На них и были погружены монеты. Куда они делись дальше – неизвестно. Сталин был в ярости, но хитрому царедворцу Берии удалось опять выйти сухим из воды, свалив всё на комендатуру Госбанка. Были расстреляны несколько человек, с нескольких сорвали погоны. По Москве поползли слухи о налёте, но их быстро пресекли, осудив с десяток людей по статье 58 (8) (за контрреволюционную агитацию). Москвичи называли её «за язык». И всё стихло. Однако история не закончилась на этом.

Небольшой двухэтажный особнячок Ассоциации «Холокост» (официальное название «Международный фонд исследования Холокоста. Московский филиал», однако для упрощения автор везде будет называть его Ассоциация «Холокост»), выходил своим фасадом на одну из набережных Москвы. Он был куплен и отреставрирован в девяностые годы на деньги «Джойнта»[6]. Охраняли особняк молодые сионисты из Еврейской лиги обороны с израильскими автоматами «Узи» и парой волкодавов, которых они сами боялись. Несмотря на таких сторожей, в доме постоянно били стёкла, обливали чёрной краской стены и подбрасывали к дверям отрезанные свиные головы. Подходить близко было опасно, поэтому камни и бутылки с чернилами бросали с крыш соседних домов, а летом стреляли из рогаток с лодок на реке. Самыми напряжёнными днями были дни рождения Гитлера и Сталина. Тогда особняк обстреливали из самодельных катапульт из соседних дворов. Камни были настолько большими, что вышибали даже пластиковые окна. Надо было бы заменить простые стёкла на бронированные, но на это «Джойнт» денег не давал. Также не было денег на взятки милиции, поэтому наряд всегда приезжал после обстрела. Милиционеры сокрушённо качали головами и, убедившись, что никто не пострадал, получив от завхоза мацу, «похрустеть», уезжали.

Директором ассоциации была маленькая хрупкая сорокалетняя женщина с короткой стрижкой и страдающим голосом, дочь известного еврейского писателя. «Зрелая женщина, как надклёванная вишня, слаще», – глядя на неё и не обнаружив обручального кольца, вспомнил я фразу из какого-то романа.

– Антиеврейская истерия идёт по всему миру, – жаловалась она. – За прошлый год в Германии было совершено около тысячи антисемитских акций, евреям рассылались поздравления с Холокостом, на кладбищах появились свиные головы (г. Гота). У этих людей чудовищно сместился некий вектор в голове. Как по-другому можно объяснить, когда приветствуется тотальное уничтожение миллионов людей? А чего стоит конференция в Тегеране, которая пыталась оспорить сам факт злодеяния. Да чего там говорить, в Израиле и то на стенах можно увидеть свастику.

– Как вы относитесь к немецким ветеранам? – спросил я.

– Лично я считаю… – Её рубиновые глаза сузились. – Что все эти немецкие ветераны – фронтовики, немецкие штабисты, немецкие чиновники, служившие при Гитлере, ветераны Национал-социалистической партии, гестапо, СС, СД, и пр. и др. и их прислужники от Латвии до Португалии – все они были, есть и будут нацистами до конца своей жизни. В этом необходимо отдавать себе отчёт, когда встречаешься с этой мразью в виде благообразных старичков и старушек с хорошим протезированием. Когда же они наконец сдохнут? – Она почти кричала.

– Они уже и так одной ногой в могиле из-за почтенного возраста и болезней, – заметил я.

– «Есть мертвецы, которых надо убивать», – процитировала она в ответ классика.

На меня смотрели яростные глаза, которые неотвратимо говорили о грядущем возмездии, и я рассказал всё, начиная с фронтовой дружбы моего отца и Берёзкина. Она ни разу не прервала меня, потом своими ладонями накрыла мою руку.

– Вы ведь не еврей, Алекс. Вы русский. Зачем вам это надо?

– В 1999 году умер безногий Берёзкин. Из Дома инвалидов позвонили моему отцу и передали тетрадь в клеёнчатой обложке, которую завещал ему фронтовой друг. В прошлом году умер мой отец, и тетрадь попала ко мне. Так я стал обладателем потрясающего документа о той ужасной ночи с 17 на 18 сентября 1947 года, когда пятьдесят Героев Советского Союза насмерть обороняли золотые монеты, сделанные по приказу Гитлера из зубов шести миллионов мучеников-евреев и из другого золота, награбленного немцами у евреев, по приказу Сталина привезённые в Москву и в результате украденные Берией. Нарисован в тетради план лабиринта со схемой расположения постов и направлениями атаки и записаны воспоминания о службе на Неглинной, 12, о последнем кровавом бое Берёзкина, а также его наблюдения и последующие выводы. Соблюдая военную присягу, он молчал до самой смерти. Только в своём завещании Костя просил нас с отцом расследовать историю монет. Отец не смог. Остался я. Очевидно, что должна быть поставлена точка в этой истории. Шесть миллионов душ требуют этого. Я надеялся, что вы поймете и окажете мне помощь. Если произошла ошибка, то извините. Я постараюсь справиться один.

