Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Библиотека современной фантастики - Антология советской фантастики

ModernLib.Net / Альтов Генрих / Антология советской фантастики - Чтение (стр. 2)
Автор: Альтов Генрих
Жанр:
Серия: Библиотека современной фантастики

 

 


Вот почему каждое подлинно художественное произведение фантастики не исчерпывается «острым сюжетом», «научной идеей» или «картиной будущего», а всегда сводится к одному: к художественному раскрытию тех или иных граней сложного образа человека сегодняшнего дня как атома современного человечества.
       Чтобы успешно справляться с такой задачей, фантастике, как и всей литературе, противопоказаны шаблоны, схемы, проторенные пути, бюрократическая регламентация того, что писать и как писать. Недостаточно призывать к тому, чтобы у нас было больше фантастов — хороших и разных. Чтобы быть хорошей, фантастика должна быть разной.
       В XIV и XV томах «Библиотеки современной фантастики» представлены писатели, очень непохожие друг на друга и по своей тематике, и по своему творческому почерку, и по своему художественному видению тех или иных аспектов современной жизни, тех или иных конкретных аспектов будущего. Наряду с другими томами «Библиотеки», посвященными произведениям отдельных советских фантастов, эти тома дают более или менее наглядное представление о том, какова современная советская фантастика. Или могут служить хорошим ответом на измышления, появляющиеся еще кое-где за рубежом, будто советские фантасты «по заданию свыше» рисуют одними и теми оке красками одни и те же картины будущего. Вместе с тем эти тома наглядно показывают, как советские фантасты всем богатством своей художественной палитры сражаются за лучшее будущее.
       XIV том открывается рассказом Г. Альтова «Ослик и аксиома». Это самая типичная, самая откровенная, самая стопроцентная научная фантастика сегодняшнего дня. Рассказ до предела насыщен научно-фантастическими идеями (самопреобразующиеся материалы, оригинальная идея, решения противоречия, порождаемого парадоксом относительности времени, и т. д.). Чуть ли не каждая новая страница открывает здесь какую-то неожиданную грань новых возможностей научно-технического прогресса. При всем том рассказ отнюдь не простая иллюстрация этих возможностей. В центре внимания автора вовсе не просто наука и техника будущего. Красная нить повествования — размышления о творчестве ученого, создающего будущее. Рассказ воспринимается как поэма об ученом-первопроходце, о тех безыменных разведчиках науки, которые прокладывают дорогу армаде современных научно-исследовательских институтов.
       В основе рассказа Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Прощание на берегу» тоже научно-фантастическая идея — идея победы над старостью. Но и здесь на первом плане подвиг ученого, описанный с большой лиричностью и теплотой.
       Может показаться, что суть рассказа С. Гансовского «День гнева» — в идее создания человекоподобных роботов. Но сразу оке убеждаешься, что это не так, что главное здесь — проблема морали. Не человекообразное чудовище, а бесчеловечный интеллект — вот что страшно. Отсюда вопрос об ответственности ученого, вопрос о праве на существование общественного строя, который создает роботов в облике человека. Вопросы не новые. Но здесь они поставлены с такой остротой, напряженностью, полемичностью, что достигается полный «эффект присутствия»: да, такое возможно — мало того, такое уже есть. Бесчеловечная цивилизация! С таким будущим, уготованным человечеству отживающим строем, нужно бороться не на жизнь, а на смерть.
       Небольшая повесть Г. Гора «Мальчик» — произведение скорее философское. Человек шагнул в мир новых представлений о времени и пространстве. Он очутился перед лицом космоса, вечные загадки природы, бытия приобретают новую окраску. Наступает конец старого, привычного мира. Обычная жизнь оказывается пронизанной веяниями новых далей, озаренной грядущим…
       «Снежок» Е. Парнова и М. Емцева. Что это, очередная история с «машиной времени»? Нет, главное здесь — опять-таки человек сегодняшнего дня. Человек, размышляющий о закономерности своих поступков, своего поведения. Человек, оказавшийся как бы перед своей «овеществленной судьбой», которая явилась к нему в обличье двойника. И взгляд на себя со стороны, из будущего.
