ходит петр дозором проверяет засовы
ходит петр с ангелами летучим отрядом
на бедре ключ золотой борода окладом
тверда райская стена только стража тверже
бережет сон праведников и явь их тоже
оглядел петр божий мир закатную тучку
видит дитя перед ним протянуло ручку
видно ищет мать-отца да найдет не скоро
троекратно обошло вкруг стены-забора
только с севера с юга ли все никого там
и подошло в третий раз к жемчужным воротам
не горюй дитя говорит петр не печалься
пойдем глядеть мать-отца кто б ни повстречался
спросим хоть ночь лети напролет хоть вторая
берет дитя на руки и ходу от рая
вот идет петр по миру в калитки стучится
ищет мать-отца дитяти где свет случится
четвертый год ходит слез в бороде не прячет
на плече у петра мертвое дитя плачет
и где упадет слеза что младенца что старца
порастет земля цветом из чистого кварца
светло насквозь горит пламенем камень луг ли
а сорвешь только пепел в ладони да угли
все голоса в сумерках то ли совы кычут
то ли дети кричат во сне мать-отца кличут
вой ветер-ураган райская стена гнется
кличет господь сторожа а он не вернется
«на что уж блохи сучьи пассажиры…»
на что уж блохи сучьи пассажиры
или на стебле желтенькие тли
но как и мы дрожа на свете живы
хотя быстрее дня примерно три
тем пламенней любовь вскипает в каждом
животном ставя жребий под вопрос
тех юношей хитиновых под кайфом
и девушек с глазами летних гроз
фасеточными факт но тем усердней
всосавши сок иль выпив крови литр
знакомишься с красивой тлей соседней
создать семью или затеять флирт
тут только второпях не перепутать
блохе не выбрать тлю в подруги дней
как мы допустим любим воблу кушать
но никогда не женимся на ней
любовь любовь таинственная сила
то аппетит а то союз сердец
вчера блоха флиртуя укусила
потом чума и ты уже мертвец
я не мертвец чужой любви вчерашней
мне чувство общей близости острей
пока рука лопаты рукопашней
с латинскими названьями костей
блоха целует суженого влажно
трепещут страстью органы у тли
а завтра гроб и им уже не важно
кто автор книги имена любви
«вдруг на шлее у трепетного древка…»
вдруг на шлее у трепетного древка
нам виноградны с гелием шары
мороженым торгует в голос девка
и жители желтеют от жары
всем сердцем к ним но медленные мимо
чуть сумерки наискосок семья
как всем наедине с погодой мило
как жарко жить но хочется всегда
долой глотками перелетной пыли
в пространства утешительные швы
спасибо всем что мы такие были
и следующим славно что пришли
кто испытал но юношеству сложно
уж как бы кажется любил вон ту
когда бы жил но и отсюда можно
хорошую с мороженым во рту
в сень лесопарка искреннее это
в ее альбом вполголоса давно
у года гость единственное лето
из всей зимы второго не дано
еще с колен мольбой и всплеск олений
в слепую опрометь сквозь воск в зевке
там на лету из всех исчезновений
последнее как снег на языке
ВАЛЬС СО СЛЕЗОЙ
бродским ястребом бы в ресторанные орды бабах
с незапамятной urbi et orbi запиской в зубах
но закат по мозгам хоть слезай с подоконника
облизнулся недолго и шасть к поставцу за одной
что ли струпья скребком словно иов и тряпочкой гной
чист хрусталь на просвет как слеза подполковника
подчиненные чутко пока подполковник нальет
перечислит зачистки чем голос нежнее и тише
кто вчера учинял на чеченские села налет
нынче в ночь под чинарой задумчив над чачей и твиши
человек миротворческим ровня по крови чинам
снизу органы сплошь в камуфляже на репе беретка
но в дозоре ему дозировка сильнее чем нам
отчего и всплакнется нередко
терпеливое тело тем временем прыг из окна
поредела орда но осталась полоска одна
кровеносным снарядом без ведома пощажены
ближе к бирже в строю километры кретинов
впереди в белом венчике в образе вечной жены
конеборный кирилл анкудинов
в иске к синтаксису полон сил и виски
пунктуацию нам проставляет в записке
ваххабит в ущелье на уши туго тюрбан
подполковник наколет медали на китель
и мычит себе в тучах про черный тюльпан
