Берет. Ночной перегон

Вагон мотало на стыках. Поздний поезд, не последний, так, наверное, предпоследний. Москва, метро… Колеса больше не отстукивают «Ночь на Бродвее», не современно, и вообще у нынешнего метро аритмия. Никто не слушает музыку дороги, никому нет дела до ритмов тоннелей и станций. В двадцать первом веке у каждого своя музыка, она звучит в заткнутых наушниками плееров ушах московских бройлеров – а как еще назвать этих перекормленных, словно вечно что-то переваривающих существ? Бройлеры, да и только! И по сторонам они не смотрят, зачем смотреть на людей, когда под носом плоский экран очередного модного гаджета? Люди по сравнению с айфоном – полный отстой, а уж против айпода и вовсе существа почти мнимые, оболочки бездушные, а душа – она там, в сети, там можно прикинуться кем угодно, а можно и быть самим собой. Настоящим. Все равно никто не разберет, какой ты, да и не важно это. Свобода в паутине… Абсурд, если вникнуть, да только некому вникать…

Первый час ночи в метро – время одиночек, изгоев дня. Истинные хозяева московских ночей в метро не спускаются, у них свои подземелья, пещеры, налитые до краев кислотным светом и кислотной же музыкой. И пусть их свет – всего лишь разновидность тьмы, но другого им и не надо.

Подземка – для жителей отстающих стран.

Усталые, стертые дневными заботами люди дремлют на сиденьях. Не стоит беспокоиться, никто из них не проспит свою станцию, у них инстинкт, они встанут, так толком и не проснувшись, и побредут к выходам, тыча пальцами в сенсорные экраны, сгинут с глаз, чтобы раствориться в спальных районах мегаполиса.

Пассажиры ночного метро – кто они? Работники умирающего дня, продавщицы, возвращающиеся домой после смены, мужчины и женщины, неинтересные друг другу, пустые, словно после бурной, но безлюбой любви. Город вылюбил их за день, за вечер, они полуживыми доберутся до своих нор, чтобы выспаться, чтобы быть готовыми на другой день все повторить. Каждый из них когда-то ждал, что вдруг произойдет нечто удивительное, и жизнь наконец-то начнется, но ничего не произошло, не началось, и они научились получать удовольствие от того, что есть, уподобившись своей музыке, состоящей из бесконечно повторяющихся одинаковых фраз. А души их давным-давно переселились во всемирную паутину. Или не души? Кто знает…

И поезд ночного метро застегивает сутки, словно бегунок на молнии пробегает по черному мешку с безымянным трупом дня.

По вагону медленно ехала инвалидная коляска. Сталкер. Скорее всего нищий. Последнее время их много появилось в Москве. Когда-то в метро побирались ветераны Афганистана, настоящие и фальшивые. Фальшивые выглядели убедительней, им подавали больше. Потом – ветераны кавказских войн. Тех самых, которых как будто не было, так что непонятно, откуда в Москве взялось столько калек. А теперь вот – сталкеры. Их здесь вообще никто не ждал, неизвестно, какую заразу они притащили из проклятой Зоны Отчуждения, неизвестно, что им понадобилось в столице и почему они не остались там, на берегу Припяти?

Не все вернувшиеся из Зоны Отчуждения нищие, и, на первый взгляд, не все калеки. Но не нищие не ездят в метро, их не видно, они не любят московского подземного люда, но так или иначе – они другие, потому что каждый из них несет в себе осколок Зоны Отчуждения. Кто-то это понял, кому-то еще предстоит понять…

Сначала в Москву попали артефакты, Зона только слегка прикоснулась к мегаполису, изменения были незаметны и неощутимы. В столице и вокруг нее возникли институты, занимающиеся изучением Зоны, и Зоны в городе чуть-чуть прибавилось. Потом в Москву пришли сталкеры, и Зоной в столице запахло сильнее. И наконец, Москва вознамерилась управлять Зоной через новые и уже существующие силовые структуры – какая самонадеянность! И недалеко время, когда Зона Отчуждения, получив московскую регистрацию, примется переиначивать город под себя так, что в конце концов непонятно станет, что чем управляет.

Но что за дело поздним пассажирам метро до этих проблем? Они о них ничего не знают и знать не хотят.

