Глава 4

Не суди книжку по обложке

Мое интенсивное обучение началось на следующий день после «перерождения». Мне пришлось подняться на рассвете, чтобы Джамиля могла провести со мной первое занятие арабским языком. Была преподающая учительница, но она не говорила по-русски, поэтому хозяйка школы для будущих невест первые занятия вела сама, а затем перепоручала их вести кому-нибудь из старших воспитанниц.

Изучение алфавита и письма мне давались легко, потому что я не умела ни читать, ни писать на родном языке. Самая умная из нас троих была Марга, раздобыв где-то букварь, она сосредоточилась на самообразовании и с радостью постигала буквы, к шести годам сестра могла читать по слогам и писать печатными буквами. Нас с Жози она называла балбесками и пыталась вовлечь в процесс постижения великого и могучего русского языка, но все, что мы выучили, – это слова «мама» и «папа», как пишутся наши слишком сложные имена мы освоить так и не смогли.

– В школе всему научат! – защищала мама за ужином меня и Жозефину, когда умная «королева» жаловалась на наши неуспехи.

Джамиля обрадовалась, узнав, что я – неуч. «Без засора русской грамматикой легче осваивать арабский!» – говорила она. Я быстро подружилась с двадцатью восемью буквами алфавита и закорючками, напоминающими узоры. Но мыслить на другом языке я не могла, и это стало настоящей проблемой в моем обучении. Я ходила на общие занятия по танцам, рукоделию и ежедневное чтение Корана. Также в общих чертах нам преподавали историю Объединенных Арабских Эмиратов и близлежащих земель. Так как я не говорила по-арабски, то и почти ничего не понимала. Однако постепенно я начала разбираться в чужеродной речи, вникать в происходящее и даже получала от уроков удовольствие.

В доме жили примерно тридцать воспитанниц разных возрастов. Все были русскоговорящие и преимущественно славянской внешности, что было экзотикой для Эмиратов. Светловолосых девушек арабы ценили и многие желали заполучить их. Наша машатэ, как называли Джамилю (другими словами – сватья), специализировалась по «Белоснежкам» и выращивала изящные и неприхотливые «комнатные растения» для состоятельных эмиратских домов, но также она приобретала и брюнеток, из них в основном готовили обслугу (те девочки, что все время жили в «предбаннике»).

На берегу Оманского залива был специальный рынок, на который привозили детей со всех уголков света. Как я узнала позже, их закупали не только с целью вырастить приличную невесту, часть попадала и в сексуальное рабство. Ужасней всего было то, что детей закупали для медицины – использовали в экспериментах или пускали на органы. Естественно этот бизнес был нелегальный, и закупки «живого товара» были секретными.

Чтобы не было фантазий о побеге Джамиля провела со мной беседу еще в день нашего знакомства, сообщив, что дом, в котором я должна буду жить в ближайшие несколько лет, стоит прямо посреди пустыни, а если все же мне придет в голову идея его покинуть, то необходимо запомнить: в округе нет других поселений. Если я решусь уйти в пустыню, то должна знать свои перспективы: к примеру, смерть от жажды, ведь среди песков трудно найти оазис с водой, или от укуса какой-нибудь ядовитой твари. Еще вариант – попасть в плен к бедуинам, где жизнь моя будет омрачена прискорбными событиями и насилием.

Джамиля поведала печальную историю о бежавшей девице, которую нашли пару месяцев спустя. То, что осталось после «внимания» изголодавшихся по женской ласке песчаных жителей, доклевывали стервятники.

– А ведь она могла стать женой шейха! – подвела итог рассказчица со вздохом.

Я решила, что в моих интересах стать послушной девочкой и прилежной ученицей.

– У тебя есть все шансы стать главным украшением гарема состоятельного человека! – произнесла довольная моим решением Джамиля. – Твоя жизнь может стать сказкой в роскошном замке, но для начала ты должна превратиться в принцессу.

В восемь лет мои волосы начали темнеть, и этот факт омрачил надежды Джамили.

– Дешевеешь на глазах, – произнесла она с прискорбием. – Надеюсь, кровь из тебя польется раньше того, как ты станешь цвета пепла, чтобы я могла тебя пристроить и взять хороший залог.

– Мы можем осветлить их, – бодро воскликнула я, стараясь посодействовать.

