Леонардо обратился к жене и тетке:
      - Вам пора уходить. А то будет темно.
      Несколько минут назад Ванда только этого и хотела - пойти домой и отдохнуть. Но теперь она сжала губы - нет, она не хочет сдаваться:
      - Немного попозже.
      Прилизанный Негр уселся на пол, прислонившись головой к стене. Ветрогон пнул его ногой: неприлично так усаживаться в присутствии родственников покойного. Курио все порывался уйти, Капрал Мартин укоризненно смотрел на Негра. Но Прилизанный оттолкнул ногу приятеля и заревел:
      - Он был нашим отцом! Папаша Кинкас...
      Ванда была ошеломлена. Леонардо и Эдуарде чувствовали себя так, словно получили пощечину или плевок в лицо. Одна только тетя Марокас заколыхалась от смеха.
      - Какой забавный!
      Очарованный, Прилизанный Негр перешел от рыданий к смеху. Его хохот был еще ужаснее воплей. Он гремел, заполняя всю комнату, но сквозь него до Ванды доносился еще чей-то смех - Кинкас веселился от всей души.
      - Какое святотатство! - ее сухой голос разрушил зародившуюся было сердечность в отношениях с Негром.
      Услыхав упрек, тетя Марокас поднялась со стула и принялась ходить по комнате. Прилизанный Негр с восхищением следил за ней глазами. Он осмотрел ее с ног до головы и пришел к заключению, что эта женщина в его вкусе; конечно, она уже немного старовата, бедняжка, но зато какая рослая, полная... Он ценил таких женщин. Не то что теперешние худосочные, их и обнять-то нельзя как следует! Вот бы встретиться с этой дамой на пляже, уж они бы не соскучились вдвоем. Стоит только на нее поглядеть - сразу видно, н4 что она способна. Тетя Марокас заявила, что хочет уйти: она переутомилась; да и нервы... Ванда молча заняла ее место у гроба. Она сидела на стуле, строго выпрямившись.
      - Все мы устали, - сказал Эдуарде.
      - Женщинам в самом деле лучше уйти... - Леонардо боялся вечерней Ладейры-до-Табуан, когда закрываются все магазины и улицей завладевают бродяги и проститутки.
      Капрал Мартин, движимый стремлением к мирному сотрудничеству, вежливо предложил:
      - Может, господа устали и хотят малость вздремнуть, так мы за ним присмотрим.
      Эдуарде прекрасно понимал, что не следует этого делать: нельзя, чтобы все родственники ушли и покойник остался на попечении незваных посетителей. Но до чего же ему хотелось принять их предложение, ах, до чего хотелось! Целые дни он был на ногах - обслуживал покупателей, распоряжался... Как тут не устать!
      Он привык рано ложиться, а вставать на рассвете и никогда не отступал от этого правила. Обычно, возвратясь из магазина, Эдуардо принимал душ и обедал.
      После обеда садился в шезлонг, вытягивал ноги и в ту же минуту засыпал. Братец Кинкас доставлял ему одни неприятности. В течение целых десяти лет он только этим и занимался. И вот теперь Эдуардо вынужден не спать из-за него всю ночь, и при этом за весь день ему удалось съесть лишь несколько бутербродов. А почему бы, собственно, не оставить Кинкаса в компании бродяг, ведь это его приятели, он водил с ними дружбу в течение целых десяти лет?.. А им - членам почтенного семейства - совершенно нечего делать в его грязной дыре. Это какая-то крысиная нора, и ни ему, ни Марокас, ни Ванде с Леонардо вовсе не место здесь.
      Однако у него не хватало духу сказать то, что он думал. Ванда так дурно воспитана, она может напомнить ему, Эдуардо, о тех временах, когда он только еще начинал свою карьеру и не раз пользовался щедростью Кинкаса. Эдуардо посмотрел на Капрала Мартина довольно благосклонно.
      Ветрогон, убедившись в бесплодности попыток принудить Прилизанного Негра встать, уселся с ним рядом. Ему очень хотелось вытащить лягушку пусть бы она попрыгала. В жизни он не встречал такой красивой! Курио в детстве провел несколько лет в иезуитском приюте и теперь силился извлечь из ослабевшей памяти какую-нибудь молитву. Он не раз слышал, что по покойникам полагается молиться. И в приюте отцы иезуиты... Да, а священник уже был или придет завтра? Этот вопрос вертелся у Курио на языке, и он не выдержал:
      - А что, падре уже был?
