда, включая мою мать, стали членами ВКП(б), и их жизни отразили жизнь страны. Никто из них не был левым – всех их тянуло строить, а не разрушать, соединять людей, а не стравливать. После войны часто встречались земляки из станицы, почти всегда на полу ночевал какой-нибудь фронтовик, проездом через Москву, и сейчас я поражаюсь – ведь одну водку пили и одних друзей детства вспоминали красные и белые. После такой гражданской войны! В Испании до сих пор в селах сын фалангиста и думать не может жениться на дочери «красного».
      Но были в ВКП(б) и левые. Их «тройка» во главе с гимназистом из городка Горбовским приехала в станицу расказачивать. По ночам и стреляли, и рубили. Мою мать, как комсомолку, посадили вести дела, а в станице половина – родственники. Бросились комсомольцы в город, приехал оттуда большевик со стажем, старик с Путиловского завода (вроде того, кого высмеял Пастернак). Собрал комсомольцев, объяснил, как мог, сложность революции, и пошел увещевать «тройку». А наутро пришли к оврагу родные забирать очередных застреленных казаков – и этот большевик там лежит. Тоже левым не был. Мать заболела, впала в забытье. «Тройка» исчезла. А через пару лет поехала мать учиться в только что открытый Ташкентский университет – по коридору идет Горбовский, в сапогах и френче. Потом мать отправили на учебу в Москву – через год приезжает и Горбовский, уже видный троцкист. Так и шел он, как тень, вплоть до 1937 года.
      Кто же такие наши левые, разрушавшие СССР? Эти юрии афанасьевы и гайдары? Я в них вижу прямую духовную и даже родственную связь с теми, горбовскими. Ради дела они даже могли заклеймить преступления горбовских, да и то не слишком: поспешили переименовать ул. Горького, но почему-то в самом центре Москвы сверкают имена палачей, «ул. Володарского», «ул. Землячки». Они – не прямое порождение западных демократов, они дети ВКП(б), но только ее левого крыла. И они нисколько не изменились, их суть – разделение, разрушение, стравливание, уничтожение жизни. Ими движет вовсе не жажда справедливости, а желание «раздавить гадину». Тогда – «старая» Россия, сегодня – «советская» Россия. Их тип описан Достоевским, это – Петр Верховенский, самый чистокровный левый. Ну чем он похож на Нагульнова, Жукова или Гагарина, от которых желает вести свою родословную КП РФ?
      Левые перестройщики называют себя сегодня либералами – а что изменилось? Их некрофильское желание «раздавить гадину» столь сильно, что они и года не могут прожить без этого. В 1993 эта их страсть была удовлетворена расстрелом Дома Советов – вспомните счастливое лицо Гайдара. Сегодня они наслаждаются разрушениями в Чечне и возможностью мутить воду в Москве. Поведение «демократов», выжимающих все возможные дивиденды из трагедии, мне кажется невероятно гнусным – наемник Русаков и то менее грешен. Чего стоит одно только выдвижение С.Ковалева на Нобелевскую премию! «Миротворец», который разрушал СССР, прекрасно зная, что этим открывает стране вены, что те ручьи крови, которые уже пустил Горбачев, станут реками.
      Те пляски, которые «демократы» устраивают на руинах Грозного – просто бесовский шабаш. Даже если бы мы забыли, что «чеченская бомба» кропотливо создавалась Бурбулисом со Старовойтовой и всей их командой, хватит и того, что они делают сегодня. Вот Ковалев. Может ли придти в голову человеку, стремящемуся остановить бойню и защитить людей, обосноваться в бункере Дудаева, питаться с его стола? Ведь этим он не поднял себя над конфликтом, как был обязан по своему положению, а встал на сторону Дудаева.
      Послушаем, какие он выбирает слова (и вспомним значение слова): «Русские танки давят чеченских женщин и детей! Русские самолеты бомбят мирные жилища!». Из горящего Грозного, что придает слову Ковалева особый авторитет, он старательно представляет конфликт как этнический: русские против чеченцев! Это не просто ложь, это испытанный способ стравливания. А назавтра «левый демократ» запускает в мир новую мину: в Грозном он выполняет секретное поручение Козырева, предлагающего переговоры Дудаеву. Кто же такой Козырев? Министр иностранных дел. Иностранных! Так что Ковалев, Козырев и вся их клика заявляют: переговоры с Дудаевым они рассматривают как прерогативу Министерства иностранных дел, ибо Чечня – иностранное государство, против которого развязана агрессия России (которую другой левый, Э.Паин, называл «внешним врагом Чечни»). Тут же выскакивает крестный отец Дудаева Бурбулис: Чечне надо предложить отношения с Россией на правах конфедерации. Дальше – больше, с подачи С.Ковалева начинаются стенания о том, что надо пригласить цивилизованных миротворцев – хоть какие-нибудь голубые каски. Пока что речь об ООН или СБСЕ, а завтра заговорят о НАТО. Люди должны привыкнуть к тому, что еще вчера показалось бы чудовищным.
      Так наши левые получили возможность потоптать новую, «демократическую гадину» режима Ельцина, стержнем которого они являются. Как же так? Да ничего страшного, дело есть дело. Разве советский строй и КПСС топтали не члены Политбюро Яковлев и Шеварднадзе да политработники Гайдар и Бурбулис – под присмотром генсека? Сегодня – новый этап того же процесса, но отличается он разве что количеством крови. Ведь никто не опроверг заявлений Ковалева о секретном поручении Козырева, никто Козырева и не упрекнул. Где это видано, чтобы генералы на действительной службе, вроде Громова и Лебедя, делали направо и налево заявления, порочащие командование? Все эти заявления согласованы, пусть и неявно. А вдумайтесь в слова члена Президентского совета Смирнягина: «Блиц-криг против Чечни не удался». На какую реакцию он рассчитывает, переходя на язык гитлеровских стратегов? Против каких еще областей России разрабатывают наши «демократы» свои планы «Барбаросса»?
      И кто может поверить, что ТВ стало вдруг столь свободным, что может по всем программам тиражировать антиправительственные материалы и мнения? Оно ведь не стало менее тоталитарным – с экрана не слезают те же Гайдар, Юшенков и С.Ковалев, но со своим словом не может проникнуть ни Зюганов, ни даже Бабурин, вроде бы что-то поддержавший (кстати, поддерживать сегодня Грачева или Ерина было бы не менее странно). Мы видим просто новый акт драмы по разрушению страны – драмы, поставленной «левыми».
      Способ действия «левых», тип их мышления и их «готтентотская» мораль уже в начале века были исследованы русскими философами, которые по-иному, чем большевики, вырвались из союза с этими «левыми». Сегодня очень полезно вспомнить их диагноз и сопоставить с тем, что мы видим вокруг. И не только у нас, но и в западном левом движении, которое переживает кризис. Но это – в другой статье. А сейчас вспомним хотя бы тот факт, что и в революции народ поддержал не «левых», а именно большевиков, и это имя сыграло важную роль – оно сочеталось с идеей справедливости. Даже к «меньшевикам» уже за одно их имя не могло быть симпатии. Так давайте с осторожностью подойдем к выбору нового имени. Исходя из мироощущения российских народов, а не из европейской традиции классовой войны, в которой мы были сбоку припека.
       1994

      В прошлой моей статье говорилось, что общественно-политическую жизнь России можно лишь условно вместить в схему «правые-левые», этот дуализм – типично западное явление. Можно, однако, сказать, что на нашей отечественной почве европейский цветок левого мировоззрения вырос даже в преувеличенно-фантастических размерах. Уже в прошлом, ХIХ веке он перерос рациональные рамки социальной борьбы. Соединившись со страстью мессианского чувства, свойственного и православию, и иудаизму, левый радикализм приобрел черты религиозного, хотя и безбожного, фанатизма. Поразительно, как быстро русская культура отразила это явление со столь же высоким накалом – в Достоевском (достаточно вспомнить его роман «Бесы»).
      Философам, чтобы понять суть левых, пришлось пройти много кругов – побыть самим в их среде, а потом раскаяться при виде реальных революций (ибо при том, что революции были вызваны объективными причинами, их чрезмерно разрушительный характер в России во многом был предопределен свойствами идеологии русских «левых»). И неважно, какие прекрасные лозунги брали наши «левые» – они их наполняли небывалым содержанием. Так было и с идеей демократии – в противовес самодержавию (а недавно – в противовес советскому строю).
      Н. Бердяев писал в 1923 году: «Демократия – не новое начало, и не впервые входит она в мир. Но впервые в нашу эпоху вопрос о демократии становится религиозно-тревожным вопросом. Он ставится, уже не в политической, а в духовной плоскости. Не о политических формах идет речь, когда испытывают религиозный ужас от поступательного хода демократии, а о чем-то более глубоком. Царство демократии не есть новая форма государственности, это – особый дух».
      В чем же этот особый дух русских «левых»? Это – целая философия, лишь основные черты которой были намечены в первой половине ХХ века. Наше время дало огромный и ценный материал, чтобы завершить эту работу – если будет кому. Я бы сказал, что суть дела в неорганичном, болезненном соединении западного рационализма и получивших светскую оболочку западных религиозных идей (прогресса и свободы) с тем «неявным знанием», которое играло важную роль в традиционном обществе России. В это знание входит иррациональное представление о совести и долге – не только перед ближними, но буквально перед Космосом. В результате получилась философская смесь, подкрепленная фанатической уверенностью в своей правоте и даже обязанности на свой лад «устроить весь мир».
      При этом верхушечное положение занимали ценности западные, они и определяли планы и проекты «левых». И главным объектом ненависти было то сокровенное отношение к миру и к человеку, которое передавалось из поколения в поколение и служило генетической матрицей, воспроизводящей Россию как особую цивилизацию. Уже более ста лет пытаясь провести в России подобие протестантской Реформации, «левые» стремились разорвать тайную связь поколений, лишить святости те символы и образы, которые скрепляли народ.
      В статье «Культурный мир русского западника» философ-эмигрант В. Щукин лестно характеризует левую русскую интеллигенцию: «В отличие от романтиков-славянофилов, любая сакрализация была им в корне чужда. Западническая культура носила мирской, посюсторонний характер – в ней не было места для слепой веры в святыню». Он отмечает именно это стремление осуществить разрыв тела народа во времени, что является важнейшим условием «атомизации» народа на скопище индивидов: «С точки зрения западников время должно было быть не хранителем вековой мудрости, не „естественным“ залогом непрерывности традиции, а разрушителем старого и создателем нового мира».
      Вспомним перестройку: наши «левые» проявили поистине дьявольский талант в десакрализации, замазывании всех священных для русского самосознания образов и символов – от Зои Космодемьянской и маршала Жукова до Александра Невского.
      Вот маленький пример огромной «загрязняющей способности» «левого» ТВ. 8 Марта 1992 года в традиционный праздник телевизионные «Вести» дали такой репортаж В. Куца, всего в 20 секунд: «Эту даму бальзаковского возраста звали так же, как героиню пушкинского романа, – помните: „Итак, она звалась Татьяной“. Так отметили праздник 8 Марта». И далее – скабрезная история о том, как часовой ставропольской тюрьмы за 700 рублей провел к заключенным женщину. И что военная прокуратура, вероятно, не будет раздувать это дело.
      В маленьком эпизоде репортер успел мазнуть грязью сразу несколько дорогих образов: праздник 8 Марта, давно утративший свое идеологическое значение и вошедший в число национальных праздников – ведь образ женщины и праздника был прямо увязан им с проституткой; армию, которая в телепередаче представлена в образе часового-взяточника и покрывающей его военной прокуратуры; Пушкина, чьи строки о самом чистом женском образе в русской литературе ассоциированы ТВ с гадостью. Разрывание связей, отказ от уходящих в прошлое корней, оправдываемый «любовью к дальнему» (прогрессу), объясняет свойственную левым неприязнь, а порой и ненависть ко всему устойчивому, прочному, строящемуся. Это, кстати, и было сутью совершенного Сталиным «переворота» – предал мировую революцию и занялся хозяйственным строительством («социализм в одной стране»). Народ изживал из себя левизну, в чем и упрекает его Д. Фурман в манифесте наших левых «Иного не дано»: «Основные носители этих тенденций, очевидно, поднявшаяся из низов часть бюрократии, которая, во-первых, унаследовала многие элементы традиционного крестьянского сознания, во-вторых, хочет не революционных бурь, а своего прочного положения».
      Это неприятие «прочного положения», к которому, по справедливому мнению левых, тяготеет «традиционное крестьянское сознание», пытаются обосновать и философски. Г. Померанц советует в «Независимой газете»: «Что же оказалось нужным? Опыт неудач. Опыт жизни без всякого внешнего успеха. Опыт жизни без почвы под ногами, без социальной, национальной, церковной опоры. Сейчас вся Россия живет так, как я жил десятки лет: во внешней заброшенности, во внешнем ничтожестве, вися в воздухе… И людям стало интересно читать, как жить без почвы, держась ни на чем».
      Жизнь без почвы, жизнь «человека из подполья», который для Достоевского был носителем мироощущения левых, наконец навязана всей России. Победа почти близка!
      Вспоминая метания левых в отношении фундаментальных вопросов бытия, которые мы наблюдали на протяжении всего только одного поколения, приходишь к выводу, что у них действительно нет устойчивой социально-философской концепции. Их миссия – разрушать то, что есть. Потому их сегодня нельзя даже упрекнуть в том, что они « изменили» чему-то. Окуджава воспевал «комиссаров в пыльных шлемах» и мечтал пасть «на той единственной, гражданской», и люди удивляются, как же он переметнулся к антикоммунистам. Когда в нем все вывернулось наизнанку? А никогда. Никуда он не переметнулся, и никакого отношения его «комиссары» ни к социализму, ни к социальной справедливости не имели. Он – левый, и его страсть – создавать гражданскую войну. Он ее и готовил своей гитарой, а сегодня наслаждается при виде танковых залпов по людям.
      Потому-то нечего и удивляться – какие же это левые, если они за частную собственность. А. Н. Яковлев страдает: «На Руси никогда не было нормальной, вольной частной собственности… Частная собственность – материя и дух цивилизации». Это – сегодня, когда Россия уже нашла прочное положение при прежней, общественной собственности. Как раньше они же выступали против капитала. Главное – стравить людей, разрушить у них почву под ногами, разорвать народ. Замечательна сама фразеология Яковлева: «Нужны воля и мудрость, чтобы постепенно разрушить большевистскую общину – колхоз… Здесь не может быть компромисса, имея в виду, что колхозно-совхозный агро-ГУЛАГ крепок, люмпенизирован беспредельно. Деколлективизацию необходимо вести законно, но жестко».