– Ты будешь выглядеть как маленькая… продажная женщина, если мы испортим твои здоровые волосы химией! – недовольно бурчала она, прочесывая их пальцами руки, после чего заплела мне косу. Мы сидели во дворе нашего домика. Там было нечто вроде веранды для отдыха и бесед. Джамиля часто собирала группы воспитанниц, чтобы сделать какие-нибудь важные объявления. Например, о том, что гнездо покинул еще один оперившийся птенец – так она называла удачное завершение сделки.

– Наша соседка осветляла волосы ромашкой, – затараторила я, радуясь пристальному вниманию Джамили, которая в последнее время ко мне благоволила и даже освобождала от тяжелых работ.

– Ромашкой? – удивилась она. – И что ты с ней собираешься делать? Вплетать ее лепестки в волосы?

Я рассказала ей историю о соседке, которая платила нам с сестрами деньги за то, что мы собирали для нее цветы. Она их высушивала на своем подоконнике, а затем заваривала и использовала этой настой в разных целях: промывала им волосы и морозила кубики, для того чтобы протирать ими кожу. Я любила наблюдать, как она ухаживает за собой, этот процесс завораживал. Наша мама этого не делала, она сматывала седеющие волосы в жгут и изредка смазывала кожу лица подсолнечным маслом.

– Придумай мне имя такое же необычное, как у тебя! – предложила однажды соседка, встряхнув красивой золотистой шевелюрой. Я не растерлась и нарекла ее Ассоль – в честь девушки, ждущей своего суженного на берегу моря.

– Ассоль? Как наивно, но в этом что-то есть! Надеюсь, ты накаркаешь мне, дорогуша, красавчика Роя на алом кадиллаке!

– Грея, – поправила я соседку и та, отмахнувшись, произнесла: – Да пусть хоть горшком кличут, лишь бы был при деньгах.

Своего Грея, а точнее Гриню, она все же встретила. У него не было кадиллака, но он был весьма проворным малым. Молодой человек приехал из Украины и заселился к своей Ассоль на второй день после знакомства. Он приторговывал наркотиками и поэтому в нашем подъезде все время ошивались «сомнительные личности», как называла их мама, она мне запретила навещать слишком взрослую подругу, приговаривая: «Еще и тебя, не дай Бог, на иглу посадят!». Меня рассмешила эта фраза, потому что в моем детском воображении никак не складывалась подобная картинка. «И как можно умудриться сесть на нее?» – задавалась я вопросом, разглядывая иголку для шитья. Я встретила соседку за несколько дней до того, как меня продали. Она выглядела очень плохо и была в синяках.

– Что ж ты, сучка, так напортачила? – произнесла надломленная женщина со слезами. – Говно – твоя сказка про Ассоль и плохо заканчивается…

Я долго смотрела ей в спину, понимая, что больше никогда ее не увижу. Ее нашли мертвой с перерезанным горлом прямо в выгребной яме, а Гриня сбежал, устроив в ее квартире поджог. Наш отец возвращался с работы и заметил дым. Если бы не он, то барак с восьмью квартирами, забитый людьми, за короткое время сгорел бы дотла. Потушили огонь своими силами, а пожарные приехали пару часов спустя.

– Где же я возьму ромашку в пустыне?! – усмехнулась Джамиля, выслушав мой рецепт. – Ладно, на все воля Аллаха! И каждый получает по заслугам!

Для мужчин, приезжающих на переговоры и смотрины были отдельные апартаменты – небольшой домик с красивой мебелью. Именно там машатэ совершала сделки и демонстрировала тех, кто уже достиг половой зрелости (имеется в виду менструальный цикл), поэтому с потенциальными женихами воспитанниц знакомили с разного возраста. Кто-то из девочек посещал тот домик уже в двенадцать лет, а кому-то приходилось ждать еще несколько лет. Но в дом мужчин девочки отправлялись не раньше шестнадцать лет независимо от того, во сколько они созрели, и после тщательной подготовки к сексуальной жизни – это было золотое правило Джамили.

Я старалась ни с кем не сближаться, потому что боялась привязаться к другим воспитанницам, а шанс на то, что мы еще когда-нибудь встретимся, покинув «дом невест», – один на миллион. Мне хватало незаживающих ран от расставания с семьей. Зато я была излишне общительна и задавала много вопросов, чем многих раздражала.

