Глава 3

ПЕРВЫЕ БЕСПОРЯДКИ

Помню, в одно воскресное зимнее утро в Петербурге мы с сестрой были приглашены на детский праздник. Как я сейчас припоминаю, было самое начало 1905 года. До сих пор среди наших детских игр мы слышали о покушении на того или иного министра, а в некоторые дни взрослые говорили, что сегодня благоразумнее не выходить на улицу. Но в то воскресенье матушка разрешила нашим гувернанткам отвезти нас в семью, устраивавшую детский праздник.

После того как мы провеселились целый день, нас усадили в карету, чтобы везти домой. Наш кучер поехал обычной дорогой, но на одном перекрестке по жесту городового остановил лошадей. Этот полицейский был другом нашего кучера; он узнал его и, видя, что в карете сидят женщины и дети, посоветовал нам сменить маршрут; главное, сказал он кучеру, не ездить по Невскому проспекту, так будет разумнее.

Помню, наши гувернантки переглянулись и побледнели. А сестра и я очень обрадовались этому неожиданному инциденту. Кучер повез нас кварталами, где мы никогда раньше не бывали. Но новизна площадей и улиц, которыми ехали, удивила нас меньше, чем вид заполнявших их толп. Казалось, все люди высыпали из своих домов; они занимали проезжую часть и часто останавливали нашу карету. Но никто не оставался возле домов. Толпа двигалась именно по проезжей части, текла по ней ручьями, сливавшимися на площадях, и, казалось, грозила затопить весь город. Эта толпа, двигающаяся и шумная, так сильно отличалась от обычных русских толп – вялых и пассивных, что я спросил мою гувернантку: «В этих кварталах люди так развлекаются каждый день?» и «Почему они не ходят по тротуарам?».

Долго пропетляв, мы наконец приехали домой. И совершенно не поняли поведения нашей матушки, которая, увидев нас, словно избавилась от страшной тревоги.

Позднее я узнал, что в это воскресенье, во второй половине дня, нигилисты останавливали все прилично выглядевшие кареты, высаживали ехавших в них и отправляли кареты пустыми, к великой радости толпы, насмехавшейся над невольными пешеходами. Более серьезных инцидентов в тот день не случилось, но неловкое сопротивление со стороны подвергшихся издевательствам буржуа при общем возбуждении толпы способно было стать той искрой, от которой мог вспыхнуть большой пожар.

Для меня еще долго слова «революция», «народное возмущение», «нигилизм» напоминали безобидную поездку через празднично одетую толпу. Будущее готовило мне менее мирные, но более яркие картины.

Перед этим будущим данные происшествия выглядят совершенно безобидными. Однако мы принимали их всерьез. Тревога в имущих классах была не пустой, если подумать, что Россия давно уже не видела серьезных беспорядков. То, что в стране с республиканской формой правления, где привыкли к демонстрациям и забастовкам, покажется пустяком, в России 1905 года, напротив, выглядело признаком приближения смертельной опасности.

О возникновении этого бунта, его причинах и вызревании уже все сказано. Я буду рассказывать лишь о том, свидетелями чему были я сам или мои близкие.

Дома любой инцидент, происшедший в городе, становился известным почти немедленно. Серьезные события следовали одно за другим в убыстрявшемся с каждой неделей ритме. Недовольство и раздражение народа возрастали. Из провинции также поступали драматические известия. У наших друзей мужики сожгли усадьбу. Наши знакомые приносили новости из официальных кругов. Так мы узнали, что правительство, ошибшееся во всех своих прогнозах, планирует принять радикальные меры. Мы были готовы ко всему.

Помню, однажды ночью матушка сама пришла в наши детские разбудить нас. Она велела нас быстро одеть, как для выхода в город, и держала рядом с собой. Было за полночь. Сначала недовольные, мы скоро увлеклись новым приключением.

– Мы пойдем гулять? – спрашивали мы.

– Возможно, – отвечала матушка.

– А куда?

– В министерство. В Морское министерство.

– А когда?

– Когда я вам скажу. Молчите.

Я и сейчас вижу матушку, неподвижно стоящую, опираясь одной рукой на стол, а другой показывающую нам, что надо молчать, внимательно прислушивающуюся к малейшему звуку снаружи, к любому свистку или звонку. Казалось, она слушает город, слушает ночь.

Но и в тот день тревога оказалась ложной. Рабочие и революционеры были особенно многочисленны и агрессивны в ту ночь, возникли опасения, что к восставшим присоединятся войска гарнизона. Как это часто бывало, положение спасла императорская гвардия, расквартированная в Петербурге. Не принимавшие, как я уже говорил, участия в Русско-японской войне, гвардейские полки были особенно привязаны к императору; пользовавшиеся большим уважением среди других частей и среди населения, они являлись для правительства и военной, и моральной защитой.