       Каким станет человек будущего? Этот вопрос до сих пор служит предметом дискуссии среди ученых. И. Росоховатский в рассказе «Тор I» предлагает свой вариант ответа — языком фантастики. Необыкновенный человек, «человек из будущего» живет среди нас, наука дала ему способности на целый порядок выше способностей среднего человека сегодняшнего дня. И что оке? Да, он не имеет ничего общего с «суперменом» западной фантастики. Но никакой розовой идиллии не получается. Все оказывается много труднее, много сложнее, много трагичнее в самом высоком смысле этого слова.
       Рассказ В. Сапарина «Суд над Танталусом» — это попытка заглянуть в будущее, в светлый мир, где нет ни болезней, ни даже болезнетворных микробов, но где остаются и неожиданные опасности, подстерегающие человечество, и необходимость самоотверженной героической борьбы с ними. Вечность стремления людей к новому, к самопожертвованию во имя человечества — вот пафос этой новеллы.
       «Богатырская симфония» Г. Альтова — неожиданный поворот, казалось бы, традиционной «космической» темы в фантастике. Не происходит ничего удивительного: обычные будни космодрома, все идет «нормально», как и ожидалось. И все же… Все же будни оказываются много романтичнее наших представлений. И старость оказывается иной, если за плечами большая творческая жизнь.
       Это одновременно и философское и лирическое произведение о человеке-творце, о радости познания, о смысле жизни.
       Миниатюра И. Варшавского «В атолле» напоминает нам, что и в далеком светлом будущем возможны катастрофы. И человек будущего, видимо, будет встречать их с таким же величием души, как и настоящий человек сегодняшнего дня. Особенно подкупает читателя, если можно так выразиться, светлая атмосфера рассказа.
       Публикуемая здесь «Функция Шорина» Г. Гуревича является рассказом о вдохновенной одержимости людей, отдающих себя служению человечеству, о мечте, победе дающей все преграды, о жизни-подвиге.
       Рассказы В. Журавлевой «Астронавт» и «Летящие по вселенной» — своеобразный гимн мужеству мысли и мужеству решения. Второй из рассказов — блестящее научно-фантастическое решение проблемы межзвездных связей. Настолько убедительное, что в него веришь, как в реальность.
       «Взрыв» А. Казанцева — это рассказ-гипотеза, опубликованный в 1946 году. В нем выдвинуто совершенно новое (для того времени) объяснение тунгусской катастрофы. Рассказ способствовал возбуждению общественного интереса к этой загадке природы. Любопытно, что одна из посылок научно-фантастической гипотезы: метеорит не долетел до Земли, взрыв произошел в воздухе — впоследствии подтвердилась. Что же касается второй посылки (не метеорит, а космический корабль, движимый атомной энергией), то большинство ученых отвергают это предположение. Они считают, что имело место падение кометы. Но есть и ученые, которые полагают, что взрыв имел ядерную природу: например, мог быть вызван вторжением в земную атмосферу какого-то тела из антивещества. Фактические данные экспедиций, побывавших на месте катастрофы, и вообще данные научных исследований пока еще не дают абсолютно точного ответа на вопрос о природе тунгусского взрыва.
       Том завершает серия небольших повестей и рассказов, показывающих, что современная советская фантастика не менее уверенно чувствует себя также в мире юмора и сатиры. Остроумная миниатюра «Маскарад» И. Варшавского соседствует здесь с ироническим рассказом о традиционном недоверии людей к необыкновенному, об атмосфере «духовных будней», опасной для творчества («Когда задают вопросы» А. Днепрова). За юмореской, скрывающей, между прочим, весьма серьезную мысль («Нахалка» В. Журавлевой), следует сатирический памфлет на одну из. уродливых — и реально существующих! — тенденций буржуазной цивилизации («Непрочный, непрочный, непрочный мир» Е. Зубкова и В. Муслина). Еще один памфлет, направленный против ограниченности, неприятия «невероятного», сменяется юмористическим размышлением насчет того, что и в будущем, видимо, останется в ходу тезис «Прошлое было лучше» («Мореплавание невозможно» и «Потомки делают выводы» Р. Подольного).
