К Сиду аватар зашёл якобы подточить «рыбки», понаблюдал за ловкой работой и с жаром, достойным гномьего горнила, воскликнул:

— Сид, твоё оружие заслуживает лучшего покупателя!

— Это какого?

— Армии Его Величества.

— Да ты что! — гном иронично усмехнулся. — Я-то не против, только так она Сидора Чернорудного и ждёт.

— Будет ждать, если капитан личной охраны Рэйвен Гром о тебе узнает.

— Ха-ха, от тебя, что ль, сынок?

— Я-то его видел мельком пару раз, а вот с Береном они вместе служили.

— Ага, — коротко и веско подытожил гном.

Таким образом без спешки и суеты к исходу травоцвета Арвиэль обработал всех, кого надо, и ни разу при этом не солгал. По его мнению, Берену давно пора было отбросить никому не нужную скромность и выйти из тени тем, кем он является на самом деле: ветераном и героем Алой Волны, умелым солдатом и патриотом, одним из немногочисленных друзей Его Величества и просто человеком с обширными связями, которые могут быть полезны городу. Их дому.

Успешно покончив с первой частью плана, Арвиэль затаился. Северинг как большая деревня: в одном конце чихнут, посерёдке нос утрут, с противоположного края здоровьица пожелают. О том, что власть в городе не оформлена, судачили все, правда, за спинами стражников и потенциального кандидата, так что Берен с Прокопием даже немного сдружились под напором странно оценивающих взглядов толпы. Оставалось «обработать» самого капитана, только очень осторожно: легко послать может, с затрещиной, а то и пинком.

— Что, сынок, хе-хе, умаялся? — поинтересовался Темар, глядя, как юный стражник валяется на топчане, плюя в потолок.

— С чего бы? — удивился Арвиэль.

— Иной раз языком тяжелее чесать, чем камни на баррикаду выкорчёвывать. Но ты погоди, — дядька жестом остановил встрепенувшегося паренька, — глядишь, оказия сама подвернётся.

Проницательный Темар оказался прав: в скошене в самый разгар уборочных работ из столицы нагрянули сборщики налогов. Половина населения высыпала поглазеть на крытый экипаж, запряжённый парой гнедых, и всадников в гвардейских мундирах, вторая половина, смекнув, что к чему, спешно прятала кубышки.

Сам чиновник был длинноногий, как журавль, и непрошибаемый. По его словам выходило, что Северинг задолжал казне заоблачную сумму.

Прокопий, принимавший гостей в своём кабинете, удивился. После Алой Волны, когда люди чуть ли не под корень вырезали сограждан-нелюдей, молодому императору Аристану из рода Эскабиан, занявшему место обезумевшего отца, пришлось в спешке улаживать межрасовый конфликт, иначе не избежать было войны с Орканом, Рудным мысом и Силль-Миеллоном. В том числе от уплаты государственных налогов освобождались города-резервации вроде Северинга, где находили приют беженцы всех рас, — не навсегда, конечно, а до тех пор, пока новостройка не превратится в стабильный источник дохода. И срок действия льгот ещё не истёк.

— В связи с расширением и комплектацией армии расходы казны возросли настолько, что Его Величеству пришлось изменить решение, — монотонно нудил чинуша, подсовывая Прокопию документ с гербовой печатью. — Указ вышел ещё в славице, но неудивительно, что до вас не добрался — уж больно далеко от цивилизации поселились.

Вертевшийся рядом Арвиэль тоже ухитрился сунуть нос в бумажку.

— А это печать самого, да?

Мужчина презрительно посмотрел на лохматого тощего паренька с улыбкой законченного придурка. Впрочем, по его сведениям, весь город состоял из таких вот… «умников».

— Да.

— Ух, ты! Я щас! — остроухого как ветром сдуло.

Вернулся он через пять минут, запыхавшийся и ещё более взъерошенный, и шлёпнул на стол весьма потрёпанный лист с печатью и текстом такого содержания: «Мы, Аристан I, Самодержавный Правитель Неверрийской империи…»

— Во! Наградная грамота Берена!