      - Придет завтра утром... - ответила Марокас..
      Ванда укоризненно взглянула на нее: зачем она разговаривает с этим типом? Но все же теперь Ванда чувствовала себя лучше - ей удалось отогнать бродяг в угол, она заставила их молчать. Достоинство восстановлено. В конце концов ведь нельзя же ей и тете Марокас сидеть здесь всю ночь. Вначале она смутно надеялась, что безобразные приятели Кинкаса не станут долго задерживаться, поскольку на этом велорио не было ни выпивки, ни закуски. Она не понимала, почему они все еще торчат здесь, не из дружеских же чувств к покойному: эти люди не знают, что такое дружба.
      Впрочем, даже присутствие таких приятелей не имеет никакого значения. Лишь бы они не вздумали принять участие в похоронной процессии. Завтра утром она, Ванда, об этом позаботится, она вернется сюда и распорядится как следует. Возле покойного будут только его родственники, они и похоронят Жоакима Соареса да Кунья скромно и прилично. Она встала и позвала Марокас:
      - Пойдем. - И добавила, обращаясь к Леонардо: - Не задерживайся особенно долго, тебе вредно не спать ночь. Ведь дядя Эдуарде обещал остаться до утра.
      Эдуарде кивнул и уселся на стул. Леонардо пошел проводить женщин до трамвая. Капрал Мартин решился сказать им вслед: "Доброй ночи, мадам", однако не получил ответа.
      Комнату освещали только свечи. Прилизанный Негр уснул и отчаянно храпел.
      X
      В десять часов вечера Леонардо поднялся с ящика из-под галет и подошел поближе к свечам, чтобы взглянуть на часы. Эдуарде, открыв рот, спал на стуле. Леонардо разбудил его:
      - Я ухожу. В шесть часов утра приду сменить тебя. Ты успеешь сходить домой переодеться.
      Эдуардо вытянул ноги и вспомнил свою удобную кровать. Болела шея. В углу негромко, но горячо спорили: кто именно, Курио, Ветрогон или Капрал Мартин, займет место Кинкаса в сердце и на ложе Пучеглазой Китерии. Капрал Мартин проявил возмутительный эгоизм, не соглашаясь вычеркнуть себя из числа наследников, несмотря на то что ему ведь и так принадлежало сердце стройной негритянки Кармелы. Когда шаги Леонардо смолкли на улице, Эдуардо посмотрел на друзей Кинкаса. Они замолчали. Капрал Мартин улыбнулся коммерсанту. Эдуардо с завистью глядел на сладко спавшего Прилизанного Негра. Попытался устроиться получше, положив ноги на ящик.
      Невыносимо болела шея. Ветрогон наконец не выдержал, он вынул лягушку из кармана и посадил на пол.
      Лягушка запрыгала, такая забавная, будто маленький гномик.
      Эдуардо никак не мог заснуть. Он неподвижно смотрел на мертвеца. Вот кому удобно лежать! И какого черта Эдуардо сидит здесь, как сторож? Мало разве того, что он пойдет на похороны, что он взял на себя часть расходов? Он выполнил свой долг по отношению к брату, даже с лихвой, если учесть, о каком брате идет речь. Ведь такого скандалиста и безобразника, как Кинкас, свет не видывал!
      Он встал, размялся немного и широко зевнул. Ветрогон держал в кулаке маленькую зеленую лягушку.
      Курио думал о Пучеглазой Китерии. Вот это женщина!.. Эдуардо подошел к ним:
      - Скажите-ка...
      Капрал Мартин, психолог по призванию и.по необходимости, вытянулся перед ним.
      - К вашим услугам, начальник.
      Как знать, а вдруг коммерсант распорядится послать за бутылкой, чтобы быстрее проходила длинная ночь?
      - Вы останетесь здесь до утра?
      - С ним? Да, сеньор. Мы его друзья.