       На страницах очень смешной повести Н. Разговорова «Четыре четырки» вновь оживает конфликт между физиками и лириками — на этот раз доведенный до полного абсурда. Физики изгнали лирику… Это оказывается не только смешным, это наводит на некоторые раздумья. Подкупает тесное содружество в этой повести юмора и лирики, объединяющихся, если можно так выразиться, под знаменем воинствующего гуманизма.
       Мертвый хватает живого — это древнее изречение вполне подошло бы в качестве эпиграфа к повести Д. Биленкина «Космический бог», — это уже в следующем, пятнадцатом томе. Новые времена, новая техника, новый театр действий, но где-то на Земле сохранился еще старый общественный строй, и в канун победы новых социальных отношений повторяется попытка повернуть историю вспять — с помощью новых средств. Какие диверсии старого мира могут оказаться возможными в недалеком будущем? Вопрос далеко не праздный — ведь они будут и похожи и непохожи на современные. И очень хорошо, что наша фантастика проникает в эту сторону будущего. Но повесть Д. Биленкина не просто повесть-предупреждение, она еще и утверждение обреченности отживающего строя, утверждение, сделанное языком фантастики.
       Еще одна тема того оке плана: техника, лишенная высокой моральной основы, бесчеловечна, больше того — античеловечна, даже если применяется, казалось бы, на благо людей. Голый рационализм, точнее, бездумный рационализм, в равной степени губителен и для личности и для общества. Рассказ И. Варшавского «Тревожных симптомов нет» раскрывает это предельно ярко и убедительно.
       Другой рассказ того же автора «Секреты жанра» — едкая пародия на псевдолитературные поделки, обильным потоком заливающие западную фантастику.
       Важное место в современной фантастике закономерно принадлежит теме антимилитаризма. Советские писатели-фантасты создали на эту тему немало произведений Рассказ С. Гансовского «Полигон» относится, по-моему к лучшим ее образцам: неожиданный поворот сюжета, напряженность повествования, и за всем этим — обличение реакционной военщины с ее звериной психологией хищника, довольно урчащего на трупе жертвы и отчаянно мечущегося в поисках спасения, когда неизбежна близкая гибель.
       Антифашизм, по понятным причинам, еще одна ведущая тема современной советской фантастики. Повесть «В круге света» А. Громовой решает эту тему своеобразно: сюжет максимально приближен к реальности, собственно фантастике отводится, казалось бы, чисто вспомогательная роль. Результатом оказывается впечатление достоверности, историчности повествования. В то же время фантастическое «зерно» сюжета позволяет вести психологический анализ философии крайнего индивидуализм ма такими приемами, которые недоступны «обычной» повести того же плана.
       «Уравнение Максвелла» А. Днепрова тоже произведешь воинствующе антифашистское, но решенное в ином плане, характерном для творчества этого писателя-фантаста. Проблема искусственного форсирования способностей человеческого мозга, больше того, проблема управления психикой и мышлением человека вообще — как они рисуются в свете данных современной нейробиологии — служат автору фоном, на котором разыгрывается рецидив человеконенавистнического изуверства недобитых гитлеровских последышей. Если дать возродиться «коричневой чуме», напоминает читателю повесть, может повториться Освенцим на уровне несоизмеримо более высоких достижений науки и техники.
       И еще одно произведение в том оке плане — антифашистский (точнее, антиквислинговский) памфлет Л. Лагина «Майор Велл Эндъю».
       Последний раздел тома вряд ли можно отнести к научной фантастике в строгом смысле этого слова. Это просто сказки. Или почти сказки. И все же это первоклассная фантастика, не имеющая ничего общего ни с мистицизмом, ни вообще с какими бы то ни было антинаучными построениями. Научная основа здесь как бы подразумевается сама собой, а ничем не скованный полет фантазии автора служит особым целям — проложить дорогу к уму и сердцу читателя словами Возвышенного и Забавного, Героического и Комического. Причем большей частью имеется в виду очень сложный читатель: как говорится, от семи и до семидесяти лет.