— Что? — растерялся чиновник.

— Вот это — настоящая печать, а у вашего грифона крылышки коротковаты, — смачно, как «побратимы» учили, харкнув на палец, аватар свёз грифона в угол листа, — да и вообще мутный он какой-то. Чернила за сколки небось покупали?

— Чё? — тупо переспросил человек, и аватар, посерьёзнев, укоризненно покачал головой:

— Вы арестованы за фальсификацию документов, антигосударственные махинации, хищение денежных средств в особо крупных размерах и осквернение имени Его Величества.

— А-а-а! — возопил сборщик, отрывая от себя Геварна и Соррена, без капитанского указания действовавших осторожно и вежливо. — Я буду жаловаться!

— Мы тоже, — многозначительно пообещал Прокопий.

…Капитан трагически обнимал голову над чистым листом бумаги, Арвиэль по старой памяти наводил порядок в кабинете, хотя его давно избавили от «почётной» обязанности: лжемытарь безуспешно пытался удрать, устроив разгром.

— Господин капитан, он вашу свиристелку разбил… — парень с сожалением смёл в совок останки глиняного глухаря. — Надо ему ещё за порчу личного имущества впилить!

— Какое, к шушелю, впилить?! — взревел капитан. — И так мороки с этими уродами выше крыши! Может, отпустим, а? Их же кормить надо, поить, вопли их слушать…

— А ещё зачитывать права, заполнять протокол задержания, вызывать из Стрелецка уполномоченных и отправлять в тюрьму.

— О-о-о! Давай ты оформишь, а? Ты ж у нас парень грамотный и толковый. А я тебе отгул дам! Даже два!

— Извините, не уполномочен. Так что сия ответственность возложена на вас, господин начальник.

— Я бы с радостью переложил эту ответственность на своё начальство, — простонал Прокопий.

Арвиэль замер в задумчивости с метлой в обнимку.

— Главнее капитана в городе только градоправитель. Ну, человек такой с бляхой и тростью, — пояснил он.

Капитан, уже практически утопивший себя в болоте отчаяния, поднял голову:

— Так у Берена есть трость… А бляху Сид выкует!

Берен уважал законы аватар, но, как человек, не мог смириться с тем, что четырнадцатилетний мальчик стал единственным добытчиком денег в семье. Поэтому, когда воспитанник не видел, выходил в поле, заодно и скопившийся жирок стряс. Жёсткая оленина, которую исправно носил Арвиэль, порядком надоела, и сейчас Берен, плюнув на экономию, чистил картошку на второе, а в печи томились щи из сочной свинины и чёрной капусты. Симка давился слюнями над полосатым шматом сала. Внезапно кот повёл ухом и вспрыгнул на подоконник, упираясь передними лапками в стекло:

— Ва-ау! К нам делюха-ация!

Убедившись, что щи вот-вот закипят, господин Грайт вышел на порог, походя вытирая руки. И сразу смекнул, что дело нечисто: делегация больше походила на демонстрацию, не уместившийся на улице народ оседлал крыши, сараи и прочие «трибуны». Возглавлял нашествие капитан Прокопий Вёдро, в шаге от него стояли почтенные мужи Северинга.

— День добрый, господин Грайт!

— И вам добрый, — ответно поздоровался Берен, недоумевая, с чего капитан вдруг снова «завыкал». — Что-то случилось?

— Дело у нас к вам важное, дозвольте изложить.

— Д-дозволяю, — поперхнулся бывший сотник, выискивая глазами воспитанника.

Откашлявшись, Прокопий прижал к груди руку со смятой бумажкой в кулаке:

— Так вот, э-э… Дело! Кхе. До сего дня жили мы в Северинге, как у императора за пазухой, и горя не ведали. А нынче оглянулись на прошлое и поняли: власть дела у нас есть, а власти слова — нету! — капитан обернулся, верная стража поддержала его кислыми рожами, дескать, хреново всё. — Мы — простые солдаты, пахари и ремесленники, нет среди нас человека, готового ответ перед вельможами столичными держать да писульки… то есть бумаги важные составлять. Нужен нам в головах тот, кто и грамоту разумеет, и с законом ладит, и с власть имущими говорить умеет. Э-э… — Прокопий развернул шпаргалку: — И посему мы, добропорядочные жители Северинга, города-резервации с прифигли… приври…

— Привилегированным, — шёпотом подсказал знакомый голос.