– Какой обидчивый, – улыбнулась она. – Плохо, когда за делом кроется что-то личное. Ненадёжно. Лучше бы вы деньги попросили.

Я поднялся, но она всё ещё держала меня за руку. Пришлось сесть.

– Вы знаете, – неожиданно шёпотом сказала она, – мы, евреи, уже не говорим Холокост (всесожжение), мы стали говорить Шоа (катастрофа), скоро будем говорить «несчастный случай». Невозможно же всю жизнь жить в этом кошмаре. Может лучше простить и забыть? Забыть, как травили газом, сжигали в печах, выдирали зубы. Из человеческой кожи делали сумочки, ремни и абажуры. Забыть, как проводили медицинские эксперименты, какие обычно делают над животными.

Слёзы полились из её рубиновых глаз.

– Но я наперекор всем им… – Она махнула рукой куда-то вдаль. – Буду мстить и преследовать убийц, раскрывать тайны Холокоста и постоянно напоминать и рассказывать о трагедии. Всю свою жизнь, до конца я буду заниматься только этим. У меня давно нет никакой личной жизни. Я никогда не выйду замуж. Я поклялась и сдержу слово. Это так же верно, как то, что меня зовут Лилия Бруднэ.

Александр Маров (все, не сговариваясь, звали его Алекс), от лица которого автор начал эту часть своего повествования, навидался в жизни всякого и хлебнул дерьма по самые ноздри. Его отец, получивший тяжёлое ранение в бою за Висмар, после демобилизации пошёл работать в «почтовый ящик» (платили там больше и сразу дали комнату) к Расплетину. Так назывались различные секретные конструкторские бюро (КБ), которых было немало в Москве тех лет. Вскоре это КБ превратилось в НПО[7] «Алмаз», а в 1961 году, когда их ракетой сбили американский самолёт-шпион, пилотируемый Пауэрсом, Расплетин стал академиком и Героем Социалистического Труда, а Маров-старший стал начальником лаборатории ракетной техники, а также ему достались орден Ленина и четырёхкомнатная квартира. Хрущёв, бывший на седьмом небе от счастья, что получил такой подарок – живого американского пилота-шпиона, – устроил показательный процесс (потом Пауэрса обменяли на советского разведчика, полковника Абеля) и завалил Расплетинское КБ деньгами, фондами, жильём так, что НПО «Алмаз» скоро стало самым мощным и богатым в Москве. Вновь принятым работникам квартиры выделялись незамедлительно, зарплату уносили, сняв рубашку и сделав из неё мешок, на премиальные после удачных испытаний конструкторы покупали машины «Победа», а на рабочие и мастерские должности была годичная очередь из инженерно-технических работников. Всё это способствовало резкому увеличению количества и качества разработок и, как следствие, появлению самого мощного для того времени зенитно-ракетного комплекса (ЗРК) «Двина». Этот комплекс стал ударной силой против американских самолётов во вьетнамской войне. Достаточно упомянуть, что только за десять дней декабря 1972 года ЗРК «Двина» был сбит 31 (!) стратегический бомбардировщик «B-52», а за годы войны «фантомов», «скайрейдеров», «корсаров» и прочей шелупони уничтожили несколько тысяч. Американцы в бессилии называли НПО «Алмаз» «осиным гнездом русской ракетной техники» (сейчас, говорят, захиревшим «Алмазом» руководит бывший директор рынка (!), сдавший 90 % площадей в аренду коммерсантам).

Кстати, кандидат в Президенты США Джон Маккейн, проигравший Обаме, будучи лётчиком во время вьетнамской войны, был сбит «Двиной», спрыгнул с парашютом и был так избит вьетнамцами, что у него до сих пор не поднимаются руки выше головы (одеться и вымыться без посторонней помощи невозможно). Он утверждает, что команды избивавшим его вьетнамцам отдавал русский офицер. С тех пор Маккейн стал ненавидеть русских и Россию. Интересно, что было бы, добейся он успеха на выборах. Но это уже другая история.

