Кыш замолчал. - Очень хорошо, - сказал старичок. - Слушайте меня внимательно. Вы понимаете, что ваш муж - жертва цивилизации? Да! Да! Он стоит на пороге гипертонии, атеросклероза, инфаркта и инсульта! Посмотрите на его тело! Профессор ткнул папу пальцем в грудь, и я первый раз увидел, как папа виновато стоит перед старшим. - Где его мышцы? Я вас спрашиваю, где они? Старичок уставился на меня, я подумал, что он ждёт ответа и сказал: - Папа много думал. Они пропали от мыслей. - От мыслей? Древние эллины думали не меньше нас, но они с громаднейшим уважением относились к своему телу. А вы, Сероглазов, к своему относитесь наплевательски! И вот - результат. Мадам Сероглазова, - тихо и почтительно сказал старичок маме, - я попытаюсь сделать из вашего мужа гармоничную личность. Помогите мне в этом! Забудьте о нём на двадцать четыре дня! Не отвлекайте его от процедур. Сероглазов, почему вы лежите после обеда? Марш на тропу номер два! Папа быстро, как по тревоге, снял полосатую пижаму, надел спортивные брюки и выбежал из палаты. - Где Милованов, Ёшкин и... этот... как его... три Василия? - спросил старичок у сестры-хозяйки. - Не знаю, Корней Викентич... После обеда как в воду канули. К морю небось пошли. - Седьмой палатой я займусь лично! - пообещал старичок. В этот момент в палату вбежали две молоденькие медсестры, крича: - Профессор! Геракла всего исцарапали! - Только что! Порезы свежие! Профессор Корней Викентич по-прежнему тихо и вежливо сказал нам всем: - Дожили-с! - и стремительно вышел из палаты. - Кто такой Геракл? - спросил я у мамы, когда мы тоже заспешили посмотреть, кого это только что исцарапали. - Увидишь.
      9
      Корней Викентич бежал по двору. За ним еле поспевали сёстры. Мы одолели несколько лесенок, от которых за целый день у меня уже ломило ноги, и пришли на площадку, посыпанную толчёным кирпичом. Она была окружена кустами, подстриженными под шары. И на ней стояли белые фигуры трёх мужчин и одной женщины. К одной из фигур и подбежал Корней Викентич и грустно сказал: - Варварство! Мы подошли поближе и увидели прямо на животе Геракла два слова:
      Здравствуй, Крым.
      - Это сегодня! Он только что был здесь! Смотрите: вот кусочки побелки! сказал Корней Викентич. - Он живёт среди нас, этот варвар! - Корней Викентич, по территории, бывает, и дикие бродят, - сказала сестра-хозяйка, как-то нехорошо посмотрев на меня с мамой. - Я полвека живу и работаю в Крыму, - сдув кусочки побелки с ноги Геракла, сказал профессор. - Видел изуродованные и изрезанные деревья, скамейки, парапеты скалы, камни и стены, видел выжженный лес и замусоренное море, но ни разу в жизни я не видел того, кто режет, портит и жжёт. Буквально ни разу! Он в стороне от глаз людских делает своё чёрное, грязное дело! Но грядёт час! Грядёт! - погрозил кому-то пальцем профессор. В этот момент на тропе номер два показался бегущий трусцой, как пони в зоопарке, папа. Мама, увидев его, засмеялась. Папа застеснялся и сменил бег на шаг. Он подошёл к нам и спросил, что случилось. Корней Викентич сказал: - Произошло преступление. Несколько часов назад. Возможно, преступник и варвар среди отдыхающих. Вот - взгляните! Я сегодня же всем сообщу об этом во время ужина. Папа посмотрел на слова: "Здравствуй, Крым" - и сказал, поиграв желваками: - Попробовал бы этот варвар причинить лёгкие телесные повреждения живому Гераклу!