— …Приви-кхе-кхе-нным статусом, назначаем тебя, Береник Славий Грайт, на ответственную должность градоправителя! Ура!

— Ура! — троекратно гаркнули стражники, но последнее «ура» потонуло в многоголосом рёве.

Мокрое полотенце комком теста шлёпнулось на приступок. Рядышком обвалилось второе тесто, не забыв подрыгать задней лапой.

Из-за широкой спины капитана выглянула лукавая физиономия, коей Грайт немедленно погрозил кулаком, но воспитанник только руками развёл, мол, это всё они, а я вообще мимо пробегал.

Из хаты потянуло выкипающими щами, и Берен понял, что теперь расхлёбывать придётся не только их.

Рысь не спрашивал, почему в каше солонины гораздо меньше, чем он принёс, и отчего хлеб портится так быстро, что из него сразу делаются сухари — главное, Мадинка стряпала для него, и у неё выходило на порядок лучше повара. Только однажды поинтересовался, зачем девушке понадобился кус полотна, но та с грустным вздохом показала перелатанную исподнюю рубашку, и все вопросы отпали. Мадинка оказалась бережливой, сразу на обновку ткань не пустила, а отложила до времени, понимая, как трудно было это украсть.

В осеннем обозе уехали её подружки и кладовщик, пойманный на крысятничестве: хоть мужик убеждал в своей невиновности, припрятанная в шкапчике жратва доказывала обратное. Таких из поселения сразу гнали взашей.

Мадинка осталась зимовать, не испугалась ни морозов, ни каторжников, звереющих с холодами. Девушка полностью взяла на себя обязанности кладовщика, штопала, стирала, убиралась в казармах охраны, пела, просто грела добрым словом. Очень скоро поселенцы недоумевали, как вообще раньше без неё обходились? На основную работу у Мадинки почти не оставалось времени, но если кто-то просил, не отказывала.

От ревности Рысь до крови сбивал кулаки о стену, но ничего поделать не мог. В начале зимы его повысили за усердную службу и вручили ключи от бараков.

— Бардак! — уже с позиции градоправителя Грайт оценил положение дел в городе и закрутился не белкой даже, а бешеным волчком.

Перво-наперво велел Арвиэлю оформлять жуликов, а сам отправил в Стрелецк нарочного с письмом губернскому исправнику.

Выяснилось, что в Северинге ни разу не проводилась перепись населения, и почти ни у кого нет фамильных листов, удостоверяющих личность, но если вторая проблема откладывалась на неопределённый срок, за решение первой Берен взялся немедленно.

К тому времени, как приехали уполномоченные из центра, вовсю шло строительство голубятни, и вместе с урядником и стражей в Стрелецк отправился учёный старичок Арсений, прекрасно разбиравшийся в почтовых птицах, дабы закупить несколько пар на племя.

Следующий гонец умчал в Равенну к самому императору.

Осень срывала с деревьев золото, и вот о нём Берен повёл речь на собрании. Не без труда, но бывшему сотнику удалось доказать необходимость городской казны и общественного амбара. С каждым может случиться несчастье — пожар в доме, гниль урожай убьёт, болезнь тяжёлая с кормильцем приключится — но тогда бедняги не останутся без поддержки. К тому же приходят новосёлы, а им тоже на первое время нужна помощь. По поводу последних Берен ввёл жёсткий отбор: установил испытательный срок, по истечении которого лодырей, приживал и прочую голь выгонять.

Покончив с делами насущными, Грайт изловил воспитанника и оттрепал-таки за уши, пока тот не запищал всерьёз. Правда, сразу пожалел, но парнишка понял, в чём провинился, не обиделся и урок усвоил.

