Маро была категорична:
      - Мы, большевики, должны уничтожить семью, а рано или поздно, какая разница?..
      По вопросу существования семьи лично я точку зрения Маро Нандошвили разделял. Для Гоги и Тинико, несомненно, было бы лучше, поселись они в приюте! Из школы они возвращались в пустой дом, еды не было, разве что черный хлеб. Держали они по ломтю и медленно, не разжимая губ, жевали.
      Это идейно-политическое времяпрепровождение привело к тому, что через несколько лет сначала умерла от чахотки Тинико, а вслед за ней и Гоги. Маро Нандошвили так была упоена партийной работой и общественной деятельностью, что даже времени не выбрала, чтобы оплакать своих детей.
      Ее арестовали в тридцать седьмом году. В лагерях Мордовии я узнал стороной от старых заключенных, что она и тут активничала, но то ли в тридцать девятом, то ли в сороковом повесилась.
      Сталинский социализм был создан комсомольцами, избивающими добрых Георгиев, и многочисленными маро нандошвили. Но общество, конечно, не состояло только из таких. Преобладали те, что, ловко воспользовавшись ситуаци-ей, выучились высокопарным речам, патетическому слову на митингах и собрани-ях и в конце концов обеспечили себе партийные или чиновничьи должности высокого ранга. Другим удалось с помощью денег приобрести доходные места. Под прикрытием индустриализации множились подпольные цеха и артели, дельцы богатели. Расцвели пышным цветом спекуляция, торговля драгоценными металлами и валютой. Правда, советская власть преследовала тех, кто делал деньги незаконными путями, но в большинстве ее легко было задобрить взяткой, и..."стерли с лица земли страну на веки вечные".
      Один из таких торговцев антиквариатом, старый тбилисец, жил в нашем доме. Его то и дело арестовывали. После одной из отсидок он взмолился:
      - Сиран-джан, очень прошу, носи эти шубы... Если шубы не носить, мех портится! У тебя их восемь, сгниют, за грош не продашь!
      - Сам говорил, не надевай, вдруг тебя опять эти мерзавцы посадят!
      - Тогда давай продадим, пока они еще что-то стоят!..
      - Не продаются! - отрезала Сирана и нашла мудрый способ: мех сохранить и арест не навлечь. Носила шубы по ночам, часами разгуливала по чердаку.
      Шел в ногу со временем и я. Из-за частых арестов отца наша семья испытывала финансовые трудности. У меня не было карманных денег, случалось даже в школу ходить, не имея мелочи на завтрак. Играть в бабки я выучился в ранней юности, а с нуждой еще больше поднаторел в них. Бабка стоила пятак, и редкий день когда я не выигрывал двух-трех рублей. Слава обо мне шла по городу, ребята из других околотков приходили со мной сразиться... Кукури Хетерели!.. Конечно, помню. Я не избил бы его, не будь я так влюблен. Именно в тот момент появилась Циала - моя избранница. Впрочем, моя - громко сказано, я даже не был знаком с ней... Да, это так, но я любил ее, и она знала об этом. Собственно, Кукури был самым обычным парнем - ни силой, ни умом не вышел, но он был наглым, и этим превосходил меня. Он, подлец, как будто следил за мной. Скажем, я с кем-то играю. Вдруг откуда ни возьмись появляется Кукури, сгребает мои бабки, ссыпает в свой карман, а пикни я, еще и пинка даст и пойдет своей дорогой! Причем все это он проделывал так, будто я был его должником, припозднившимся с возвратом денег. Не знаю, какова психологическая подоплека этого явления, но, многие со мной согласятся, такое в жизни случается, человек пасует перед наглостью.
