И Старый Пруд отвернулся. Я была возмущена, я схватила его за переплёт и сказала:

– Ты меня не знаешь! Я не просто Книга, во мне есть Текст! А ты… ты пустой и жалкий!

– Отцепись, дура! В тебе какая-то идиотская писанина, а во мне – Стихи!

И Старый Пруд ударил меня. Было очень больно и обидно, я отвернулась от него и заплакала.

Теперь он точно скажет Сержу, чтобы тот отдал меня Николаю. Мне надо опередить его, мне надо сказать Сержу, чтобы он не слушал Старого Пруда, чтобы отдал его… отнёс обратно в Магазин! Я не хочу, не хочу, НЕ ХОЧУ к Николаю!!! Я хочу, чтобы Серж перечитывал меня ещё и ещё раз, чтобы он не читал больше никаких Книг, кроме меня! Я хочу, чтобы Серж увидел в моей писанине Стихи. Они наверняка во мне есть, только как, КАК мне доказать ему это, если я сама в себе не уверена?! Что же делать-то?..

Я заливалась слезами и тряслась в рыдании. Похоже, не тягаться мне со Старым Прудом. Серж читает его уже десять месяцев, а меня только два дня. Но, Типограф мой, как же это безумно хорошо! Этот читатель – моя Судьба! Я не хочу отдавать его никому! Как же быть?!

Несколько дней я пролежала на полке в тяжёлом молчании и мучительных раздумьях. Старый Пруд больше ни разу не заговорил со мной, он пытался игнорировать наше соседство, но я чувствовала, какая волна гнева исходит от него. Я тоже боялась сказать что-нибудь не то и пошевельнуться как-нибудь не так. Я знала, что он сильнее, поэтому не хотела давать ему новых поводов для унижения. Мысль о том, что во мне – Текст Идиота, не давала покоя и разъедала нутро, начиная с восемьдесят пятой странички.

Наблюдение за живущими в этой квартире людьми ничего не дало. Я видела Сержа, иногда слышала его, а других людей я совсем не знала и с трудом понимала. Однако они казались более могущественными, чем Книги, и почти волшебными существами. Ведь только в контакте с ними во время покупки или чтения я могла познавать себя и испытывать неповторимые ощущения разной степени приятности. Только люди могли перемещать меня в пространстве, и от них зависело моё будущее. Красному и Чёрному было двадцать восемь лет, и может, больше половины из них он простоял на полке. Когда я думала о такой перспективе для себя, то ужасалась и обливалась холодным потом.

Я много думала о Серже и своих странных видениях во время нашего общения. Я думала о Тексте внутри, и на моих глазах появлялись слёзы. Если Серж полюбил меня из-за этого Текста, то почему Старый Пруд назвал его «идиотской писаниной»? Я не верила в то, что мой читатель – какой-нибудь автор или, чего доброго, Идиот. Меня не может любить Идиот!

Очень хотелось спросить у Старого Пруда про того автора, который поместил в него Стихи. Но я боялась. Очень боялась, что из-за ревности Старого Пруда потеряю нужность моему читателю. При этом я сама ревновала и не знала, куда деться от этого разрушающего чувства!

Два или три раза на меня накатывало катастрофическое отчаяние. Два или три раза оно сменялось феноменальным блаженством! И всё потому, что я не могла забыть те фантастические минуты, когда Серж читал меня. Я хотела, чтобы это снова случилось со мной. И боялась, что этого больше никогда не повторится…

Потеряв счёт дням, я подолгу дрожала, наивно грустила, чувствовала себя то страшно одинокой, то непомерно счастливой. Но с каждой минутой одиночества становилось больше, а тоскливого масла в его совсем не радостный огонь подливал Старый Пруд, который находился близко и открыто ненавидел меня. И я тоже возненавидела его всеми бумажными волокнами своих страниц!