      - Позвольте! Это, по-вашему, лёгкие повреждения? - спросил профессор. Продолжайте, Сероглазов, бег по тропе! - строго велел профессор. - Сейчас не до дискуссий. Позвольте откланяться! - Он поклонился маме и, заложив руки за спину, быстро пошёл к санаторию. Сёстры бросились за ним. Вдруг он обернулся, сказал папе: - Берите пример с Геракла. Носите в душе образ античного человека! - И пошёл дальше. Папа помахал нам рукой. - Слушай, не стыдно? Ведь мы забыли про Кыша, - сказала мама. - Пошли! - Почему забыли? Просто я за него спокоен. Он не лает. Наверно, спит. Сейчас тихий час. И только я это сказал, как Кыш, как назло, залаял. По жалостному лаю я понял, что его кто-то обижает. Мы побежали и увидели картину, которая мне никогда не могла бы даже присниться: Кыш, прижав уши, поджав хвост от страха и сгорбившись, пятился на газоне за оградой от... павлина! А настоящий живой павлин с распущенным хвостом, медленно вышагивая, наступал на Кыша. Я заспешил, когда увидел, что профессор Корней Викентич направился к Кышу, который снова разбудил тишину. - Сейчас же остановите собаку! - попросил Корней Викентич маму. - Павлин в опасности! - Извините, пожалуйста, но здесь на каждом шагу сюрпризы, - виновато сказала мама. - Кыш! Кыш виновато подошёл к маме. В окнах главного корпуса сразу показались весёлые лица отдыхающих. - Поверьте, - сказал Корней Викентич маме, - по свойству характера, я не могу выговаривать женщинам, но то, что сегодня произошло, выходит за рамки нашего разумного режима. Честь имею. - Извините ещё раз, - умоляюще попросила мама. Я потянул её за руку. По дороге домой я внимательно смотрел на деревья и на многих стволах видел и свежие и затянувшиеся, как рубцы, буквы, имена и фамилии. А колонны, и скамейки, и перила белой беседки, из которой мы глядели на море, были исписаны и исцарапаны так, что на них не осталось свободного места. Даже синее небо реактивный самолёт размалевал белыми каракулями. Только море издалека казалось чистым и на скалах Ай-Петри не было видно ни имён, ни фамилий. И я никак не мог взять в толк, зачем люди это делают, зачем где попало оставляют свои имена? Я спросил про всё это у мамы, но она ничего не смогла мне ответить. Вдруг я подумал, что нужно найти тех самых ребят из пионерского патруля и что-нибудь предпринять. А что именно, я сообразить не мог. Просто я почувствовал, что необходимо объявить войну варварам. Потом я спросил у мамы: - Расскажи мне про Геракла. Кто он такой? - Он был самым сильным человеком древнего мира, - сказала мама. - Как сейчас наш Василий Алексеев? - Совершенно верно, - сказала мама.