      Как-то раз во время игры я навязал партнеру длинную ставку, расставил бабки копеек на шестьдесят, это сулило мне половинный выигрыш... Вдруг вырастает как из-под земли Кукури-экспроприатор, направляется к нам. Я замираю. Он прибли-жается. Мне и в голову не приходит противиться - и вдруг... На мостовой Циала! Кукури наклоняется за бабками... Остальное вышло как бы само собой - я взмахнул ногой, грабитель грянулся навзничь. Схватив обломок туфа, я уселся верхом на врага и стал безжалостно, без разбору колотить его до тех пор, пока не убедился, что он уже не способен сопротивляться. Девочка смотрела на этот вандализм раскрыв рот. Я счел, что теперь-то моя избранница не сможет отказать мне в любви!.. Мои воспоминания в основном касаются ремесла. В тот период источником дохода мне служила игра в бабки, и впечатлений от нее осталось множество. Какое из них припомним?.. Наливки!..
      Теперь почему-то женщины не занимаются этим.
      Прежде, начиная со второго этажа и выше, на солнечных стенах домов висели, настаиваясь, бутылки с наливками. Клали в бутылочку вишню или эстрагон, щедро засыпали сахарным песком, повязывали горлышко марлей и подвешивали. Прекрасная получалась наливка, семье на целый год хватало ароматного и вкусного ликера. Напротив нас помещался дом в два этажа со стенами, сплошь увешанными бутылками, а перед домом взамен брусчатки была площадка плотно утоптанной земли. Для игры в бабки лучше места не сыскать. Играю я как-то с мальчиком с Гоголевской улицы, и вдруг удар по лицу опрокидывает меня навзничь, совсем как я - Кукури. Теряю сознание. Очнувшись, вижу над собой Серго Хабарадзе, квартировавшего на втором этаже. "Это ты украл бутылки с черникой и клубникой!" - голосит он. Голова звенит, кровь льет из носу и вдобавок поклеп... Дорого это ему стоило!.. Дорого. У меня была рогатка, отлично сработанная. С чердака Кереселидзе я сначала по одной расколотил всю эту несметь бутылок, бережно хранимых на солнце, потом взялся за окна. Серго приводил стекольщика через день. Жаловались в милицию. Меня забрали, но признания не выбили. Отец на ту пору сидел в тюрьме, пришли жаловаться матери. И это не помогло. Им повезло, отца выпустили, ради него я приостановил расправу, а то доведенный до отчаяния владелец бесценных бутылок приходил накануне ко мне домой с дарами, пытаясь умаслить меня чурчхелами, - я был непреклонен и расколотил той же ночью большое стекло на его балконной двери.
      Бедняга Эрекле Каргаретели, в какое время довелось тебе жить! Ты был прекрасным отцом и воспитателем! Сколькому научил ты меня... Когда мы переехали на улицу Ниношвили, там оказался стадион, прямо под боком. Какой-нибудь футболист перестарается, мяч перелетит через стену, и мы, ребята со всего околотка, затевали драку, пытаясь завладеть этим мячом. Несколько раз и мне перепадал похищенный мяч. Как-то пришел ко мне одноклассник. Ребята затеяли играть в футбол - околоток на околоток, и он, зная, что у меня новый мяч, попросил одолжить его до вечера. Я вынес мяч, но, отдавая, прямо извел его советами и наставлениями, как с ним обращаться, чтобы он не лопнул, не потеря-лся. Вернуть же мяч я потребовал немедленно после окончания игры. Бог знает, сколько всего я понаговорил. Наконец я закончил назидания, мальчик ушел, унося с собой мяч.
      Отец, как оказалось, все слышал. Когда я вернулся в дом, он сказал:
      - Отныне, когда у тебя что-то попросят, ты должен отдать или с готовностью и удовольствием, или совсем не отдавать, но тогда твердо стоять на своем. Отдавать и ныть при этом хуже, чем попрекать.
      О ком-то я в разговоре заметил, что у них много денег. Отец рассердился:
      - Считать деньги в чужом кармане - завидовать, а это хуже, чем красть. Свои считай, чужие - нечего.
      Мне лет двенадцать, утро, я опаздываю в школу. Дверь в спальню родителей приоткрыта, я слышу, как мама жалуется отцу на мои проказы притащил в класс щенка, налил керосин в рыбий жир, подвязал бубенчик к хвосту соседской кошки, сбросил с тутового дерева Насидзе чучело и чего только ни...