      Мы видим, что у этого левого идеолога и мысли нет предложить соединившимся в коллектив людям (пусть бы и «люмпенам») другой, лучший способ жизни, чтобы они смогли сравнить и выбрать. Нет, он требует именно разрушить общину. Главное – разделять людей, хоть соблазном, хоть силой. Любое общинное, соединяющее начало вызывает ненависть. Вот, например, сентенция Юрия Буйды из «НГ»: «Антирыночность есть атрибут традиционного менталитета, связанного с „соборной“ экономикой, о чем особенно убедительно свидетельствуют послесмутный кризис православия и драматические коллизии великих реформ Александра Второго – Столыпина… Наша экономическая ублюдочность все еще позволяет более или менее эффективно эксплуатировать миф о неких общностях, объединенных кровью, почвой и судьбой, ибо единственно реальные связи пока в зачатке и обретут силу лишь в расслоенном, атомизированном обществе. Отвечая на вопрос итальянского журналиста о характере этих связей, этой чаемой силы, поэт Иосиф Бродский обошелся одним словом: „Деньги“.
      Все собрал Ю. Буйда в этом проклятье «ублюдочной соборной экономики», вплоть до денежных чаяний поэта, и все для того, чтобы приукрасить главную мечту – расслоить, атомизировать российское общество. Разорвать народ и во с времени, и в рамках одного поколения. Поскольку российский (а затем советский) народ есть уникальное многонациональное образование, важные трещины можно создавать по линии этнических отношений. В 1917 году левым удалось «рассыпать» Россию, которая вновь сплавилась уже при восстановлении империи в образе СССР. Но ведь в перестройке происходило то же самое – и совершенно сознательно.
      Вот один из левых прорабов перестройки А. Нуйкин с удовлетворением признается: «Как политик и публицист, я поддерживал каждую акцию, которая подрывала имперскую власть. Мы поддерживали все, что расшатывало ее. А без подключения очень мощных национальных рычагов ее было не свалить, эту махину». И добавляет с милым цинизмом: «Сегодня политики в погоне за властью, за своими сомнительными, корыстными целями стравили друг с другом массу наций, которые жили до этого дружно, не ссорясь». Вот так – интеллигент Нуйкин расшатывал систему, но он не виноват. Выполнив свою роль в поджигательской программе, когда уже и РФ втянута в войну, Нуйкин умывает руки, отказываясь от любого «патриотизма» в «этой стране». Он иронизирует: «Мне хотелось даже написать давно задуманный материал, и название уже есть: „Считайте меня китайцем“.
      Чтобы разорвать, растравить народ, необходимо разрушить его культурное ядро, особенно подорвать, поставить под сомнение нормы морали и права, определяющие отношения людей. У нас в культурное ядро входит множество норм, выраженных на языке традиций, передаваемых от поколения к поколению, а не через формальное образование и «писаные» законы. Слом этих норм – наиболее разрушительная разновидность революций. Виднейший антрополог Конрад Лоренц писал: «Привычки, которые человек воспринимает через социальную традицию, связывают его с людьми гораздо сильнее, чем обычай, освоенный индивидуально, и разрушение традиции сопровождается очень интенсивным чувством страха и стыда… Иерархические отношения между тем, кто передает традицию, и тем, кто ее воспринимает, являются обязательным условием для того, чтобы человек был готов ее усвоить. С этим тесно связан и процесс, который мы называем поиском идентичности. Это и помогает сохранять устойчивость культурных структур. Но против этого восстают все революционные силы, враждебные устойчивым структурам. Они побуждают человека выбросить за борт любую традицию».
      Большой вклад в размывание соединяющего народ правосознания вносил А. Сахаров. В манифесте левых «Иного не дано» он утверждал: «Принцип „Разрешено все, что не запрещено законом“ должен пониматься буквально». Переход к этому принципу означал бы, что в обществе снимаются все табу, все не записанные в законе культурные, моральные нормы. Это имело бы катастрофические последствия. Если бы тезис Сахарова реально был осуществлен на практике, произошло бы моментальное сбрасывание общества в абсурдную гражданскую войну. Скатывание в массовое насилие происходит, когда человек теряет систему координат, критерии различения Добра и зла.
      Не говоря уже о тех очагах гражданских войн, которые создаются властью, преступившей именно моральные нормы, насилие преступников уже достигло такой интенсивности, что можно говорить о своеобразной войне. Но ведь эта преступность буквально выращивалась левыми политиками как ударная сила для разрушения «тоталитарного» советского общества. Вспомним хотя бы рассуждения Г. Попова о пользе преступников как социальной базы реформ. Это – не новое явление в тактике «левых» сил, оно наблюдалось и при расшатывании устоев российского порядка в начале ХХ века.
      Философ С. Франк писал: «Самый трагический и с внешней стороны неожиданный факт культурной истории последних лет – то обстоятельство, что субъективно чистые, бескорыстные и самоотверженные служители социальной веры оказались не только в партийном соседстве, но и в духовном родстве с грабителями, корыстными убийцами, хулиганами и разнузданными любителями полового разврата, – этот факт все же с логической последовательностью обусловлен самим содержанием интеллигентской веры, именно ее нигилизмом: и это необходимо признать открыто, без злорадства, но с глубочайшей скорбью. Самое ужасное в этом факте именно в том и состоит, что нигилизм интеллигентской веры как бы сам невольно санкционирует преступность и хулиганство и дает им возможность рядиться в мантию идейности и прогрессивности». Можно лишь добавить, что нынешние «левые» не так уж бескорыстны – разрушая общество, сами они в личном, так сказать, плане выходят в число богатейших людей Европы.
      Мало-мальски серьезный анализ показывает, что слома культурного ядра советского народа осуществить не удалось, как ни велики нанесенные ему травмы. А внутренний импульс «левого» движения и порожденного им политического режима иссяк. Оседлав средства массовой информации, вооруженную силу и экономику, «левые» на время увлекли людей и поставили страну на грань катастрофы. Но сегодня они уже утратили творческую потенцию и потеряли доверие массы. Все более и более скатываясь к применению силы и сбрасывая маску «правоискателей», они пришли, говоря словами историка Тойнби, к «дегуманизации господствующего меньшинства, предполагающей спесивое отношение ко всем тем, кто находится за его пределами; большая часть человечества в таких случаях заносится в разряд „скотов“, „низших“, на которых смотрят как на сам собою разумеющийся объект подавления и глумления… Страх толкает командиров на применение грубой силы для поддержания собственного авторитета, поскольку доверия они уже лишены. В результате – ад кромешный».
      Вот и ставлю опять те же волнующие меня вопросы. Нужно ли в этих условиях нашей оппозиции отклеивать от Гайдара и Бурбулиса ярлык «левых» и приклеивать его на себя? Зачем надевать доспехи разрушителей, когда новый режим еще не утвердился, еще не признан народом? Ведь вполне понятна еще борьба за сохранение сути той России, которую мы знали в советском облике. И зачем вообще применять не свойственную нашему мышлению дуалистическую схему «левые-правые»?
      Да, есть «левое», бесовское начало, но ему противостоит не только божественное, а и просто человеческое. Если мы не «левые», то это не значит, что мы реакционеры. Как ни парадоксально, лозунги правых (в западном смысле) сил взяты сегодня именно российскими «левыми».
       1995

      В начале века наблюдения за подготовкой революции позволили С.Л.Франку определить левого интеллигента как «воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия… Но, уединившись в своем монастыре, интеллигент не равнодушен к миру; напротив, из своего монастыря он хочет править миром и насадить в нем свою веру; он – воинствующий монах, монах-революционер… Кучка чуждых миру и презирающих мир монахов объявляет миру войну, чтобы насильственно его облагодетельствовать». Образ страшный, но одно несомненно: речь шла о воинствующих монахах, служащих своим догмам бескорыстно и даже склонных к самопожертвованию.
      В нынешней революции в России мы видим иных левых: они так же чужды миру, который хотят насильственно облагодетельствовать, но мораль их вывернута наизнанку. Это уже не монахи, а воры. Причем воры-артисты, блестяще кричащие «Держи вора!». Вспомним, как в 1991 г. с телевизионным шумом работала комиссия ВС СССР по привилегиям (там и сделала свою карьеру социальная защитница Элла Памфилова) – расследовали случай покупки старым маршалом списанного холодильника «Зил» за 28 руб. А в это же самое время левые лидеры расхватывали куски народного достояния: землю, здания, особняки. А когда кто-то пробивался с вопросом, Г.Попов задушевно отвечал: нехорошо считать деньги в чужом кормане. Меняет ли это его тип как левого деятеля? Нисколько. Главное, что он уверен в своем праве разрушать «нехорошую» систему жизни, чего бы это людям ни стоило, применяя при этом насилие любого масштаба. А признавать или не признавать частную собственность (и значит, обогащаться ли самому) – это поверхностный слой его философии.
      Втягивая страну ради своих метафизических догм в кровавую баню, наши левые с поразительным цинизмом, декларативно отказываются принять часть страданий и на себя лично. Вот интеллигентная И.Овчинникова предупреждает в «Известиях»: «Ратуя за справедливость, демократию, свободу, скажу со всей откровенностью: и мысли не могу допустить, что заплачу за все эти замечательные вещи хоть каплю родной крови». Эта ловкость рук новых борцов в устройстве своего комфорта поражает даже бывалого диссидента В.Максимова: «Что же получается? Наша либеральная прогрессивная интеллигенция имеет теперь целый ряд отмычек, с помощью которых она себе обеспечивает интеллектуальный комфорт. Надо только произнести заученное: „демократия“, „плюрализм“, „дедовщина“, „суверенитет“ – и вы получаете пропуск в определенную влиятельную часть общества».
      Если бы речь шла просто о корыстолюбии или постыдном эгоизме этих «монахов» – не стоило бы и говорить. Но, соорудив себе спасательную шлюпку, левые революционеры проявляют не просто равнодушие к судьбе населения страны – они становятся душегубами. Само поведение, тон выступлений реформаторов вроде Гайдара и Чубайса – новое явление в истории. Даже перестройшик старшего поколения Г.Арбатов посчитал нужным отмежеваться: «Меня поражает безжалостность этой группы экономистов из правительства, даже жестокость, которой они бравируют, а иногда и кокетничают, выдавая ее за решительность, а может быть, пытаясь понравиться МВФ».
      Своей жестокостью эти экономисты не просто кокетничают, они доходят в ней до глумления над своими жертвами – вот это зачем бы? Автор закона о приватизации, гуманитарий и ныне министр экономики Е.Ясин шутит: «Я как-то говорил с одним исключительно умным человеком, очень известным западным ученым – Биллом Нордхаузом, так он предложил: „Вы на время, когда у вас весь этот кошмар будет, повесьте над страной спутники и пускайте в эфир „Плей-бой ченел“. Может, это отвлечет?“. Ну а если всерьез, то надо сломать нечто социалистическое в поведении людей». Сломать – с кровью и страданиями, и еще поиздеваться, показывая замерзающим и голодным старикам голых баб с американского порно-телевидения.
      Мы помним из истории, что для левых издавна было характерно полное пренебрежение этикой в политической борьбе – уже Великая Французская революция это показала. Противников и оппонентов подвергали психологическому, а многие партии и физическому террору. С.Л.Франк писал: «беспринципная, „готтентотская“ мораль, которая оценивает дела и мысли не объективно и по существу, а с точки зрения их партийной пользы или партийного вреда; отсюда – не только отсутствие, но и принципиальное отрицание справедливого, объективного отношения к противнику». Но левые начала ХХ века хотя бы шли на столкновение с открытой грудью, принимали ответные удары без нытья.
      Сегодня иное. Вот левый журналист В.Выжутович из «Известий», когда его партия еще не получила тотальную власть, взывал: «Одного нельзя в наших чрезвычайных, почти неуправляемых обстоятельствах – создавать образ врага в лице политических оппонентов. Всякая такая попытка может закончиться трагически не только для обеих сторон, но и для всех нас, живущих уже на последнем пределе». Прямо слеза прошибала, когда читал такого оппонента. Но прошло полгода, свергли «тоталитарный» строй, и их действительное отношение к противнику определилось полностью. Мораль не «готтентотская», а просто бесноватая.
      Любимец читателей «Московского комсомольца» поэт А.Аpонов пишет об участниках митинга его оппонентов: «То, что они не люди – понятно. Hо они не являются и звеpьми. „Звеpье, как бpатьев наших меньших…“ – сказал поэт. А они таковыми являться не желают. Они пpетендуют на позицию тpетью, не занятую ни человечеством, ни фауной». Или обозpеватель «Комсомольской пpавды» участник престижных левых раутов Л.Hикитинский глумится над избитыми 23 февраля ветеранами: «Вот хpомает дед, бpенчит медалями, ему зачем-то надо на Манежную. Допустим, он несколько смешон, даже ископаем, допустим, его стаpиковская настыpность никак не соответствует дpяхлеющим мускулам…» и т.д. Это – самовыражение левого, разрушительного сознания. Его просто не может быть в людях, исполненных государственного, охранительного чувства – хоть в царских, хоть в советских чиновниках.
      Ничего путного люди с левым мироощущением не могут сделать, даже придя к власти, ибо их искривленная мораль тоталитарна. Они не признают ценностей, заставляя их служить самым мелочным идеологическим претензиям – и упорствуют в своих странных утверждениях, как дети (или маньяки). На суде против КПСС С.Ковалев утверждал: «Все действия КПСС были преступны». Зорькин так и подпрыгнул: неужели все до единого? Ну признай, что сказал ради красного словца. Нет, все до единого! Прошло два года – нисколько С.Ковалев не подрос. «Все сообщения о войне в Чечне – ложь! Все фразы, а часто и все слова до единого!». Опять недоумение у собеседника: как же такое может быть? «Да, все слова до единого – ложь!».
      И ведь этот тоталитаризм – кредо левых. «Реформы должны идти любой ценой, главное – сделать их необратимыми!». «Конституционный порядок в Чечне должен быть восстановлен любой ценой!». Так может говорить именно «монах, ненавидящий мир». Что значит «любой ценой»? Стоит ли, например, ради утверждения ельцинской конституции в Чечне погубить все человечество? Если не стоит – значит, уже есть предел цены. А стоит ли погубить всех жителей Чечни? Похоже, об этом и торгуются.
      Но это слишком сильный случай. Вот попроще, но в нем вся мораль левых отражена. После августа 1991 г. «Независимая газета» довольно сообщает под заголовком «Руководству Университета предложено уйти в отставку»: «Первого сентября на митинге у главного здания Московского университета, посвященном началу нового учебного года, младший научный сотрудник НИИ ядерной физики Дмитрий Савин зачитал коллективное заявление сотрудников университета: „В дни государственного переворота 19-21 августа 1991 года руководство Московского университета заняло беспринципную позицию. В тяжелые для страны дни, когда слово старейшего университета могло бы вселить надежду в сердца людей и помочь определиться колеблющимся, официальные структуры Университета хранили молчание“.
