Горничная даже в церковь ходила, молилась о спасении единственного ребенка от этой злой напасти. Еще заветные заговоры на полнолуние читала, которым научилась от бабки своей, деревенской знахарки и колдуньи. Но больше надежд возлагала она на скорое возвращение в Аржановку, дабы женить Николая немедля. Девок там на выданье полно. Какая-нибудь разбитная молодуха живо излечит его от томления плоти, прелестями своими займет воображение, в коем пока царит безраздельно распрекрасная Анастасия Петровна.

Звук колокольчика, донесшийся из господской спальни, прервал разговор на кухне. Кирасиры и Досифей степенно толковали о недостатках нынешней молодежи. Может быть, кое-каким навыкам она от старшего поколения и научилась, но жизни все-таки не знает, а гонор имеет немалый, против шерсти гладить ее не моги. Горничная велела мужчинам убирать со стола, сменила цветастый кухонный фартук на белый передник с воланами по краям и побежала к господам.

Князь Мещерский в халате расхаживал по комнате и улыбался. Аржанова сидела на постели, завернувшись в одеяло. Порванная ночная сорочка нежно-салатового цвета лежала возле нее.

– Каково нынче почивали, ваше высокоблагородие? – вежливо осведомилась Глафира.

– Отлично! – ответила Анастасия и указала служанке на сорочку. Горничная взяла ее в руки, расправила, сразу оценила ущерб, нанесенный дорогой заграничной вещи, и вопросительно посмотрела на барыню:

– Чинить прикажите?

– Как знаешь.

– Заштопать, конечно, можно, но прежнего вида не будет.

– Это потом. Сейчас подай мне новую, из сундука.

– Вода для вас готова, – доложила Глафира. – Для его сиятельства согреем попозже.

– На сегодня у нас другое расписание. Никаких обливаний, одеваний, выездов из дома. Завтрак принеси в спальню, за едой на обед и ужин пошли Досифея в трактир. Далее все свободны до вечера.

– Отчего ж так? – удивилась Глафира.

– Наступили праздники, – курская дворянка сладко потянулась. – Праздники любви.

Подав госпоже свежую ночную сорочку сиреневого цвета, горничная заглянула на кухню, отправила кирасир восвояси, сказавши им, что поручений от майора сегодня не будет, и пошла искать Николая. Как она и предполагала, находился он на заднем дворе дома, на конюшне, в деннике арабского жеребца серой масти по кличке «Алмаз», любимца Аржановой, и с ним разговаривал, расчесывая гребнем белую его гриву. Разговор этот был печальным. Глафира дала Алмазу горбушку хлеба, щедро посоленную, Николаю – большое краснобокое яблоко.

– Барыня говорит о скором отъезде, – сообщила она сыну.

– И куда путь держать будем? – Николай взглянул на мать.

– Недалеко. В Аржановку.

– На все их господская воля.

– Да ты не грусти. Сама она замуж вышла ни с того ни сего, и тебе быстро там найдет невесту.

– А мне все теперь едино, матушка, – на глазах молодого слуги как будто блеснули слезы.

– Ну-ну, – Глафира погладила сына по светлым волосам, стриженным в кружок. – Уж мы-то выберем тебе девку самую ладную, самую покладистую. Такую ягодку, что и не оторвешься от нее. За щедрыми подарками на свадьбу их высокоблагородие не постоит, вот увидишь.

Согласно этикету того времени, неделю после свадьбы молодоженам следовало делать визиты родственникам, которые присутствовали на венчании и на свадебном ужине. Но таковых ни у Мещерского, ни у Аржановой в Санкт-Петербурге не имелось. Оба офицера-измайловца сами заявились в дом на Невском к ужину через день и устроили настоящую полковую попойку. Где обитает фрейлина двора Ее Величества Владиславлева, князь и княгиня Мещерские не знали. Да она и не приглашала их к себе в гости.