       Рассказы этого раздела доступны пониманию ребенка. И в то же время их с удовольствием прочтет взрослый.
       В рассказе Г. Альтова «Икар и Дедал» далекое прошлое как бы подает руку далекому будущему. Оживает древнегреческая легенда, относящаяся… к третьему тысячелетию нашей эры. И здесь нет никакой натяжки, ибо через всю эту маленькую поэму в прозе проходит мысль о непреходящих ценностях рода человеческого — о любви и дружбе, о радости творчества и безумстве храбрых, о жизни-подвиге и о вечном движении вперед и выше, все вперед и выше.
       Рассказы «Девочка, с которой ничего не случалось» К. Булычева и «Молекулярное кафе» И. Варшавского вполне можно включать в сборники, рассчитанные на ребят дошкольного возраста. Их забавную увлекательность способны, кажется, по достоинству оценить даже воспитанники младшей группы детского сада. Вместе с тем каждый из рассказов имеет свой особый подтекст, предназначенный для сугубо взрослой аудитории: светлый гуманизм безбоязненного мира будущего у К. Булычева, несовместимость жизни «на всем готовеньком» с натурой человека и человечества во все времена и прошлого и будущего у И. Варшавского.
       Все как в сказке и в рассказе В. Григорьева «Рог изобилия». Не сказочна только сама обстановка действия. Наоборот, она подчеркнуто обыденна. Столкновение сказочного с обыденным кончается гибелью сказки, но только потому, что в обыденности присутствует некий «товарищ Паровозов», способный задушить какую угодно сказку. Однако при столкновении этих двух начал вспыхивает огонь сатиры, и сказка вновь торжествует над обыденщиной Паровозовых — смехом.
       При отборе рассказов и повестей естественным было желание дать самое лучшее, возможно шире показать многогранность советской фантастики, полнее представить творчество советских писателей-фантастов. Подчас эти мотивы вступали в противоречие друг с другом, тем боле что даже в двух томах «нельзя объять необъятное» и чем-то надо было жертвовать. Думаю, что право судить, насколько успешным оказался опыт, следует предоставить читателю.
       Тома разбиты на пять разделов — «Вглядываясь и размышляя», «Зов космоса», «С улыбкой», «Скрещивая шпаги», «Почти сказка». Разумеется, это деление в достаточной мере условно. Конечно, советские писатели-фантасты «скрещивают шпаги» с чуждыми взглядами и идеями, с конкретным злом не только в «соответствующем разделе». И нет, пожалуй, рассказа, где бы автор не вглядывался в тенденции настоящего и не размышлял над путями будущего. И юмор присутствует не только в разделе «С улыбкой». И тема космоса звучит не в одних лишь «космических произведениях»… Все это так. Но такое деление, вовсе не связанное с какими-то догматическими «от сих и до сих», позволяет выделить в каждом случае преобладающую сторону произведений, оттенить некоторые особенности советской фантастики.
       Еще одно необходимое замечание. За исключением А. Казанцева, Г. Гуревича, Л. Лагина, В. Сапарина, пожалуй, все писатели-фантасты, представленные в двухтомнике, выражаясь аллегорически, люди 50-х (многие даже 60-х годов). Особняком стоит Г. Гор, опытный, давно сложившийся писатель, в фантастику, однако, пришедший сравнительно недавно. В таком подборе нет произвола — после длительного застоя советская фантастика начала интенсивно развиваться лишь с конца 50-х годов. Поэтому ее становление и становление подавляющего большинства писателей-фантастов — фактически итог последнего десятилетия. Прогресс, достигнутый за это время, несомненен. Заметны, однако, и некоторые недостатки. У западной фантастики к концу 50-х годов был уже давний и непрерывный литературный опыт — такого опыта поколение современных советских фантастов не имело. Это, конечно, сказывается. И тем не менее… Впрочем, на книжной полке читателя уже стоят тома зарубежной фантастики, и это обстоятельство избавляет нас делать за Него сопоставления. Одно несомненно: кривая литературного мастерства советских писателей-фантастов резко идет вверх, и на путях дальнейшего развития советской фантастики можно ожидать появления в недалеком будущем многих новых талантливых произведений высокого литературного достоинства.
 