      - Тогда я пойду домой, отдохну немного. - Эдуарде вытащил из кармана бумажку. Капрал, Курио и Ветрогон напряженно следили за его движениями. Вот вам, купите себе бутербродов. Но не оставляйте его одного. Ни на минуту, слышите!
      - Можете отдыхать спокойно, мы составим ему компанию.
      Прежде чем начать пить, Курио и Ветрогон закурили; Капрал Мартин тоже вынул сигару в пятьдесят сентаво, черную, крепкую: только настоящий курильщик может понять, что это за сигара. Он пустил сильную струю дыма в нос Негру, но тот даже не шевельнулся.
      Однако как только откупорили бутылку, ту самую первую бутылку, которую, как утверждают родные Кинкаса, Капрал принес под рубашкой, Негр почуял запах кашасы и тотчас же проснулся. Он открыл глаза и потребовал, чтобы и ему дали глотнуть.
      С первого же глотка в четырех друзьях проснулся дух критицизма. Эти родичи Кинкаса задирают нос, а сами, сразу видно, мерзкие скряги. Ничего не сумели сделать как следует. Где стулья для посетителей?
      Где выпивка и угощение, как полагается даже в самых бедных домах? Капрал Мартин не раз бывал на велорио, но никогда еще не видел такого. Все сделано небрежно, кое-как, без всякого старания. Последние бедняки в таких случаях все-таки считают своим долгом подать хоть чашечку кофе и рюмочку кашасы. Кинкас не заслужил подобного унижения. Важничают, чуть не лопаются от спеси, а сами даже не угостили ничем друзей покойного! Курио и Ветрогон отправились на поиски чего-нибудь съестного. Кроме того, они получили задание раздобыть какие-нибудь ящики, чтоб можно было сидеть. Капрал Мартин решил обставить велорио более или менее прилично. Он уселся на единственный стул и начал командовать - принести ящики, купить кашасы... Прилизанный Негр одобрительно кивал.
      Надо признать, что сам покойник выглядел прилично, тут семейство постаралось. Костюм новый, туфли тоже, все очень даже шикарно. И свечи красивые, из церкви. Ну а цветы? Забыли? Где же это видано, чтобы покойнику не принесли цветов?
      - Вид-то у него что надо! - сказал Прилизанный Негр. - Настоящий сеньор.
      Кинкас улыбнулся на похвалу, и Негр ответил ему улыбкой.
      - Папаша... - сказал он растроганно и ткнул Кинкаса пальцем под ребро, как делал обычно, когда слышал от него удачную остроту.
      Вернулись Курио и Ветрогон и принесли два ящика, кусок колбасы и несколько бутылок. Друзья уселись в кружок возле покойника, и тут Курио предложил всем вместе прочитать "Отче наш". Ценой неслыханного напряжения ему удалось припомнить молитву почти целиком. Остальные неуверенно поддержали. Читать молитву было делом нелегким. Прилизанный Негр знал несколько заклинаний, обращенных к Ошуму и Ошале [Ошум и О шaлa негритянские языческие божества]; этим и ограничивалось его религиозное образование. Ветрогон не молился уже лет тридцать.
      Капрал Мартин полагал, что ходить в церковь и молиться - значит проявлять слабость, мало приличествующую человеку военному. Однако все честно старались. Курио начинал, приятели подхватывали, как могли. В конце концов Курио, стоявший на коленях со скорбно склоненной головой, не выдержал:
      - Стадо ослов!
      - Практики не хватает... - пояснил Капрал. - Все-таки кое-что вышло. Остальное сделает завтра падре.
      Кинкас остался равнодушен к молитве, наверно, ему было жарко в плотном костюме. Прилизанный Негр смотрел на друга. Надо все-таки что-нибудь для него сделать, раз молитва не получилась. Может быть, спеть ему из кандомбле? Что-то они ведь должны сделать!
      Он обратился к Ветрогону:
      - Где твоя жаба? Дай ему...
      - Это не жаба, а лягушка. Только зачем она ему теперь?
      - А может, ему понравится.
      Ветрогон достал лягушку и осторожно положил ее на скрещенные руки Кинкаса. Мерцающее пламя свечей осветило лягушку, зеленоватые отблески вспыхнули на лице трупа. Лягушка прыгнула и спряталась в глубине гроба.
