Анатолий Георгиевич Алексин
      ПРО НАШУ СЕМЬЮ
      1. Не мое дело
      Я учусь в той же школе, где когда-то учились мама и папа.
      Папу почему-то никто не запомнил. А маму запомнили многие. "У нее были прекрасные внешние данные!" - сказала как-то учительница литературы, которая заодно руководит у нас драматическим кружком. И придирчиво оглядела меня. Это было бы еще ничего: за "внешние данные" пока что отметок не ставят, но оказалось, что и внутренние данные у мамы были гораздо лучше, чем у меня, К примеру, все помнили, что мама никогда не гоняла клюшкой консервные банки и не любила играть в "расшибалочку".
      Больше я не знал никаких подробностей о мамином прошлом. Но вот однажды бабушка, которая пришла помочь маме по хозяйству, сказала:
      - д Сережа-то стал лауреатом Всероссийского конкурса!
      - Какой Сережа? - спросил я.
      - Сережа Потапов. Его знают все культурные люди!
      - Первый раз слышу. А кто это? - сказал я.
      И вдруг заметил, что папа взглянул на меня с любовью.
      А верней сказать, с благодарностью... Еле заметно взглянул.
      Но я-то почувствовал! Хотя ничего не понял...
      И только потом на кухне бабушка объяснила мне, что Сережа Потапов учился когда-то в школе музыкально одаренных детей и мама любила его, когда была в пятом классе.
      Музыкальная школа находится прямо напротив нашей, через дорогу. Если из нашей школы выходит ученик, то трудно сразу определить, одаренный он или неодаренный.
      А если из дверей школы, которая через дорогу, то тут сразу ясно: идет одаренный!
      Мы выходим из своей школы с портфелями, а музыкально одаренные - с футлярами. Сначала Сережа Потапов привлек мамино внимание тем, что его футляр был больше, чем у других, потому что он играл на виолончели. А потом, уже в пятом классе, она его полюбила. Мама, наверное, тоже была одаренной, потому что я вот хоть и учусь в шестом классе, но еще ни разу пока не любил.
      - Да, Сережа далеко шагнул! - сказала за ужином бабушка.
      И папа закурил в комнате, хотя обычно выходил для этого в коридор или на кухню.
      - Ну что ты?! Это такое далекое прошлое... Это глупое детство! -тсказала мама. И рассмеялась. Ей было весело.
      А папа за весь вечер ни разу не улыбнулся.
      - Далеко шагнул! Далеко!.. - повторяла бабушка, убирая посуду.
      Бабушка очень любила нас воспитывать. Но делала это как-то по-своему.
      "А сын нашей соседки научился варить суп", - говорила она, и я должен был понять, что мне тоже не мешало бы этому научиться.
      "А Коля, который вместе с тобой кончил медицинский институт, стал заведующим отделением", - сообщала она папе. И папа должен был сделать вывод, что ему тоже не мешало бы стать заведующим. "Да, Сережа далеко шагнул!" - эта фраза должна была подсказать папе, что и ему пора было куда-то шагнуть.
      Два года назад мне удалили гланды. "Чепуховая операция!" - говорили все. Но я как-то этого не почувствовал... Хирург, который их удалял, казался мне удивительным человеком. Он причинял мне ужасную боль, и я должен был бы его ненавидеть, а я относился к нему прямо-таки, как говорят, с восхищением. Со страхом и восхищением! И трудно мне было представить, что он снимет свой белый халат, свои резиновые перчатки и станет таким же, как все. А может быть, даже пойдет в буфет.
      Папа делает операции почти каждый день. И может быть, каждый день кто-то смотрит на него так же, как я смотрел на того хирурга.
      - Тебе когда-нибудь делали операцию? - спросил я у бабушки.
      Оказалось, что ей за шестьдесят лет не сделали ни одной операции! Разве она могла как следует оценить папу?
      - Добиваются же люди таких успехов, как Сережа Потапов! - причитала бабушка, уже натягивая пальто.
      - Вот когда у тебя опять будет приступ мигрени, - сказал я, - вызывай не врача, а этого своего... виолончелиста!
      Пусть он тебе поможет!
      Перед самым сном я чистил зубы в ванной комнате и вдруг услышал, как мама сказала папе:
      - Это смешно... - Ей все еще, в отличие от папы, хотелось смеяться. Ну несерьезно, честное слово. Это же было в пятом классе!
      - Началось в пятом... - тихо сказал папа. И я почувствовал, что рука его снова полезла в карман за папиросами.
      Я, как говорят, содрогнулся.
      Значит, только началось в пятом классе? Интересно, а в каком кончилось? Хорошо, если в шестом. А если в седьмом или даже в девятом?