К славице вернулся гонец из Равенны с указом Его Величества о продлении льгот для Северинга, коим надлежало «всякую шушеру нещадно бить по морде»: уточнение содержалось уже в личном письме Берену, но градоправитель зачитал это вслух на собрании, сорвав шквал аплодисментов. Вместе с гонцом прибыли столичные гости. Трое гвардейцев личной стражи Аристана передали привет и письмо от Рэйва Грома, посмотрели Арвиэля, бросив туманное «ещё лет десять», и пошли к Сидору. Почтенный седобородый маг из Ковена установил в караулке Индикатор Преступлений — бледно-жёлтый шар с голову величиной, укреплённый на треноге.

— Забойная штука, — восхитился Арвиэль, застёгивая на левой руке чёрный браслет с камушком-тильзитом.

— Я понимаю, что ваш уникальный потенциал ’гвётся на’гюжу, юноша, но будьте любезны не пе’гебивать, — поправив очки, строго осадил старичок. — Так вот. ’Гадиус действия а’гтефакта — две ве’гсты. П’гинцип ’габоты — постоянный, но ша’г нуждается в пе’гиодической наст’гойке, иначе п’гоизойдёт сбой. Цвет а’гтефакта будет меняться в зависимости от тяжести п’геступления: о’ганжевый означает к’гажу, фиолетовый — воо’гужённое нападение, чё’гный — это п’готивозаконная волшба и к’гасный — убийство. С оттенками сами ’газбе ’гётесь. Как только ка’гаульный заметит изменения, он должен п’гижать свой б’гаслет к ша’гу — вот так, — взяв Арвиэля за руку, маг приложил браслет «глазком» к артефакту, — и тогда д’гугие ст’гажники получат сигнал.

— А как мы узнаем, где совершено преступление?

— Юноша, вас поведёт магия, — старичок улыбнулся с заметным чувством превосходства.

А зима в том году была суровой.

Зима в этом году была холодной и метельной. Особенно вьюжень свирепствовал, как будто отстаивал своё недоброе имя.

Летом Сумеречье кишмя кишит хищниками и тёмными тварями, но именно тогда каторжане и бегают. Зимой в лесу верная погибель. Морозы стоят трескучие, с улицы приходишь — пар валит, как из котла с похлёбкой, ночью даже в помещении от печки не хочется отходить. А какая в лесу печка? Даже костёр толком не разведёшь — не хочет гореть чёрное дерево. И вьюги… Такие вьюги, что на прогалинах снег столбом под Полог уносится, а между стволов маленькие ураганчики кружат, за мгновение превращая жертву в ледяную скульптуру: учёные люди говорят, перепад температур или ещё что…

Мадинка пришла в каморку, когда спали и начальник поселения, и стражники, и заключённые, только Рысь да ещё несколько караульных охраняли каждый свой барак, но в отличие от сослуживцев, «кукушонок» себя несчастным не чувствовал.

— Ты прям как капуста! — хихикнул парень, выпутывая девушку из лишней одежды.

— Да погоди ты, — Мадинка игриво шлёпнула его по руке, — дай хоть отогреюсь.

— Чаю налить? Или спирта?

— Ты же знаешь, я не пью, а от чая только приспичит в неподходящий момент.

— Вчера у Васки тебя не спичило? — не сдержался Рысь. И понял — зря: Мадинка, взявшаяся было за валенок, опустила обутую ногу и встала с топчана.

— Ревнуешь, что ль?

— Ревную, — признался Рысь и глухо добавил: — Очень. Не хочу, чтобы ты к другим ходила.

— А ты укради и женись, — усмехнулась девушка, сразу став чужой и какой-то… злорадной.

— Вот и украду, — буркнул парень, благоразумно «прослушав» остаток предложения. Мадинка ему нравилась, но не с продажной же девкой семью заводить? — У меня отпуск в первозвоне, давай вместе рванём?

— Я бы сейчас рванула.