      - Это все возрастное, пройдет. Вырастет - человеком будет. Запомни мои слова!
      Возможно, слова эти были сказаны с умыслом и предназначались для моих ушей, но фант остается фантом - действие они возымели на меня огромное, на всю жизнь, с тех пор и поныне я во всем стараюсь быть похожим на деда Иагора и отца Эрекле, они для меня пример.
      Тот день я и теперь считаю концом своего детства и юности... Как же, как же! Именно новый период и начался!.. Среди старых книг, хранившихся в подвале, я обнаружил изданную в Петербурге и прекрасно иллюстрированную книгу "Искусство любви"!
      Ясное дело, человек, так тщательно изучивший эту книгу, должен начать новую жизнь! Я проштудировал не только подробности физиологической любви, но и вызубрил все уловки, интриги - словом, всю чертовщину любовной предыгры и искусства завлекать. Вооруженный такими знаниями, я, естественно, возжелал применить их на практике... Вот только просвещенность моя окончилась конфу-зом... Вволю насытившись книгой, я, из желания похвастать своим сверхопытом, одолжил ее Резо Сисаури.
      Так ее и видели. Книга пропала. Начинается новый учебный год. Я слушатель первого курса техникума. Вечерняя пора, к нам в дом приходит незнакомый мужчи-на. Искоса глянув на меня, спрашивает отца. Узнав, что он дома, кладет шапку на вешалку. Я приглашаю гостя сесть, иду сообщить отцу о том, что к нему пришли, сам же отправляюсь в свою комнату. Мужчина приносит "Искусство любви". Обнаружив эту книгу у своей дочери, он стал распутывать клубок и вышел на меня. До его чада в этой цепи оказалось одиннадцать человек. Если учесть, что каждый из них дал от себя почитать еще трем-четырем девочкам или мальчикам, то можно с уверенностью сказать, что в изучении и популяризации этого предмета я имею больше заслуг, нежели советская педагогика в насаждении идей коммунизма.
      И вот первая женщина - то, что называется страстью! Я не знаю мужчины, который не помнил бы первой женщины в своей жизни. Помню, естественно, и я, хотя, если честно, и по сей день стараюсь как-нибудь стереть ее из памяти. Ничего не выходит... Мне было почти шестнадцать, отец с матерью сидели дома. Вечером я вышел прошвырнуться на "биржу", потрепаться с ребятами. Покрутился, никого не было, может, потому что было еще рано. Мне прискучило шататься, и я зашел в летний кинотеатр. Шел новый фильм, и я подумал, что встречу тут кого-нибудь из друзей! Тогда в Тбилиси летние отсеки были почти при каждом кинотеатре. Сеан-сы начинались с темнотой, и, в зависимости от времени года, порой удавалось прокрутить по два-три сеанса, если, конечно, дождь не разгонял зрителей. И здесь никого из друзей не оказалось. Я купил мороженое, присел. Напротив - женщина лет под тридцать, прекрасной наружности. Я держу в руках "Вечерку", делаю вид, что читаю, а сам лихорадочно размышляю, как бы мне с ней познакомиться.