      Капрал Мартин и Курио снова заспорили из-за Пучеглазой Китерии. Выпив, Курио сделался воинственнее и энергично поднимал голос в защиту своих интересов. Прилизанный Негр возмутился:
      - Не стыдно вам спорить тут, у него на глазах?
      Он еще ее остыл, а вы, как урубу [Урубу - южноамериканский гриф], набросились на падаль.
      - Пусть он сам решит... - предложил Ветрогон.
      Он надеялся, что Кинкас выберет его в наследники и именно ему завещает Китерию, свою единственную собственность. Разве не он принес Кинкасу в подарок зеленую лягушку, самую замечательную из всех, что ему приходилось видеть?
      - Гм! - послышалось из гроба.
      - Видите? Ему этот разговор не по душе, - рассердился Негр.
      - Надо ему тоже дать глотнуть... - сказал Капрал. Ему хотелось заслужить благодарность покойника.
      Кинкасу открыли рот и принялись вливать в него кашасу. Кашаса полилась на пиджак, на рубашку...
      - Я еще не видел, чтобы кто-нибудь пил лежа...
      - Надо его посадить. Так он и нас будет лучше видеть.
      Кинкаса усадили на ящик, его голова качалась из стороны в сторону. После глотка кашасы он улыбался еще шире.
      - Хороший пиджак... - Капрал Мартин рассматривал материю. - Глупо надевать новый костюм на покойника. Умер - и конец, отправляйся в землю. Кормить червей хорошей одеждой... а ведь сколько людей, которым нечего носить...
      - Вот это чистая правда, - поддержали все.
      Кинкасу дали еще глоток, он качнул головой, конечно, он тоже не возражал, он всегда соглашался с разумными доводами.
      - И потом он испортит костюм кашасой,
      - Лучше снять с него пиджак.
      Казалось, Кинкасу стало легче, когда с него стянули тяжелый плотный черный пиджак. Но он все выплевывал кашасу, пришлось снять и рубашку. Курио загляделся на блестящие ботинки покойника; его собственные были все в дырах.
      - Зачем мертвецу новые ботинки, правда, Кинкас? А мне они как раз по ноге.
      Прилизанный Негр притащил старую одежду друга, брошенную в углу комнаты. Кинкаса одели, и тогда все узнали его:
      - Вот это и вправду наш старый Кинкас.
      Друзья повеселели. Кинкас, похоже, тоже был доволен, в старой одежде ему было удобнее. Особенно он был благодарен Курио - проклятые ботинки так жали ноги! Но этот дурак вздумал полезть к Кинкасу с разговорами насчет Китерии. Он стал шептать ему что-то на ухо. Разве можно так делать? Ведь говорил же Прилизанный Негр, что это раздражает Кинкаса! Покойник рассердился и выплюнул струю кашасы прямо в лицо Курио. Приятели задрожали от страха.
      - Он взбесился.
      - Я же говорил!
      Ветрогон надел новые брюки, пиджак достался Капралу. Рубашку Прилизанный Негр выменяет в знакомой таверне на бутылку кашасы. Капрал Мартин вежливо сказал Кинкасу:
      - Я не хочу никого обижать, но, говоря откровенно, твоя семейка довольно-таки бережлива.
      - Сквалыги... - уточнил Кинкас.
      - Раз ты сам так говоришь, значит, правда. Мы боялись оскорбить их, в конце концов ведь это твои родственники. Но что за скряги!.. Даже выпивка за наш счет, где это видано! Такого велорио еще не бывало!
      - И ни одного цветка... - поддержал Прилизанный. - Чем иметь таких родственников, лучше их совсем не иметь.
      - Мужчины - болваны. Женщины - гадюки, - .
      четко произнес Кинкас.
      - Но послушай, папаша, толстуха все-таки кое-чего стоит...
      - Вонючка жирная!
      - Не говори, папаша. Немного перезрела, но не так-то уж она плоха. Я встречал и похуже.
      - Ты, Негр, осел. Не смыслишь в женщинах.