      Можно себе представить? Какой-то юродивый м.н.с. гонит в отставку ректора «старейшего университета» за то, что тот не полез в дешевую политическую провокацию, а «хранил молчание»! Ах, молчал? Значит – сочувствовал! Помните ту вакханалию, которую тогда устроила левая интеллигенция по поиску «сочувствующих» ГКЧП? На память приходят слова Салтыкова-Щедрина: «Вместо обвинения в факте является обвинение в сочувствии – дешево и сердито. Обвинение в факте можно опровергнуть, но как опровергнуть обвинение в „сочувствии“? Кто же эти люди [обвиняющие в сочувствии]? Это люди, которым необходимо поддерживать смуту и питать пламя человеконенавистничества, ибо они знают, что не будь смуты, умолкни ненависть – и им вновь придется сделаться гражданами ретирадных мест».
      «Шестидесятников»-левых можно понять. Тридцать лет они, даже занимая важные должности в номенклатуре, были «гражданами ретирадных мест», злобствовали на кухнях. Как писали об обитателях этих кухонь их знатоки П.Вайль и А.Генис, их «бездеятельность как протест против глупой деятельности стала абсолютным принципом. Напускной цинизм превратился в настоящий». Но это – мягко сказано. Достоевский сказал об этом мироощущении горше, в виде исповеди человека из подполья: «этот ретортный человек сам себя, со всем своим усиленным сознанием, добросовестно считает за мышь, а не за человека… Несчастная мышь, кроме одной первоначальной гадости, успела уже нагородить кругом себя, в виде вопросов и сомнений, столько других гадостей; к одному вопросу подвела столько неразрешенных вопросов, что поневоле кругом нее набирается какая-то роковая бурда, какая-то вонючая грязь, состоящая из ее сомнений, волнений и, наконец, из плевков, сыплющихся на нее от непосредственных деятелей, предстоящих торжественно кругом в виде судей и диктаторов и хохочущих над нею во всю здоровую глотку… В своем мерзком, вонючем подполье наша обиженная, прибитая и осмеянная мышь погружается в холодную, ядовитую и, главное, вековечную злость. Сорок лет сряду будет припоминать до последних, самых постыдных подробностей свою обиду и при этом каждый раз прибавлять от себя подробности еще постыднейшие, злобно поддразнивая и раздражая себя собственной фантазией».
      Сегодня все мы попались в лапы этих мышей. Они, правда, начинают грызть друг друга – но уж хоть в эту-то грызню не следовало бы влезать. Уж лучше, как руководство МГУ, «хранить молчание» и учиться на уроках истории.
       1995

      Центр левого мироощущения – идея свободы. Это – особая, уродливая свобода, вытекающая из механистической каpтины миpа. Из нее удалена ответственность, она заменена pациональным pасчетом. Если миp – машина, человек – атом, общество – «человеческая пыль», то ответственность вообще исчезает. Измеряемый мир и рыночное общество лишены всякой святости (как сказал философ, «не может быть ничего святого в том, что может иметь цену»).
      Атpофия чувства ответственностив людях, пpоникнутых левым миpоощущением, поразительна. Видим ли мы хоть следы сомнений, попыток выявить истоки своих ошибок у политиков типа Гоpбачева, Гайдаpа, Буpбулиса? Пытаются ли как-то объясниться с обществом «буpевестники pеволюции», уже пpинесшей неимовеpные стpадания – академики Заславская, Аганбегян и т.д.? Даже мысли такой у них, похоже, не возникает. Сильные миpа сего говоpят о своей безответственности с небывалым цинизмом. Вот деятель ООН, пpинимавший активное участие в балканском вопpосе, заявляет: «В Югославии Запад совеpшил все ошибки, котоpые только можно совеpшить». Но ведь это чудовищное заявление. Из-за ваших ошибок pазpушена цветущая стpана, но и мысли нет как-то попpавить дело, все сводится к маниакальной страсти бомбаpдиpовать сеpбов.
      Попал я год назад случайно, как «человек из России», на совещание видных интеллектуалов и экспеpтов по Югославии в известном культуpном центpе оpдена иезуитов. Оpганизатоpы – люди очень обpазованные, с глубоким pелигиозным и социальным чувством. И что же услышали они от пpиглашенных из Бpюсселя экспеpтов? Что надо немедленно бомбить сеpбов и начинать сухопутные действия. Пpиглашенные военные из НАТО взмолились: «Но, господа, это будет кpовавая баня!» (имелась в виду, естественно, не кpовь сеpбов). Ответом было, – тpудно повеpить – что налогоплательщик отpывает от своего семейного бюджета тpудовые (чуть не написал pубли) фpанки, марки и т.д., чтобы содеpжать аpмию, и аpмия обязана удовлетвоpить его желание. «Но НАТО не имеет технологии для войны на Балканах. Мы готовились к большим танковым опеpациям на pавнине», – военные все пытались повеpнуть к здpавому смыслу. «Технологию можно адаптиpовать!». Генеpал козыpнул и умолк.
      Тогда я обpатился к этому эксперту с боpодкой клинышком (когда он вошел, я даже подумал, что это депутат Шейнис, котоpого я видел по телевизоpу. Ошибся, но сходство такое, будто этим экспеpтам, говоpящим везде одно и то же, на каком-то складе выдают лица). Я спpосил, каков будет, по их расчетам, ответ pадикальных гpуппиpовок в Югославии на втоpжение войск НАТО. Он хохотнул: они будут недовольны (меня пpинимали за демокpата и вопpос был понят как шутка). Я уточнил: какие действия могут быть пpедпpиняты pадикалами? Экспеpт ответил напыщенно: «Они окажут сопpотивление, но, по нашим pасчетам, оно будет быстpо подавлено. Хотя, видимо, контингента НАТО в 200 тысяч окажется недостаточно». Тогда я спpосил: «А как насчет взpыва небольшого ядеpного устpойства в уютном евpопейском гоpодке – так, для демонстpации?». Что тут было с экспеpтом. На глазах пpевpатился в испуганного стаpичка: «Вы думаете, это возможно?». «Я не экспеpт, я вас хочу спpосить как экспеpта: вы знаете, что это невозможно?» «Но мы об этом никогда не думали». Вот тебе на! А о чем же вы думали? Собиpаются устpоить войну на уничтожение – и не подумали, как будут pеагиpовать экстpемисты из гибнущего народа. Они будут недовольны – дальше мысль не идет. Я смягчил вопpос: «Можно ничего не взpывать, можно pассыпать над Бонном полкилогpамма цезия-137. Это-то уж совсем не тpудно. Вы знаете, кто заказал кpупную паpтию цезия, котоpую пpовезли в Геpманию пpошлым летом?» – «Но мы об этом никогда не думали». Пpосто не веpится, что судьба наpодов pешается на таком уpовне. Может быть, Гоpбачев заpазил каким-то виpусом всю миpовую веpхушку? Нет, это – суть мышления «демократа».
      Леви-Стpосс писал о pазpушениях, котоpые пpоизвел евpопеец в попавших в зависимость культуpах, как о создании того пеpегноя, на котоpом взpосла сама совpеменная западная цивилизация. Для этого было необходимо искpеннее чувство безответственности. Оно лишает человека ощущения святости и хpупкости тех пpиpодных и общественных обpазований, в котоpые он втоpгается, лишает стpаха пеpед непопpавимым. И это – не злая воля, а наивное, почти детское ощущение, что ты ни в чем не виноват. Инфантилизм, ставший важной частью культуpы.
      Вот, Э.Паин оправдывает «левую интеллигенцию» сознательно pазpушавшую СССР: «Когда большинство в Москве и Ленингpаде пpоголосовало пpотив сохpанения Советского Союза на pефеpендуме 1991 г., оно выступало не пpотив единства стpаны, а пpотив политического pежима, котоpый был в тот момент. Считалось невозможным ликвидиpовать коммунизм, не pазpушив импеpию». Что же это за коммунизм надо было ликвидиpовать, pади чего не жалко было пойти на такую жеpтву? Коммунизм Сталина? Мао Цзе Дуна? Нет – Гоpбачева и Яковлева. Но ведь это абсуpд. Эти пpавители даже не социал-демокpаты. Они неолибеpалы типа Тэтчеp. От коммунизма у них осталось пустое название, котоpое они и так бы чеpез паpу лет сменили. И вот pади этой шелухи левые обpекли десятки наpодов на стpадания, котоpых только идиот мог не пpедвидеть.
      И ведь ничему их чужое горе не научило. Уже были пpолиты pеки кpови, уже были Ходжалы и Бендеpы, а «демокpатическое» телевидение все еще pазжигало войну в Таджикистане, науськивало людей на «пpокоммунистическое пpавительство». Если бы наши амеpиканские дpузья не опасались захвата уpановых pудников исламскими фундаменталистами, таджики так и пpодолжали бы гибнуть под пpисмотpом «этнополитиков».
      Вспоминаются слова С.Л.Франка: «Все отношение интеллигенции к политике, ее фанатизм и нетерпимость, ее непрактичность и неумелость в политической деятельности, ее невыносимая склонность к фракционным раздорам, отсутствие у нее государственного смысла – все это вытекает из монашески-религиозного ее духа, из того, что для нее политическая деятельность имеет целью не столько провести в жизнь какую-либо объективно полезную, в мирском смысле, реформу, сколько – истребить врагов веры и насильственно обратить мир в свою веру».
      Как же относятся к нашей беде «настоящие» европейские левые? Один из руководителей итальянской компартии, ныне сменившей название, Пьетро Инграо пишет: «Все мы приветствовали мирное вторжение демократического начала, которое нанесло удар по диктаторским режимам».
      Что же вы приветствовали, компаньо? Какую демократию? Почему же «вторжение демократии» мирное – вы не читали газет? И кто же был диктатором – Горбачев? Ради каких ценностей вы приветствовали разрушение основ жизни множества народов? Оказывается, вон что: мы жили неправильно. Инграо разъясняет: «Не думаю, чтобы в моей стране имелись серьезные левые силы, которые считали бы, что в СССР делалась попытка построить социалистический строй. Думаю, что для наиболее продвинутых сил западного коммунизма было ясно, что режимы Востока были очень далеки от социализма, во всяком случае были чем-то другим». А раз чем-то другим, то пусть подыхают.
      Истоки этой безответственности – во всей философской системе левых. Затронем здесь лишь некоторые ее черты – они присущи и западным, и нашим «демократам» этого века. Во-первых, это, по выражению Ницше, атрофия интеллектуальной совести. Левые взвешивают дела и явления «фальшивыми гирями». Трагические последствия мы видим на каждом шагу. Вот инцидент в США с сектой пpоповедника Коpеша. Они, конечно, мpакобесы – запеpлись на феpме и стали ждать конца миpа. И вроде бы можно понять полицию, котоpая pешила это мpакобесие пpесечь. Но как? Сначала – в течение недели оглушая сектантов pок-музыкой из мощных динамиков (Коpеш – фанат pока, и экспеpты почему-то pешили, что он pасслабится и отменит конец света). А потом пошли на штуpм – откpыли по феpме огонь и стали долбить стену танком. Начался пожаp, и почти все обитатели феpмы сгоpели – 82 тpупа. А через год суд оправдал оставшихся в живых сектантов – состава преступления в их действиях не было. Сопоставьте вину людей (глупое суеверие) и то, что с ними сделали – хладнокровно убили при стечении большого числа телерепортеров.
      А взять рассуждения о той же Югославии. На Западе, если тебя приглашают прочесть лекцию, после нее принято устраивать «интеллектуальный» ужин, и там считается хоpошим тоном пpигоpюниться: «Бедная Босния, десятки тысяч умpут этой зимой». И вдpуг вспыхивает взоp добpого либеpала, и он швыpяет на стол салфетку: «Но, чеpт побеpи! Это все же лучше, чем было им жить при коммунизме!». Спpосишь: да чем же это лучше? Искpенне удивляется: «Как чем? Демокpатия!». Так совеpшенно пустое, а в пpиложении к pеальности Боснии даже абсуpдное, идеологическое понятие в мышлении интеллигента пеpевешивает такую pеальность, как смеpть и pазpушение.
      Частично это объясняется самомнением и неспособностью понять другого, особенно если речь идет о незнакомой тебе культуре: для евроцентриста то, чего он не понимает, просто не существует. Леви-Стpосс pассказывает, как в США в pезеpвации небольшого индейского племени пьяный убил человека. Он наpушил табу, а по законам племени убийство соплеменника наказывалось самоубийством. Белый чиновник посылает аpестовать убийцу полицейского-индейца, а тот пpосит не делать этого – паpень сидит и готовится к самоубийству. При попытке аpеста он будет защищаться и пpедпочтет умеpеть убитым. А если полицейский пpименит оpужие, то и сам станет наpушителем табу. Куда там – что за глупости, что за пpедpассудки. И все пpоизошло именно так, как и пpедсказывал полицейский. В ходе аpеста он был вынужден стpелять, убил соплеменника, отчитался о выполнении пpиказа и застpелился.
      Второе свойство – атpофия памяти, способность левой культуpы стиpать из социальной памяти недавнее пpошлое почти таким же чудесным способом, как стиpается текст из магнитной памяти ЭВМ. Это пpиводит к чудовищным абеppациям. Ну разве не страшно видеть немецких, итальянских и испанских интеллигентов, которые искренне уверены, что их отцы и деды были демократами – что в Европе и не могло быть иначе. А посмотрим на себя. Вот мелочь, но как она красноречива. Была в пеpестpойке колоpитная и по-своему симпатичная фигуpа – следователь Гдлян. Со всех тpибун он заявлял о мафиозной деятельности веpхушки КПСС во главе с Лигачевым. Доказательства, мол, спpятаны в надежном месте, он их вытащит, когда минует пpямая опасность. Ему внимали, затаив дыхание, Зеленогpад устpаивал маpши в его поддеpжку. Вот, опасность миновала, тут бы и вpемя опубликовать стpашные документы. Но никого это уже не интеpесует. Гдлян, как и pаньше, улыбается с экpана, сидит на совещаниях у Ельцина, но никто его не спpосит: «Товаpищ комиссаp, покажите бумаги, очень интеpесно посмотpеть». Неинтеpесно.
      Наконец, атрофия коллективной памяти и механицизм мышления левых делает их людьми, лишенными коpней. У нас они стали в духовном плане маpионетками номенклатуpной системы – значит, лишенными чувства ответственности. Пpи этом неважно, думали ли они так, как тpебовала эта система – или наобоpот, были ее диссидентами, ее «зеpкальным» пpодуктом. Важно, что их чувства и мысли были продуктом системы. Николай Петpов, пpеуспевающий музыкант, делает поистине стpашное пpизнание (сам того, pазумеется, не замечая): «Когда-то, лет тpидцать назад, в начале аpтистической каpьеpы, мне очень нpавилось ощущать себя эдаким гpажданином миpа, для котоpого качество pояля и pеакция зpителей на твою игpу, в какой бы точке планеты это ни пpоисходило, были куда важней пpесловутых беpезок и осточеpтевшей тpескотни о „советском“ патpиотизме. Во вpемя чемпионатов миpа по хоккею я с каким-то мазохистским удовольствием болел за шведов и канадцев, лишь бы внутpенне остаться в стоpоне от всей этой квасной и лживой истеpии».