      Перебираю тысячу возможных вариантов, все они никуда не годятся. Иные и в шестнадцать лет станут приударять за королевой Великобритании так, будто это им не впервой. В коричневой книге о германском фашизме и, ясное дело, в "Искусстве любви" я вычитал сентенцию такого толка: масса - это женщина, а женщина любит насилие! Но это почему-то не прибавило мне решимости в отношениях с женщинами. Я нигде об этом не читал, никто меня не учил, но я чувствовал: если напряженно думать о человеке, сидящем в паре шагов от тебя, он непременно с тобой заговорит, разумеется, в том случае, если и его в тебе что-то заинтересует. Так и случилось. Я на мгновение поднял глаза от газеты, и женщина тут же заговорила со мной - одолжите, мол, мне, если она вам уже не нужна. Я одолжил. Спустя немного она затеяла разговор об одной из статей. Я ответил, что пока не прочел, и подсел к ней. Завязалась беседа. Звали ее Марико. Звонок оповестил о начале сеанса. Места, как обычно, были ненумерованными. Мы сели рядом. Ничего особенного, сидели и смотрели. Но едва на экране сложилась какая-то трагическая ситуация - не помню, убивали кого-то или уже убили, - Марико взяла меня за руку и уже не выпускала ее до конца сеанса, а я, признаться, не возражал. Перед тем как проститься, она дала мне номер телефона и попросила позвонить на следующий вечер. Всю первую половину дня, сами понимаете, я посвятил бане, парикмахерской, стирке рубашки, глажке брюк и подобным занятиям. Вторую половину - волнениям и размышлениям о том, как я должен себя вести. Точно в семь я позвонил. Она извинилась, что занята, заболе-ла племянница, и предложила позвонить не завтра, а скажем, послезавтра... Я несколько растерялся. Услышать такое мытому-стираному, глаженому-бритому?! Каково!.. Послезавтра повторилось почти то же самое, с той лишь разницей, что товарищ одолжил мне прекрасную рубашку. Если коротко, то "послезавтра" повторилось четыре раза, а на пятый я наконец поднялся со двора по деревянной лестнице на террасу и постучал в застекленную дверь. Извинения длились так долго, что я едва не лишился чувств. На стене против входа висел ковер, щедро изукрашенный разными разностями, захватившими мое внимание, иначе не избежать бы мне обморока.
      Был конец июня, не так жарко, тем не менее Марико была одета несколько легковато и выглядела много привлекательнее, чем в первую встречу. За разговорами и анекдотами последовал чай, я дымил папиросой "Рекорд", купленной на деньги, одолженные уже не помню у кого, и держался волокитой, но деликатным. Во всяком случае, думал, что так держусь.
      Квартира состояла из двух комнат в старом тбилисском доме в три этажа. Подъезда не было. В квартиру можно было попасть через деревянную террасу, сюда же выходило и окно. За первой комнатой кишкой следовала другая, спальня с окном и железным балконом на улицу.
      Я упомянул о ковре. Как и в каждой традиционной старой тбилисской семье, на нем были развешаны несколько пищалей, кремневое ружье, довольно большое собрание сабель и кинжалов, конская сбруя, вся целиком, плеть, старинные порт-реты маслом каких-то военных и фотография молодого майора Красной Армии...
      Оружие было прекрасной работы, .украшенное золотом, серебром и драгоценными камнями. Даже рукоять плети была затянута золоченой сеткой и местами лучилась яхонтами. Я забеспокоился: кто такие эти доблестные мужи? "Предки моего супруга, - пояснила Марико и, ткнув пальцем в фотографию, добавила: - А вот и он сам!" Я едва не выпалил: где же он сейчас? - но взял себя в руки, хотя волнений это отнюдь не убавило, мог же он внезапно нагрянуть! А дальше? Дальше я несколько оправился от страха, сообразив, что она не пригласила бы меня к себе, не будь уверена в противном, но муки совести не давали мне покоя: я - любовник чужой жены! Марико заметила, что я пригорюнил-ся, и заверила меня, что муж в летних лагерях в Авчалах, уехал нынче утром, до субботы не вернется. Я слегка оживился. Марико прикрыла ставни, заперла дверь, вошла в спальню и стала стелить постель. Теперь-то я понимаю, что она, почуяв мое настроение - как бы птенчик не упорхнул, отрезала пути к отступлению. Но тогда я был ошеломлен тем, с какой деловитостью она готовилась к любви, - у меня было несколько иное представление о таинстве соития... Марико окликнула меня: "Выключи в комнате свет и иди помоги мне!" Я выключил, вошел. Она сидела в одном лифчике, пытаясь расстегнуть застежку на спине. Руки не повиновались ей, а может, она хотела, чтобы я расстегнул?.. Я стоял, смотрел, робея прийти на помощь... Она засмеялась: "Ты что стоишь, я же прошу помочь!.."