      Ветрогон совсем некстати вставил:
      - Вот Китерия хороша, верно, старик? Что она теперь будет делать? Я даже...
      - Заткнись, несчастный! Не видишь, он злится?
      Но Кинкас не слышал Ветрогона. В эту самую минуту Капрал Мартин сделал попытку обделить его на целый глоток кашасы. Кинкас мотнул головой и так стукнул по бутылке, что чуть не разбил ее.
      - Дай папаше кашасы... - сказал Прилизанный Негр.
      - Он проливает, - возразил Капрал.
      - Пусть пьет, как хочет. Имеет право.
      Капрал Мартин сунул бутылку в открытый рот Кинкаса.
      . - Успокойся, приятель. Я не хотел тебя обидеть.
      На, пей на здоровье. Ведь нынче твой праздник...
      Они перестали говорить о Китерии. Было совершенно ясно, что Кинкас не разрешает касаться этого вопроса.
      - Хорошая водка! - похвалил Курио.
      - Барахло! - решил Кинкас, который был знатоком.
      - Ну так ведь и цена...
      Лягушка прыгнула Кинкасу на грудь. Он полюбовался ею и тут же спрятал в карман старого засаленного пиджака.
      Луна поднималась над городом и над морем, луна Баии лила в окно свое серебряное сияние... Ветер с моря погасил свечи, гроба больше не было видно. С улицы доносились звуки гитары, женский голос пел о муках любви. Капрал Мартин тоже запел.
      - Он обожает песни...
      Они пели вчетвером, бас Прилизанного Негра заполнял всю улицу и замирал далеко в бухте, где стояли баркасы. Кинкас не отставал ни в чем. Раньше он пил вместе со всеми, а теперь слушад пение, он ведь любил кантиги.
      Наконец они устали петь, и Курио сказал:
      - Кажется, сегодня вечером мокека у Рулевого Мануэла?
      - Конечно, сегодня. Мокека из ската, - прибавил Ветрогон.
      - Никто не умеет готовить ее лучше, чем Мария Клара, - заявил Мартин.
      Кинкас прищелкнул языком. Прилизанный Негр рассмеялся:
      - Он до смерти любит мокеку.
      - А почему бы нам не пойти? Рулевой Мануэл может даже обидеться, если мы не придем.
      Приятели переглянулись. Немного поздно, да к тому же придется еще заходить за женщинами. Курио колебался:
      - Мы ведь обещали не оставлять его одного.
      - А почему одного? Он пойдет с нами.
      - Я хочу есть, - заявил Прилизанный Негр, Посоветовались с Кинкасом:
      - Хочешь пойти?
      - А что я калека, что ли, чтобы оставаться здесь?
      Еще один глоток - и бутылка пуста. Кинкаса поставили на ноги. Прилизанный Негр заметил:
      - Он так пьян, что не держится на ногах. С годами он становится слабее. Пошли, папаша!
      Курио и Ветрогон зашагали впереди. Кинкас, довольный жизнью, танцующей походкой шел между Прилизанным Негром и Капралом Мартином, которые вели его под руки.
      XI
      По-видимому, этой ночи суждено было стать незабываемой. Кинкас Сгинь Вода переживал лучшие минуты своей жизни. Необычайное воодушевление охватило компанию: им принадлежит эта небывалая ночь, для них стоит над Баией полная луна, заливая город таинственным светом. Под столетними порталами на площади Позорного Столба прятались парочки, мяукали на крышах коты, стонали гитары. Ночь была полна очарования, издали неслись звуки атабаке [Атабаке - барабан], все казалось призрачным, нереальным...
      Кинкас Сгинь Вода веселился вовсю: он подставлял ножку Капралу и Негру, показывал встречным язык, сунулся в какой-то подъезд посмотреть, что делает укрывшаяся там парочка. На каждом шагу он валился и чуть было не растянулся на мостовой. Друзья не торопились, время принадлежало им. Они не чувствовали его власти над собою и верили, что эта волшебная ночь будет длиться долго, может быть, целую неделю.