— С ума сошла! Там вьюга! — видя, что рыжая снова шутит, караульный со смехом привлёк её к себе, но в грудь ему решительно упёрлась ладошка.

— Вьюга следы надёжно укроет, ни одна собака не возьмёт. Утро будет ясным, а через две недели — оттепель, — Мадинка внимательно посмотрела ему в глаза снизу вверх. — Ах да, ты же человек. Мне чутьё по наследству досталось. Как и дар приворота. Я хотела по-хорошему, Рысь. Но ты такой же, как все.

Внезапно у Рыся закололо сердце. Так сильно, что даже крикнуть не смог. Он прожил ещё несколько секунд, чтобы услышать:

— Мне было восемь, когда соседи ворвались к нам. Из-за этого, — девушка отвела прядь за слегка заострённое ушко. — У мамы были длиннее, а волосы — как лён. Если бы не он, я бы с ними висела.

Обтерев стилет, Мадинка деловито обшарила труп, сняла с пояса связку. Ключ от ворот она уже раздобыла. А кандалы несложно открыть клинком, коли опыт есть.

…Утро выдалось ясным и безветренным.

Всего из барака сбежали восемь каторжан — звено Зверя с ним самим во главе, а ещё пропали Мадинка и Рысь. О пособничестве и не думали, искали трупы: на поселении и за стеной. Но нашли одного Рыся. Парень не выглядел испуганным, скорее, удивлённым. Точный глубокий удар прямо в сердце, какой можно нанести только с очень близкого расстояния.

— От… шалава, — бригадир поднял на руки окоченевшее от холода тело и, припадая на обе ноги от тяжести, понёс в казарму. Там, в тепле, хоть глаза закрыть можно будет.

Спустили собак, но те лишь бестолково вертелись на месте, вопросительно оглядываясь на хозяев. Следа собаки не чуяли.

Обширное половодье занесло в Истринку нырка.

— Небось из Вельги притащило, — сообщил водяной, выбросив утопленника на берег. — Приберите-ка его, мне здесь топляки не нужны.

Аватар видел труп второй раз в жизни, но особой брезгливости не испытал, хотя кое-кто из старших стражников наотрез отказался заходить в тюрьму, куда временно перенесли тело, пока не уберут в ледник.

А что такого противного в человеке? Был живой, теперь мёртвый. Ну да, посиневший и разбухший, поеденный рыбами — так ведь это естественно для утопленника. При жизни он был мужчиной роста чуть выше среднего, худощавым, но жилистым, с широкими кистями рук, где-то потерял половину зубов и ухо. Внешних повреждений не обнаружено… Почти. Ладони и запястья с внутренней стороны изрезаны, особенно пальцы, как будто перед смертью человек цеплялся за что-то острое.

Например, за расколовшийся под ним лёд.

Одежда простая, из грубой некрашеной ткани… Стоп!

Стражник отогнул воротник. С внутренней стороны на нем расплылось густое чернильное пятно, и даже можно было угадать цифру — то ли единицу, то ли семёрку.

Арвиэль попытался обратить на это внимание Берена, но наставник лишь досадливо отмахнулся и велел помыть руки: он сообщил о происшествии в Стрелецк, однако из центра ответили в духе водяного с уточнением «где-нибудь».

Мёртвого прибрали не «где-нибудь», а на кладбище. В могиле без имени.

Об утопленнике вскоре забыли. Паводок сцепил Истринку и Вельгу коридором разлившихся стариц, по которому в маленькую речушку заплыл сом — здоровенный!

Что там какой-то труп?

Вода спала быстро, и сом освоился в речушке как у себя дома. Одни говорили, мол, в нём две сажени, другие поднимали планку аж до трёх, но поймать хотели все. Дядька Водник перегородил реку, чтобы рыбина не ушла от города, однако помогать кому-либо наотрез отказался, ухохатываясь над ловцами из ивовых зарослей. А сом, почувствовав такое внимание к своей особе, обнаглел: дразнился широкой блестящей спиной, часами бродил вокруг наживки, а потом вдруг залегал на дно, ловко снимал живца с крючка, рвал прочнейшую лесу.