      10
      Когда мы пришли на Высокую улицу, Кыш первым делом снова загнал кошку на дерево. Дерево было громадным, и его светло-зелёные ветви в тёмных пятнах извивались над землёй, как огромные удавы. Кошка ходила по ветвям, и над ней, словно опахала, с тихим шелестом покачивались лапчатые листья. Мама извинилась за Кыша перед Анфисой Николаевной. Но та снова как-то странно улыбнулась и сказала, что кошка Волна постоит сама за себя. - По-моему, вы чем-то очень расстроены? Я это чувствую, - спросила мама. - Пустяки. Кто-то залез в огород. Огурцов натаскал. Первых. С пупырышками. Знает, что они сейчас самые вкусные. И мальву помяли. Я срезал сломанную мальву - красивый цветок, который раньше никогда не видел. Он был похож на ручной фонарик с десятком ярко-жёлтых огней, и цветы-огоньки снизу были большими, а наверху, на макушке, маленькими. - Да дело не в огурцах и не в мальве, - сказала Анфиса Николаевна и глубоко вздохнула. - А в чём же тогда? - спросил я, потому что мне стало тревожно: огород обнесён каменной оградой, а кто-то средь бела дня, когда хозяйка в доме, похищает свежие огурцы. - Долго рассказывать. И грустно, - сказала Анфиса Николаевна. Она сорвала несколько огурчиков и позвала нас ужинать. Мама застеснялась и стала отказываться, но Анфиса Николаевна сказала, что мы её гости, а не дикари-квартиранты и что она предлагает нам по очереди готовить обеды, а деньги бросать в какой-то общий котёл. Мама обрадовалась. Обе женщины начали готовить ужин, а у меня ноги подгибались от усталости. Я сел прямо на прохладный пол, прислонился к стене, и мне захотелось написать моему самому лучшему другу Снежке письмо про Крым. Я достал из своего чемоданчика тетрадку в косую линеечку и шариковую ручку с разноцветными стерженьками. Зелёным я решил написать про вечнозелёные кусты, деревья и склоны Ай-Петри. Синим - про синее море, непонятно почему называющееся Чёрным. Жёлтым - про мальву, которую сломал похититель огурцов. Красным - про солнце. А разноцветными словами я решил написать Снежке о павлине с великолепным хвостом. Я писал долго и до ужина и после, но письмо оставалось коротким, хотя было красивым. Тогда я добавил в него рассказ про то, как вытащил зубами занозу из лапы Кыша, и про то, что я видел самого сильного мужчину древнего мира, и что папа оказался жертвой цивилизации, а также попросил Снежку ответить мне, что такое цивилизация. Потом я сообщил, что Корней Викентич похож на Айболита, написал: "До свидания!" - и провалился, заснул и не проснулся, когда мама с Анфисой Николаевной перенесли меня на раскладушку... Ночью вдруг всех нас разбудил грохот, громкое мяуканье, визг и лай. Я вскочил с раскладушки, не сразу сообразив, где я нахожусь. По дому взаправду носился смерч. Мы с мамой начали искать выключатель, чтобы разнять дерущихся животных. - Кыш! Фу! Фу! - кричал я. Тут смерч вылетел в окно. Я понял, что Кыш продолжает ночной бой с кошкой в саду. А в доме стало тихо. И в темноте к нам с мамой стал, хохоча, приближаться кто-то в длинной, до пола, белой одежде. Всё во мне замерло от страха, мама, прижав меня к себе, дрожащим голосом спросила: - Кто здесь? Свет вдруг зажёгся, и мы с облегчением вздохнули, увидев хохочущую Анфису Николаевну в ночной рубашке. - Бога ради простите, - сказала она. - Совсем не думала, что Волна проучит Кыша прямо сегодня. - Она выглянула в окно и позвала: - Волна! Кис-кис!.. Немного погодя на подоконник с улицы, сверкая зелёными горящими глазами, прыгнула Волна, и я понял, что не ей, а Кышу на этот раз пришлось плохо. Волна, урча, кровожадно облизывалась и старалась стряхнуть с когтей клочки Кышевой шерсти. Кыш горько скулил под окном. Я позвал его, он подошёл и встал на задние лапы. Я втащил его в дом и сказал: - Не дразни кошку днём, и она тебя ночью не тронет. Она всё видит в темноте, ты же слепой и глупый. И потрепали тебя справедливо. - Волна тут одну овчарку так испугала, что та за три версты теперь нас обходит. Мама посмеялась с Анфисой Николаевной, потом Волну заперли на терраске, Кыш забился под раскладушку, и мы опять легли спать.