      Ибо, как утверждал Прилизанный Негр, нельзя же день рождения Кинкаса Сгинь Вода отпраздновать за какие-нибудь несколько часов. Кинкас не отрицал, что сегодня день его рождения, хотя никто не помнил, чтобы его праздновали когда-нибудь прежде. Случалось им отмечать многочисленные помолвки Курио, дни рождения Марии Клары и Китерии, а иногда даже какое-нибудь научное открытие, сделанное одним из клиентов Ветрогона. На радостях ученый вручал обычно своему "скромному сотруднику" бумажку в пятьсот крузейро. Но день рождения Кинкаса праздновался впервые, и надо было отметить его как полагается.
      Они шли по склону горы к площади Позорного Столба, к дому Китерии.
      Странно: в барах на Сан-Мигел не было обычного шума. В эту ночь все выглядело по-иному.
      А может быть, полиция сделала облаву, и бары закрыты, а Китерию, Кармелу, Доралисе, Эрнестину и толстую Маргариту увели агенты? Как бы и им не попасть в ловушку! Капрал Мартин принял на себя командование, Курио отправили вперед.
      - Ступай на разведку, - приказал Капрал.
      В ожидании они сели на ступени церкви. Оказалось, что имеется еще одна бутылка. Кинкас лег, он смотрел в небо и улыбался при свете луны.
      Курио вернулся в сопровождении шумной компании, вопившей "вива" и "ура". Впереди всех, поддерживаемая двумя приятельницами, величественно выступала безутешная вдова Пучеглазая Китерия, вся в черном и в кружевной мантилье.
      - Где он? Где он? - кричала она в волнении.
      Курио поспешно взбежал по ступеням. Он походил в своем потертом фраке на митингового оратора.
      - Пронесся слух, будто бы Кинкас протянул ноги, и город погрузился в траур. - Все рассмеялись, Кинкас смеялся тоже, - Так "от он здесь, люди добрые, сегодня день его рождения, и мы отпразднуем его на баркасе у Рулевого Мануэла.
      Пучеглазая Китерия высвободилась из объятий полных сочувствия Доралисе и толстой Марго и хотела кинуться к Кинкасу, который сидел теперь на ступеньке рядом с Прилизанным Негром. Но, видно, потрясенная всем происходящим, она не могла удержаться на ногах и уселась прямо на мостовую. Ее тотчас же подняли и подвели к Кинкасу.
      - Бандит! Собака! Негодяй! Ведь вздумается же такое - распускать слухи, будто ты умер, и пугать людей?
      Она села возле улыбающегося Кинкаса, взяла его руку и положила себе на грудь, чтобы он ощутил биение ее встревоженного сердца:
      - Я чуть с ума не сошла, а он, оказывается, веселится, окаянный. Ну что с тобой делать? Дьявол ты, а не человек, вечно что-нибудь придумаешь! Какой ты бесчувственный, Сгинь Водичка, совсем ты меня не жалеешь, ведь ты меня просто убил...
      Все смеялись, шутили; в тавернах вновь зашумел народ, Ладейра-де-Сан-Мигел ожила. Компания направилась к дому Китерии. Она была в этот вечер чрезвычайно хороша: в черном платье, такая соблазнительная...
      Они шли по Ладейре-де-Сан-Мигел и всюду встречали привет и дружбу. Немец Хансен, хозяин бара "Цветок Сан-Мигел", пригласил их выпить по рюмке кашасы. Француз Верже подарил дамам африканские амулеты. Он не мог присоединиться к ним, так как этой ночью ему надо было выполнять обет, данный святому.
      Двери домов открывались, женщины выглядывали из окон, выходили на улицу. Имя Кинкаса слышалось повсюду, ему кричали "ура". Кинкас кивал в знак благодарности, словно король, возвратившийся на трон.
      В доме Китерии все было погружено в траур. В спальне на комоде, между литографией, изображающей Христа, и глиняной статуэткой кабокло [Кабокло метис; бедный крестьянин] Ароэйра, ее покровителя, красовался портрет Кинкаса, вырезанный из газеты, где он был напечатан в качестве иллюстрации к серии очерков Джованни Гимараэнса "Баиянское дно". По бокам портрета горели две свечи, а перед ним лежала красная роза. Доралисе, ближайшая подруга Китерии, откупорила бутылку и разлила кашасу в синие рюмки. Китерия погасила свечи, Кинкас свалился на постель. Гости перешли в столовую. Вскоре Китерия присоединилась к ним.