Сталкер в своей коляске двигался почти бесшумно, механизм работал от вечных батареек, тех самых, которые отыскать можно только в Чернобыле. Вот он добрался до последнего вагона – крепколицый сорокалетний мужчина с жесткими руками, аккуратно выбритый, в опрятном комбинезоне защитного цвета под плащ-накидкой и черном берете на полуседой голове. Если он и собирал милостыню, то не в этом вагоне, возможно, он считал свой рабочий день законченным, а может, и вовсе не был нищим. Во всяком случае, сейчас он ни у кого ничего не просил.

Последний вагон был практически пуст. На сиденье устало, без энтузиазма обжимались какие-то парочки, напротив кемарил пьяный, на полу, непристойно пузырясь желтым, перекатывалась полупустая пивная бутылка.

В дальнем конце вагона кучей грязного тряпья спал бомж. Казалось, кроме него, там никого не было, но сталкер видел другое. Он подкатил поближе, и бомж забеспокоился и неожиданно стал превращаться в нечто жуткое, не имеющее отношения к простой реальности ночного поезда. Рядом с ним обозначились два трупа – парень и девушка, лица их были съедены, словно кислотой.

Желтый насморочный свет мигнул, и время для пассажиров вагона стало тягучим, словно незастывшая эпоксидная смола. Только сталкер и псевдобомж продолжали двигаться так, словно ничего не произошло. Существо – уже не бомж, да и не человек – рванулось к калеке, но у того в руках мгновенно оказался короткий дробовик, грохнул выстрел, и тварь с развороченной картечью мордой рухнула к колесам инвалидной коляски. Сталкер спрятал ствол под плащ-накидку, достал десантный нож и склонился над все еще подергивающимся существом.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал он, пряча в маленький термос пару желтоватых склизких комков, – теперь не больно-то регенерируешь, железы я удалил, так что извини, брат-урод, но твоя охота кончилась.

Поезд дернулся, завыл, тормозя перед станцией, двери зашипели и открылись, сталкер выбрался на перрон и неторопливо покатил к эскалатору.

И только когда состав тронулся, время опамятовалось и поймало прежний ритм. В вагоне закричали, но в черном тоннеле некому было слышать крик, и только через минуту кто-то догадался нажать кнопку экстренной связи с машинистом.

Берет. Лыткарино

Нет, это все-таки не Зона. Берет помотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Никакая это не Зона, это Подмосковье, хотя так вот сразу и не поймешь, уж больно похоже на «Агропром». Но по России таких НИИ хоть жопой ешь, и все похожи. Стандартные железобетонные корпуса, только вот трава да кусты вокруг какие-то чудные, вроде бы чуть крупнее и мясистее обычных. И опасностью от них так и разит, хотя не все чувствуют запах опасности, но для сталкера эта способность – первое дело! Здесь, под этими стандартными коробками, в обложенных свинцовыми кирпичами подземельях проводятся испытания на радиацию, а значит, эта самая радиация имеется в достатке. Вон из той высоченной трубы со свистом вылетают нейтроны, а из тех, что пониже, – гамма– да бета-частицы. А окрестные дачники-простодыры радостно недоумевают – и чего это из местной землицы все так прет? И наивно думают, что все дело в их трудолюбии, в привозном навозе да патентованных червяках, рыхлителях и аэраторах. Как бы не так! Судя по всему, здесь типичная аномалия с условно положительными свойствами. Почему с положительными? Да потому что прет, вот почему! А почему с «условно»? А кто знает, что еще таится в освинцованной утробе ФГУП «НИИП»[6]? И что из ваших задорого купленных чудо-червячков выросло?

Конечно, насчет нейтронов да червяков – это все шуточки, местный колорит, так сказать. Эх, господа испытатели, насильники над природой в законе, и дошутитесь же вы когда-нибудь! Хотя, похоже, уже дошутились, и какой только недоумок придумал изучать здесь мутантов? А может, вовсе не изучать, а именно получать? Впрочем, глобальные вопросы бывшего сталкера волновали мало, его дело – держать рубеж, дело в общем-то привычное, только диким казалось, что держать рубеж приходится здесь, в каких-то восьми километрах от Московской кольцевой дороги. Да уж, не зря сюда мобилизовали половину мужского населения Нижнего Шанхая, так что какие бы твари ни перли через бетонный забор – удержат, народ привычный, радиацией жженный, каруселями крученный, хотя, что и говорить, прежнюю форму кое-кто потерял, разнежился на столичных харчах. Ну, тогда, значит, судьба!