У нас были ежедневные обязанности по уходу за собой и за помещением, которое стало нашим домом. Стирка, уборка и готовка – основной круг забот воспитанниц. Джамиля ежедневно распределяла, кто и чем будет заниматься. В один из дней меня направили на кухню в помощь Риме. Эта женщина работала со дня основания кузницы кадров для гаремов. Была резка и неприветлива, не терпела учениц (многие считали, что за их красоту) и поэтому часто говорила гадости, не испытывая угрызений совести по поводу того, что обижала девочек и даже доводила до слез. За глаза ее называли «свиное рыло», потому что, глядя на ее лицо, действительно можно было предположить, что в ее родне были парнокопытные: нос ее смахивал на поросячий пятак, карие глаза на круглом лице напоминали две пуговки, а когда Рима смеялась, то издавала тихие похрюкивания. Ее любимым занятием было разочаровывать воспитанниц в перспективах, которые так радужно обрисовывала Джамиля.

– Она будет болтать, а ты ее не слушай, – прошептала мне в ухо одна из девочек, когда объявили, что моя миссия – помощь на кухне. Я благодарно кивнула. После пребывания в компании поварихи многие отказывались идти туда повторно. Я же, воспользовавшись добрым советом, не обращала внимания на ее колкости и скабрезности, пропуская их «мимо ушей». Мне даже понравилось находиться на кухне, потому что всегда можно было урвать кусочек чего-нибудь вкусного. Особенно в дни, когда ждали гостей. Поэтому на удивление других, когда Джамиля на всеобщем сборе произносила заветное слово «кухня», я изъявила желание отправиться в логово грозной периодически хрюкающей женщины. Хозяйка дома невест не возражала, произнеся: «инициатива наказуема!», а в толпе воспитанниц послышались вздохи облегчения.

– Скорее, вы поцелуете свой зад, чем встретитесь снова! – выплевывала вместе со слюной грубая повариха по имени Римма, когда услышала, как под распахнутым окном кухни две девочки-подружки клянутся, что после того, как их отдадут замуж, они сделают все, чтобы снова встретиться.

– Ты злая! – воскликнула одна из них. Римма пригрозилась облить ее горячим маслом и оставить навсегда в доме Джамили.

– Сегодня приедет мужчина, – зевая, произнесла Римма, завидев меня на пороге. – Знаешь, что это значит?

– Что кого-то выдадут замуж? – неуверенно уточнила я, чем насмешила повариху до слез. Она так громко хрюкала, что мне казалось, будто я нахожусь возле свинарника, только вокруг пахло не навозом, а вкусными блюдами.

– Это значит, что у нас с тобой забот полон рот! – произнесла она строго. – Шевелись, лентяйка! Работа сама не сделается!

Я в основном мыла посуду и исполняла мелкие поручения: что-нибудь подносила или перемешивала. Готовила Римма очень вкусно даже в обычные дни, и я, не удержавшись, озвучила свои мысли.

– Не подлизывайся, соплячка! Не люблю я этого! – отозвалась она, на ходу спеша к духовке, чтобы проведать свое фирменное блюдо – пирог с финиками.

– Я говорю честно! – произнесла я обиженно. Мне не понравилось, что Рима меня обозвала за искренний комплимент. Мои глаза быстро намокли, и я изо всех сил пыталась не зарыдать на утеху жестокой женщине. Ей вдруг стало стыдно, она достала из настенного шкафа восточную сладость, политую глазурью и украшенную маленькой съедобной розочкой, и протянула ее мне, решив подсластить мою обиду. Я уставилась на кондитерское чудо, напоминающее маленькую шкатулочку.

– Возьми! Еще пересолишь мне еду своими слезами! – произнесла Римма, как мне показалось, с нотками сожаления.

Маленькое пирожное было такое красивое, что я не могла решиться его съесть.

– Потом еще дам попробовать рахат-лукум, – пообещала повариха, наблюдая, как я лакомлюсь ее творением. – Ты только не болтай, поняла?

Я кивнула. Мне она больше не казалась свиным рылом. Это не означало, что я очаровалось злобной поварихой, просто поняла, что не стоит судить книжку по обложке. Мне пригодился один из уроков Джамили, на котором она призывала научиться видеть душу человека.