       И. БЕСТУЖЕВ-ЛАДА
       доктор исторических наук

Вглядываясь и размышляя

ГЕНРИХ АЛЬТОВ
ОСЛИК И АКСИОМА

      Старый серый ослик Иа-Иа стоял один-одинешенек в заросшем чертополохом уголке Леса, широко расставив передние ноги и свесив голову набок, и думал о Серьезных Вещах.
А. Милн, Винни-Пух

      То, о чем я хочу рассказать, началось с небольшой статьи, написанной для «Курьера ЮНЕСКО».
      Я изрядно помучился с этой статьей, уж очень невыигрышной была тема. Ну что можно сказать — на трех страничках! — о прошлом, настоящем и будущем машин?…
      Недели две я просто не знал, как подступиться к статье, а потом нашел любопытный прием: пересчитал мощность всех машин на человеческие силы, на прислуживающих нам условных рабов. Киловатт заменяет десять крепких рабов, в общем-то простая арифметика.
      Я взял жалкие цифры конца XVIII века — они немногим отличались от нуля — и проследил их судьбу: мучительно медленный, почти неощутимый рост на протяжении столетия, затем подъем, становящийся все круче и круче, почти вертикальный взлет после второй мировой войны (десятки и сотни условных рабов на человека) и, наконец, нынешний год, к которому каждый из нас стая богаче римского сенатора.
      «Размышления рабовладельца» (так я назвал статью) были отосланы, но меня не оставляло какое-то смутное чувство неудовлетворенности. Оно не проходило, и, разозлившись, я переворошил заново все цифры.
      Нет чувства острее, чем то, которое испытываешь, приближаясь к открытию. Наверное, это передалось нам от очень далеких предков, умевших в хаосе первобытного леса ощутить странное и молниеносно настроить каждый нерв, каждую клеточку еще не окрепшего мозга в такт его едва различимым шагам.
      Теперь я могу объяснить все в нескольких словах, будто в не было долгих, временами казавшихся безнадежными поисков.
      Жизнь машины, любой машины, становится слишком короткой: в среднем около трех-четырех лет. Машина могла бы жить раз в восемь или десять дольше, но наука открывает новые, более совершенные принципы — приходится менять всю нашу технику.
      Промежутки между открытиями укорачиваются, и неизбежно наступит время, когда мы должны будем менять машины (подчеркиваю — все машины, весь огромный технический мир) ежегодно, потом ежечасно, ежеминутно. А иначе — куда денется стремительно нарастающая лавина открытий?…
      Быть может, я не нашел бы ответа на этот вопрос. Скорее всего не нашел бы. Есть вопросы, имеющие ехидное свойство появляться задолго до того времени, когда на них можно ответить. Но однажды, листая «Вопросы философии», я обратил внимание на заметку, густо усыпанную примечаниями и оговорками редакторов. В заметке говорилось о принципах дальнего прогнозирования. Речь шла о возможности уже сегодня решать на аналоговых машинах задачи, подобные тем, с которой я столкнулся.
      В первый момент меня поразила даже не сама заметка, а подпись. Статья была написана Антенной; я не видел его четырнадцать лет, со школьных времен.

* * *

      В нашем классе он был самый высокий, но Антенной его прозвали не за рост. Он вечно таскал в карманах кучу радиохлама и каждую свободную минуту собирал приемники. Делал он это как-то машинально. Он мог смотреть кинокартину или ехать в трамвае, а руки его в это время работали сами по себе: что-то отыскивали в карманах, что-то с чем-то соединяли, наматывали, прилаживали — и вдруг все эти фитюльки, болтавшиеся на разноцветных проводах, оживали, начинали шипеть, свистеть, а потом сквозь плотный шум пробивался голос диктора. Антенна что-то менял, подкручивал: шум таял, исчезал — и возникала прозрачная, чистая музыка.
      Не помню ни одного случая, чтобы у Антенны не хватило материала. Он мог пустить в дело любую вещь. Как-то он собрал приемник из двух радиоламп, мотка проволоки, моей собственной вечной ручки и старого велосипедного насоса.
      Антенна приехал с Урала. Мы тогда были в восьмом классе, и первое время все выпрашивали у него приемники. Он отдавал их, нисколько не жалея. Вообще Антенна был хорошим парнем — так считали все, и только он сам, кажется, иногда огорчался, что его вечно тянет лепить приемники. Он именно так и говорил — «лепить». Ему нельзя было играть в футбол: в самый отчаянный момент он вдруг подбирал обрывок какого-нибудь провода и принимался его рассматривать. Даже в воротах Антенну невозможно было поставить, потому что он сразу начинал возиться со своим радиохламом, а это плохо, когда у вратаря заняты руки. Мы играли на пустыре, за стройкой, и Антенна обычно сторожил портфели. Он сидел на траве, поглядывал на игру и собирал очередной приемник.
      Работали приемники лучше заводских, хотя вид у них был не слишком красивый. Антенна почему-то не признавал футляров и коробок, приемники получались у него открытыми. Начинка висела на проводах, как гирлянда елочных игрушек. Но если Антенне давали футляр, он не спорил и сразу же принимался за работу. Сначала за Антенной ходила целая очередь, а потом мы привыкли. И он делал что хотел: соберет какую-нибудь замысловатую схему, разберет и начинает собирать новую…
      Он учился с нами только год; потом его семья перебралась куда-то на Алтай. Весь этот год мы с Антенной сидели за одной партой; мне нравилось следить, как он работает. Именно тогда я всерьез задумался о своем будущем. Сейчас, к тому же в беглом пересказе, это звучит наивно: задумался о своем будущем. Но так было. Я не хотел отставать, на то имелась масса причин, и выбрал химию, к которой Антенна был совсем равнодушен. Для химии потребовалась физика, для физики — математика, а в математике я однажды натолкнулся на математические основы социологии.
      Наука о Человеке — так я определяю предмет социологии. Океан живых цифр, то взметающий громовые валы, перед которыми ничто любое цунами, то дробящийся на мириады капелек, расцвеченных удивительными красками нашего мира. Никакая другая наука не отражает столь полно все человеческое — историю, взлеты, падения, ум, глупость, горе, счастье, труд, нравы, преступления, подвиги…