      11
      Утром мама сказала: - Алёша! Можно, я прочитаю твоё письмо? - Прочитай, - разрешил я. Мама внимательно прочитала и снова спросила: - Почему ты пишешь "Доброе утро, Снежка!" вместо "Здравствуй!"? - Потому что почтальонша приносит письма утром, - сказал я. - А не днём и не вечером. - А почему ты написал "Да свидания", а не "До свидания"? - Потому что говорят: "Да здравствует", а не "До здравствует". - У тебя в голове не грамматика, а каша, - сказала мама. - Стыдно посылать письмо с таким количеством ошибок! - Вот ты никак не поймёшь, что если я пишу с ошибками, то Снежка с ошибками читает и всё понимает правильно. Одно накладывается на другое. - Хорошо. Иди умывайся, - сказала мама. Кыш из-под раскладушки сначала вылезать не хотел, но потом всё-таки вылез. Мы вышли вместе во двор. Волны нигде не было видно. Вдруг подул ветерок. Он донёс до Кыша её запах. Кыш зарычал. - Не тронь кошку, а то ночью опять получишь, - сказал я. Кыш лёг на дорожку, прикинул что-то в уме и пулей полетел к сарайчику. И тут же Волна сиганула через весь огород на дерево, на старую чинару. А Кыш лаял под ней. Он говорил: "Я собака. Я тебя умней и не сдамся. Ты увидишь, как я тебя перехитрю! Ав! Ав!" - Ирина! Алёша! Быстрей идите сюда! - позвала Анфиса Николаевна. Голос её был взволнованным. - Что случилось? Неужели опять огурцы? - спросила мама, когда мы подбежали к огуречным грядкам. - Вот - смотрите! На земле валялись три огурца, похожие на дирижаблики с жёлтыми пропеллерами. Анфиса Николаевна держалась за сердце. - Вы не волнуйтесь, - сказала мама, - надо сейчас же заявить в милицию. - Что вы! Что вы! Тут дело не в огурцах. Уж очень странно всё повторяется... Так странно... Ведь всё это уже было! - сказала Анфиса Николаевна. - Когда? - спросил я. - Тридцать один год тому назад. В июне сорок второго года... Сначала он просто натаскал огурцов и обломал жёлтую мальву... да... да... а на следующее утро на этом же месте я нашла три обронённых огурца! Мы с мамой незаметно переглянулись. - Мне тоже кажется, что когда-то я был здесь в Крыму, - сказал я, чтобы успокоить Анфису Николаевну. - Да! Да! И у меня частенько бывает ощущение того, что какие-то мгновения когда-то уже были мной пережиты! - добавила мама. - Но вы же не помните, в отличие от меня, когда именно они были. А я помню. Вплоть до дня помню... вплоть до часа... И сломанная жёлтая мальва и три огурца на земле... Не с ума же я схожу в конце концов? засмеявшись, спросила Анфиса Николаевна. Пока меня не позвали завтракать, я внимательно осмотрел грядки и лужайку между ними и забором. Ведь должен был тот, кто лазил за огурцами, оставить хоть какой-нибудь след? А если он был не один, то тем более. Я же помнил, как в одном фильме сыщик говорил другому сыщику, что не бывает преступника, не оставляющего следов, а бывают инспектора, этих следов не замечающие. И всё же ни одного следа я не нашёл. Словно похититель огурцов висел в воздухе над грядками. Трава на лужайке была не примята, и в расщелинах камней ограды не виднелось ни крошки земли с ботинок. А перелезть через ограду ОН должен был обязательно, потому что калитка на ночь закрывалась. Тут меня позвали завтракать. Я вымыл руки, прошёл на террасу и сказал, увидев нарезанные кружочками огурцы, к тому же политые сметаной: - Что вы наделали? Ведь на огурцах, наверно, были следы от пальцев преступника! - Слушай, ты давай ешь, а не ищи себе работу. Ты приехал отдыхать и набираться сил. И лечить своё горло, - сказала мама. - Во всём мы разберёмся без тебя. Но я так загорелся этим делом, что мне было не до еды. Я обрыскал на коленках всю лужайку, осмотрел каждый камень, но ничего не нашёл. "Не невидимка же ОН, в конце концов", - подумал я и позвал Кыша. - Без вашего брата нам не обойтись, - сказал я ему, прицепил к ошейнику поводок, подвёл к тому месту, где нашли три огурца, и велел искать. Но Кыш ленился, чесал нос лапой, ел травку и чихал. Ко мне подошла Анфиса Николаевна. Она спешила на работу в пансионат "Прибрежный". Я спросил: - А вы тогда поймали похитителя огурцов? - Я сначала догадалась, кто он. Его фотокарточка справа от зеркала. Посмотри. Я спешу. Вечером поговорим. Наша хозяйка ушла на работу, а я зашёл в дом, залез на стул и увидел справа от зеркала фото парнишки лет тринадцати в военной гимнастёрке. К ней были приколоты орден Красной Звезды и медаль "За отвагу". "Вот так похититель!" - подумал я. - Алёша! Пойдём скорей в "Кипарис", отнесём папе бритву. Она была в моём чемодане! - позвала мама. - Папа будет бушевать, когда её не найдёт.