По совету отца после окончания авиационного института (факультета «Ракетные установки») Александр подал заявление во Вьетнам и после полугодовой ускоренной подготовки (где среди прочего изучался английский язык) в Азербайджане, под Баку, попал на фронт, где и воевал отцовским ЗРК «Двина», который знал лучше всех. Провоевав год, сбив пять американских самолётов, получив медаль «За боевые заслуги» (в просторечье ЗБЗ) и орден «Красной Звезды», в него попал «шрайк»[8], оторвав левую руку и вонзив в тело 21 осколок. Он еле выжил. Тем не менее Вьетнам горел в его сердце яркой звездой, почти каждую ночь являясь в снах. И, глядя на фанатичную директрису «Холокоста», свободно распоряжающуюся своим телом, чувствами и судьбой, он опять вспомнил Вьетнам. Тот коммунистический закон «10–67», по которому женщину за связь с русским военным ждала тюрьма или высылка в так называемую четвёртую зону, район на границе с Южным Вьетнамом (на побережье), под пушки кораблей 7-го флота США. Вернуться оттуда живой было почти невозможно. Его дивизион прикрывал авиабазу «Зиалам» под столицей, и Алекс часто приезжал в международный клуб в Ханое попить сладкую рисовую водку «Луамой». Единственное место, где могли расслабиться русские офицеры. Там он и познакомился с девушкой, которую все звали Хризантемой. Любовь выстрелила по ним дуплетом. Так как открыто встречаться было опасно, Алекс привозил её в своём газике в бомбоубежище авиабазы. Это продолжалось полгода. Потом Марова вызвал замполит и запретил ездить в клуб, сказав, что Хризантему арестовали. Затем, наклонившись, прошептал: «Забудь девчонку, она уже в “четвёртой зоне”. Это смерть». Выйдя от замполита, лейтенант измолотил трёх вьетнамских патрулей, попавшихся в этот недобрый час у него на пути. Скандал замяли, но звёздочку на погонах он потерял. С тех пор Маров возненавидел коммунизм во всех его проявлениях. После страшного ранения его комиссовали. Вернувшись в Москву, узнал, что жена спуталась с другим. Он избил обоих. Следователь, пожалев однорукого ветерана, уговорил «голубков» забрать заявления из милиции. Пришлось срочно развестись и уйти жить к родителям. На работу никуда не брали, а пенсия была нищенской. Ему удалось заочно закончить журфак университета (благо, что приняли без экзаменов). К этому времени грянула перестройка, и Маров, несмотря на свой атеизм, устроился в издательство «Протестанты», где его ценили за жизненный опыт и знание английского языка. Когда ему от отца достался дневник Берёзкина, Алекс понял, что жизнь дала ему последний шанс: настоящее расследование. Распутав дело о золоте Холокоста, Александр Маров выполнил бы своё предназначение и вписал бы своё имя в мировую историю. В этом он был абсолютно уверен, не зная и не догадываясь, что даже прикосновение к тайнам Холокоста, уже не говоря об их раскрытии, неизмеримо опаснее, чем боевые действия во Вьетнаме.

– Вы принесли дневник? – спросила Лилия.

– Только копию, – усмехнулся я и достал пачку листов.

Она наскоро пробежала листки глазами.

– Очень впечатляет, – сказала директриса, – я в деле.

Помолчав, я начал излагать чуть шутливо:

– Для того чтобы задуманное прошло удачно, адепты вуду[9] рекомендуют исполнить танец с питоном на плечах, затем отрезать ему голову и выпить всю кровь. Потом обрызгать труп рептилии святой водой. Это гарантия того, что дело, которое вы начинаете, будет для вас успешным.

– Значит, я должна зарезать змею и выпить её кровь? Тогда мы найдём золото Холокоста?

– Так полагают адепты.

– Есть две вещи, которых я боюсь больше всего. Первая – это змеи.

– А вторая? – не удержавшись, я попался.

– Однорукие двухметровые ветераны… – Лилия ехидно усмехнулась.

– Змея – это метафора. Питьё крови – также. Вы должны быть готовы победить врага любыми способами. В этом смысл.

– А какой смысл вы видите в поиске золота давно убитых людей? – серьёзно спросила она. – Ведь понятно, что о материальной выгоде не может быть и речи.

Кивнув, я изложил свою теорию развития истории: до Холокоста и после него.