      "Ведь папа учился с мамой в одном классе, - рассуждал я. - А школа для одаренных, как и сейчас, была через дорогу.
      И папа, значит, был свидетелем их любви. Как же он, бедный, переживал! А если он и сейчас страдает?"
      Надо было что-то предпринять. Но что? Разве я мог с кем-нибудь посоветоваться?
      К примеру, если бы я посоветовался с бабушкой, она бы сказала: "А сын моей соседки никогда не вмешивается в дела старших!"
      Может быть, это и в самом деле было не мое дело? Может быть...
      Через несколько дней, собираясь в школу, я услышал в программе передач, что Сергей Потапов будет выступать вечером по телевизору. К счастью, кроме меня, этого никто не услышал.
      Вечером, за четверть часа до концерта лауреатов Всероссийского конкурса, я уселся делать уроки в той комнате, где стоит телевизор.
      - Завтра контрольная! - сообщил я. И все стали передвигаться на цыпочках.
      Еще через неделю я обнаружил, что Сергеи Потапов собирается выступать по радио. За пятнадцать минут до его выступления я разложил тетради на кухне, где у нас стоит радиоприемник.
      - Завтра снова контрольная! - сказал я. И приемник молчал весь вечер.
      Но Сергей Потапов продолжал преследовать нашу семью!
      Как-то, возвращаясь из кино, я увидел афишу с его портретом на том самом месте, где мама и папа каждое утро садились на трамвай. Сперва я хотел сорвать афишу и уничтожить ее. Подходил, примерялся, прилаживался... Но все-таки не сорвал.
      Вернувшись домой, я стал убеждать своих родителей, что ездить на троллейбусе гораздо удобнее, чем на трамвае.
      - Но троллейбусная остановка далеко, - возразил папа.
      Ах, если б он знал!
      - Я проведу вас проходными дворами, и вы увидите, как это близко. Совсем рядом! - сказал я.
      - В проходных дворах всегда бывает темно и опасно, - вмешалась бабушка. Как будто она нарочно хотела столкнуть маму лицо к лицу с ее прошлым!
      Утром я повел маму и папу проходными дворами.
      - Вот видите, как удобно, - говорил я. - Совсем близко!
      И вы садитесь на современный вид транспорта... Правда, не на метро, но по крайней мере и не на трамвай! И еще одно преимущество. Мы вместе идем почти до самой моей школы!
      - Да, мы так мало видим тебя, что уже из-за одного этого стоит... согласилась мама. - Что же ты раньше нам не сказал?
      Вообще-то мне не хотелось, чтобы мои родители каждое утро прямо у всех на глазах провожали меня, шестиклассника, в школу. Но теперь я был готов абсолютно на все!
      И я уводил их от афиши с портретом...
      Конечно, мама могла увидеть эту афишу и где-нибудь в другом месте. Но тут уж я ничего поделать не мог!
      Еще через несколько дней я сообщил:
      - Мы писали сочинение на тему "Кем быть?". И представьте себе, почти все ребята хотят стать врачами! Почти все... Не летчиками, не водолазами, не киноартистами, а только врачами! Учительница сказала, что нет ничего удивительного. Самая благородная профессия в мире! Хотят лечить, исцелять, спасать... Это естественно!
      - Да, конечно, - сказала мама.
      А папа с бабушкой промолчали.
      Как-то в воскресенье я привел, к нам домой своего приятеля Ваську Паганини.
      Паганини - это, конечно, прозвище. Васька играет на скрипке и учится в школе для одаренных.
      - Ты любишь Святослава Рихтера? - спросил я у Васьки, когда вся наша семья была в сборе.
      - Еще бы! - ответил Васька.
      - А Давида Ойстраха?
      - И его тоже!
      - А Софроницкого?
      - Тоже люблю. Но он умер...
      - А Сергея Рахманинова?
      - Кто же его не любит?
      - А Сергея Потапова?
      - Не знаю такого...
      - Ни разу не слышал? Подумай как следует! Вспомни...
      - Нет, о нем я не слышал. А почему ты интересуешься именно этим... как его фамилия? Почему? - удивлялся Васька так естественно, будто мы с ним не репетировали эту сцену в ванной комнате пятнадцать минут назад.
      - Ну уж если Паганини его не знает! - воскликнул я и обвел взглядом всех членов нашей семьи.
      Но мамино прошлое не сдавалось, не отступало!