Из этого неприятного противоречивого состояния меня вывела девушка по имени Юля, которую я видела тогда во сне Сержа. Она появилась в комнате моего читателя наяву. Я решила послушать, о чём они рассуждают, сидя друг напротив друга на диване. И это получилось! Юля, оказавшаяся в реальности худой крашеной блондинкой, держала Сержа за руку и говорила:

– Ты какой-то отчуждённый в последнее время. Вчера вот не пошёл со мной в кино, и пришлось звать Гальку. А она мне надоела вечным нытьём о своей неудавшейся жизни. А после фильма вообще достала. На уме только одно: почему все мужчины спят с ней, а потом бросают. Вот не выдержу и как-нибудь скажу ей всё, что думаю!

– Ну и что ты думаешь? – спросил Серж.

– Я думаю, что тебе пора сказать мне, почему мы так редко видимся. А? Что случилось, милый?

– Да ничего не случилось особенного.

– Лучше расскажи. Я не слепая, я же вижу.

Юля встала и, сложив руки на груди, подошла к окну.

– Рассказывать решительно нечего. Мы с тобой видимся не чаще, чем нам необходимо.

– Смотри, Серёженька! Ты не заметишь, как я однажды не позвоню, затем не дождусь тебя после института, а затем сяду в белый «Мерседес» к своему прекрасному принцу и укачу в заоблачные дали. А ты проводишь меня взглядом и побредёшь к метро, думая вот о чём: «Какой же я балбес! И почему я ей тогда ничего не рассказал?»

– Белый «Мерседес» – это скучно! Настоящие принцы ездят только на метро, поэтому девушки их не находят. Не там ищут, понимаешь?

– Ещё одна такая заявка – и я решу, что Галька моя несчастная права. Серёжа, я не молодая наивная идиотка. И я слишком долго тебя искала, чтобы просто так взять и потерять из-за какого-нибудь пустяка, из-за маленькой недомолвки, из-за крошечной лжи. Будь другом, скажи, как есть, или ты не доверяешь? Я что, слишком многого требую?

– Именно.

Юля резко обернулась и спрятала руки за спиной. Серж даже не шелохнулся. А я, как обычно, мало чего понимала. Отношения людей друг с другом и их громкие шумовые беседы меня не касались и никак не могли повлиять на мою неопределённую Судьбу.

– Пока ты будешь чего-то от кого-то слишком хотеть, ты не сможешь обрести счастье – ни со мной, ни с белым «Мерседесом», ни с чёртом лысым. И опыт твоей подруги Гальки это доказывает.

– Серёжа, что ты такое вообще несёшь? – Юля побелела, затем неожиданно покраснела. – Ты говоришь, что я тебе больше не нужна. Хорошо. Как её зовут, кто она? Я её знаю? Это опять Наташа? Вы что, с ней поссориться нормально не можете? Это она, да?

Я вздрогнула. Другой человек может быть так же не нужен, как и Книга. Похоже, что Юля не нужна Сержу, а значит, он вернёт её обратно – туда, откуда взял.

– Я говорю о том, Юленька, что в жизни ничего не определено. Таков её закон, и ты, пытаясь сделать мою жизнь предсказуемой, убиваешь во мне любовь. А любовь свободна от всяких форм. Она не может управлять, она может распространиться на много людей. И если ты мне приказываешь любить только тебя, то у меня ничего не получится.

Серж поднялся с дивана и подошёл к нашей со Старым Прудом полке. А Юля уже сидела в кресле и заливалась слезами. Она не слышала слов Сержа, а я сильно перепугалась, когда он неожиданно взял меня в руки, которые пахли морозом и сильно тряслись.

Он шагнул к Юле, уже превратившейся в тёмный силуэт, протянул ей меня и сказал:

– Здесь написано о любви. Я долго сомневался в том, что всё так и есть на самом деле. Я не хотел верить в то, что люди такие глупые. Юля, я хочу, чтобы мы с тобой вместе поняли это.

С небольшой высоты я упала на колени к плачущей девушке. И вдруг она схватила меня и прохныкала:

– Уйди отсюда! Ты меня не любишь!

И, будто бы подтверждая это, она с большой силой швырнула меня! Мгновенно перестав слышать людей, я пролетела несколько метров и с громким стуком ударилась об стену. Молниеносная боль пронзила всё тело. Оглушённая и ослеплённая, я упала на пол, не успев сгруппироваться, и от второго удара провалилась в мрачную, удушающую бездну глубокого обморока.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.