– А как ее увидишь? – спросила я заворожено. В учебной комнате захихикали, но я не обращала внимания на ехидные перешептывания, а хозяйка дома невест ответила на мой вопрос:

– Душа отражается в глазах, Айсу! Внимательно смотри на собеседника, и ты все поймешь.

Судя по глазам грубоватой Риммы, у нее была симпатичная, но раненная душа.

Глава 5

Дают – бери, не дают – отбери!

Я с трудом подняла веки. Голова жутко болела и меня тошнило. Я лежала на диване в квартире сестры, она по-прежнему сидела за столом, будто и не ложилась спать, хотя я отчетливо помню, как мы вместе рыдали в кромешной темноте, крепко обнявшись, и просили другу друга прощения за все. Вдруг я заметила в ее руках мой кошелек.

– Да говорю тебе, не достаточно прийти с ее паспортом и картой! – раздраженно произнес Миша, стоящий возле нее словно часовой.

– Но мы с ней на одно лицо! – упорно твердила Жозефина. – Приду в банк и скажу: здрасьте, я Айсу! Вот мой паспорт и карта. Дайте денег!

– Там надо знать пин-код. И тогда можно снять бабло, – разражался молодой человек. Голос его срывался на верхних нотах, словно он был подростком.

– Вы не сможете снять деньги. Счет открыт в Эмиратах и надежно защищен, – выдавила я приподнимаясь. Жози спрятала кошелек и, отмахнувшись, произнесла:

– А мы тут с Мишкой болтаем о всякой ерунде! Ты не обращай внимания! Фантазии на тему, как говорится! Выпьешь? – весело произнесла сестра, подняв бокал. Я тут же почувствовала приступ тошноты, поспешно встала и покинула комнату, разыскивая туалет. Вернулась я спустя полчаса, выпотрошенная и уставшая. Было ощущение, что в грязный унитаз я выплюнула все свои внутренности.

– От похмелья лучше всего сто граммов! – весело заметила Жози, настроение и самочувствие у нее были отличные. – Зря ты отказываешься. Мой Васька меня приучил «лечиться» по утрам. Он любил говорить: тяпни стопарик и наслаждайся снова жизнью, бухарик!

Я поморщилась и отрицательно покачала головой, подумав, что не прикоснусь больше к алкоголю до конца жизни. На Васю сестра ссылалась часто и восхищенно цитировала различные глупости, словно он был непросто ее бывший сожитель, отбывающий пожизненный срок за убийство многодетной семьи, в дом которой он залез с целью наживы, а мудрец, изрекающий перлы.

Именно этот «рыцарь» «спас» ее, увезя из родительского дома. Жозефина заняла его «апартаменты» и, не смотря на то, что он далеко, чувствовала, что этот человек думает о ней. В ее представлении это было романтично. Мне было непонятно ее восхищение преступником, лишившим жизни несколько людей, но свое мнение я предпочла оставить при себе. О своей жизни я рассказывала немного, да ей собственно и не было интересно. Когда я начала рассказывать о том, как сложилась моя судьба после похищения, она начала зевать и отвлекаться на паутину, приговаривая, что пора заняться генеральной уборкой. Ее отчуждение меня коробило, но я старалась не злиться на сестру. Она права: кому интересны чужие проблемы и заботы? И тут же вспомнила уроки Джамили, бесконечно твердившей, что прошлое – это груз, важно жить настоящим. Для меня было ново, что водка делает людей столь болтливыми, и если бы мои повествования не наводили скуку на сестру, я наверняка бы поведала ей, что являюсь супругой одного из богатейших людей на планете. Хотя не факт, что она бы мне поверила. Я не демонстрировала свое благосостояние и совсем не выглядела, как жена шейха. Я не искала счастья в деньгах и была равнодушна к дорогим подаркам, которые мой господин покупал мне ежедневно. Казалось, что украшения он любит больше чем я…

– Что же мне делать со всем этим богатством? – смеялась я. На людях было принято носить абайю, закрывающую все тело, а какой смысл носить дорогой ошейник дома? Я не умела их любить, потому что не чувствовала необходимости в них. Иногда, чтобы порадовать дарителя я украшала себя изящными безделушками. За несколько лет совместного проживания я скопила огромную коллекцию драгоценностей, которые поместили в специальную комнату.