10 января 1905 года матушке нанес визит князь Шервашидзе, обер-гофмейстер двора императрицы Марии Федоровны. Князь, большой друг нашей семьи, имел с матушкой беседу, которая ее совершенно потрясла. Он рассказал ей о кровавых событиях предыдущего дня, при которых присутствовал.

Когда отец вернулся с Японской войны, то от своего окружения, заслуживающих доверия непосредственных свидетелей событий, он услышал рассказы, подтвердившие рассказ князя. Я считаю, что приводимый мной здесь рассказ о событиях 9 января 1905 года и их психологическое объяснение максимально близки к истине.

Толпа начала собираться, чтобы сформулировать свои требования установления более либерального правления. Решив выразить свое мнение, она задумала предпринять мирную демонстрацию, что по тем временам было большой дерзостью. Люди решили пойти в Зимний дворец и подать государю петицию.

В качестве лидера в данной ситуации, как и во многих других, революционеры избрали священника Гапона. Этот странный человек, страстный революционер, был свободным священником, не имевшим прихода. Он давно уже возбуждал народ против монархии. Он был умен, образован, а ряса добавляла ему уважения. Тогдашний министр внутренних дел граф Витте, главный начальник всей полиции, считал Гапона серьезным противником. Выплатой крупных сумм он сумел убедить Гапона работать на правительство. В тот момент, когда толпа, возглавляемая Гапоном, направилась к Зимнему дворцу, этот агент вел очень опасную двойную игру. Гапон испугался и попытался улизнуть, но революционеры его не отпустили и заставили и дальше идти впереди толпы. У Гапона оставалось единственное средство – предупредить тайную полицию, что он и сделал.

Это предательство Гапоном его сторонников спасло бы им жизни, если бы события пошли так, как было предусмотрено. Извещенная полиция организовала манифестацию так, чтобы избежать какого бы то ни было кровопролития: император должен был принять избранную от толпы депутацию во главе с Гапоном, которая представила бы ему петицию. Затем император должен был выйти на балкон дворца, чтобы уговорить толпу разойтись. Предполагались, что на это манифестанты ответят радостными криками.

Но тут вновь вмешалось ближайшее окружение императора. Охваченное страхом, я бы даже сказал, ужасом, после первого же донесения полиции относительно планировавшегося шествия народа к дворцу, императорское окружение сразу начало оказывать на государя сильное и настойчивое давление: следовало немедленно поднять по тревоге ближайшую часть – стрелковый его величества полк. Царь сдался и отдал приказ. Тут же дворец был окружен плотным кордоном из вооруженных солдат.

1

Отец автора – Николай Илларионович Скрыдлов (1844–1918), адмирал, участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и Русско-японской войны. Первым браком был женат на Е. К. Фишер, умершей в 1880-х гг. (Примеч. пер.)

2

Этот обычай так укоренился, что только специалисты-историки могут различать природных князей и тех, кто унаследовал титул описанным мной образом. Многие представители русского высшего общества, известные под княжескими титулами, в действительности получили его не при рождении. Приведу для примера князя Феликса Юсупова, который при рождении был всего лишь графом Сумароковым-Эльстоном. При вступлении его в брак с княжной Ириной Александровной, племянницей царя, император своим указом дозволил ему принять титул матери, княгини Юсуповой. Это разрешение было дано в качестве особого рода исключения, так как отец нового князя был еще жив и сам носил княжеский титул, опять же в силу императорского указа.

3

Имеется в виду так называемое Боксерское восстание в Китае (1899–1900), направленное против европейцев. Подавлено коалиционными силами, в состав которых входили и русские войска. (Примеч. пер.)

4

Эти встречи происходили либо в Гатчинском дворце, бывшей резиденции несчастного императора Павла, сосланного туда своей матерью, императрицей Екатериной II, или в Аничковом дворце, зимней петербургской резиденции вдовствующей императрицы. Этот дворец был полон воспоминаний. Он был построен в XVIII в. императрицей Елизаветой для ее фаворита и морганатического супруга графа Разумовского. После смерти графа дворец вернулся во владение короны. Император Александр III предпочитал его холодно-торжественному Зимнему дворцу и постоянно жил там. После его смерти в 1894 г. его вдова, императрица Мария Федоровна, верная памяти мужа, осталась жить в Аничковом.

5

После дам, принадлежащих к императорской фамилии, обер-гофмейстерины двора императрицы и фрейлин, стоявших первыми, этикет расставлял дам не в порядке их происхождения, а в порядке должностей и чинов их мужей. Таким образом, жена наместника стояла впереди даже более знатных княгинь. При равенстве должности и чина, например между двумя наместниками, первой становилась не та, что старше по возрасту, а та, чей муж получил чин или должность раньше.

Все это рассказано мной не просто для того, чтобы обратить внимание на деталь, которая может показаться пустой, а для того, чтобы показать, что при русском дворе должность мужа была одним из редких неаристократических признаков и являлась свидетельством современного духа. Правда, справедливо будет отметить и то, что мужчина редко достигал сколько-нибудь высокой должности, не принадлежа к более или менее знатному дворянскому роду.