Их подняли рано. Степан уже вполне уверенно ковылял на своих двоих, хотя до танцев было еще ох как далеко, но костыли, похоже, свое отслужили. Ну, еще бы, полгода прошло, как он вернулся из Зоны Отчуждения, на дворе, глянь-ка, ранняя весна, даже птички какие-то поют, солнышку радуются.

Неожиданно птичье чириканье перекрыл короткий, сразу оборвавшийся рев сигнала общего сбора. Второй, похоже, от первого он и проснулся. Сталкер сполоснул физиономию, быстро оделся, наскоро соскреб щетину и выбрался во двор. Во дворе обнаружились несколько тентованных армейских грузовиков, а по спортплощадке перед неровной шеренгой бывших сталкеров весенним гоголем расхаживал Александр Борисович в защитном костюме, что нисколько не мешало ему выглядеть вполне комильфо. Из ворота расстегнутой бронекуртки виднелась ослепительно-белая рубашка и неизменный, с шиком повязанный бордовый шейный платок. Степан уже знал, как блестящего полковника называли в Зоне – Кощеем его называли, и называли вполне заслуженно. И если уж сам Бессмертный возглавил операцию, то дело обстояло и в самом деле серьезно, вернее сказать – хуже некуда. Да и по полученной снаряге это видно – не ошибешься. На этот раз им выдали защитные костюмы со споротыми лейблами изготовителя, какие-то навороченные шлемы со встроенными устройствами связи и штурмовые автоматы АШ-12 калибра 12,7 с револьверными подствольниками и запасными магазинами. Костюмы скорее всего производились поблизости, где-то здесь, в Подмосковье, на одном из предприятий концерна, директором по режиму и кадрам в котором работал блестящий особист Александр Борисович, в прошлом – Кощей. Впрочем, Кощеи в отставку не выходят, они, как известно, бессмертные и несменяемые. И транспорт подогнали соответствующий – «Волки» с бронированием по шестому классу, с пулеметами «Корд» на турелях. Так что операция, по всей видимости, предстояла нешуточная.

Берет повертел в руках шлем, не зная, что с ним делать. В армии он с такой техникой не сталкивался, не полагались в его времена морским пехотинцам пилотские шлемы, в Зоне тоже такие не встречались, там все было попроще, потом надел и сразу услышал в наушниках знакомый до тошноты голос Карапета:

– Не бзди, сталкер, делай что скажут, а чего не скажут – не делай, здесь вольницы нет, не Дикие Земли. Понял?

Берет покрутил головой, надеясь увидеть бандюка, чтобы приложить того как следует, но комбинезон словно окостенел, сковав руки, потом сталкера ударило током, не то чтобы сильно, но чувствительно. В наушниках радостно ржануло.

– Ну вот, теперь понял. Как говорится, «главное – чтобы костюмчик сидел!». Как тебе обновка, а, сталкер? Погоди, он еще и не такое умеет.

Берет матюгнулся и попытался расстегнуть магнитные застежки, чтобы избавиться от сволочного костюма, – не получилось. На этот раз шарахнуло так, что иной «электре» впору. Сталкер понял, что до конца операции от подлой одежки не избавиться. Но зуб нарисовал. Здоровенный такой зуб, качественный. На Кощея, потому что на Карапета рисовать зуб было бессмысленно, пристрелить сявку – и все дела.

Похоже, многим из бывших сталкеров такие операции, как сегодняшняя, были не в новинку, потому что народ особенно не суетился. А может, соседи по «шанхаю» только делали вид, что им все нипочем. Берет поймал несколько насмешливых взглядов, но не отреагировал, только проворчал:

– Зря вы со мной так, господа соседи по оружию, со мной надо вежливо, а то ведь я и обидеться могу.

В наушниках крякнуло, потом другой голос, манерный и слегка глумливый – сталкер узнал Кощея, – сообщил:

– Обижаться после будете, господа сталкеры, а сейчас работать.

Мужчины привычно проверили оружие, подогнали амуницию, попрыгали на месте и с матерными шуточками полезли в вездеходы. Через час с небольшим они были уже на месте.

Берет вывалился из десантного люка броневика и устроился в канаве за автобусной остановкой неподалеку от проходных НИИ. В канаве воняло мочой и старым дерьмом, респиратор с фильтром сталкер не надевал, и так жарко, весеннее солнышко припекало, поэтому морщился, но терпел. Дозиметр не верещал, а тихонько тренькал, словно сонный сверчок, ну а остальное – шелуха, не страшно.

«Все-таки, – подумал Берет, – в Зоне было почище, по крайней мере так паскудно не воняло».