Зато на 3 ноября 1783 года молодоженам назначила аудиенцию в Зимнем дворце императрица Екатерина II. Не без волнения готовились к ней сотрудники секретной канцелярии Ее Величества. Они понимали, что услышат от государыни не только поздравления по случаю венчания в храме Св. Самсония Странноприимца, но и важные наставления, касающиеся их новой работы.

Первые сведения они уже получили. Им предстояла длительная командировка в Таврическую область Российской империи, еще четыре месяца назад именовавшуюся Крымским ханством. Теперь это – дальний рубеж государства, населенный людьми чуждой христианам веры, чьи предки очень много лет являлись ярыми врагами русских. В беспрерывных своих набегах на Русь они грабили и жгли города и села, угоняли в рабство жителей. В составе армии турецкого султана они сражались с нашими войсками в степях Молдавии и Украины на протяжении всего XVIII столетия. Однако ныне кончилось мусульманское владычество в Северном Причерноморье, и крымским татарам придется привыкать к роли побежденных.

В Санкт-Петербурге не строили иллюзий насчет их якобы полной покорности. Злобу, ненависть и презрение, живущие в родовых легендах, воспринятые с молоком матери, искоренить в короткий срок невозможно. Потому, создавая в новой области обычную для российских губерний структуру власти и управления, правительство Екатерины II делало поправку на особые условия в Крыму. Оттого заведовать канцелярией таврического губернатора должен был князь Мещерский, человек военный, имеющий опыт спецопераций на данной территории, но с переводом его из кирасир в статские чиновники с повышением, из седьмого класса по Табели о рангах в шестой, то есть коллежским советником. Анастасия Аржанова никакой официальной должности, естественно, занимать не могла. Будучи признанным специалистом по Востоку, имеющим большие связи и знакомства среди крымско-татарской знати, она назначалась резидентом русской разведки в Крыму. Прикрытием для ее конфиденциальной работы становилось положение законной супруги чиновника, управляющего всем делопроизводством у начальника этого края.

Много раз бывала Анастасия в Зимнем дворце и всегда приходила в восторг от его великолепного, поистине имперского убранства и от приветливости венценосной его хозяйки. Хотя сама Екатерина Алексеевна наряжаться в пух и прах, ошеломлять визитеров блеском своих драгоценностей не любила. Простое шерстяное платье, по сырой осенней погоде – русская душегрейка из овчины с цветными аппликациями, чепец с кружевами и две нитки жемчуга на шее казались ей вполне достаточными для встречи с подчиненными в рабочем кабинете, выходящем окнами на Дворцовую площадь.

Но все-таки событие в жизни верных ее подданных было необычное, радостное. По приказу царицы лакей принес бокалы с токаем, любимым ее вином. Все, кто находился в кабинете – светлейший князь Потемкин, статский советник Турчанинов, императрица – поздравили молодых и выпили за их долгую счастливую супружескую жизнь, за успехи в их плодотворной деятельности, служащей благу государства Российского.

Улыбаясь, Екатерина Алексеевна сказала, что на свадьбу принято делать подарки. Затем она вручила невесте бриллиантовое колье явно немалой цены и весьма высокого художественного качества.

Жених получил от царицы орден Св. Владимира 4-й степени, учрежденный ею год назад, – красный эмалевый крестик с тонкими черными каемками и на ленте того же красно-черного цвета. В патенте, исполненном на гербовой бумаге, говорилось о его подвигах, кои совершены в Крымском ханстве в 1780, 1781 и 1782 годах.

Князь Мещерский с трудом сдержал радость. Награждение орденами армейских обер– и штаб-офицеров являлось случаем далеко не обыденным. О такой чести премьер-майор Новотроицкого кирасирского полка мечтал, но не рассчитывал когда-нибудь ее удостоиться. Ведь он не служил в полевых войсках. Не доводилось ему ходить в атаки с «чудо-богатырями» Румянцева, Долгорукова, Суворова, а именно ходатайства знаменитых военачальников учитывала Екатерина II, готовя указы о награждениях. С благодарностью посмотрел Михаил на светлейшего князя Потемкина, и тот слегка кивнул ему головой.