      Было примерно половина одиннадцатого, когда в самый разгар страсти раздался стук в дверь! Марико обомлела, отстранилась и села, прислушиваясь. Стук повторился. "Сейчас!" - крикнула она, накинула халатик и пошла к двери. "Это я, открой!" - потребовал мужской голос. Марико какое-то время стояла в оцепенении, потом включила свет, медленно протянула руку к двери, так же медленно два раза повернула ключ... Вошел тот самый майор, который весь вечер с укоризной смотрел на меня с фотографии в белой рамке.
      Я схватил в охапку одежду... Стояло лето, на мне были сорочка, брюки и летние туфли... Я рыбкой скользнул в открытую дверь на уличный балкон и огляделся. Возможности спрыгнуть или спуститься - никакой. Третий этаж, голая стена... По улице прогуливалась пара. Заметив меня, остановилась. К ней присоединилась еще одна пара! Они стояли в ожидании потехи. Из комнаты снова донесся мужской голос. Я скосил глаза... Классический обстав: окурки, чайная посуда, стулья вразброс, разворошенная постель. Майор стоял, опустив голову, и думал Марико притулилась к двери. Муж оглянулся на нее, прошел в переднюю комнату, запер дверь на ключ, вернулся в спальню. Женщина все так же неподвижно стояла, понурившись. Майор подошел к двери моего балкона и, как подобает военному, гаркнул: "Выходи!" Перед опасностью я всегда беру себя в руки и сохраняю совершенное спокойствие. Думаю, что эта особенность свойственна не только мне. Я неторопливо оделся, глянул вниз на сгрудившихся зевак и вошел в комнату.
      Остановился на мгновение, окинул взглядом майора, пересек, не торопясь, обе комнаты. Подойдя к двери, хотел было повернуть ключ, но тут подошедший со спины майор опустил руку мне на плечо. Я обернулся. В руке у него была плеть, та самая, с золоченой сеткой и лучащимися яхонтами. Он не произнес ни слова, хлестал и хлестал! Сложения майор был тщедушного, я легко справился бы с ним, но мне и в голову не приходило оказывать сопротивление... Я уклонился - он за мной. Я бегал вокруг стола, плеть была длинной, доставала. Мы сделали по меньшей мере три круга. Майор остановился - то ли устал, то ли решил, что хватит. Тогда я кинулся к ключу и прогрохотал вниз по лестнице.
      Зеваки по-прежнему не двигались с места. Я спокойно, с отсутствующим видом (я не я, и хата не моя) прошел мимо них и двинулся дальше по мостовой.
      Той женщины я никогда больше не встречал, а если бы и встретил, то, знаю, отвел бы глаза.
      Этот мучительный случай, казалось, должен был жгучим стыдом терзать меня, но удивительно, именно после этого происшествия я почувствовал, что могу лицом к лицу встретить любые трудности и неожиданности и, более того, готов к свершению больших дел.
      Глава пятая
      Гора вылез из спального метка, поразмялся, заморил червячка и взялся определять местопо-ложение. Погода стояла солнечная. Такое солнце не может справиться с морозом, разве что ослабит его на пару градусов, да и то только в тех широтах, где на ту пору находился Гора. Он держал путь на юг, к Оби.