Потом вспомнил, как задыхался в респираторе на болотах, и усмехнулся. Вот уже и Зона вспоминается чуть ли не приличным местом, надо же! Значит, постарел сталкер, ох, постарел! И все-таки там, на берегу Припяти, паскудства было определенно меньше.

Покамест ничего особенного не происходило, только на территории института кто-то истошно орал в голос, но был приказ на территорию не соваться, поздно уже, все, что могло там случиться, уже случилось. Поэтому ждали. Вот и ор оборвался, стало совсем тихо, только птички цвенькали. Можно было бы вздремнуть пару минут, только можно – да нельзя, ну да ладно…

За полгода работы сталкер кое-что узнал об организации, по заданию которой отстреливал мутантов в московском метро. Узнал, что существует некий концерн, вроде бы даже легально зарегистрированный, и занимается этот концерн изучением мутантов и прочими исследованиями, связанными с Зоной Отчуждения. Какими конкретно – неизвестно. Да и не положено рядовому чистильщику – так называлась его должность – это знать. Берет так и не понял, откуда берутся все эти мутанты и почему на его грязную и довольно шумную работу столичная полиция смотрит сквозь пальцы, а в прессе и даже в Интернете об этом ничего, кроме бездоказательных сплетен, не имелось. Видимо, силен был концерн! И кому-то очень нужен. И если их согнали сюда, пообещав солидные премиальные, значит, что-то у головоногих в Лыткарино случилось. Что-то такое, что сталкерское гетто с утра пораньше было построено в ружье, обмундировано, вооружено и спешно брошено затыкать прорыв. Хотя, честно говоря, никакого прорыва мутантов пока не наблюдалось.

– Внимание, – раздалось в шлемофоне, – приготовились. В первую очередь выбивать ведущих, потом остальных. Стрелять только по команде.

За проходными что-то произошло. Берету с его позиции не было видно что, но с ближайших крыш загремело, и очереди ушли куда-то за забор. И тут же словно в ответ над забором стало подниматься что-то, похожее на мыльный пузырь, пойманный шерстяной рукавицей, или на прозрачную каплю ртути. Эта «капля» накатилась на бетонную ограду, медленно не то растворила, не то просто всосала ее в себя и неторопливо покатилась на сталкеров. Ударили штурмовые автоматы – глухо и в общем-то бесполезно, потому что на «каплю» выстрелы не действовали никак. Позади часто загавкали крупнокалиберные пулеметы, от попаданий по капле шла радужная рябь, а сама «капля» словно бы даже становилась больше.

– Не стрелять без команды, – грохнуло в шлемофоне. – Идиоты, вашу мать!

Стрельба прекратилась, но потом стрелять начали снова, но как-то нерешительно. Потому что разглядели существ, прикрытых «каплей».

Это не были мутанты в привычном для сталкера смысле, то есть по большинству внешних признаков это были обыкновенные люди. Возможно, некоторые из них совсем недавно работали здесь, в НИИ, они так и шли кто в чем. В белых комбинезонах и тапочках на босу ногу, джинсах, вполне цивильных костюмах, нормальные с виду мужчины и женщины. А вот другие от людей отличались. Большеголовые, с раздутыми черепами, закутанные в какую-то окровавленную рванину, они словно катили перед собой «каплю», находясь внутри нее. И по всему было видно, что именно они здесь главные, «ведущие».

Убедившись, что стрельба бесполезна, некоторые бойцы стали откатываться назад, но, видимо, тот, кто рулил всем этим странным боем, не собирался отступать и быстро довел эту мысль до сведения бойцов.

«Ни хера себе костюмчики», – снова подумал Берет, глядя, как корчились на земле его соседи-сталкеры.

Сам он отступать не спешил, он и не выстрелил-то ни разу, чего попусту патроны тратить. Почему-то ему казалось, что тот, кто их сюда пригнал, знает, как поступать в подобной ситуации. И сталкер не ошибся.

Перед проходными появился Кощей. Сверкая лысиной на утреннем весеннем солнышке, особист театрально поправил шейный платок, приподнялся на цыпочки, словно дирижер, собирающийся обрушить на публику всю мощь какого-нибудь Вагнера, и артистично раскинул руки. Сначала ничего не происходило, потом из «капли» потянулось что-то вроде усов, причем «капля» явно сопротивлялась, и концы этих усов прилипли к раскрытым ладоням Кощея. Теперь действия особиста уже не походили на дирижирование, скорее это смахивало на вульгарное перетягивание каната. Субстанция «капли» по раздувшимся, узловатым усам медленно, толчками перетекала на Кощея, обволакивая его со всех сторон. Раздутоголовые с той стороны пытались изо всех сил удержать защиту, но это им не удавалось, Кощей был явно сильнее, хотя и ему приходилось тяжко.