Однако милости царицы на том не кончились. Новой супружеской чете пожаловала она 500 десятин земли[2] в Таврической области. Это служило весомой добавкой к той тысяче десятин, полученной Анастасией, и тем семистам десятинам Мещерского, какими были они оба награждены по присоединении Крыма к России. Таковые земельные владения превращали их в состоятельных помещиков. Кроме того, на путевые расходы и обустройство в областном городе Ак-Мечеть (совр. Симферополь. – А.Б.) выдавала императрица коллежскому советнику и его жене три тысячи рублей единовременно.

– Вспомнив с благодарностью ваши прошлые деяния, хочу заметить, что с присоединением Тавриды ситуация на юге империи во многом изменилась к лучшему, – сказала Екатерина Алексеевна, переходя от торжественной к деловой части совещания. Она села за свой овальный столик, на котором были разложены какие-то бумаги, и разрешила сесть всем остальным.

– Хотя почивать на лаврах не приходится, – продолжала государыня. – Для полного освоения Россией этого благодатного края нужны крупные финансовые вложения и упорный труд нескольких поколений наших соотечественников. Конечно, рано или поздно Крым станет по-настоящему русским. Но сейчас мы должны заложить прочный фундамент.

Тут Екатерина Алексеевна, надев очки, взглянула на бумаги, лежащие перед ней, и выдержала длинную паузу. Присутствующие в почтительном молчании ждали продолжения.

– Между тем, – сказала государыня, нахмурившись, – иностранные конфиденциальные источники сообщают мне о подготовке к новой войне на Черном море, которую уже начала Оттоманская Порта при пособничестве французов. Не надо также забывать, что турецкий султан по-прежнему является халифом, то есть духовным повелителем для тысяч и тысяч крымских татар.

– Многие из них начали переезжать в Турцию, ваше величество, – подал голос Турчанинов.

– Хорошая новость, – тихо сказала Анастасия.

– Да, – царица взглянула на нее поверх очков, – будь у меня в казне лишние деньги, я бы оплатила им это путешествие. Чем меньше бешеных на наших землях, тем лучше. В дома мусульман в Крыму мы бы поселили православных жителей из российских центральных губерний.

– Ну, это – дело будущего, – усмехнулся Потемкин.

– Если же говорить о настоящем, князь, – императрица обратилась к своему тайному супругу, – то государственная безопасность требует проведения в Таврической области совершенно определенной политики. Мы опробовали ее еще при правлении хана Шахин-Гирея, и она приносила результат. Во-первых, необходимо склонять на свою сторону все большую часть крымско-татарской знати. Во-вторых, внимательно наблюдать за их поведением и настроением, и враждебные акции пресекать решительно. В-третьих, ни в коей мере не притеснять мусульман в их обычаях и нравах.

– Ваше величество, сейчас еще один вопрос становится там неразрешимым, – сказал Турчанинов.

– Какой, Петр Иванович?

Начальник секретной канцелярии открыл свою знаменитую кожаную папку с особой защелкой вместо замка и подал Екатерине Алексеевне бумагу, исписанную мелким почерком от верха до низа:

– Взгляните на рапорт моего сотрудника, титулярного советника Ахрамкова, проводившего ревизию во дворце в Бахчисарае после отъезда оттуда последнего хана Шахин-Гирея. Никаких государственных актов о землеустройстве и размежевании владений крымских беев и мурз не обнаружено. Архив практически отсутствует. Кому и что на полуострове принадлежит, мы точно определить не можем. Лишь на словах татары нам все объясняют.

– Да как они жили при этакой неразберихе? – удивилась царица.

– Обыкновенно, – улыбнулся начальник секретной канцелярии. – Типичное средневековье. Важны не законы, а понятия о них каждого отдельного феодала. К тому же бумага очень дорогая и знающих грамоту катастрофически мало.

– Потом поднимут вой на всю Европу, будто русские у них землю отняли! – резко произнес Потемкин. – Где она, ваша земля? И почему она – ваша?