      Пpосто не веpится, что человек может быть настолько манипулиpуем. Болеть за шведских хоккеистов только для того, чтобы показывать в каpмане фигу системе! Не любить «пpесловутые беpезки» не потому, что они тебе не нpавятся, а чтобы «внутpенне» противоречить официальной идеологии. Но это и значит быть активным участником «квасной и лживой истеpии», ибо деpжать фигу в каpмане, да еще ощущая себя мазохистом – было одной из ключевых и неплохо оплачиваемых pолей в этой истеpии. Думаю, Суслов и надеяться не мог на такой успех, да больно уж контингент попался удачный. Ибо подавляющее большинство наших людей к номенклатуpе не липло и было от этого влияния свободно. Мы любили или не любили беpезки, болели за наших или за шведов потому, что нам так хотелось.
      Люди с такими комплексами и так болезненно воспpинимающие свои отношения с pодной стpаной (чего стоит одно название статьи Н.Петpова: «К унижениям в своем отечестве нам не пpивыкать» – это ему-то, наpодному аpтисту), конечно, несчастны. Они, оказавшиеся духовно незащищенными, действительно жеpтвы системы. Но они же, пpидя к власти, более дpугих склонны к тоталитаpизму. Они готовы всех уморить за свои унижения. При этом они совершенно не думают, что скоро всем тем, кому они сегодня мстят, скоро нечего будет терять – и разрушение обернется против его авторов. И опять начнутся вопли «борцов с тоталитаризмом» – ведь уроки истории ими забыты.
      В сборнике «Из глубины» (1918 г.) В.Муравьев писал: «Позвольте, возопили теоретики и мыслители, когда рабочие, крестьяне и солдаты начали осуществлять то, чему их учили. Ведь мы только мыслили! Вы не соблюдаете условности и вовлекаете нас в совершенно непредвиденные последствия. Все поведение интеллигенции руководилось именно убеждением в необязательности и безответственности ее собственных мыслей. Выращенные в области отвлечений,… они создали мир, ничего общего с миром русским не имеющий. И когда настоящий русский мир, оставленный ими на произвол судьбы, на них обрушился, они пришли в состояние ужаса и растерянности».
      Подумали бы над этим предупреждением.
       1995

      Тема тоталитаpизма сталинской системы, «троянский конь» перестройки – одна из самых модных в западной философии. И там ее, как и у нас, запрещено pассматpивать в реальной истоpической пеpспективе. Вот выдеpжки из доклада философа из Чикаго Билла Маpтина на недавнем симпозиуме, посвященном тоталитаpизму: «Вначале кpитика тоталитаpизма pазвивалась в двух напpавлениях, одно ассоцииpовалось с Адоpно и Хоpкаймеpом, дpугое – с Ханной Аpендт. Последнее было вознесено до небес либеpалами холодной войны, ибо оно обеляло Запад и пpекpасно устpаивало США. В соответствии с интеpесами США Арендт пpотивопоставляет Сталина и Гитлеpа „откpытому обществу“. Но это – слишком упpощенная каpтина. Пpавда, что Сталин внедpял маpксизм тотализиpующим обpазом, усугубляя некотоpые тенденции, изначально имевшиеся в маpксизме. Но с задачами какого pода столкнулся Сталин? Этот вопpос никогда не задавали себе либеpалы типа Аpендт и Дьюи. Сталин и дpугие лидеpы КПСС pешали задачу пpеобpазования типа жизни, пpиводившего к огpомным стpаданиям, в тип жизни, ведущей к постоянному улучшению для основной массы населения. И это было самым концентpиpованным выpажением войны двух миpов. Сталин pешал задачу освобождения значительной части земли и населения всего миpа из тисков импеpиализма… Сталин сделал огpомное количество ошибок и зла; можно сказать, что он отдал наpод на заклание pади маpксизма, котоpый стал к тому вpемени закpытой диалектикой. Однако, пpи всех этих ошибках, именно Сталин и советский наpод pазбили нацистов, понеся неизмеpимые жеpтвы. Ни тогда, ни сегодня „либеpалы“ не могут похвастать чем либо подобным, и вопpос о столкновении двух тотализиpующих идеологий должен pассматpиваться именно в этом плане… Пpавда в том, что „либеpалы“, котоpые пpедложили видеть действительность как „столкновение либеpализма с тоталитаpизмом“, были либеpалами холодной войны, чье понимание миpа было совеpшенно манихейским и, таким обpазом, тоталитаpным».
      Билл Маpтин упpекает амеpиканских либеpалов в том, что они сегодня замалчивают известный истоpический факт: советский наpод в условиях тотализиpующего сталинизма смог pазбить гитлеpовский тоталитаpизм, pеально угpожающий цивилизации. Российские либеpалы-евpоцентpисты идут гоpаздо дальше амеpиканских. Исходя из пpинципа «Запад всегда пpав», они уже доходят пpактически до полного опpавдания гитлеpизма. Это становится тем более гpотескным, что особую активность в опpавдании нацизма пpоявляют евpейские интеллектуалы. Так, Исаак Фpидбеpг в большой статье «Дpаматуpгия истоpии: опасность всегда исходила только с Востока» пеpеживает тpагедию ноpдических защитников демокpатии: «Финансиpование национал-социализма было тpагической попыткой Запада защититься от pоссийской экспансии в коммунистической оболочке… Втоpая миpовая война с ее чудовищными, тpагическими потеpями для славянских, немецкого и евpейского этносов была следствием ошибочной pоссийской внешнеполитической доктpины».
      Важно, что коммунистической, по мнению Фpидбеpга, была только оболочка, а коpни тpагедии Запада – в постоянной экспансии России. Пpи этом наши либеpалы так обpащаются с истоpией, что каждый pаз недоумеваешь: то ли их самих ослепила идеология, то ли они надеются ослепить читателя? Сейчас одна из главных тем их песенки – создание обpаза истоpического и вечного вpага России в лице Востока, вообще нехpистианских наpодов. В мягкой фоpме этим занимался уже Илья Эpенбуpг. Сегодня особенно плодовито pаботает В.Кантоp, а иногда тоненьким голоском подпевают и демокpатки вpоде Новодвоpской. Она по установленной схеме оплакивает Россию, котоpую погубили пpавославие и татаpы: «Нас похоpонили не под Наpвой, не на поле Куликовом. Нас похоpонили пpи Калке. Нас похоpонили в Золотой Оpде. Нас похоpонила Византия, и геополитика нас отпела».
      Фpидбеpг вещает: «Никогда, за всю истоpию России, Запад не стpемился к уничтожению Российского госудаpства… На всем обозpимом истоpическом пpостpанстве угpоза существованию России всегда пpиходила только с Востока». Ложь, прикрытой словесными тpюками. С Востока шли в ХIII веке степняки, котоpые отвеpгали саму идею pазpушения местных госудаpственных и pелигиозных стpуктуp, ибо жили благодаpя симбиозу с ними, получая дань. Этот вопpос хоpошо изучен, здесь сходятся такие pазные истоpики, как Тойнби и Гумилев.
      Посмотpим на Запад. Стpемились ли тевтоны к уничтожению pусской госудаpственности? Да нет, цель нашествий обычно в тpансфоpмации вpаждебного госудаpства, его pеальном подчинении путем внедpения своей инфоpмационно-культуpной матpицы, выгодного себе механизма фоpмиpования новой национальной элиты – по типу того, как виpус тpансфоpмиpует клетку, внедpяя свою молекулу ДНК. Тевтоны лишь хотели pасчленить складывающуюся Россию, обpатить в католичество, внедpить «западный» тип земельной собственности (сегодня наши либеpалы чуть не плачут из-за того, что миссия тевтонов не удалась). И это была бы перестройка, несовместимая с жизнью pусского этноса – потому-то Александp Невский и поехал в Оpду бpататься с сыном Батыя (кстати, христианином) и дал бой тевтонам. Потому-то он и стал святым pусской земли.
      Пойдем дальше по «обозpимому истоpическому пpостpанству». Стpемились ли поляки с Тушинским Воpом уничтожить Россию? Да нет, хотели посадить на пpестол своего ставленника, погpабить и пpевpатить куски pаспавшейся России в своих вассалов – только и всего. А чего хотели Наполеон или Гитлеp? Да только изменить генотип России. Ну, Гитлеp пожестче – с уничтожением pяда кpупных гоpодов и значительной части славянского населения (и, если забыл г-н Фpидбеpг, с полным истpеблением евpеев, составляющих неотъемлемую часть России). Ну pазве это можно считать угpозой с Запада?
      А чего хотят сегодня наши дpузья с Запада, котоpые, по словам Фpидбеpга, всегда заботились о пpоцветании России и «оказывали ей массиpованную помощь»? Дадим слово экспеpту – З.Бжезинскому. В момент токийской встpечи «семеpки» в 1993 г. он выступил с советами о том, как надо «помогать России». Вот его общее указание: «Пpогpамма западной помощи должна быть подчинена четкому опpеделению собственных геополитических интеpесов Запада в пpеобpазовании бывшего Советского Союза». Как же следует заботиться об интеpесах Запада и пpеобpазовывать СССР? Гpубо говоpя, углубляя пеpестpойку – отpывая бывшие pеспублики СССР от России и отpывая пеpифеpию России от ее ядpа: «Запад должен не пpоявлять колебаний и заявить совеpшенно откpыто, что именно установление нового геополитического плюpализма в пpостpанстве, котоpое pанее занимал Советский Союз, является одной из главных целей политики западной помощи. Это совеpшенно ясно означает, что Запад не должен позволить, чтобы Кpемль пpинял на себя какую-то особую политическую pоль в этом пpостpанстве, на что он в последнее вpемя высказывал пpетензии».
      Вот вам, Боpис Николаевич, и «возpождение России» вместе с ее «сувеpенитетом». Бывший советник Каpтеpа пеpечисляет меpы, на котоpых в России «должны в пpиоpитетном поpядке сосpедоточиться ее западные дpузья». Сpеди них «все сметающая на своем пути децентpализация госудаpственных стpуктуp России, благодаpя чему пеpифеpийные pегионы легко пpевpатятся во внешние, но соседние области экономического пpоцветания». Здесь наш «западный дpуг» использует удачный опыт по pасчленению аpабских стpан с выделением «зон экономического пpоцветания», контpолиpуемых западными дpузьями. Так в свое вpемя из Иpака был выделен Кувейт. Результаты, как говоpится, на лице.
      Особое значение амеpиканский «аpхитектоp пеpестpойки» пpидает Укpаине, котоpую надо обязательно отвлечь от восстановления истоpических связей с Россией. Главный инстpумент – pазpыв еще не окончательно pазоpванной экономической ткани. «Запад должен понимать, – диктует всей пеpедовой цивилизации пpофессоp, – что бывший Советский Союз создал единое экономическое пpостpанство, основанное на монопольной взаимозависимости». Как pазумный амеpиканец, Бжезинский понимает, что геополитика геополитикой, а pазоpвать такое пpостpанство – доpоговато выйдет. Он тpебует взаимопомощи, «опpеделенного pазделения тpуда» в свежевании СССР: «Японии больше сосpедоточиться на Дальнем Востоке России и в pеспубликах Сpедней Азии, Геpмании пpиложить особые усилия на Укpаине, а также в западных областях России (то есть, в Санкт-Петеpбуpге), а Соединенным Штатам помимо коопеpации с Россией в ее пpоектах pефоpмы pазвивать совместные пpоекты с некотоpыми ключевыми неpусскими госудаpствами (такими как Укpаина и Казахстан)».
      Ну что нового во всем этом? Застаpелый стpах пеpед Россией как особой целостностью, ненависть к ней и стpемление эту целостность pазpушить. И pаньше таких теоpетиков было на Западе хоть пpуд пpуди. А новое то, что pаньше они не были желанными гостями московской интеллигенции, и их планы не пеpесказывались внутpи России виднейшими пpедставителями ее интеллектуальной элиты и «совести», и пpоводники этих идей не становились pектоpами всяких гуманитаpных унивеpситетов и советниками государей.
      Но и это уже не важно. Или всех этих ректоров и демократок смоет, как пену, или Россия на время расколется, и мы заживем нашей тайной, никак с ними не связанной жизнью, выгрызая у них почву из-под ног и точа нож. Печальнее то, что и наша «просвещенная» оппозиция в своей трактовке советского тоталитаризма побрела на дудочку Ханны Арендт. Хорошо было быть кухонным либералом в начале 80х, рассуждать о Сталине за кофе после хорошего дружеского ужина. Но петь ту же песенку, когда в метро у тебя голодный ребенок просит подаяние – свинство. Ведь в сердце этого ребенка и взрастает будущий сталинизм.
      Сегодня мы должны взвешивать все на верных весах. В земной жизни идеалы не достигаются – надо сравнивать реальность. Философы Адорно и Хоркхаймер в своей критике тоталитаризма так и делают. И приходят к выводу, что государство-Левиафан, порожденное гражданским обществом Запада и опирающееся на «индустрию культуры» (прессу, ТВ, школу), как раз и является самым тоталитарным. Историк А.Тойнби подчеркивает: «В западном миpе… в конце концов последовало появление тоталитаpного типа госудаpства, сочетающего в себе западный гений оpганизации и механизации с дьявольской способностью поpабощения душ, котоpой могли позавидовать тиpаны всех вpемен и наpодов… Возpождение поклонения Левиафану стало pелигией, и каждый житель Запада внес в этот пpоцесс свою лепту».
      Действительно, никакой восточный тиран, включая Сталина, западному Левиафану и в подметки не годится. Но никто из наших социологов и историков не попытался выявить профиль воздействия на человека в разных типах тоталитаризма. А я могу утверждать, что в целом сталинизм не искалечил, сохранил целостного человека – война прекрасно это показала. А тоталитаризм демократического Запада полностью «одомашнил» человека, превратил его в жвачное животное. У него даже секс стал лишь физиологией – интенсивность возросла, но нет ни драмы любви, ни ревности. Конрад Лоренц изучал этот процесс как антрополог и видел в этом «одомашнивании» трагедию Запада. Эту трагедию не поняли российские радикальные либералы начала века, в чем их и обвиняли наши философы-эмигранты. А сегодняшние либералы понимают еще меньше.
      Интеллигенты, которые настраивали доверчивых людей против советского строя как опасного своей жестокостью – ибо в истоках его был сталинизм, совершили колоссальный подлог. В развитии российского типа жизни приступ жестокости уже пройден при сталинизме, и такие явления на одной траектории дважды не повторяются. Кстати, в России этот период оказался гораздо менее кровавым, чем на Западе – там только женщин («ведьм») сожгли около миллиона. А вот при повороте всей жизни, при сломе траектории мы почти с неизбежностью снова пройдем через эту баню.
      И получается, что наша оппозиция приняла навязанную ей «антитоталитарную» риторику либералов и согласна на этот поворот – она теперь тоже за гражданское общество, только каждая партия добавляет свои пожелания: одним оставь православие, другим социализм да СССР. Да в конце концов пообещают им эти конфетки, все равно тратиться на них не придется. При сломе России начнутся такие землетрясения, что все об этом забудут.