      "Удивительно, до чего быстро я шел... Зря радуешься, тоже мне скорость... Ты ушел в октябре, а нынче начало февраля... Уж как-нибудь за полтора месяца до Хабибулы я доберусь! Доберусь! Если, конечно, не возникнет что-нибудь непредвиденное. Слушай, браток, наше дело идти и вспоминать, благо, невыска-занного осталось больше сказанного. Потому и осталось, что все тебе недосуг - то настроения нет, то что-то мешает. А о старике дикаре сколько ты думал, сколько времени на него ухлопал! Так интересно же... Ладно, о чем теперь поразмышляем? С чего начнем? С твоих двенадцати лет, с того возраста, когда идет подготовка к свершениям, накапливаются наблюдения, приобретается опыт, вспомним те времена, явления, людей, обстоятельства. Не будь всего этого, я не пришел бы туда, куда пришел - в тюрьму!.. Это целая эпоха, в нее входят годы репрессий... Верно. С чего начнем? Главным авторитетом той поры был Сталин. Все, что происходило, становилось плодом его гения. А происходило вот что: сталинское понимание мировосприятия человека, народа, нации удивительно точно совпадало с русской пословицей, а может, изречением, не знаю, не буду спорить... По мне, так это скорее пословица: "Охохонюшки, тяжело жить без Афонюшки. Кабы Афонюшка жил, кнуты бы вил и нас бы бил". Как полагал вождь, человеку нужен кнут и голод, иначе дело не заладится. Тут, бесспорно, сыграли свою роль его незаконное появление на свет, воспитание и духовное образование - антирелигиозные инстинкты, врожденные и со временем обострившиеся. Мне кажется, что ни в те времена, ни в давние никто на свете лучше Сталина не знал истории человечества. Похоже, в семинариях постижение этой науки считалось делом чрезвычайной важности и особенно той части предмета, где описывался тысячелетний опыт единоличного правления государством, взаимоотношений властей и масс. Вероятно, Сталину волею провидения суждено было стать вождем, иначе чем объяснить его жгучий интерес, особое тяготение к этому предмету? Ему не нужно было создавать ничего нового в этом направлении, вполне хватало и старого. А какой предтеча у него был! Какое наследство оставил ему Ленин - возможность использовать старый опыт в новых условиях! К собственным знаниям присовокупилось мастерство учителя, и составился богатейший арсенал политических интриг, происков, козней - явных и тайных. Сталин был упрям и жесток в осуществлении своих целей. Он и кровопролитие считал игрой. За эти качества и выбрали его главой партии и правительства, вопреки завету ментора - не делать этой глупости!
      Сам учитель никогда не сказал ни единого слова похвалы в адрес своих учеников, в глубине души он каждого из них считал законченным идиотом и подонком - его гениальность сказалась и в этом. С помощью сочиненной за письменным столом идеологии учитель сумел привлечь на свою сторону массы, а учении использовал эту идеологию в качестве основы государственного строя и экономики. Как тут откажешь им в гениальности, учителю и ученику?! Кажется, впервые в истории человечества идеология вытекала не из социально-экономи-ческих особенностей общества, а наоборот - строй и экономика были созданы в соответствии с надуманной идеологией, и Сталин даже похвалялся этим. И все бы ничего, но на развалинах Российской Империи он задумал построить новое госуда-рство, способное распространить коммунизм по всему миру. Эта цель всегда входила в Программу Российской коммунистической партии. Она подтверждалась и символикой - красной пятиконечной звездой, пятью красными материками.