– Вот этот вопрос – коренной, – согласилась императрица. – Но пусть не хитрят. Побережье полуострова, города и села, на нем расположенные, горы и горные долины три века принадлежали Османской империи и, естественно, переходят в собственность империи Российской, никакие претензии на них не принимаются. Те татары, кто эмигрирует сейчас, да, кстати говоря, и потом, лишаются своих земельных наделов навечно, безо всякой компенсации. Чтобы навести порядок, учреждаю при канцелярии таврического губернатора большой отдел землеустройства. Все угодья осмотреть, измерить, описать и размежевать. Земли там много, так что делите ее, Михаил Аркадьевич, согласно моим указам.

– Слушаюсь, ваше величество! – Мещерский по армейской привычке вскочил с места и щелкнул каблуками.

Приобщив рапорт титулярного советника Ахрамкова к бумагам на овальном столике, Екатерина Алексеевна переложила там еще несколько листов с одной стороны на другую, обмакнула гусиное перо в чернильницу и подчеркнула в своих записях какое-то предложение.

– Владения беев и мурз, сразу принявших нашу сторону, трогать я запрещаю, – сказала государыня. – Более того, могут они быть и увеличены. Но все их имена согласовать с тем списком, каковой вы мне, Анастасия Петровна, подавали.

– Да, ваше величество, – кивнула Аржанова. – В нем числится более двухсот человек из древних крымско-татарских родов Ширин, Яшлав и Барын, а также даны краткие на оных персон характеристики.

– Отлично. Благорасположение мое к ним будет неизменным, коль туркам не предадутся. Жить им мирно и спокойно в нашей Таврической области, как жили их предки. Но вас, княгиня Мещерская, не зря мы туда направляем. Будьте, как и прежде, доброй им знакомой и советчицей.

Курская дворянка вздохнула:

– Сие не трудно, ваше величество.

– Ну, кому нетрудно, а кому так вовсе невозможно, – царица улыбнулась. – Вы смогли в совершенстве овладеть их языком, изучили досконально азиатские обычаи и нравы, и даже, как мне передавали, цитируете свободно Коран. Одних татар вы спасли от гибели, другим помогли сохранить достояние, за третьих ходатайствовали перед светлейшим князем Потемкиным.

Пожалуй, при этих словах Екатерина II посмотрела на Флору слишком пристально, но Анастасия не отвела взгляда. Теперь отношения с великолепным Григорием Александровичем не вызывали у нее ни смущения, ни сердечной боли. Она полагала, что вместе с венчанием в храме Святого Самсония Странноприимца безвозвратно отошли в прошлое и их любовные чувства. Изменять мужу с кем бы то ни было – это не в традициях ее семьи.

– Благодарю, ваше величество, за высокую оценку моих деяний в Крымском ханстве, – курская дворянка поклонилась императрице. – Но знайте, не было и нет для меня полного проникновения в мир ислама. Только удачное притворство да знание их психологии.

– Отчего же, дитя мое? – участливо спросила царица.

– Отвращают основополагающие правила той варварской жизни, где женщине отводится роль домашнего животного. Конечно, ко мне они относятся иначе, но все-таки… все-таки…

– Не думал, Анастасия Петровна, что вы столь сострадательны и щепетильны, – рассмеялся Потемкин. – Да забудьте вы об этих диких кочевниках. Никогда не подняться им к вершинам цивилизации! Дети они малые по сравнению с нами.

Потемкин произнес целую речь, веселую и остроумную, развивая свои тезисы, и его выслушали почтительно, как саму государыню. Но у Аржановой, понимающей, что аудиенция подходит к концу и едва ли она скоро увидится с обожаемой ею монархиней, был готов вопрос, на который лишь Екатерина Алексеевна могла ответить положительно.

– Разрешите, ваше величество, пользуясь нынешним удобным случаем, подать прошение, – сказала Анастасия.

– О чем? – насторожилась императрица.

– О двухмесячном отпуске. Уж очень надоели мне эти восточные нравы, глубокие воды Черного моря и красоты южного крымского побережья. Домой хочу. В деревню Аржановку.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.