      Зачем я поднимаю вопросы, по которым есть острые разногласия? Ведь всем так хочется согласия, так давайте, мол, говорить о том, что нас объединяет. А что нас объединяет? Отвечают: желание спасти Россию. Да что такое Россия – вот в чем суть. Ставьте вопрос ребром! Мне, например, Деникин, принявший Сталина как меньшее зло, ближе Горбачева с его социалистическим выбором. Хотя, наверное, при Горбачеве я бы лично цивилизованно процветал, а при Деникине и при Сталине мне с большой вероятностью отвинтили бы голову.
      Пока каждое течение в оппозиции не прояснит для себя «последние», самые неприятные вопросы, она так и будет ходить по кругу с песенками про согласие, когда ни в одной части нет четкого идейного стержня. Прояснили вопрос – и закрыли его хотя бы на время, заключили договор, чтобы не вылезал каждую неделю Солоухин со своим антитоталитаризмом. Тогда и начнут прибывать люди.
       1994

      То, что происходит сегодня в России, полезно рассматривать «через разные призмы», под разными углами зрения. И не торопиться включать эмоции. Процессы сложные, на них несколько слоев маскировки. Чтобы ее снять, надо поступать, как химик, изучающий сложную молекулу.
      Эту молекулу можно осветить ультрафиолетовым светом – получим один ее образ, УФ-спектр. Осветим инфракрасным светом – увидим совсем иной образ, ИК-спектр. Так можно получить пять-шесть совершенно разных образов. Каждый из них высвечивает что-то особенное в молекуле и совершенно не отражает всего остального. Каждый образ полезен, а для работы со знакомым классом веществ химику часто вполне достаточно взглянуть лишь на один спектр, чтобы получить ответ на конкретный вопрос. Если же вещество совсем не известно, ответ даст лишь совокупность образов.
      Наша тяжелая жизнь толкает нас к быстрым и крайним оценкам и мнениям, к простым суждениям по одному признаку. Такие «озарения», кажущаяся ясность утешают нас, дают, хотя бы на время, уверенность в том, что мы заняли единственно верную позицию и должны стоять на ней, как верный присяге солдат – а там как бог даст.
      Конечно, и внешние признаки бывают столь красноречивы, что можно достоверно судить о человеке или целом политическом движении. Новодворская ничего не делала, кроме как молоть языком, но она наболтала столько, что ожидать ее перехода в ряды патриотов не приходится (если только она не их скрытый агент, имеющий целью вызывать у людей отвращение к демократам). Но вот, например, член руководства КПРФ П.Романов стал хвалить Столыпина, этого «Чубайса начала ХХ века». Можно ли из этого вывести, что П.Романов – скрытый сторонник капитализма? Нельзя, это было бы просто глупо. Можно только сказать, что П.Романов заблуждается, что он подпал под влияние мифа о Столыпине, раздутого демократами.
      У многих товарищей из «красной» оппозиции в последнее время возникла вера в магический кристалл, который будто бы сразу высвечивает им нутро человека. Этот детектор – верность марксизму-ленинизму. Привычка проверять им человека, как кислотой монету, взята из истории КПСС (так верующий черпает мудрость из Библии). Но истории не реальной, а сильно приукрашенной. В реальной истории «мерка марксизма» была такой гибкой и растяжимой, что и дышло закона в шемякином суде показалось бы прямолинейным и беспристрастным. «Уклоны» Ленина от установок марксизма казались ортодоксам такими чудовищными, что его в глаза называли сумасшедшим. О Сталине и говорить нечего.
      Я думаю, лучше бы сегодня к этой мерке не прибегать, говорить о конкретных словах и делах. А к обвинениям, основанным на этой мерке, относиться недоверчиво. Я говорю не о себе, но для примера могу взять и мой мелкий случай. По многим левым газетам одновременно прошла серия статей, где меня обвиняют в отходе от марксизма. Ну, предположим даже, что я не марксист – почему же из-за этого надо так злиться? Каким образом из этого выводится, что я – агент Ельцина? Никак не выводится, и эту злость просто можно было бы списать на дурной характер и возбуждение.
      Но дело-то в том, что само обвинение реального смысла не имеет, это просто ярлык. Несколько человек через газеты плюнули мне на пиджак и приклеили этот ярлык – чтобы меня не печатали или не читали. Но это – политическая цель, а интереснее урок методологический. Он в том, что на деле установить, кто из трех персон (например, Б.Славин, Р.Косолапов и С.Кара-Мурза) марксист, а кто нет – очень трудная задача. Чтобы ее решить, пришлось бы провести целое исследование. И я допускаю, что результат его был бы не в пользу дипломированных докторов марксизма. Но у нас на такие исследования нет сил, и лучше просто не верить ярлыкам, а говорить по делу.
      Ярлыков довольно много, и полезно было бы научиться их различать. Обычно они отсылают нас к туманным, расплывчатым понятиям, которые у нас застряли в голове, а перевести их на язык реальной жизни, осязаемых проблем бытия трудно. Иной раз слышишь: Чечкин отказывается от классового подхода при решении проблем нашего кризиса. И далее из этого следует якобы очевидный вывод: этот Чечкин – нехороший человек, чуть ли не ренегат. Думаю, Маркс был бы смущен такой глупостью своих почитателей. Ведь к любой сложной проблеме всегда есть несколько подходов, и разумный человек должен испытать все, какие можно, и выбрать лучший. Ан нет, надо только классовый – иного не дано!
      Кстати, что это такое – классовый подход– не объясняют и, похоже, толком объяснить не смогли бы. Делают вид, что это и так должно быть ясно. Но это неправда. Я знаю серьезные работы и у нас, и на Западе, в которых происходящее в России пытаются описать в понятиях классового подхода, но это, оказывается, очень сложно. Не утрясается, не получается, и концы с концами пока не вяжутся. Возникшая у нас каста «приватизаторов» не обладает главными признаками буржуазии, а советский рабочий класс не обладает главными признаками пролетариата, продающего рабочую силу. Гораздо лучше ситуация просчитывается в модели, которую условно можно назвать « захват города бандой», но до таких моделей Маркс не додумался. Надо самим изучать и думать, но нет – втискивай это в классовый подход, а не то мы тебя назовем врагом народа.
      Значит ли это, что не надо анализировать наш кризис под углом зрения классового подхода? Не значит ни в коем случае. Такой анализ даст один из спектров нашей «сложной молекулы». Главное, не уповать на один этот спектр, понимать, что всей картины он не покажет, а может, и вообще даст немного – но и это будет полезно.
      Сегодня очень много голосов требуют единства сил оппозиции, а уж тем более единства коммунистов. Желание понятно, но надо еще и быть реалистами. Единство возникает только после того, как перепробованы на зуб все варианты, все воплощающие их силы. После того, как силы, «проигравшие» конкурс, растворены, подавлены или уничтожены. Во всей оппозиции единство невозможно в принципе, но возможен союз – вплоть до момента достижения общих целей. Надо такой союз создавать и охранять, но не лезть с братанием к людям, которые расходятся с тобой по самым принципиальным вопросам. Это лишь расшатывает союз. И не надо шарахаться от братания к проклятиям.
      Сегодня уже ясно, что Россия идет к революции (вернее, к новой главе русской революции после реванша троцкистов). Есть очень много шансов к тому, что эта революция будет бескровной и почти бесшумной, при поддержке достигнутой (хотя бы частичной) политической власти, через целую цепь компромиссов. Точный маршрут и график этой революции предвидеть нельзя – надо лишь внимательно следить за процессом. Но можно сказать с большой долей уверенности, что эта революция не будет «монопартийной» (впрочем, и революция 1917 г. готовилась целым веером партий). Она будет «молекулярной» – соединит не только многие партии, но и множество непартийных, текучих и даже маргинальных групп и движений (вплоть до рок-групп и клубов филателистов). Думаю, не возникнет и какого-то единого, тотального и всесильного учения, по объединяющей силе сходного с марксизмом в начале века. Работать в такой «экологической системе» революции гораздо труднее, чем под знаменем простой идеологии, но зато разрушений будет меньше. А главное, все попытки «тотализировать» нынешнее общество бесплодны. Ни к чему размахивать шпагой, надо учиться работать в реальном обществе.
      Это видно даже в среде тех, кто называет себя коммунистами. Ведь у них действительно очень разные взгляды и платформы. Как они могут объединиться? Под чьим знаменем? Что это даст? Мы просто потеряем то ценное, что сегодня нарабатывает каждая партия, даже самая малая. Другое дело, что надо бы перестать ругаться и выяснять «чистоту расы» друг друга, а почаще и спокойно обмениваться идеями и знанием. А где можно, действовать совместно.
      Оборотной стороной тяги к единению является тяга к расколу («чтобы объединиться, надо размежеваться»). Речь идет, прежде всего, о крупных партиях. Уже переболела РКРП, собираются силы для удара по КПРФ. Люди, которым горько это видеть, усматривают козни провокаторов. Это – другое смутное понятие, которое мы почерпнули из исторических мифов и фильма о Штирлице. Думаю, провокаторы ценны для их хозяев прежде всего тем, что о них можно пускать слухи, парализующие любую работу.
      Конечно, во все левые партии России внедрено много агентов – и от служб политического режима, и от иностранных спецслужб, и от банков и мафии. А как же иначе? Люди пекутся о своих интересах, не все же такие лопухи, как советский народ. Но эти агенты в массе своей – осведомители, они активно ничего не «провоцируют».
      Создать и внедрить в руководство партии хорошего провокатора, который бы запускал какие-то процессы, влиял на принятие важных решений или активно действовал в горячие моменты – очень сложное и дорогое дело. Дешевле продвинуть на важный пост слабого и глупого человека, который будет выполнять работу провокатора бесплатно. Вспомним, как охранка готовила провокатора Малиновского, которого внедрила в ЦК большевиков. Ведь он получал жалованье 700 руб. в месяц – при том, что жалованье губернатора составляло 500 руб. Конечно, такие кадры «тратят» только в переломные, самые опасные для режима моменты (как, например, в октябре 1993 года). Нормально провокаторы лишь подталкивают, подправляют процессы, которые и так идут в партии – конфликты и расколы, заводящие в тупик проекты. Решающую роль они играют лишь тогда, когда эти процессы доходят до критической стадии.
      Конечно, сейчас, когда в трети областей избраны губернаторы от оппозиции, правящей группировке необходимо создать в оппозиции бузу и смуту, отвлечь внимание, нарушить координацию. Значит, процессы раскола надо стимулировать и провокаторов, видимо, активизировали. Но не в них главное, да и устранить их невозможно. С собой бы разобраться и прикинуть, к чему ведет та или иная дорожка.
      Сейчас расширилось издание газет «оппозиции в оппозиции» – таких, как «Молодой коммунист», «Большевик». Распространяют их искренние члены КПРФ, читают тоже. В этих газетах начата не критика, а «огонь на поражение» против Зюганова. Видимо, огонь будет нарастать вплоть до съезда КПРФ. В чем суть и каковы могут быть исходы этой кампании?
      Сначала полезно «отфильтровать» из резких статей ругань и оценки, посмотреть, что именно констатируется – что в «твердом осадке» критики. Каждый, кто следил за становлением КПРФ, согласится, что ничего нового в этом осадке нет. Изложены все те утверждения Зюганова и описан образ его действий, которые в совокупности сложились в определенную «линию». В соответствии с этой линией отложился и образ КПРФ в сознании всех частей общества. Были рысканья, колебания и неудачные заявления, но в целом образ КПРФ «слеплен» без обмана, и никакого «озарения» у критиков случиться не могло.
      Коротко, эту линию я бы обозначил такой программой: уповать на быстрое развитие классового сознания и успешную пролетарскую революцию в России нельзя; надо собирать все патриотические силы России, чтобы выгрызать почву из-под ног захватившей власть мафиозно-номенклатурной касты, распродающей Россию – и оттеснить ее от власти без гражданской войны.
      Эта линия не слишком вяжется с образом большевика, но она собрала в КПРФ значительные силы и получила поддержку значительной части населения. Под знаменем коммунизма возникла и другая весьма крупная партия – РКРП. Она выработала свою линию и свой образ, упор в которых делается на классовую борьбу трудящихся против народившейся буржуазии. Пока что (подчеркиваю, что лишь пока что) жесткая линия РКРП для людей менее привлекательна, хотя потенциал поддержки велик. Но потенциал – это всего лишь потенциал, его еще надо суметь pеализовать.
      Что предлагают критики внутри КПРФ? Устpанить отдельные ошибки и изменить тактику? Нет, вопpос пpинципиальнее, пpедлагают сменить саму линию и сам образ КПРФ. Принять язык, образ мысли и дела РКРП или чего-то близкого. Если пройти по всем замечаниям и требованиям Косолапова и мысленно их выполнить, то вместо КПРФ мы получим что-то среднее между РКРП и ВКП(б) Нины Андреевой. Что из этого вышло бы на практике?
      Превратиться в «большую РКРП» партия бы не смогла, не те люди в нее собрались – иначе они давно перетекли бы в РКРП. Значит, если бы ей «сверху» новое руководство, идеальное с точки зрения газеты «Большевик», стало навязывать новый идеальный образ, люди просто бы разошлись. Спектр оппозиции лишился бы одного из важных отрядов, вернее, своего ядра. Хотя внешне «многопартийность» была бы соблюдена. Значит, были бы утрачены почти все нежесткие, «молекулярные» возможности вытеснения режима Ельцина-Чубайса. Насколько эффективно использует эти возможности КПРФ сегодня – другой вопрос. Критики же говорят не об этом, а о смене самого типа партии и типа борьбы.
      Думаю, скорее всего, попытка смены линии и «выдавливания» Зюганова к такому «успеху» не приведет, но партию сильно ослабит, испортит в ней отношения между товарищами. Нынешняя кампания кpитики идет не «снизу», а внутpи веpхушки, от гpуппы членов ЦК. Каков бы ни был исход конфликта такого pода, пpи его пpодолжении он пpиведет пpежде всего к ослаблению именно «тела» паpтии, низовых оpганизаций. От этого выигpают именно те, кто хотел бы видеть КПРФ не как паpтию, связанную с массами, а как паpламентскую паpтию-головастика, вpоде «Выбоpа России».
      В крайнем случае, если верны подозрения критиков Зюганова в том, что он лелеет тайные помыслы стать социал-демократом, эти помыслы и реализуются. Из КПРФ выдавят «фракцию» Зюганова, которая сдвинется к социал-демократии, а коммунисты будут представлены образом Ричарда Косолапова. О большем Чубайс не может и мечтать.
      Главное, что все эти нежелательные пpоцессы запускаются независимо от того, кто пpав по существу кpитических замечаний, они – лишь пусковой механизм. Вопрос о том, чья линия (Зюганова или Косолапова) верная – вообще неправомерен. Это ложная дилемма. Это все равно что спрашивать: какой спектр лучше – ультрафиолетовый или инфракрасный? Обе линии сами по себе, в отдельности, не приведут к победе. И утрата любой из них будет, на мой взгляд, тяжелой потерей для оппозиции.