      12
      Я залез на ограду, зажмурился, прыгнул на улицу и ушиб подбородок об коленку. Из глаз у меня посыпались искры. - А если ты сломаешь ногу? Ты понимаешь, что сорвётся весь наш отпуск? спросила мама. - Ты обязательно должен выходить на улицу именно таким путём? - Я ищу след, - ответил я. - Идём быстрей. Даю тебе честное слово, а ты знаешь, что оно действительно честное, что, если ты не будешь отдыхать как следует, если ты будешь лазить по заборам и вытворять чёрт знает что, я отвезу тебя на аэродром и отправлю к Сергею Сергеевичу! Ты понял? И не забудь про Кыша! Я всю ночь после его возни с кошкой не могла уснуть. Мне снились всякие ужасы, сказала мама и даже дёрнула меня за руку. - Кроме того, я волнуюсь за папу, а тебе хоть бы хны! Ты вздумал играть в сыщиков, и я чувствую, что до добра нас это не доведёт. Местные хулиганы с тобой цацкаться не будут, учти. Мы с Анфисой Николаевной решили заявить в милицию, а ты, пожалуйста, сам ничего не предпринимай. Дай мне отдохнуть! Ведь у меня раз в году отпуск! Я ещё раз пообещал помочь маме отлично отдохнуть. Она успокоилась и послала меня отнести папе бритву, а сама с Кышем осталась ждать на скамейке у ворот "Кипариса". - Не волнуйся, если я задержусь. Вдруг папы нет на месте, - сказал я.
      13
      Папы в палате не было. Там сестра-хозяйка ругала Федю за то, что у него под кроватью лежали верёвки и железные крючья. - Если сегодня же не уберёте, я напишу докладную Корнею Викентичу! пригрозила она. - Да я вообще могу съехать отсюда! Чем по вашим драконовским законам жить, лучше дикую койку снимать! - возмутился Федя. - Того нельзя, этого нельзя. - Успокойтесь, голубчик. Стыдно такому Геркулесу капризничать, как мальчишке. Мы вас ремонтируем, а вы соблюдайте режим и порядок, - ласково сказала сестра-хозяйка. - Уберите, милый, верёвки и железки. - Ладно. Уберу. Когда со мной по-хорошему, - сказал Федя, - тогда я шёлковый. "Странно, - подумал я, - зачем ему в санатории верёвки и крючья? Ведь это альпинистское снаряжение. Очень странно!" Я побежал в столовую. Она была на первом этаже. Мне даже не понадобилось заходить внутрь. Папа сидел за столиком у открытого окна вместе с Василием Васильевичем, Миловановым и Торием. Я подошёл и, наверно, глупо уставился на салаты из огурцов, которые стояли на столе, потому что все трое засмеялись. - Привет! Ты что, проголодался? Огурцов захотел? - спросил папа. - А где вы их, интересно, взяли? - спросил я, наверно, так подозрительно, что папа даже привстал и строго переспросил: - Что за допрашивающий тон? Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.