      Он был великим прохиндеем - наш вождь. Каких только фокусов он не ведал! Чтобы осуществить поставленную цель, нужно добиться абсолютного послушания человека, всего народа. Как получить желанный психологический настрой в массах? Он взял за руководство вышеприведенную пословицу и начал бить, сопровождая побои самыми различными поощрениями и пропагандой идей. Но этим лишь отчасти была разрешена проблема послушания. Такие люди годились на то, чтобы голодными-холодными восстанавливать разрушенную страну, но не кидаться по мановению руки вождя, куда он велит. Нужен был гражданин, подданный, которому скажут: ты должен покончить с собой, - а он только спросит: петлей, ядом или пулей? Здесь или где-нибудь в другом месте? Вождь добился этого. И вот каким путем: создал систему такой низкой оплаты труда, что на эти деньги не мог бы прокормиться одинокий, а о семье и говорить не приходилось! Взамен оставлен был кран, из которого текло так называемое государственное имущество, а точнее, добро, созданное руками трудящихся, но отнятое вождем. Когда голод начинает терзать детей, человек идет к крану, подставляет пригоршню и пьет из нее, а проще, крадет. Крадет и тотчас проникается чувством вины. А поскольку для физического существования красть нужно постоянно, то и чувство вины, укореняясь, становится постоянным. Началось повальное воровство, мздоимство, разбазаривание государственного имущества. Зато общество уже состояло из граждан, где каждый ощущал свою вину перед законом; тут, конечно, из страха, что при малейшем непослушании тебе припомнят все грехи, упекут в Сибирь и все пойдет прахом, станешь послушным, покорным и верным рабом Вождь просчитал и другое: то, что крали у него, было во сто крат меньше того, что крал он сам у народа. Этот фокус оправдывал себя материально, за гроши покупалась всеобщая молчаливая покорность. Что нужно было для того, чтобы среди двухсот миллионов отобрать непокорных, создать из них многомиллионную армию, вкалывающую задаром в далеких трудовых исправительных лагерях?.. Создать ГУЛАГ, только и всего! У лагерей скажем, кстати, и об этом - было и другое назначение. Вождь прекрасно понимал, что исправить человека трудом или воспитать в лагере гражданина, верного партии и государству, - дело безнадеж-ное. Основная цель создания системы лагерей состояла в физическом уничтоже-нии противников партии и недовольных существующим положением. Уничтожали не только пулей, но и нечеловеческими условиями жизни и труда. Работай, покуда не сдохнешь! Как-то в Караганде, под вечер, я разыскивал знакомого. Мне сказали, что он у врача. Там, как обычно, было много народу, и все с просьбой освободить-ся от работы на следующий день. Едва я вошел, появился майор - то ли Кулагин, то ли Калугин, начальник культурно-воспитательной части. Он с неподдельным изумлением оглядел собравшихся - почему скопилось столько народу. Ответили - лечиться. Майор улыбнулся: "Вас привезли сюда умирать, а не болезни лечить, занесенные с воли". Выставил всех до единого. Но это он по глупости. Админист-рации, естественно, запрещалось высказывать вслух настоящие причины.
      "А мы вернемся к тому, о чем изначально поведать хотели". Иосиф Джугашвили родился по прихоти крови и потому от рождения был озлоблен на целый свет. Не будь этого, мальчик все свое упорство, если хотите, упрямство проявил бы в стихоплетстве и любви, а не в чтении Маркса, Энгельса, Плеханова и Ленина! Погоди! Видишь, как получается: сложись обстоятельства иначе, и в стране был бы другой вождь. Ты прав, пожалуй. Откуда нам знать, может, другой был бы пройдохой похлеще. Уж сколько я слышал проклятий на его голову, он еще долго пожил. Сталин любил хорошее вино, "Черную ласточку" и сыр-гуду. Оттого и считали его грузином. Если я люблю пиво, колбаски и Бетховена, стало быть, я немец? В документах он собственноручно писал: русский грузинского происхожде-ния. Кого не устраивает, пусть не верит. Если меня спросить, Сталин ни тем, ни другим не был. У него вообще не было национальности. Он был продуктом октябрьского переворота, социально-политическим феноменом. А что, меньше бы народу расстреляли, если сами русские, евреи или другие члены тогдашнего Политбюро выбрали бы вместо Сталина Генеральным секретарем, скажем, Троцкого или Бухарина? Нет. Возможно, в Тбилиси за семнадцать лет убрали бы в университете не шестерых ректоров, а четырех, но эту цифру восполнили бы за счет меня и моих ближайших родственников, уничтожив восемь человек вместо шести. В тот же период могли расстрелять не двести семьдесят тысяч грузин, а двести тысяч, остальные же семьдесят тысяч по-братски раскидать на другие народы. Великая поблажка! Это гипотеза. Хотя истина такой арифметики не терпит.