      - Он заснул, бедняга...
      - Перепил... - пояснил Ветрогон.
      - Пусть поспит немного, - сказал Прилизанный Негр. - Он имеет право...
      Но поскольку они и так уже опоздали к Рулевому Мануэлу, то вскоре пришлось разбудить Кинкаса. Китерия, негритянка Кармела и толстая Марго отправились вместе с ними. Доралисе пришлось остаться - ей сообщили, что нынче вечером придет доктор Кармино. Ну, а доктор Кармино, сами понимаете, - он ведь дает ей деньги каждый месяц, нельзя же обидеть такого человека.
      Они надеялись, что застанут баркас еще у причала.
      Спустились по склону. Теперь они спешили, Кинкас шел в обнимку с Китерией и Прилизанным Негром, он спотыкался о камни и тяжело виснул на плечах Друзей.
      По дороге пришлось все же остановиться в баре Казузы, старого друга. У бара была дурная слава, каждый вечер здесь что-нибудь случалось. У Казузы собирались курильщики маконьи. Он был приветлив и всегда давал в долг несколько рюмок, а иногда даже целую бутылку. Неловко являться на баркас с пустыми руками; решили потолковать с Казузой, не удастся ли раздобыть у него в долг литра три кашасы. Капрал Мартин, отличавшийся редким дипломатическим искусством, подошел к стойке и шепотом начал переговоры с хозяином, который никак не мог прийти в себя от изумления, видя Кинкаса Сгинь Вода в великолепном настроении. Остальные уселись опрокинуть по рюмке за счет заведения для возбуждения аппетита и в честь дня рождения Кинкаса. В баре было полно народу: хмурые курильщики маконьи, веселые моряки, женщины, болтавшие о последних новостях, шоферы...
      Драка началась внезапно и чрезвычайно эффектно.
      Похоже, что и в самом деле виноват был Кинкас. Он сидел, склонив голову на грудь Китерии и вытянув ноги. Как утверждают, один из курильщиков маконьи, проходя мимо, споткнулся о ноги Кинкаса и чуть не упал. Парень разразился ругательствами. Прилизанному Негру это не понравилось: Кинкас имел право делать все что угодно, в том числе вытягивать ноги, как ему заблагорассудится. Негр высказал свое мнение вслух. Парень промолчал. Казалось бы, тем все и кончилось. Однако через несколько минут еще какой-то тощий тип из той же компании курильщиков маконьи тоже пожелал пройти. Он попросил Кинкаса подвинуться, но Кинкас сделал вид, что не слышит. Тощий парень рассвирепел и, бешено ругаясь, толкнул Кинкаса. Тот ударил его головой, и драка началась. Прилизанный Негр поднял парня вверх и, по своей обычной манере, швырнул его на другой стол. Разъяренные приятели парня кинулись в наступление. Невозможно передать, что было дальше. Прекрасная Китерия, вскочив на стул, размахивала бутылкой. Командование принял на себя Капрал Мартин.
      Побоище завершилось полной победой друзей Кинкаса, на помощь которым пришли шоферы. Курильщики маконьи бежали. Ущерб, нанесенный неприятелем, оказался значительным: у Ветрогона под глазом красовался синяк, Курио оторвали полу фрака. Кинкас лежал неподвижно, ему, как видно, здорово досталось, и к тому же он сильно ударился головой о каменный пол. Китерия склонилась над Кинкасом, пытаясь привести его в чувство. Казуза философски созерцал перевернутую стойку, опрокинутые столы и разбитые стаканы. Дело привычное, и потом ведь это реклама: после такого сражения в баре будет больше посетителей.
      Он и сам знал толк в доброй драке.
      От глотка кашасы Кинкас пришел в себя. Он все еще как-то странно пил: часть жидкости выливалась обратно из его рта, словно бы он ее выплевывал. Если бы не день его рождения, Капрал Мартин в деликатной форме обратил бы на это его внимание. Все направились в порт.
      Рулевой Мануэл не ждал их в столь поздний час.