Так никому и не дался.

К концу ледохода горожане попрятали куртки, а Прокопий разрешил стражникам плюнуть на мундиры. В последние полгода капитан всё меньше соответствовал должности: переложив на Берена ответственность за город, он не расставался с бутылкой.

На реку Арвиэль пришёл вовсе без рубашки, вынудив одиннадцатилетнюю Берту смущённо спрятаться за своих овечек.

— Какого шушеля?! — возмутился парень, увидев, что любимое место под ветлой занято. — Курваляй ных баргуза отсюда!

— Щаз! — Эртан напрягся, подсёк и выудил на берег трепещущего, жирненького золотого карася.

«Это мой карась!» — чуть не заорал аватар, но вовремя спохватился.

— Это моё место!

— Ты табличку с именем видишь? Я — нет.

— Табличку завтра приколочу, и радуйся, если не к твоей башке!

— Ты у нас стрражник? — спокойно осведомился Эртан.

— Ну!

— Вот и охрраняй моё ведрро! Га-га-га!

Рассвирепев, аватар подошёл к поганцу вплотную.

— Сейчас же забирай своё ведро, сматывай удочки и вали отсюда!

— Во! — Арвиэлю под нос ткнулась когтистая дуля. — Ух ты, вон он!

Ведро описало красивую дугу и бултыхнулось на середину реки, треснув по спине сома, так некстати вылезшего подразниться. Освобождённая рыба порскнула в разные стороны серебристыми росчерками. На глазах зеленея, как петрушка, Эртан медленно поднялся, и секундой позже аватар сидел на своём законном месте под ветлой, часто моргая после нехилого такого толчка.

Раньше Арвиэль просто начистил бы орку морду, но стражник этого сделать не мог. Зато другое — очень даже. И капитана в городе нет!

— Ты арестован за нападение на должностное лицо, — прошипел Арвиэль в орочье ухо, уже сидя верхом на поверженном мордой вниз степняке.

— Я тебя щас!.. — Эртан взбрыкнул, едва не стряхнув наездника, но тот удержался.

— Сопротивление стражу закона при задержании, — перечислял Арвиэль, с удовольствием заламывая орку руку.

— Уррод белобррысый!

— Оскорбление стража закона.

— Если не отпустишь, я тебе кишки на уши намотаю!

— Угрозы и шантаж.

— Тебя в детстве жерребец по темечку тюкнул, прридуррок!

— Ха! Я — венец эволюции эльфов, а ты — мелкий преступный элемент. Мелкий, потому что для настоящего преступника мозг мелковат…

Арвиэль мрачно созерцал угол, в коем стоял уже третий час, но раскаиваться не собирался. Жалко, что синяк рассосался так быстро: одним глазом вполовину меньше пыли видно.

— Злоупотребление должностными обязанностями! Самоуправство! Беспредел! — разорялся Берен, наворачивая круги по хатке. — Арвиэль, ну что мне с тобой делать?!

— Уж придумайте что-нибудь. Моя смена скоро, а вы тут стоять велели.

— Я тебя с должности сниму!

— Хорошо, только Прокопий и стражники не дадут, а люди скажут «расовая дискриминация и произвол».

— Я тебя выпорю!

— Ну выпорите, хоть полегчает. Вам полчасика хватит? Опаздывать не хочу.

— Арвиэль, да что с тобой такое?!!

Арвиэль пожал плечами:

— Всё хорошо, господин Грайт. Вы на своём месте, я на своём, горожане довольны, а Эртан мне просто не нравится, и вовсе не оттого, что он — орк.

— Ну зачем ты с ним ругаешься? — тем временем урезонивала Эртана миловидная смуглая девушка с рыжей косой до пояса, замазывая ему зелёный фингал под глазом. — Хороший парень, яблочки мои прошлой осенью нахваливал, только успевала через забор стряхивать…

— Ты его моими яблоками коррмишь?!! Ксана!!!