      Поговорим о Сталине. Родня моего отца происходила из Гори, и местные события она знала в подробностях. Была в Гори девица привлекательной наружности, некая Екатерина, по-домашнему Кеке. Родом из бедной семьи, она славилась умением стегать шерстяные одеяла, легкие, воздушные, шитые узором по атласу. Там же, в Гори, жил широко и расходисто дворянин Эгнаташвили, купец первостатейный. У супружеской четы был сын Яков, впоследствии по паспорту Александр. Может, грешу, точно сказать не могу... Кеке пригласили в семью стегать одеяла, а кончилось тем, что она понесла от хозяина. Эгнаташвили огласки не захотел, посему приискал жениха - молодого человека Бесо Джугашвили, сапожника и любителя приложиться. Купил дом из трех-четырех комнат с большим полуподвальным помещением. Подробностей теперь не восстановишь... Тот, кто бывал в Гори в доме-музее Сталина, непременно заметил бы небольшой, в две комнаты, дом кирпичной кладки под стеклянным зонтом. Сталин действительно в нем родился. Но если присмотреться, видна сохранивша-яся часть смежной третьей комнаты, потом ее снесли. При благоустройстве двора и сопредельного участка полуподвальное помещение утопили в землю, превратив его в подвал. Эти уловки были рассчитаны на туристов, экскурсантов - словом, на общественное мнение, вот, мол, где ютился великий вождь мирового пролетариа-та! Об этом я слышал от собственной бабушки и нескольких горийских старожилов. Это сущая правда. Я только запамятовал, из скольких комнат состоял дом - трех или четырех. Что до полуподвала, то в качестве бесспорного доказательства того, что он всего на метр уходил в землю, приводили тот факт, что в нем работали тридцать пять сапожников и открыл эту мастерскую для Бесо сам Эгнаташвили. Будущему вождю было всего года три или четыре, когда Бесо Джугашвили окончательно спился. Мастерская разорилась, сам владелец дошел до ручки. Поговаривали, что он переживал свое мнимое отцовство и глушил горе в вине. В это нетрудно поверить, тем более что он от природы пристрастен был к выпивке. Шила в мешке не утаишь, вероятно, пополз слушок, и весть о незаконном ребенке все равно дошла бы до супруги Эгнаташвили. А тут еще у нее родился второй сын Василий, и мать двоих сыновей, как бы уязвлена она ни была, смирилась бы с фактом хотя бы из соображений христианской морали. По всему по этому, Эгнаташвили принимали в своей семье Coco Джугашвили, растили вместе со своими детьми, то есть ничем не отличали от своих мальчиков, но жил Coco по большей части с матерью и, разумеется, на содержании Эгнаташвили. Настала пора учиться, и Coco поступил в Горийское духовное училище, опять-таки благодаря дворянскому званию Эгнаташвили. По окончании его мальчик был определен своим благодетелем в Тбилисскую духовную семинарию - в ней учились отпрыски аристократов и лиц духовного звания. Братья с малолетства были привязаны друг к другу пo-родственному. Несмотря на принадлежность к различным партиям: Яков и Василий были национал-демократами, а Иосиф социал-демократом, - они до конца искренне, преданно любили друг друга, доказательством тому их отношения и в последующие годы. Coco, к примеру, назвал своих сыновей Яковом и Василием, их неподдельное чувство не раз прояв-лялось и впоследствии. Жизнь развела братьев. Яков отправился во Францию учиться виноделию, пошел, кажется, по стопам отца. Васо отдал предпочтение Московскому университету. Coco занялся политикой, скитался по тюрьмам, ссылкам, но помощь, любовь семьи и братьев ему сопутствовали всегда.
      Началась первая мировая война. Яков пошел добровольцем во французскую армию. В битве под Верденом был тяжело ранен и вернулся на родину с боевыми наградами Франции. Василий по окончании университета занялся в Тбилиси педагогической деятельностью. Coco к этому времени был уже Сталиным, а не Джугашвили и вскоре занял пост Генерального секретаря, возглавил гигантское многонациональное российское государство. Своеобразно сложились и жизни Якова с Василием. Янов вернулся в Тбилиси при меньшевистском правительстве, то есть в пору независимости Грузии. Покрутившись немного, открыл на Сололакской горе элитарный ресторан, который его стараниями превратился в любимое место встреч тбилисских литераторов, художников - словом, просвеще-нной богемы.