* * *

      Я нашел Антенну без всякого труда — по телефонной книге. Раньше мне просто не приходило в голову, что он в Москве и все так элементарно: взять трубку, позвонить, договориться о встрече.

* * *

      Мы сидим в кафе-мороженое «Арктика» у огромного окна, за которым бесшумно кружатся фиолетовые от рекламных огней хлопья снега. Зал почти пуст, в дальнем углу официантки не спеша пьют чай.
      — Любопытно, — вяло говорит Антенна. — Насчет машин очень любопытно. Да, вот что… Забыл спросить: ты не видел Аду Полозову? Интересно, как она…
      Что ж, все закономерно. Ада должна интересовать Антенну больше, чем мои рассуждения о машинах.
      Однажды я разбил свои часы. Разбил капитально, в ремонт их не брали. Выручил Антенна: он втиснул в часовой футляр безбатарейный приемник, настроенный на «Маяк». Я узнавал время по радио; это не очень удобно, зато оригинально.
      И вот тогда я допустил ошибку. Я показал эти часы Аде. Она занималась фехтованием, очень гордилась этим, говорила, что фехтование вырабатывает характер. Безусловно, вырабатывает. Даже в избытке. Она сняла свои часики и стукнула их о подоконник — эффектно и точно. Не помню, какой марки были эти часики. Маленькие, овальные. Кажется, «Капелька». «Можно не спешить, — великодушно сказала Ада, — несколько дней я обойдусь без часов, но мне хотелось бы иметь приемник с двумя диапазонами».
      Зимних каникул у Антенны в тот раз не было. Даже Новый год он не встречал. Когда он появился после каникул, Ада сказала, что вид у него немножко дикий и задумчивый, как у поэта Роберта Рождественского. Но «Капельку» Антенна принес в полном порядке. С двумя диапазонами. Часы тоже работали.
      …— Мы с ней переписывались, — рассказывает Антенна. — Почти полгода. Она писала, что хочет стать укротительницей. А что? По идее подошло бы, правда?
      По идее Ада вполне могла стать укротительницей. Но она стала стюардессой. Дальние линии: Москва — Дели, Москва — Рим, Москва — Токио… Она погибла в Гималаях.
      Да, конечно, у нее была «Капелька» первого выпуска. Очень маленькие часики, похожие на каплю застывшего янтаря.
      Антенна водит пальцем по синему пластику стола, рисуя растаявшим мороженым аккуратную восьмерку.
      — Вот ведь как получилось, — говорит, наконец, Антенна. — Гималаи… Далеко.
      Ну, не очень-то далеко. За эти годы я побывал во многих странах: что в наше время расстояния? Милан и София — социологические конгрессы. Коломбо — международный симпозиум. Оттава — конференция по применению в социологии электронных вычислительных машин. Париж и Лондон — дискуссионные встречи с западными социологами. Туристские поездки: Египет, Польша, Куба, Болгария. В международный социологический год работал в Западной Сибири и в Монголии.
      Антенна ошеломлен. Он спрашивает о египетских пирамидах, и я рассказываю, хотя мысли мои упорно возвращаются к Аде. Почему? Это бессмысленно, ненужно. На эти мысли давно наложено табу. Сейчас я их выключу. Возьму и выключу. Пирамиды? Так вот пирамиды. Издали чувствуешь себя обманутым: ждал чего-то более громадного. Но по мере того как подъезжаешь ближе, пирамиды растут, поднимаются вверх, вверх, в самое небо — это производит подавляющее впечатление.
      Антенна внимательно слушает, потом говорит:
      — А все-таки странно, что ты бросил химию и занялся социологией.
      Ничуть не странно. В этом мире вообще все закономерно. Моя бабка с материнской стороны была чистокровной цыганкой. У меня такая наследственность: стремление предвидеть будущее. Так что социологией я занялся совсем не случайно.
      Антенна недоверчиво улыбается. Ладно, я могу объяснить по-другому:
      — Если бы существовал двухмерный мир, тамошним обитателям, наверное, очень хотелось бы хоть одним глазком заглянуть в третье измерение. Что там? Как там?… В нашем трехмерном мире просторнее. Как отметил поэт, есть разгуляться где на воле. Но встречаются люди, которым обязательно надо высунуть нос в будущее. Взять и высунуть. Что там? Как там?…
      Антенна охотно согласился:
      — Это верно. Очень хочется заглянуть в будущее…
      Мы уже два часа сидим в этом холодильнике (здесь по крайней мере тихо), и я никак не могу освоиться с тем, что Антенна не сделал карьеры (я имею в веду научную карьеру и вкладываю в это слово хороший, честный смысл). Антенна был самым талантливым в нашем классе. Бывает, что человек еще в детстве становится выдающимся музыкантом; Антенна обладал столь же ярко выраженным «электронным» талантом. И вот теперь, с первых минут встречи, я почувствовал, что удивительный талант Антенны не исчез. Но Антенна работает рядовым инженером на заводе игрушек. Это было бы нормально, тысячу раз нормально, если бы не талант, совершенно исключительный талант Антенны…
      Внешне Антенна мало изменился: длинный, тощий, по-мальчишески угловатый и застенчивый.
      Он говорит о телевидении. Некоторые факты я уже знаю. Но в изложении Антенны они звучат иначе. Он относится к приемникам, как к живым существам; ему жаль их — они живут все меньше и меньше.
      Четверть века существовало черно-белое телевидение, затем появилось цветное ТВ — и сотни миллионов вполне работоспособных приемников были выброшены на свалку. Их сменили полмиллиарда цветных телевизоров. Эти массивные добротные ящики могли бы работать пятнадцать или двадцать лет. Но прошло всего четыре года, и они безнадежно устарели: началась эра «стерео». Заводы выпустили уже свыше миллиарда «стерео». Сегодня «стерео» нарасхват. А через год или два они тоже пойдут на свалку — обязательно появится нечто новое.
      — Спрашивается, кто на кого работает? — Антенну удивляет эта мысль, он шепчет, шевеля губами: — Вот именно. В конце концов это вопрос о смысле жизни. Машины слишком быстро стареют, мы работаем, чтобы построить новые, а они стареют еще быстрее… И никто этого не замечает, у человечества пока хватает других забот.
      Хватает. А когда этих забот не хватало? Закономерность еще не бьет в глаза, в этом все дело. Она вылезет где-то в XXI веке, и тогда придется решать: непрерывно менять технику, менять каждый день, безжалостно выбрасывая миллиарды новеньких машин только потому, что они морально устарели, или смириться с тем, что наука все дальше и дальше будет уходить от техники, производства, жизни. А зачем тогда наука? Познание ради самого процесса незнания?…
      — Технику надо перестраивать, — без особой уверенности говорит Антенна. — Она должна быть приспособлена к постоянной перестройке. Как ты думаешь?.
      Хотел бы я знать, как перестраивать гигантские домны, мартены, конвертеры, если, например, открыт способ прямого восстановления металла из руды? Надо менять все — до последнего винтика! Проще и выгоднее строить заново.
      — Странно, — говорит Антенна, глядя в окно.
      За стеклом вспыхивают и гаснут желтые огни автомобильных фар. Точка, тире, точка…
      — Странно… Мы не виделись столько лет… Статейка, которую ты читал, давно устарела. Там ведь были только предположения. Понимаешь, год назад я вылепил прогнозирующую машину…

* * *

      Я достаточно хорошо представляю трудности, связанные с машинным прогнозированием. Скажи кто-нибудь другой, что такая машина уже существует, я счел бы это шуткой. Но в Антенну трудно не верить.
      Я иду выпрашивать чаю, в этой холодильной фирме чай вне закона. Кажется, девушки приняли Антенну за какого-то выдающегося спортивного деятеля. Они включают проигрыватель, а у нас на столе появляются горячий чай и домашнее печенье.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28