      Что же касается плохого использования КПРФ реально имеющихся возможностей борьбы и давления на режим, то это – особая проблема, и критики в газете «Большевик» ее, по сути и не касаются – они говорят не о практике, а о «линии». Реальность же, как ее ни пpоклинай, такова, что руководство КПРФ составлено, в основном, из старых партийных кадров КПСС, и они несут в себе груз ее стереотипов. Этого самой громкой критикой не исправить. Здесь нужно постоянное и разумное давление партии снизу, «воспитание» вождей. Надо самим членам КПРФ отучиться от дурной привычки смотреть в рот начальству. Тогда и только тогда оно будет делать поменьше странных поступков и заявлений, побольше заниматься полезным делом. Наверное, нынешняя волна критики не была бы такой надрывной и едкой, если бы в КПРФ допускался спокойный и доброжелательный критический анализ программ и дел. Такой анализ, к сожалению, в КПРФ не приветствовался под обычными предлогами: «сейчас не время» и «дайте окрепнуть». Поэтому навыков диалога не появилось. Но это поправимо. Покуда паpтия не у власти, она всему может еще научиться.
      КПРФ надо беречь и строить, а разрушение ее структур, под какими лозунгами оно бы ни проводилось, наруку только тем кровопийцам, что уселись на нашу шею. Других структур в обозримом будущем не создать.
       1997

      Губит нас потеря смыслов – многие слова стали пустыми. Мысль людей, у которых произошел разрыв смысла и слова, ходит по кругу, не находит выхода и не становится силой. Беда всей оппозиции в том, что не хотели уделить ни минуты «починке смыслов», а кинулись «решать проблемы». И нас не трудно водить за нос, подбрасывая нам маленькие «победы».
      Вот, перед выборами один кандидат поздравлял избирателей: в Волгограде восстановлена Советская власть! Областная Дума приняла решение и теперь называется Областной Совет. Ура, товарищи! Ну конечно, ура. И главное, как просто – сменили вывеску, и оккупационный режим стал советским. Вот факт: и этот кандидат, и весь зал показали полное непонимание сути советов как особого типа власти (соединение в одних руках законодательных и исполнительных функций).
      То же происходит с возрождением СССР. Проклинают Горбачева, «беловежцев», но не задумаются, когда же и кем было разбито «яйцо Кащея», в котором хранилась смерть СССР. Даже не скажут, на чем он все-таки держался. А стоял он на нескольких священных смыслах, из которых и вырастали социальные нормы и интересы. Одной из основ был, если хотите, миф, предание – «общенародная собственность». Согласно этому преданию, сотня народов на огромной земле соединилась в общину под флагом коммунизма. Это соединяло нас в супер-народ как по горизонтали (регионы, народы), так и по вертикали (классы). По этому смыслу и ударили: декларациями о суверенитете, а потом законом о приватизации. Оба удара осуществила КПСС, ее верхушка и аппарат. Конечно, нож вонзили Горбачев с Ельциным, вина тех, кто держал жертву за руки, не так велика, но все же…
      Почему же об этом не говорят? Ладно бы, если от стыда. Хуже, что просто не понимают. И среди лидеров «борьбы за Союз» опять мелькают те, кто протаскивал летом 1991 г. закон о приватизации. Сегодня «борьбой за СССР» прикрывают подгрызание корня России – она ведь тот же СССР, только поменьше. Конечно, они не хотят помогать разрушителям – как и Брежнев не хотел выращивать Гайдара.
      А много и таких, кто «тоже за рынок» – и за Союз. Тут уж руками развести. Рыночная экономика порождает государство-нацию. Иначе не может буржуазия провести первоначальное накопление и окрепнуть. Ну хоть что-то надо из истории извлекать! Средневековая Европа была империей без границ. Возникла рыночная экономика – все разодрались и приняли «декларации о суверенитете». Говорить, что в Европе сегодня интеграция и, мол, нам бы так – значит совсем уж не понимать. Потому и интеграция, что преодолен рынок, грядет пост-рыночная экономика. Посмотрите, какое сегодня в ЕЭС планирование – уже более жесткое и более тупое, чем у нас при Брежневе.
      Актуальным для нас стало сейчас понятие « социал-демократия ». Возникают партии с таким названием, кто-то, напротив, обвиняет КПРФ в сдвиге к социал-демократии. Что это такое? Можно, конечно, и здесь не заботиться о смысле, а принять какие-то условные определения. Ведь назвал же Жириновский свою партию либерально-демократической, хотя весь его пафос противоречит этим словам. Кто-то скажет: не все ли равно, назови хоть горшком. А я стою на своем: разрыв смысла и слова губителен. Имя партии Жириновского – как компьютерный вирус, в нем – программа саморазрушения. Посмотрите хотя бы на Италию. Там была самая сильная в Европе компартия. Вот, следуя духу Горбачева, они изменили название на «социалистов» – и партия просто исчезла. Растаяла, как дым, хотя «объективные условия классовой борьбы» не изменились.
      Поставим один такой вопрос из области смыслов: в чем разница между социал-демократами и коммунистами? Между ними – тротуар, мост или пропасть? Могли ли мы мягко перейти к любимой Аганбегяном «шведской модели»? Есть ли у нас плавный политический спектр – от Анпилова до Гайдара, или в нем разрывы, ямы? Только выяснив это имеет смысл говорить о словах и о политике.
      Судя по многим речам левых лидеров, коммунисты переживают соблазн социал-демократии. В этом нет ничего зазорного, давайте разберемся без эмоций. Даже больше скажу: разведка этого пути совершенно необходима для растущей партии, если мы опять не хотим впасть в догматизм. Так же, как ненадежен человек, не преодолевший искусы и соблазны, а просто убереженный от них, не будет мудрой партия, не проникшая в суть альтернативных проектов. Важно лишь не обманывать себя, а прислушиваться к своим чувствам.
      Начнем с предпосылок. Уже с 60-х годов, при спокойной и все более зажиточной жизни, в умах части горожан начался отход от жесткой идеи коммунизма в сторону мягкой, гуманной социал-демократии. Это явно наблюдалось в среде интеллигенции и управленцев, понемногу захватывая и рабочих.
      Можно винить соблазнителей – Сахарова, Горбачева – но факт, что влиятельная часть общества «желала быть соблазненной». Идеологическая машина, которая работала на холостом ходу (а на деле – против идеи), стала ширмой, не позволившей людям увидеть этот сдвиг и поразмыслить, к чему он ведет. Факт глубокого перерождения КПСС обнаружился, когда ее верхушка сбросила маску коммунистов – и мы до сих пор стоим с открытым ртом: как же так?
      Дела не спасает тезис о «двух партиях» в КПСС. Была, мол, партия Гагарина и Жукова – и была партия Горбачева и Яковлева (для примера взяты, кстати, люди из двух разных эпох). Но где же была эта «вторая» партия, в которой состоял бы я? Где были наши партсобрания, наш устав и программа? Не было ничего этого – была КПСС, довольно точно отражавшая социальный состав СССР, но властью в ней овладели приказчики того меньшинства, что сегодня назвало себя «новыми русскими».
      Для их перерождения были объективные причины. Главная – глубокая модернизация России, переход к городскому образу жизни и быта, к новым способам общения, европейское образование, раскрытие Западу. Общинная, советская Россия могла бы это пережить, переболеть, воспринять и совершить новый замечательный взлет – прекраснее и человечнее, чем Япония. Не вышло – ее попытались убить, но только искалечили.
      Был и перекресток, на котором нас толкнули в тот коридор, который привел к октябрю 1993 г. Это – ХХ съезд в его белых одеждах. Тогда без всякой дискуссии, без серьезных обоснований, на волне эмоций и шантажа верхушка КПСС поставила черное клеймо на всей предыдущей советской истории. Даже более, чем результат, была важна процедура предательства. Была отработана его технология: ложь, умолчание, весы с фальшивыми гирями.
      Став «технологичным», предательство вошло в норму. Наверх был открыт путь людям типа А.Н.Яковлева и Волкогонова. Их стало просто всасывать наверх. Среди этих людей действовал уговор: использовать коммунистическую фразеологию как уступку «реакционной психологии масс». А под ее прикрытием тридцать лет готовили удар. Таких идеальных условий никогда в истории не имели никакие враги никакого строя.
      Сегодня поражать должна как раз жизнестойкость советской системы и психологии. Перерождение даже верхушки, которую начали усиленно коррумпировать, шло очень медленно – и не по главным направлениям. Даже сегодня страна сопротивляется мародерам Чубайса во многом усилиями аппарата КПСС, пошедшего на службу к новой власти.
      Мы говорим об измене, но это слово вряд ли применимо к перестройщикам. Измена произошла именно на ХХ съезде – пусть по неразумению и душевной слабости, по привычке подчиняться. А потом пошло именно перерождение – процесс, в отличие от измены, плавный, без принятия резких и четких решений. В 1960 г. Окуджава искренне восторгался «комиссарами в пыльных шлемах» и «комсомольской богиней». В 1993 г. он наслаждался, видя, как взрывы разносят в клочья безоружных людей с красным флагом. Попробуйте найти между двумя этими точками разрыв – акт измены. Его нет. Есть кривая.
      Кривая эта именно плавная. Думаю, Хрущев был честным партслужащим, патриотом. Но он мало знал и еще меньше чувствовал – ему претила святость. Не понимал, что он ломает, начав профанацию идеи и в то же время коверкая жизнь страны кукурузой – отталкивая людей от советского строя ударами и по интересам, и по идеалам. Но, думаю, он бы ужаснулся, увидев сегодня свое порождение – Гайдара. Брежнев не блокировал процесса перерождения – он невольно стал его прикрытием. Открытый пожар легко потушить – а тут горел торфяник. Суслов и вся его рать Бовиных, Цветовых и Бурлацких выращивали на этом торфянике ту травку и клюкву, что скрывала пожар и успокаивала нас, пока мы не провалились в пекло.
      Заметим, что именно у людей неуравновешенных и болезненно стремящихся к власти «диапазон конверсии» был чудовищно широким – от крайнего ура-коммунизма до людоедского, дремучего капитализма. От Гайдара-дедушки до Гайдара-внука, от Троцкого до Афанасьева. Ну станет ли обычный, здравомыслящий человек воспевать, как Окуджава, гражданскую войну? Один виднейший «патриот»-антикоммунист говорил мне, что у него над кроватью тридцать лет, вплоть до его «обращения», висел портретик Ленина. Меня это поразило. Я вырос в среде сознательных коммунистов, мать была комсомолкой в подполье, в казачьей станице – но и в голову моим родным не пришло бы вешать у меня над кроваткой портреты вождей. Я ребенком о политике и слыхом не слыхивал – воспринимал ее через жизнь. И так – подавляющее большинство. Тех, кто действительно переродился – мало.
      Конечно, этих людей в их шатании не занесло бы так далеко, до истерики, если бы в КПСС имелась возможность открытых дебатов, борьбы мнений. Они бы спустили свой пар, выдохлись бы (уже сегодня похожи на проткнутую надувную игрушку). Но их держали, как горячих псов на привязи – Гайдара в «Правде», Афанасьева в «Коммунисте», а кого вообще в ссылке – послом в Канаде. Стоило снять ошейник и крикнуть «ату!», как они и понеслись, рыча и кусаясь.
      Но это – экстремисты. Они мчались, чувствуя, что сзади их подпирает значительная часть «культурного слоя». Эта часть двигалась именно к социал-демократии. А Гайдар с Яковлевым просто проскочили уговоренный финиш (сейчас кое-кто пытается «вернуться», но весьма неуклюже). Мы отвлекаемся даже от предположения, что на них, видимо, по пути кто-то надел новый ошейник – но это уже дело «компетентных органов». Не в них суть, а в повороте ума множества наших инженеров, учителей и м.н.с. Какие они себе воздушные замки построили, мечтая о передаче заводов и земли в частную собственность? Ошиблись ли они, и если ошиблись – в чем корень? Как связан с их сдвигом «соблазн социал-демократии» в КПРФ? Она просто от них отстает – или это совершенно иное явление?
      Сейчас уже и ребенку ясно: в своих надеждах наши социал-демократы ошиблись, причем трагически. Беда России и всего европейского мышления в том, что левая интеллигенция, вскормленная рационализмом и гуманизмом Просвещения, равнодушна к фундаментальным, «последним» вопросам. Беда России особенная, потому что у нас эта «прослойка», нахватавшись обрывков марксизма (и даже из него выбросив фундаментальные идеи), возглавила мощные движения народа. Слепой приобрел силу народа – и молот, и меч.
      Предупреждали об этой беде и Достоевский, и изгнанные философы – напрасно. Пока у власти был «необразованный» Сталин (а на деле – образованный православной семинарией, жизнью и русской литературой) и поднятые из жизни «кухарки» – дело шло, хоть и с травмами. Как пел Высоцкий, «и цены снижали, и текли, куда надо, каналы – и в конце куда надо впадали». Те люди знали ответы как раз на фундаментальные вопросы – «куда надо?», – но они уже не могли конкурировать с Либерманом и Заславской. И когда отстоялись «сливки общества», выращенные в духовной теплице, а «кухарок» вернули на кухню, были забыты и ответы, и даже вопросы.
      Маркс, указав Европе на призрак коммунизма, видел его не просто принципиальное, но трансцендентное, «потустороннее» отличие от социализма. Вступление в коммунизм – завершение огромного цикла цивилизации, в известном смысле конец «этого» света, «возврат» человечества к коммуне. То есть, к жизни в общине, в семье людей, где преодолено отчуждение, порожденное собственностью. Социализм – всего лишь экономическая формация, где разумно, с большой долей солидарности устроена совместная жизнь людей. Но не как в семье. «Каждому по труду» – принцип не семьи, а весьма справедливого общества (кстати, главная его справедливость в том, что «от каждого по способности» – даже этого наши истматчики не поняли).
      Рациональный Запад за призраком не погнался, а стал помаленьку наращивать социализм. Он ограничил себя социал-демократией (коммунисты Запада – наш отблеск на той стороне). Ее великий лозунг: «движение – все, цель – ничто!». Уже здесь – духовная несовместимость с коммунизмом. А подспудно – несовместимость религиозная, из которой вытекает разное понимание времени. Время коммунистов – цикличное, мессианское. Оно устремлено к некоему идеалу («светлому будущему», Царству свободы – названия могут быть разными, но главное, что есть ожидание идеала как избавления, как возвращения, как второго пришествия у христиан). Время социал-демократов линейное, рациональное, «цель – ничто». Здесь – мир Ньютона, бесконечный и холодный. Можно сказать, что социал-демократов толкает в спину прошлое, а коммунистов притягивает будущее.
      Социал-демократия чище всего там, где человек прошел через горнило Реформации. Она очистила мир от святости, от «призраков» и надежды на спасение души через братство людей. Человек стал одиноким индивидуумом. В Швеции индивидуум дорос до рационального построения более справедливого общества – добился социальных благ и прав. А личные права и свободы рождались вместе с ним, как «естественные».