– Одиночными по ведущим, когда они проявятся, – раздалось в шлемофоне. – Бить в головы.

Берет и сам понял, куда надо бить, аккуратно прицелился и выстрелил в мутанта, который был ближе всего. К его удивлению, выстрел нисколько не повредил существу, хотя сталкер был уверен, что попал.

Берет понял, что рано, и стал ждать. Кощей, окутанный субстанцией «капли», стал похож на гигантского богомола в доисторической смоле и тянул, похоже, из последних сил. Наконец голова одного из мутантов выступила из «капли», словно облитая тонкой леденцовой пленкой, и сталкер понял, что означало слово «проявятся». Он снова выстрелил, голова брызнула во все стороны, и «капля» сразу словно похудела. Теперь из сдувшегося радужного овоида торчало уже несколько голов. Снова забухали тяжелые штурмовые винтовки, что-что, а стрелять обитатели Нижнего Шанхая не разучились, и через несколько минут с раздутоголовыми было покончено.

И тут по остальным, по людям, идущим с территории НИИ, зло и слитно ударили пулеметы. Берет не знал, были эти так похожие на людей существа мутантами или нет, по крайней мере его органы чувств воспринимали их именно как человеческих существ, да и умирали они, как обычные гражданские люди, быстро и покорно.

Пулеметы смолкли. В ушах звенело тоскливо и мертво. Берет выбрался из своей канавы и пошел посмотреть, что сталось с Кощеем. Смотреть на то, что осталось от сотрудников НИИ, было страшно.

Лежащее на земле прямо напротив проходных существо не было похоже на человека. Во всяком случае, меньше, чем только что разорванные крупнокалиберными очередями бывшие сотрудники НИИ.

Существо подняло уродливую голову, лицо особиста потеряло четкость и лоснилось, словно обсосанный леденец, и прохрипело:

– Ну что, сталкер, видел?

Берет кивнул, не зная, что сказать.

– Понял что-нибудь?

Берет отрицательно замотал головой.

– Завтра в городе побеседуем, – сказал Кощей. – А сейчас пусть все это…

К проходным подъехала бронемашина. «Водник», машинально отметил сталкер. Из кузова выскочили двое с носилками, на которые уложили Кощея, «Водник» взревел японским дизелем и укатил в сторону Москвы.

Откуда-то возник Карапет и еще пятеро или шестеро, судя по виду, тоже из бывших бандюков, в странно раздутых ртутно-блестящих костюмах, с ранцевыми огнеметами за спиной, и двинулись на территорию прибираться.

Берет. Москва, «Дом у дороги»

Что это за место такое, «Дом у дороги»? А вот есть в Москве такое место. Точнее, было. Место, где играют блюз. Блюз и только блюз, исключение делается редко и разве что для рок-н-ролла, который, как известно, сам по себе является беспутным отпрыском блюза, выбравшимся с равнин Миссисипи в дымные города индустриальной Америки и прикинувшимся белым, но не до конца, нет! Конец у него как был, так и остался черным, таким же, как и начало. Пусть этот хамоватый парень и отрастил себе белую ряшку, все равно – внутри он черен! А что делать блюзу в Москве? Что делать ему, привычному к жарким хлопковым плантациям Миссисипи или Луизианы на холодных плоскогорьях и равнинах России, где зимой губы примерзают к гармонике, а? Здесь издавна пели другие песни, ну, например, «Дубинушку». Впрочем, что-то похожее поют и на английском? Разве? А, ну да, вот оно, слышите?

We’re going through the tunnel, push, boys, push!

We’re going through the tunnel, push, boys, push!

We’re saving this old tunnel, push, boys, push!

В общем, эй, дубинушка, ухнем!

Впрочем, это не блюз, это work song[7], но уже почти тепло. Так почему бы блюзу не прижиться в России-матушке?

…А ведь не прижился же! Ну, играют блюз кое-где, слушает блюз сотня-другая любителей, а настоящего блюза не то что в России, а и в Москве как не было, так и нет. Потому что настоящий блюз – его не только играть, его жить надо, и у каждого свой блюз. Можно мастерски играть композиции великих американских блюзменов, но при этом истинным блюзменом так и не стать. У каждого, понимаешь, чувак, свой разговор с Богом, и чужими словами свою судьбу не расскажешь. И чужой музыкой тоже. Понял, чувак?