но не ястреб скорее як-истребитель
камуфляж на парашютисте порван
тело чешет на траектории орган
вероятно глаз
так случается все понемногу с каждым из нас
«спросонок ни имени в мире ни рядом родни…»
спросонок ни имени в мире ни рядом родни
как будто продрогшее пригоршней сердце разжалось
и к зеркалу рысью но голые звезды одни
дрожат в промежутке где прежде лицо отражалось
неважно чужим что живое и жалко его
слипаются птицы в зрачках расступаются сосны
в лесу только зеркало тычет слепое жерло
наружу смотри как созвездия в нем кровеносны
так явь убеждает объекты в разлуке с собой
в пустеющем смысле стекла после птиц и растений
нулем в знаменателе сном в сердцевине самой
системы отсутствий сломав распорядок осенний
авральный архангел отбой воструби на губной
гармонике грома в искрящем зазоре контакта
обеих реальностей сердцу из двух ни в одной
не вычислить нынче чью полночь качало когда-то
отсюда вопрос на засыпку начальнику дней
в любой из действительностей где в зените десница
с гармоникой как относиться к отсутствию в ней
которому снилось бы снова но нечему сниться
РАССКАЗ ОЧЕВИДЦА
Zbyt stary zeby nosic bron i walczyc jak inni —
wyznaczono mi z laski poslednia role kronikarza
zapisuje – nie wiadomo dla kogo – dzieje oblezenia
Z. Herbert, Raport z oblezonego miastaна солнечных часах четвертый век
до нашей эры мобилизовали
большое войско и вперед на персов
я состою историком в строю
описывая ход событий скоро
царю придется не по вкусу тон
моих записок он себе придумал
культ личности придворные на брюхе
к нему ползут он азиатский дух
вселил в свободные сердца а мой
крамольный стиль сулит немилость персы
повержены но побеждают лежа
меня швырнут в темницу здешний зной
похлеще пыток скоро мне хана
я впрочем время изогнул не в ту
из двух наукой признанных сторон
проклятый зной вначале был вильгельм
завоеватель а за ним альфред
великий и вторая половина
империи прилипла к первой так
заподлицо что семеро держи
как будто и не распадалась дарий
мчит прочь от гавгамел пока великий
завоеватель в пелле на горшке
агукает таблетку бы от боли
они такие блин изобретут
с пяти колес экстаз неописуем
я молча мертв
о путник передай
когда вернешься в грецию народу
вернее деду или лучше дяде
внучатому он академик минц
я знаю дорогая угадайка
по сколько кубиков они за раз
здесь вкатывают за такие чувства
я описал все в точности но жизнь
случилась как могла и вот народ
молчит и море черное как вакса
полным-полно бумажных кораблей
взгляните на часы они стоят
ЗМЕЯ
когда наш бриг швырнуло за гебриды
и гибель подступала велика
все были злы и третий день небриты
кромешный шквал несло с материка
сломайся грот ничто бы не спасло
но штиль настал как серое стекло
мы за сент-кильдой сеть бросали с юта
все снасти в клочья чертова зима
потом на палубе в бреду как будто
плашмя лежала женщина-змея
вся влажная в ожогах поздних звезд
и радужный стучал о мачту хвост
я знаю зло я раз безделки ради
убил и нож не залежится вновь
но лезвие в ее зеленом взгляде
срезало звук створаживало кровь
смерть пустяки смешно считаться с ней
коль страх на свете есть и пострашней
нас вскоре вынесло из мертвой зоны
и бригу бы ни горя ни вреда
но шкипер спятил и открыл кингстоны
там кабельтов от гавани едва
ни мы вверху ни мертвые со дна
не видели как уплыла она
теперь не пугало ни шквал ни плаха
лишь вспомню и до судорог струхну
она как будто в самом центре страха
у каждого потрогала струну
стыд извела испепелила честь
пожалуй что-то в вашей смерти есть
а впрочем как подумаешь однако
вдруг нам кресты надгробные сулят
не пустоту до истеченья мрака
а этот пристальный зеленый взгляд
навек в незатворимые глаза
уж лучше жить
нет
умирать нельзя
БУТЫЛКА В МОРЕ ВРЕМЕНИ
это конечно не ты никакой
который является на работу
и протягивает вахтеру пропуск
с фотороботом предъявителя
даже если и вылитый точь
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.