– Вы знаете, чем и как повлияло уничтожение шести миллионов евреев на развитие Земли? – спросил я.

– Нет.

– Тогда я расскажу вам. Мистики определяют эгрегор как совокупность выделенной людьми энергии. Причём энергии мыслящей и действующей. Эгрегор «подобен водохранилищу гидроэлектростанции, которое обеспечивает её бесперебойную работу на долгое время». Смею утверждать, что после умерщвления шести миллионов невинных людей образовался самый мощный резервуар энергии Нового времени, которую они выделили перед смертью. Необходимо сказать, что есть коренное различие между внезапной смертью и смертью в полном сознании, которая неотвратима и к которой готовятся. В первом случае энергия не выделяется. Во втором случае люди знали, что будут неотвратимо умерщвлены и перед смертью излучили специфическую энергию, образовав мощный «эгрегор Холокоста», который влиял и влияет на мировые события до сих пор. Сопоставьте с «эгрегором христианства», который образовался 2000 лет тому назад и «без единого выстрела» (но с большими жертвами) завоевал Римскую империю и занял лидирующее положение в мире, фактически перекроив политическую карту, создав новые государственные образования. В настоящее время, исчерпав большую часть своей энергии и почти не получая подпитки, «Эгрегор христианства» постепенно прекращает влиять на события. Эгрегоры обеспечивают успех тем или иным действиям или способствуют распространению тех или иных идей. Мощные, особенно вновь образованные эгрегоры всегда действуют со 100-процентным успехом.

Именно этим объясняется беспрепятственное образование государства Израиль, поддержанное (небывалый случай) и США и СССР. Именно этим объясняются фантастические удачи израильской разведки по поимке нацистских преступников (например, «дело Эйхмана»). Именно этим объясняется успешная работа некоторых организаций, которые получили широкую известность в мире (например, бюро Визенталя). И, наконец, именно этим объясняются успешные войны Израиля с численно превосходящим враждебным окружением (арабы).

«Эгрегор Холокоста» разделился примерно на три части. Первая часть обеспечивала образование нового государства. Вторая часть обеспечивала его защиту, а также успешное функционирование ряда организаций, связанных с поимкой уцелевших нацистов. Эти две части энергии, выполнив свои задачи, практически исчерпали себя. Кстати, именно ослаблением двух частей «эгрегора Холокоста» и объясняются участившиеся нападки на евреев в разных странах мира (от осквернения могил до одиозных конференций), а также территориальные уступки Израиля своим соседям. Об этом вы знаете лучше меня. Однако продолжает действовать последняя, третья часть этой энергии, которая расходуется на раскрытие тайн Холокоста, которые я бы назвал легендами[10], т. к. нет достаточно достоверных сведений и документов об этих событиях.

Непосредственно Холокост не затронул родных или меня. Только благодаря случаю я стал обладателем некоторых его тайн. Однако все события, происходившие в моей семье, однозначно готовили меня к принятию этой информации. В ХХ веке мой род бросил мирный труд и начал воевать. Первая мировая, Гражданская, финская, Великая Отечественная война, вьетнамская бойня. Мой отец воевал с человеком, который охранял монеты, сделанные из зубного золота, выдранного изо ртов несчастных жертв Холокоста. Мой дядя за шесть побегов угодил в Дахау, пройдя все круги ада. Моя тётка воевала санитаркой и, вытаскивая с поля боя раненых красноармейцев, стреляла в голову всем немцам, которые встречались ей на земле. Только так можно было успокоить этих «сверхчеловеков». Если бы я мог, я бы расследовал эту историю один. Из-за нехватки информационного, материального и других ресурсов я обратился в ассоциацию. Однако я пойду по этому пути до конца, что бы вы ни решили. Считаю, что, отыскав золото Холокоста, я выполню своё предназначение на земле.

– Вы мне можете оставить копию дневника на неделю? Я должна кое-что проверить.

Директриса встала.

– Да, конечно, – ответил я.

– Приходите ровно через две недели. Думаю, я добавлю к этой истории некоторые детали. Что касается теории, которую вы развернули передо мной, то ничего подобного никогда я не слышала. Я потрясена.

Её лицо горело.

Окрылённый, я покинул мрачный особняк.

Успокоившись, Лилия вызвала начальника службы безопасности ассоциации и передала ему визитную карточку Марова.

– Леон Абрамович, пробейте его по Моссаду[11] и пошлите им полную запись нашего разговора, – приказала она невысокому лысому человеку в очках, – я не доверяю ветеранам любых войн.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.