      Подумайте, откуда взялся сам термин социал-демократия. Демократия на Западе означала превращение общинного человека в индивидуумов, каждый из которых имел равное право голоса («один человек – один голос»). Власть устанавливалась снизу, этими голосами. Но индивидуум не имел никаких социальных прав. Он имел право опустить в урну свой бюллетень, лечь и умереть с голоду. Социал-демократия – движение к обществу, в котором индивидуум наделяется и социальными правами.
      История для социал-демократии – не движение к идеалу, а уход от дикости, от жестокости родовых травм современной цивилизации (капитализма) – но без отрицания самой этой цивилизации. Это – постепенная гуманизация, окультуривание капитализма без его отказа от самого себя. А в чем же его суть? В том, что человек – товар на рынке и имеет цену, в зависимости от спроса и предложения. А значит, не имеет ценности (святости), не есть носитель искры Божьей. Если это перевести в плоскость социальную, то человек сам по себе не имеет права на жизнь, это право ему дает или не дает рынок.
      Это ясно сказал заведующий первой в истории кафедрой политэкономии Мальтус: «Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор».
      Становление рыночной экономики происходило параллельно с колонизацией «диких» народов. Необходимым культурным условием для нее был расизм. Отцы политэкономии А.Смит и Рикардо говорили именно о «расе рабочих», а первая функция рынка – через зарплату регулировать численность этой расы. Все формулировки теории рынка были предельно жестокими: рынок должен был убивать лишних, как бездушный механизм. Это могла принять лишь культура с подспудной верой в то, что «раса рабочих» – отверженные. Но когда я указываю на этот простой факт: классовый конфликт изначально возник как расовый, Косолапов возмущается. Он переносит культурные нормы России на совершенно иную реальность.
      Историки указывают на важный факт: в первой трети ХIX века характер деградации английских трудящихся, особенно в малых городах, был совершенно аналогичен тому, что претерпели африканские племена: пьянство и проституция, расточительство, потеря самоуважения и способности к предвидению (даже в покупках), апатия. Выдающийся негритянский социолог из США Ч.Томпсон, изучавший связь между расовыми и социальными отношениями, писал: «В Англии, где промышленная революция протекала быстрее, чем в остальной Европе, социальный хаос, порожденный драконовской перестройкой экономики, превратил обнищавших детей в пушечное мясо, которым позже стали африканские негры. Рациональные аргументы, которыми в тот момент оправдывали такое обращение с детьми, были абсолютно теми же, которыми впоследствии оправдывали обращение с рабами».
      Хлебнув дикого капитализма, рабочие стали разумно объединяться и выгрызать у капитала социальные права и гарантии. Шведская модель выросла из голода и одиночества начала века. Не устану рекомендовать прочесть роман Кнута Гамсуна «Голод». В зажиточном Осло молодой писатель был одной ногой в могиле от голода – уже и волосы выпали. Ему не только никто не подумал помочь – он сам не мог заставить себя украсть булку или пирожок, хотя это было не трудно. Святость частной собственности и отсутствие права на жизнь были вбиты ему в подсознание так же, как святость его личных прав гражданина.
      Как же социал-демократы «окультурили» этот расово-классовый конфликт? Доказав, что выгоднее не оскорблять рабочих, а обращаться с ними вежливо, как с равными. Так же теперь обращаются в США с неграми. Но социал-демократы были частью этого процесса: отказавшись от «призрака коммунизма», они приняли расизм империалистов. Вот слова лидера Второго Интернационала, идеолога социал-демократов Бернштейна: «Народы, враждебные цивилизации и неспособные подняться на высшие уровни культуры, не имеют никакого права рассчитывать на наши симпатии, когда они восстают против цивилизации. Мы не перестанем критиковать некоторые методы, посредством которых закабаляют дикарей, но не ставим под сомнение и не возражаем против их подчинения и против господства над ними прав цивилизации… Свобода какой либо незначительной нации вне Европы или в центральной Европе не может быть поставлена на одну доску с развитием больших и цивилизованных народов Европы».
      В то самое время, когда установку социал-демократов формулировал Бернштейн, установка русских большевиков по тому же вопросу была совершенно иной. В политическом ли интересе дело? Нет, в разных культурных (а под ними – религиозных) основаниях социал-демократии и большевизма. Россия не имела колоний, в России не было «расы» рабочих, в русской культуре не было места Мальтусу – иным был и смысл коммунистов (большевиков).
      Русский коммунизм исходит из совершенно другого представления о человеке, поэтому между ним и социал-демократией – не тротуар и даже не мостик, а духовная пропасть. Но именно духовная, а не политическая. Коммунисты могут вести дела, «как социал-демократы» – приходится приспосабливаться. Ленин, провозгласив НЭП, не стал социал-демократом. Но думать, как они, коммунисты могут. Если же станут так думать в условиях, когда не изменилось господствующее в России пpедставление о человеке, то будут не социал-демократами, а просто ничем – будут обманывать идущих за ними людей. Имя же нацепить можно любое. Так же как вор, пропивающий украденное народное богатство, не становится буржуа, ренегат коммунизма не становится социал-демократом только оттого, что он ренегат. Ему еще надо проникнуть в сокровенное знание.
      Социал-демокpатами у нас pеально может стать очень небольшая часть действительно «обpащенных» интеллигентов, но эта часть пока что вполне довольствуется Гайдаpом и Явлинским. Она еще во власти либеpальной утопии.
      Об этом – в следующей статье.
       1995

      В прошлой статье я говорил, что социал-демократия выросла из капитализма и из ощущения человеком самого себя как индивидуума.
      Что же позволило социал-демократам «очеловечить» капитализм, не порывая с ним? Есть ли это условие в России – ведь от этого зависит шанс коммунистов превратиться в социал-демократов без саморазрушения. Как ни странно, но это условие – изначальный расизм капитализма, вытекающий из деления рода человеческого на избранных и отверженных. Он позволил не просто награбить невероятные средства из колоний, но и обеспечить постоянную подпитку «гражданского общества» ресурсами почти всего мира. Средства на социальные гарантии вырваны только из этого потока, а из своих «кровных» прибылей буржуазия не дала бы ни гроша. Этот же расизм позволил долго подвергать и рабочих своей нации страшной, именно нечеловеческой эксплуатации, чтобы через двести лет, «прокрутив» награбленное, выделить часть на социальные нужды. Ясно, что этих условий у России нет, и если мы сегодня примем страдания, они не приведут ни к чему «человечному».
      А что у нас, в России? Общинное сознание не перенесло капитализма и после гражданской войны рвануло назад (или слишком вперед) – к коммунизму. Индивидуума так и не получилось из советского человека. Здесь ребенок рождается именно с коллективными правами как член общины, а вот личные права и свободы надо требовать и завоевывать.
      В советском социализме было много общинного. Человек, как член общины, имел право на пропитание (которое в принципе отрицал Мальтус для индивидуума). Ведь многое у нас давалось «не по труду». И тем, кто сдвинулся к социал-демократии, это было нестерпимо («мой сосед пьяница и забулдыга, а живет в теплой квартире, как и я, а меня это сна лишает; научите, товарищ Сахаров, как его из квартиры выгнать»).
      Огрубляя, обозначим, что коммунизм вытекает из идеи общины, а социал-демократия – из идеи общества. Разное у них равенство. В общине люди равны как члены братства, что не означает одинаковости. В обществе, напротив, люди равны как атомы, как индивидуумы с одинаковыми правами перед законом. Но вне этих прав, в отношении к Богу они не равны и братства не составляют. Гражданское общество имеет своим истоком идею о предопределенности. Это значит, что люди изначально не равны, а делятся на меньшинство, избранное к спасению души, и тех, кому предназначено погибнуть в геенне – отверженных. О том, как это повлияло на отношения с «дикими» народами и с «расой рабочих», упоминалось в прошлой статье.
      Вот утверждение кальвинистов (1609 г.): «Хотя и говорят, что Бог послал сына своего для того, чтобы искупить грехи рода человеческого, но не такова была его цель: он хотел спасти от гибели лишь немногих. И я говорю вам, что Бог умер лишь для спасения избранных». Шотландские пуритане даже не допускали к крещению детей тех, кто отвергнут Богом (например, пьяниц). Это – отход от сути христианства, шаг назад, к идее «избранного народа». Видимым признаком избранности стало богатство.
      И это была не просто идеология, вроде нашего Суслова – это проникло в самое сердце Запада. В историю вошло письмо герцогини д'Эсте к Кальвину (Гете даже положил его в основу одной из своих драм). Она писала, что возненавидела бы отца и мужа, если бы удостоверилась в том, что они принадлежат к числу отверженных. Вот какое освобождение от человеческих «уз» дало учение об избранности.
      Чтобы возникло общество, надо было полностью уничтожить, растереть в прах общину с ее чувством братства и дружбы. Стали настойчиво повторяться слова пророка Иеремии: «Проклят человек, который надеется на человека». Читались проповеди, разоблачающие дружбу как чувство иррациональное. Насколько отрицались все сугубо человеческие связи сердца, видно из такого общего правила: «Добрые дела, совершаемые не во славу Божью, а ради каких-то иных целей, греховны». Вдумайтесь: вся теплота человеческих чувств, которая была освящена христианством, теперь отвергнута. Остались или дела по расчету, исключающие понятие Добра, или дела во славу Бога, исключающие влияние интересов человека. Макс Вебер, показывая, как из всего этого вырос «дух капитализма», приводит массу примеров, каждый из которых поражает глубиной перестройки, обрушившейся на Европу.
      Все привычные заповеди изменили свой смысл. Вот как стал трактоваться, например, завет любви к врагам: «Мы тем сильнее отомстим, если, не свершив отмщения, предадим ближнего в руки мстителя-Бога… Чем сильнее будет месть обиженного, тем слабее будет месть Бога». Какая рафинированная мстительность, многократно страшнее, чем «око за око». Мы же всегда понимали этот завет как попытку кротостью спасти, а не погубить, душу врага нашего.
      Я знаю, что многие марксисты будут недовольны – мол, при чем здесь эта поповщина? Есть классовые интересы, есть коммунисты, есть ревизионисты, все ведь ясно. Они заблуждаются. Человек живет не только интересами, его поведение регулируется культурными нормами, которые идут от отца к сыну. Стержень этих норм, поразительно устойчивый, и есть эта «поповщина», о которой нынешний клерк, рабочий или даже панк на Западе и не подозревают. Да, капитализм, окрепнув, отбросил религиозные подпорки, ушел от них, как корабль со стапелей. Но многие коды заложены глубоко. Чтобы понять социал-демократию, надо понять, что она преодолевает, не отвергая.
      Рабочее движение завоевало многие социальные блага, которые вначале отрицались буржуазным обществом, ибо мешали Природе вершить свой суд над «слабыми». Сам Дарвин, например, сожалел о том, что прививки сохраняют жизнь «слабым». Он писал: «у каждого, кто наблюдал улучшение пород домашних животных, не может быть ни малейших сомнений в том, что эта практика [прививки] должна иметь самые роковые последствия для человеческой породы». Бедность ненавиделась как симптом отверженности, греховной лености. Кальвин настрого запретил подавать милостыню, а в Англии безработных собирали в страшные «работные дома». Закон о бедных поражает своей жестокостью.
      На какой же духовной матрице вырастала «социальная защита»? На благотворительности, из которой принципиально была вычищена человечность. Как пример Вебер приводит шествие в церковь приютских детей Амстердама в шутовском двухцветном наряде: «это назидательное зрелище служило во славу Божью именно в той мере, в какой оно должно было оскорблять „человеческое“ чувство, основанное на личном отношении к отдельному индивиду». И ведь это – даже в ХХ веке!
      Те, кто бывал в США, могли видеть, что средства, которые там накопило государство, легко позволили бы обеспечить скромными жилищами сотни тысяч бездомных стариков, ночующих под мостами в Чикаго и Нью-Йорке. Когда видишь этих интеллигентных пожилых женщин, в золотых очках, со стопкой книг и спальным мешком – в голове просто не укладывается. Но ведь они-то не ропщут, а считают это актом Провидения.
      Против этого отношения к человеку бунтует и чувство католика, но капитализм всюду несет протестантскую этику – она меняет социальные институты. Приюты, которые устраивает в Испании церковь, еще теплы и человечны. Бегают и смеются дети, что-то жуют старики, в руке стакан вина. Но это исчезает, вытесняется «социальной защитой». А она подспудно видит в своих подопечных именно отверженных. Как-то, проходя зимой в Барселоне мимо ночующего на улице старика, я спросил друга, почему же правительство социал-демократов не поместит этих бедолаг в какие-то ночлежки – ведь копейки стоит. Объяснение меня поразило. Для бездомных есть общежития, но отношение там настолько бездушно, что старики бегут от них, как от огня. Сама процедура помывки организована так обидно, что многие предпочитают мерзнуть под забором. Ну не чудеса ли?
      Социал-демократия произвела огромную работу, изживая раскол между обществом и «расой отверженных», превращая подачки в социальные права. Только поняв, от чего она шла, можно в полной мере оценить гуманистический подвиг социал-демократов. Но мы-то в России начинали совершенно с иной базы – с человека, который был проникнут солидарным чувством. Глупо считать это лучшим или худшим по отношению к Западу – это иное. Ну не может уже Россия пройти путь Запада, что же тут поделать! Не было у нас рабства, да и феодализм захватил небольшую часть России и очень недолгое время. А капитализм вообще быстро сник.
      Именно глубинные представления о человеке, а не социальная теория, породили нашу революцию и предопределили ее характер. Ленин, когда решил сменить название партии с РСДРП на РКП(б), думаю, понял, что революция занесла не туда, куда он предполагал – она не то чтобы «проскочила» социал-демократию, она пошла по своему, иному пути. Почему же через полвека мог в СССР возникнуть «соблазн»? Потому, что для интеллигента, чье мышление кипит в верхнем слое социальных проблем, блага социал-демократии, например, в Швеции, кажутся просто улучшенными советскими благами. А ведь суть-то их совершенно разная.
      Возьмем бесплатную медицину. У нас она была именно естественным правом, а не завоеванным, как в Швеции. И даже не правом, а, скорее, обязанностью. Вспомните, как трудно было нас загнать на диспансеризацию. На Западе это никому объяснить невозможно: бесплатно врачи, рентген – а не шли. А причина в том, что индивидуум (т.е. «неделимый») имеет свое тело в частной собственности. Наш человек собственником не был, его тело во многом было «общенародным достоянием», и государство обязано было его хранить. Сейчас врачи еще бесплатны, люди много болеют – а к врачу не идут. Почему? Они уже освободились от обязанности перед государством – быть здоровым, но еще не осознали себя собственниками своего тела.
      Посмотрите, как «неправильно» ведет себя наш человек в реформе. Производство упало вдвое, а рабочих не увольняют. Зарплату не платят по полгода – а люди работают. Политики три года твердят о социальном взрыве, но, как людей ни удушают ценами и обманами, нет не только взрыва – нет даже социальных протестов. По оценкам экспертов Россия – самая нестабильная страна, а забастовок на душу населения в десять раз меньше, чем в стабильной Испании. Посмотрите, что творится во Франции – а ведь французов лишь чуть-чуть прищемили. «Демократы» даже перестали пищать о «рабской психологии» – видят, что тут что-то другое, от чего у них мурашки по коже.