Утром Берету позвонил Карапет и сообщил, что Кощей намерен встретиться с ним уже сегодня, в семь вечера, в блюзовом клубе под названием «Дом у дороги».

Вообще-то, проживая в Москве, Степан посещением развлекательных заведений не злоупотреблял, а проще говоря, до сих пор не был ни в одном из них ни разу. Ну, во-первых, ходить он уже научился, а вот с танцами дело пока что обстояло неважно. Берет и в молодости был не ах каким танцором, а в горячих точках и особенно потом, в Зоне Отчуждения, – какие танцы! Разве что с костлявой, но она, эта вечно мертвая стерва, не самая приятная партнерша. Да и с выпивкой бывший сталкер осторожничал, дурное это дело и недешевое, если, конечно, не на лавочке с соседями по двору и не лирическую народную водку «Соловушка». А вот Кощей, оказывается, был не чужд красивой жизни, впрочем, с его замашками это казалось естественным. Хотя в превращении стареющего пижона и щеголя в жуткое существо, способное буквально высосать защиту взбунтовавшихся мутантов, как это случилось в Лыткарино, как раз естественного ничего не было. Впрочем, щеголи и пижоны, как правило, на поверку все как один рано или поздно оказываются чудовищами, спросите матерей-одиночек, уж они-то знают доподлинно.

Идти в пусть блюзовый, но все-таки клуб в привычном камуфляже было неудобно. Да и нервничал Степан, к собственному удивлению, изрядно, боялся показаться смешным в московском кабаке, ну не привык он к кабакам и барам, что делать, не привык. Не успел как-то. Бар «100 рентген» не в счет, там все привычное, и там он был уместен, как патрон в патроннике. Знакомые лица, знакомые песни, да и ассортимент напитков и закусок знакомый, хотя какой там ассортимент – водка «Казаки» да тушенка. А здесь? Он достаточно нагляделся на москвичей в метро, и то, как они выглядели, как одевались, да и как вели себя, ему решительно не нравилось. Москвичи казались Берету мутантами, в общем, безобидными до поры до времени, но кто знает, когда наступят эти самые пора да время? Впрочем, сталкер вовремя вспомнил, что мутантом-то является он сам, а вовсе не обитатели чудовищного мегаполиса, но это ничего не меняло. Недолюбливал он нынешних жителей столицы, и все тут. Выцвели лица, вымерли песни…

Впрочем, делать было нечего, если уж Кощею приспичило назначить встречу в кабаке, то выглядеть следовало соответственно. Как и чему соответственно, Берет не имел ни малейшего представления, поэтому решил привлечь к решению этой проблемы какую-нибудь женщину, хотя бы продавщицу или, как теперь их называли, менеджера торгового зала. Желательно, конечно, чтоб эта менеджерка выглядела как-нибудь по-свойски, на этот счет у сталкера имелись совершенно четкие представления, ну, например, как та контрабандистка. Хотя… Берет представил себе киоскершу, у которой он ежедневно покупал сигареты, в летном комбинезоне и очках-консервах, и понял, что его представления о том, как должна одеваться симпатичная женщина, мягко говоря, не совпадают с общепринятыми. Потом представил себе чернобыльскую ведьму в обтягивающих джинсах, на десятисантиметровых каблуках и с серьгой в пупке. Получилось завлекательно, но как-то неубедительно, и почему-то стало неловко. Хотя девок Берет не боялся и не избегал, а вовсе даже наоборот, потому что считал их существами полезными для здоровья, а также психического и гормонального равновесия. Только вот назвать Ночку девкой… Да попробовал бы кто-нибудь!

Вздохнув, он запихнул в карман камуфляжных штанов пачку денег и отправился в торговый центр. Заниматься жопинг-шопингом, как говаривал Карапет.

Шопинг-жопинг начался и завершился в первом же торговом ряду длиннющего крытого рынка, носящего гордое название «Пассаж». Берет посмотрел на себя в зеркало, тихо матюгнулся, поскольку джинсы оказались какими-то несерьезными. По мнению Берета, джинсы должны стоять сами по себе. Настоящие правильные джинсы, мечта далекой молодости глубокого и нездешнего цвета индиго. Но таковые, как любезно пояснила продавщица, пардон, менеджерка торгового зала, давным-давно вышли из моды.