— Это — мои яблоки. Твои будут, когда начнёшь сам урожай собирать, а не ждать, пока я сброшу. Вы бы подружились, что ли? Я бы вам обоим косички заплетала…

— Ещё чего! Он меня прросто бесит!

Ночная прохлада разливалась над лугом свежестью молодых трав и медвяным ароматом клевера. Над речной гладью носились нетопыри, на лету хватая ещё полусонных насекомых, почти не докучавших тем, кто притаился в прибрежном лозняке.

— Голову — на уху, сспинку — на вертел, брюшшко в сметанке потушшить, а хвосстик…

— А из хвоста я тебе кляп сделаю, — прошипел хозяин, указывая на тёмный силуэт в воде, — тихо.

Видимо, рыбина возомнила себя русалкой и вынырнула погреться под месяцем. Закусив губу, аватар немного смотал леску и снова отпустил, заставив наживку пошевелиться: рыбачил без грузила и поплавка, но течение хорошо держало приманку, не давая ни всплыть, ни потонуть. Сом исчез. Симеон нетерпеливо заурчал, вжавшись в траву, — только хвост трубой как ёршик камыша.

Сом так рванул удочку, что Арвиэль шлёпнулся с корточек плашмя. Правда, сразу же вскочил и, не обращая внимания на хлёсткие лозы, стал продираться на открытое пространство, попутно крутя катушку. Домовой вопил уже в голос, на задних лапах наворачивая восьмёрки. На противоположном берегу тоже ломились сквозь кусты, оглашая окрестности забористым орочьим матом. В какой-то момент рыбина взлетела над рекой, повиснув на двух крючках, как бельё на прищепке, и плюхнулась обратно, вынудив обоих рыбаков прочертить ногами борозды до самой воды. Судя по всему, лески перепутались течением, и сом заглотил двойную наживку. В нём было меньше трёх саженей. Но ненамного.

Эртан и Арвиэль ошалело уставились друг на друга.

Под напором превосходящих сил противника враждующим лагерям волей-неволей пришлось объединиться.

— Эртан, плыви ко мне, иначе не вытянем!

— Щаз! — возмутился орк. — Сам нырряй!

— Симка, тащи лодку! — велел аватар.

— А повешшшливей…

— Живо! — хором рявкнули рыбаки.

Прошипев что-то обиженно-тоскливое, домовой растаял в воздухе.

— Леску я сам плёл, нипочём не поррвется, — авторитетно заверил Эртан.

— Моя тоже. На что ловишь?

— На полкуррицы, у Ррениты купил.

Арвиэль согласно фыркнул: на его крючке болталась вторая половина, купленная там же, а теперь цыплёнок воссоединился в сомовьем брюхе. Рыба гуляла, выписывая такие кренделя, что рыбаки успели набегать с версту, прежде чем показалась лодка, на носу которой, подбоченясь, стоял Симеон. Где и когда он умудрился раздобыть войлочную шляпу с колоском вместо пера, оставалось загадкой.

— Давай его в садок пока, — предложил Арвиэль, оказавшись на берегу Эртана.

Садком послужила маленькая заводь, огороженная бреднем. Рыбу благополучно подвели к нему на лесках, как на поводке, но, чтобы забросить внутрь, пришлось попотеть, вернее, — вымокнуть. Естественно, без перебранки не обошлось.

— Уррод ушастый!

— Ха! Сам такой, а я — венец эльфийской эволюции!

Эртан внимательно посмотрел на мокрые вихры приятеля по несчастью, но никакого венца не обнаружил.

— Поганка бледная! — Это было несправедливо. За полтора месяца Арвиэль загорел, и широкая полоса от браслета ярко выделялась на левом запястье.

— Пучок салатный!

— Прридуррок!

— О да, я — при дураке!

— Щас вррежу!

— Рискни здоровьем!

Не зная, как ещё их разнять, Симка вскинул передние лапы и во всё горло завопил:

— Помогите, тону-у-у!

— Ты ж нечисть! — хором изумились спорщики, отвлекшись от назревающей драки.