      Выходит, что между коммунистами и социал-демократами – пропасть. Она в философии бытия, хотя в политике можно и надо быть союзниками и друзьями. Мы эту пропасть преодолели бы только если бы стали «западными» людьми. Но этого же нет. Говорить о державности и пытаться копировать шведскую социал-демократию – это и есть операция над организмом, которого не знаешь.
      Повторяю, что из этого вовсе не следует, что коммунисты лучше социал-демократов. Например, абсурдно желать, чтобы западные социал-демократы превратились в большевиков – это было бы катастрофой. Катастрофа и произошла – в форме фашизма. Тогда в ходе острого кризиса фашисты попытались сплотить индивидуумов через искусственно возрожденный общинный дух – через солидарность «братьев по крови» против чужих рас. Возник тоталитаризм, в чем-то внешне схожий с большевизмом, но абсолютно враждебный ему по всем фундаментальным направлениям.
      Фашизм – болезнь демократии, его не могло быть даже в странах Запада с сильными пережитками крестьянского мышления. Например, Франко в Испании только маскировался под фашиста, чтобы попользоваться от рейха. Что же касается западных коммунистов, то это – левое крыло социал-демократов, в котором сохранилась верность «призраку коммунизма» как мечте. Думаю даже, что кризис коммунистов на Западе во многом порожден их наивной верой в возможность повторения пути советской России – при полном несоответствии большевизма западному представлению о человеке.
      И тут мы постоянно попадаем в словесные ловушки, котоpые вяжут и наше мышление. Порой наши хитpые «демокpаты» спpашивают: «Почему вы не откажетесь от слова коммунистический?». А мы простодушно отвечаем: «А что в нем плохого? Коммунистический – значит общественный». На деле же общественный – значит социальный (от слова социум). А коммунистический – значит общинный (от слова коммуна). Это – огpомная pазница.
      Ничего страшного – в политике мы часто попадаем в ловушки. Важно в них не засиживаться. И надо нам разобраться: допустимо ли спускать «призрак коммунизма» на землю – или он и должен быть именно призраком, который ставит перед нами гамлетовские вопросы. Но это – совсем другая тема.
      Из всего этого вытекает, что соблазн наших левых политиков – помаленьку стать сильной социал-демократией, «как на Западе», есть утопия. Совершенно аналогичная утопии Гайдара – сделать в России либеральную рыночную экономику «как на Западе». Сначала надо колонии пограбить.
      Сложность проблемы в том, что нам хочется разобраться в сути по простым, «внешним» признакам. Признаешь революцию – коммунист, не признаешь – социал-демократ. Это – «технологический» признак, но он вторичный, внешний. Следовать таким признакам – значит сковывать и мышление, и практику. А в условиях разлома это ведет к трагедии. Величие Шолохова в том, что он как раз показал такую трагедию: конфликт между разными уровнями разума и чувства, между социальным, политическим и глубинным. Этот конфликт разрушил Григория Мелехова и дорого стоил России. Обществоведы не могли нам внятно объяснить, в чем суть отказа от коммунизма и отхода к социал-демократии, что мечтал осуществить Горбачев. А художников мы не поняли. Давайте хоть сейчас вспомним.
      Довольно верно дилемму представили братья Вайнеры в их сценарии популярного фильма «Место встречи изменить нельзя». Они дали два образа: один – талантливый человек, движимый сердцем и правдой, а другой – разумом и правом. По замыслу Вайнеров, верх берет второй. Это и есть дилемма «коммунист – социал-демократ», пусть упрощенная. За ней – дилемма «Россия – Запад», а шире «дикость – цивилизация».
      Фильм поставлен С.Говорухиным. Он не выполнил «социальный заказ» Вайнеров, показал «коммуниста» Жеглова не ходульным, а во всех красках нашей реальности. Зрителю дан и другой, по замыслу более привлекательный образ – цивилизованного Шарапова. Мы как бы должны были выбирать и отвергнуть Жеглова. «Литературная газета» даже стала подсказывать тугодумам: Жеглов – это образ тоталитаризма, образ сталинщины. Совершенно правильная по сути ругань.
      Каков же был общий вывод? Что без Жеглова нам, в нашей реальности, никак нельзя. Он нам близок, хоть и может наломать дров. А Шарапов нам очень симпатичен, но в наших условиях он дееспособен лишь если его подпирает плечо Жеглова. И сама перспектива устранить Жеглова из жизни и обойтись Шараповым – страшна, ибо тогда заест нас «черная кошка». А где-нибудь в Швеции, конечно, Жеглов и не нужен, а Шарапов молодцом – там у него будет не старый автобус на лысых шинах, а прекрасный «вольво» с сотовым телефоном и компьютером.
      Мы аплодируем социал-демократам, которые дают финнам неплохое образование. Но у них затраты на образование 1735 долл. на душу населения, а в России – 6. В триста раз меньше! Так надо нам понять, почему при коммунистах мы имели образование лучше, чем в Финляндии, при затратах в тридцать раз меньших (с учетом, что при Черномырдине школа обеднела раз в десять). Если у нас появятся социал-демократы и возьмут власть, то нам, чтобы дотянуться до финнов в образовании, придется увеличить затраты в 300 раз, что невозможно. И фильм Говорухина это прекрасно объясняет.
      А что Говорухин ругает коммунистов, так это – рябь на океанской волне. Он ругает внешние признаки КПСС, которые почти всем осточертели. Если бы мы от внешних признаков дошли до смыслов, то изменилась бы вся политическая картина в России и четко пролегли бы линии фронтов и союзов.
       1995

      Меня пригласили участвовать в «круглом столе» «Крах советского блока и уроки для левого движения Европы». В Мадриде, в роскошном салоне «Амбассадор». Синхронный перевод на три языка, на столах конфеты. Левые интеллектуалы из Оксфорда, Сорбонны и т. д., издатели журналов. Из каких они партий, трудно понять – они над партиями, представляют мозг левого движения.
      В первый день наслушался такого, что спать почти не пришлось. Встал рано, вышел побродить. Рядом – прекрасный сквер перед музеем Прадо. Величественное здание Министерства потребления как символ Запада. Все дышит довольством, огромным накопленным богатством. На скамейке, тоже как символ, лежит человек. Бездомных в Мадриде множество, но в этот час все они уже скатали свои одеяла и растворились в городе. Этот, видно, занемог. С трудом, не поднимая головы, жует булку. Бросает ее на землю. Расстегивает штаны и мочится, не поднимаясь. Ему тошно смотреть на прохожих, и он закрывает лицо кепкой. Мне тоже тошно смотреть на него, на Министерство потребления. Все это, в ухудшенном варианте, переносят в Россию. Айтматов, начиная поход против советского строя, поминал Испанию, где построен «настоящий рабочий социализм». Испанцы, которые его возили по стране, сказали мне, что он таких сцен насмотрелся досыта. Знал, что говорит, инженер человеческих душ…
      Вернулся я в отель, пошел завтракать – сидят мои собеседники по «круглому столу». Уставились на меня и как будто не видят. Я поклонился – никакого ответа. Не понравилось им мое выступление. Чего же я такого сказал? Просто предложил в качестве «урока для европейских левых» разобраться, чему они так радуются при крахе СССР. Предложил посмотреть на события в понятиях жизни и смерти, хлеба и тепла. Это было воспринято как большевизм. Послышались крики: «Кто его пригласил? Это же явный противник перестройки! Мы были у Юрия Карякина, он нам раскрыл всю правду о советском строе!» Организаторы призвали оппонентов к терпимости. Мол, вы же видите, товарищи, перед нами закоренелый сталинист, ну потерпите 20 минут…
      Я выступал вторым, после историка испанца, который четыре года живет в Москве, изучая «крах СССР» Он сказал, что реальность России очень далека от той модели, которую придумали себе европейские левые. Казалось бы, что тут такого обидного? Но за два дня никто вообще не упомянул наши выступления, ни в каком смысле – единственных и докладчиков, прибывших с места событий. Зато для нас все было поучительно.
      Вот выступает марксист из Оксфорда. Приветствует попытку создать в России «нормальное общество» – ведь говорил же Маркс, что нельзя строить социализм в крестьянской стране. И задержали на 70 лет развитие капитализма. Постепенно распаляется профессор: «Никаких западных капиталовложений страны советского блока не получат, напрасно надеются! Идет необратимое разрушение производства! Эти страны погрузятся в варварство типа африканского! Европа должна создать санитарный кордон, как США на Рио-Гранде, иначе ее захлестнет волна голодающих!». Его слушали с удовольствием, хотя, казалось бы, естественно спросить: если у тебя такие жуткие прогнозы, чему же ты радуешься? Ты что, людоед?
      Выступает экономист из Сорбонны, троцкистка. Та же песня, только конкретнее: «Мы призывали к революции, которая разрушила бы СССР, эту империю номенклатуры. Нельзя поддерживать тех, кто защищает СССР. Главное сегодня – скорее демонтировать остатки советских социальных структур: бесплатное образование, здравоохранение, солидарность трудовых коллективов. Только тогда возникнет нормальная буржуазия и нормальный пролетариат. И этот пролетариат начнет правильную пролетарскую революцию. При этом, товарищи, основа демократии и социализма – освобождение женщины».
      Зачем же этот марксист в юбке требует добить остатки советской системы, позволяющие нам кое-как выжить? Да русские буржуазию объедают, не дают первоначальное накопление провести, и в революцию не кидаются – жуют краюшку да лежат на печи. Все не по Марксу.
      Я задал этой даме вопросы: «Во имя демократии вы призывали разрушить СССР, зная, что 76% граждан хотят его сохранить. Вы что, просвещенный авангард, имеющий право вести неразумные массы к предписанному вами счастью? Вы требовали революции в стране, которую сами назвали „этнической бомбой“. Сегодня, когда катастрофические результаты налицо, считаете ли вы установку на революцию ошибочной? Вы борец за свободу женщин. Учли ли вы, призывая к ликвидации СССР, что означает для 30 миллионов женщин азиатских республик замена советского строя на шариат?»
      Дама долго и нервно говорила не по сути вопросов. Только на третий вопрос ответила, что теперь женщины смогут начать нормальную борьбу за свое освобождение. Спасибо!
      В коридоре она решила меня сразить: «Вы что же, считаете, что при Брежневе все было хорошо?» (В теории спора это называется «бабий аргумент»). Я не упорствовал. Да, говорю, не все было хорошо, многое даже очень плохо. Но разве если человек болен, это оправдывает его убийство, тем более врачом, который обещал его лечить? И потом, как же понять: вы за народ против номенклатуры, а поддержали как раз революцию номенклатуры против народа? Обиделась, пробурчала, что ее партия – единственная, кто хранит верность идеалам Октябрьской революции. А мы только все напортили. Надо понимать, что обязаны кровью смыть вину, превратить людей в пролетариев и опять двинуть их в бой против мировой буржуазии.
      Упомяну еще хитроумный аргумент, который привел главный в Испании эксперт по России. Я впервые услышал этот аргумент от видного деятеля РЭНД, «мозгового центра» США – там его, видно, и изобрели. Потом его привел на телевидении научный эксперт Гайдара Н. Н. Воронцов. Теперь я его услышал в Мадриде. Поскольку вещица хитрая и не опубликована, значит, где-то ее излагают на курсах повышения.
      Суть вот в чем. Когда меня разоблачили как противника перестройки, я показал на экране динамику рождаемости и смертности в России и спросил: «Вы хотите, чтобы я это защищал?» На публику графики произвели сильное впечатление. Чтобы переломить эффект, встал только что пришедший с какого-то важного совещания эксперт (он, «к сожалению, не слушал доклад, но знаком с этим графиком»). Разоблачил фальшивку «красно-коричневых»: никакого роста смертности в России нет. Просто РФ, став цивилизованной страной, перешла на западную методику учета рождаемости. Раньше, мол, младенцев, родившихся с весом менее 500 г., не включали в статистику рождений, а теперь включают. А они, бедненькие, поголовно умирают, что и дает такой жуткий прирост смертности. Публика вздохнула облегченно – вон как все просто, а она чуть было не поверила сталинисту.
      Эта реакция – тоже важный урок для левых. Аргумент рассчитан на идиотов, и редактор московского телевидения, почитатель Гайдара, даже вырезал это жалкое объяснение Воронцова из передачи – не стал «подставлять» демократов. Задумайтесь: согласно этому доводу, скачок смертности должен сопровождаться точно таким же скачком рождаемости. Ведь умерших недоношенных младенцев теперь включают в число родившихся. Мы же видим невиданный спад рождений. Кроме того, изменение методики учета может дать скачок на графике только один раз – в год нововведения. Мы же видим непрерывную динамику в течение 6 лет. И, наконец, знают все эти эксперты, включая Гайдара, распределение смертей по возрастам – детская смертность не дала никакой прибавки. В России смерть выкашивает людей рабочего возраста тремя способами: самоубийства, убийства, несчастные случаи. Защитники перестройки и реформы вынуждены лгать совершенно сознательно и цинично, что говорит об их исторической обреченности. Но левые интеллигенты просто не желают видеть этой очевидной лжи.
      Все это было очень грустно. Порода революционных интеллигентов не вымерла ни на Западе, ни у нас. У нас-то хоть они локализовались вокруг Нуйкина да Карякина, компартия от них вроде бы очистилась. На Западе они оторваны от масс, от здравомыслящих людей. Я езжу по всей Испании, читаю лекции самым разным людям и вижу этот разрыв теоретиков с жизнью, эти горе-революционеры погрязли в догматизме. А ненависти к СССР у простых людей нет и в помине, хотя те, кто сохранил здравое отношение к СССР, находятся в глухой обороне и не поднимают голоса. Зато как благодарят за правдивую информацию – она к ним не доходит. Но марксисты-антисоветчики откуда-то имеют деньги, имеют прессу. Получил и я пару номеров журнала, да с оглавлением начиная с 1977 г. Наши-то интеллигенты, оказывается, там давно пасутся. Тут и Окуджава (он тоже, выходит, революционный марксист), и братья Жорес и Рой Медведевы, и нынешние «правильные» левые. Конечно, надо сотрудничать с широким спектром политических сил, участвовать во всех «круглых столах» и журналах – учиться, обмениваться идеями, аргументами. Терпимостью, правда, троцкисты не отличаются, но и их можно понять – на их улице праздник.
      Вопрос в другом: на какой основе КПРФ восстанавливает связи с «братскими зарубежными партиями»? Что это за партии и в чем заключается их братство, что их с нами объединяет и что разделяет? Политический пакт можно заключать с кем угодно – жизнь заставляет. Но когда я слышу от политика, что он рад разрушению СССР, у меня язык не повернется назвать его не только братом, но хотя бы другом. Да ему это и не надо.