      Однажды по почте пришли сразу две открытки из нашей школы. Я вообще не люблю, когда моим родителям из школы присылают открытки. И как-то нечаянно прочитал... На этот раз речь шла не обо мне. Маму и папу приглашали на традиционный "объединенный" вечер выпускников сразу двух школ: нашей и музыкальной. Приглашали заранее, за неделю, и просили сообщить о вечере всем бывшим одноклассникам, о которых они что-нибудь знают.
      Я сразу понял, что там будет присутствовать Сергей Потапов. "Вечер устраивают для того, чтобы доставить бывшим ученикам радость, - рассуждал я. - Но какую же радость испытает мой папа, если у мамы возникнут разные воспоминания? А они обязательно- возникнут... хоть на минуту. И папа будет курить, не выходя в коридор..."
      Я спрятал открытки. Сунул их в свой портфель...
      Первое, что я увидел в школьном вестибюле, было огромное объявление о традиционном "объединенном" вечере.
      Внизу черным по белому было написано: "В художественной части примет участие лауреат Всероссийского конкурса С. Потапов".
      "Так, понятно... - подумал я. - Значит, он будет у всех на глазах демонстрировать свое искусство. Ему будут аплодировать. А папа продемонстрировать свое искусство у всех на глазах не сумеет. Ведь не сможет же он прямо на сцене вырезать кому-нибудь аппендицит! Или, точнее сказать, аппендикс... Да, С. Потапов будет в гораздо более выгодном положении!"
      Я раскрыл портфель и запрятал открытки поглубже.
      На следующий день после традиционного вечера учительница литературы, которая так хорошо помнила о маминых внешних данных, поинтересовалась:
      - А почему не было твоей мамы?
      Поинтересовалась так, будто папы у меня вообще не было. Я вопросительно развел руки в стороны.
      Я давно уже знал этот способ: когда не хочется врать, не хочется говорить "да" или "нет", надо вопросительно развести руки... пусть думают что хотят!
      В тот же день мама, вернувшись с работы, вошла в комнату прямо в пальто. Когда она так стремительно, не задерживаясь в коридоре, проходит в комнату, я знаю, что ничего хорошего ждать не следует.
      - Нам с папой ничего не присылали из школы? - спросила она.
      Я попытался вопросительно развести руки... Но она повторила:
      - Нам ничего не присылали?
      - Что-то, кажется, было, - ответил я.
      - Как это "что-то"? Ты не помнишь, что именно?
      - Ах да! Вспомнил! Вам прислали открытки. Я их по рассеянности сунул в портфель. В тот день была контрольная работа и я как-то...
      - Что, у вас теперь каждый день контрольные работы?
      - Не каждый день. Но довольно часто. А вот и эти открытки... Пожалуйста!
      Я протянул маме открытки. Но она даже не взглянула на них. Она не могла оторвать глаз от меня!
      - Что же ты натворил, если так боялся нашего появления в школе?!
      - Ничего я не натворил. И не боялся. Я просто забыл, и все.
      - Но ведь там, говорят, висело объявление!
      - Я на него как-то не обратил внимания...
      - Забыл! Не обратил внимания! Это хуже всего. Потому что говорит о твоем равнодушии. Оно меня убивает! Неужели ты не понимаешь, какое удовольствие доставила бы мне встреча с друзьями? Которых я не видела столько лет!..
      Мама, не снимая пальто, даже не расстегнув его, тяжело опустилась на стул.
      - Ну хорошо... Мне ты не пожелал доставить радость.
      Но подумал бы об отце! Неужели и он тебе безразличен?
      Что я мог ей ответить?
      К счастью, в этот момент в комнату вошла бабушка и сказала:
      - А сын моей соседки опять получил пятерку. И научился варить компот!
      2. Дальний родственник
      Иногда ночью раздаются необычные звонки - то слишком долгие, то слишком короткие. Это из других городов:
      бывшие папины пациенты или его бывшие товарищи по институту. Папа разговаривает с ними так, будто никто у нас дома еще не ложился спать. Мама удивляется, а папа объясняет:
      - Они знают, что именно в это время человека легче всего застать дома! Разве можно их осуждать?
      Или:
      - Разве можно их осуждать? Звонят издалека! Там уже утро. Их можно понять.
      - Пусть и они поймут, что у нас еще ночь, - отвечает мама.
      "Разве можно его осуждать?" - папа часто повторяет эти слова.
      - Тебе нужно было бы стать защитником, - как-то сказала мама.
      - Это приятней, чем обвинителем.
      - Смотря в каких случаях! - возразила мама.
      И папа продолжал работать хирургом.
      Иногда по ночам вслед за слишком длинными или слишком короткими звонками выясняется, что папин приятель собирается приехать в наш город.
      - Вот и хорошо, - говорит в таких случаях папа. - Прямо с вокзала - к нам! У нас есть раскладушка.