      Кушанье было уже готово, Мануэл не собирался выходить в море, поскольку гости не явились, и вокруг глиняного горшка сидели одни рыбаки. В глубине души Мануэл ни на минуту не верил в смерть Кинкаса. Не может старый моряк умереть на суше, в какой-то постели. Поэтому он ничуть не удивился, увидев Кинкаса под руку с Китерией.
      - Скатов много, хватит на всех...
      Вытянули большой камень, служивший якорем, подняли парус. На воде серебрилась лунная дорожка.
      Вдали, на горе, чернела Баия. Баркас медленно отчалил. Мария Клара громко запела морскую песню:
      На дне моря тебя я нашел
      В ожерелье из раковин нежных...
      Гости подсели к дымящемуся горшку. Глиняные миски быстро наполнялись мокекой из ароматного ската, с дендэ и перцем. Бутылка кашасы ходила по кругу. Капрал Мартин всегда зорко смотрел в будущее и обладал даром провидения. Поэтому, руководя побоищем в баре, он в то же время ухитрился стянуть в суматохе несколько бутылок, которые дамы укрыли под своей одеждой. Кинкас и Китерия ничего не ели:
      они лежали на корме и под звуки песни Марии Клары пучеглазая красавица шептала старому моряку слова любви.
      - Зачем ты так напугал меня, противный Сгинь Водичка? Ты ведь знаешь, что у меня слабое сердце, врач не велел мне волноваться. Неужели ты думаешь, что я могла бы жить без тебя, мерзкий ты человек?
      Я привыкла к тебе, к твоим безумствам и к твоей мудрости, к твоим дурным манерам и к твоему добродушию. Зачем ты так поступил со мною? - Она обнимала раненную в драке голову Кинкаса, целовала его лукавые глаза, Кинкас не отвечал, он впитывал в себя морской воздух, его рука свешивалась за борт, от нее по воде тянулся след. Вначале все шло хорошо: голос Марии Клары, чудесное угощение, свежий бриз, свет луны и шепот Китерии. Но неожиданно с юга надвинулись облака. Луна скрылась, звезды погасли, ветер крепчал и становился опасным. Рулевой Мануэл сказал:
      - Будет шторм, лучше повернуть назад.
      Он хотел вернуться в гавань до начала бури. Но так хороша была кашаса, так приятна дружеская беСеда, а в горшке в масле дендэ плавало еще так много скатов! И голос Марии Клары навевал тихую грусть.
      Не хотелось расставаться с морем. И потом, разве можно было нарушить идиллию, разлучить Кинкаса с Китерией в эту праздничную ночь?
      Вот почему случилось так, что буря застигла их в пути. Ветер выл, волны пенились, молнии прорезали темноту. Начался дождь. Вдали сверкали огни Баии. Рулевой Мануэл стоял у штурвала, посасывая трубку.
      Никто не видел, как Кинкас поднялся. Он стоял, прислонившись к мачте. Китерия не сводила влюбленных глаз с фигуры старого моряка. Кинкас улыбался волнам, лизавшим борта, и молниям, сверкавшим во мраке. Мужчины и женщины хватались за канаты, цеплялись за борт... Ветер свистел, маленькому суденышку каждую минуту угрожала гибель. Мария Клара больше не пела, она стояла у штурвала рядом с возлюбленным.
      Волны перекатывали через палубу, ветер рвал паруса. В темноте по-прежнему светился огонек трубки Рулевого Мануэла, и Кинкас, старый моряк, все также неподвижно и величаво стоял среди бушевавшего шторма. Баркас медленно, с трудом входил в тихие воды защищенной от ветра бухты. Еще немного, и можно будет снова начать веселье.
      Но тут небо прорезали одна за другой пять молний, гром загрохотал с такой силой, будто возвещал конец света, и огромная волна подняла баркас. Все невольно вскрикнули, толстая Марго завопила:
      - Пресвятая дева, спаси и помилуй!
      Баркас накренился. Среди рева разъяренных волн послышались последние слова Кинкаса, и при свете молний было видно, как он бросился за борт. Парусник вошел спокойно в бухту, а Кинкас, закутанный в белый саван из морской пены, погрузился в бурную пучину вод. Он всегда хотел так умереть.