— Я — кот! Говорящий! — домовой скрестил лапы на груди и штопором пошёл ко дну, демонстративно пуская пузыри.

— Ладно, давай выбираться, а то и впрямь на денёк-другой затонет мне назло, — вздохнул Арвиэль.

Чтобы вытащить крючки, сома пришлось огреть веслом. Теперь рыба, то ли оглушённая, то ли смирившаяся со своей участью, стояла на одном месте, меланхолично шевеля плавниками.

— Красивый какой, — заметил Арвиэль, наблюдая за колеблющимися усами. — Что с ним делать будем — съедим?

— Таких больших есть уже нельзя: мясо жёсткое и воняет. И в Истрринке мы его оставить не можем, иначе ррано или поздно он утащит кого-нибудь из детей, — вздохнул Эртан. Как-то сам собой отпал вопрос, зачем тогда вообще вытаскивали. — Убьём, и дело с концом.

— За что?

— За то, что детей жррёт!

— Пока шшто это мы хотели его сожрать, — возразил Симка, которому вдруг стало жаль смертника. — Но передумали.

— Чем убивать будем?

— Да вон, топорром.

— На, — топорик для дров вонзился в землю у сапог Эртана. — Я не убиваю ради развлечения.

— А я, по-твоему, убиваю?!! — орк, поднявший было орудие казни, метнул его обратно. — Не буду я его ррубить.

— Почему?

— Он не сопрротивляется.

Сом развернулся мордой к берегу, и что-то в его взгляде было мудрое и печальное.

— До Вельги далеко?

— Не очень. Часов восемь ходу, — Эртан, в чьей крови жила Орканская степь (хоть он там ни разу не бывал), мерил расстояния по-своему.

— И правда, рукой подать, — согласился Арвиэль, тоже не пасующий перед вёрстами. — Давай его туда отвезём?

— Сдуррел?! — ахнул орк, но тоже заглянул в сомовьи глаза и продолжать не стал.

— Съесть мы его не можем, зарубить тоже, в речке оставлять нельзя, если притащим в город, его у нас отберут и убьют. Я сказал Берену, что вернусь послезавтра, так что меня не хватятся. — На самом деле они с наставником разругались. Берен всё ещё сердился, но уже не из-за выходки с арестом, а из-за того, что Арвиэль себя считал правым, и самое ужасное — перечил градоправителю. Вспылив, парень выдал то, о чём разумные дети сообщают родителям в более подходящий момент: он собирался переехать и уже присмотрел симпатичный участок под сруб. Потому как нехорошо, если двое взрослых мужчин, не родственники, живут в одном доме. А Берен… Берен обозлился по-настоящему. Даже в сердцах бросил: «Катись, куда хочешь, глаза б мои тебя не видели!» Понятно, что не всерьёз, но всё равно обидно и горько.

— Ну да, и я так сказал, — кивнул орк, правда, не уточнил, кому сказал.

— Симеон, тащи телегу и бочку!

— И каррту, — добавил Эртан. — Я там давно был, и дорроги не помню.

Достать из сарая бочку и четырёхколёсную ручную тележку не составило труда, но встал вопрос, как выгнать сомоперевозку за ворота, запертые по ночному времени. Помяукав над тяжкой дилеммой, кот протянул лапу и сцапал ключ, висевший на шее Сатьяна, на пару с Риертом сегодня охранявшего выход.

Индикатор Преступлений мигнул, соображая, стоит ли считать действия домашнего духа как акт хищения, но передумал.

Соррен бдил, оглашая караулку богатырским храпом.

Поскрипывая, тачка вплыла в ворота. Не до конца проснувшись, Сатьян приоткрыл единственный глаз. И остолбенел: мимо его чурбачка сама собой двигалась непонятная конструкция, шёпотом напевая: «Во садочке во моём козы разгулялись…» Несмотря на бурдюк креплёного, реакция стражника не подвела, и в поющую самоходку уставился болт взведённого арбалета:

— Стой, кто идёт!

— Тишше, я тебе снюсь, — ласково прошептала бочка. — Сспи, моя радость, баю-бай…