7. Solo Тамары Божо

Хорошо прожить жизнь – значит хорошо спрятаться: таков, по мнению Гектора Соломки, был девиз жулья всех времен и народов. Особо важным делом своей жизни, а также делом чести, он считал труд доставать из нор преступников всех мастей, реализуя на практике принцип неотвратимости наказания. «Каждому воздается по делам его», – частенько вспоминал он слова ректора Академии. Гектор не работал и не служил, он просто выполнял свою миссию в этом далеком от совершенства мире.

Вот почему, когда в его рабочий кабинет вошла Тамара Божо, она узрела перед собой нечто в высшей степени олицетворяющее справедливость, а именно: каменный лик Фемиды, с очень, очень высоким лбом, плавно переходящим в полированные прогалины; на участке же с не выпавшими еще волосами – тщательно проложенный пробор; недорогой однотонный костюм и галстук с искрой дополняли портрет неподкупной солидности. И никакой кепки. Долой камуфляж. На войне как на войне.

Вот почему Тамара Георгиевна испугалась оттопыренных, готовых к схватке усов, округлившихся сверх всякой меры глаз, испускающих режущий взгляд, и в тоне ее засквозила беспомощность перед судьбой. Гектор чем-то напоминал самого Петра Великого, вот-вот готового разразиться праведным гневом.

– Гектор Аристархович, милый, я не спала всю ночь. Меня просто добьет подлость человеческая. Это сплошные козни и наветы, ваши противные упрямые факты.

И что же? Гектор оставался неумолим, он не без злорадства потирал ладошки, предвкушая, казалось, спектакль, роли в котором давно распределил он, генеральный режиссер в ранге следователя по особо важным, то бишь судьбоносным делам.

Нет, никак нет, никакого упивания горем молодой и, чего греха таить, на диво симпатичной вдовы, ничего личного. Гражданке сию минуту предъявят факт в виде сногсшибательной информации: оказывается, пистолет, из которого был произведен выстрел в голову мгновенно усопшего, и пуля, которую вынули из головы пострадавшего, были разных калибров. Это уже не шутка, это мстительная ирония судьбы. Мне отмщение и аз воздам.

– Ну и что? – небрежно возразила дама, деликатно сморкаясь в просторный носовой платок нежнейших розовых оттенков, от которого нескромно разносилось неслыханное благоухание, отчасти жгучее и вместе с тем невероятно возвышающее леди. Кстати, и губы мадам на сей раз были тронуты бледно-розовой с влажным отблеском помадой.

– Как что? – изумился невменяемости визави, то есть гражданки Божо, сдержанный детектив. – Это не шутки. Крохотную секундочку! Вот заключение.

– Из него стреляли? – поинтересовалась вдова, поправляя бретельку нижнего белья на правом плече.

– Из чего? – виновато опустил глаза Соломка.

– Из пистолета несчастного са-мо-у-бий-цы.

– Конечно. А как же иначе?

– Ну, вот видите… Стрельнули и попали в голову. Чего же вы от меня хотите?

– Вам даже не интересно, как можно выстрелить в голову вашего гражданского мужа из одного пистолета, а попасть из другого?

– Я считаю, что это детали. Подвижник убит. Или вы станете это оспаривать? Что тут изменишь?

– И вы не можете пролить свет на это, м-м, двусмысленное обстоятельство?

– Пролить свет – не могу.

– Зачем же я вас, по-вашему, э…, пригласил?

– Ума не приложу. Только я вижу, что это не очень упрямый факт. Это какой-то хилый факт.

– Я пригласил вас с тем, чтобы сообщить вам… чтобы снять все возможные подозрения, а таковые имеются. Так сказать, имеют место быть. Да-с, имеют место.

– Кошмар. В чем же вы меня подозреваете?

– То есть как это в чем? – Соломка впервые сталкивался с подобной вопиющей непосредственностью и прямодушием. – Две секундочки! Вы уходите с покойным Подвижником вместе от дома, где живет гражданка Греции Обольцова…

– Обратите внимание: я уходила с живым Подвижником…

– Не суть! Молодожены, обнаружившие впоследствии труп гражданина Подвижника, обратили внимание, что он с кем-то сидел на скамье; пуля, опять же, неизвестно из какого ствола… Согласитесь, здесь есть над чем подумать!

– Соглашаюсь. Подумать есть над чем, но я здесь не при чем. Молодожены увидели! Вы были когда-нибудь в этом сквере в четыре часа утра? Не были? Давайте прогуляемся. Да там лебедя можно принять за щуку или крокодила, а Пушкина, извините, за вас. Кстати, в профиль Пушкин чем-то вас напоминает. Высокое чело, одухотворенность… Все туманно как-то.

– Так вы…

– Разумеется, меня там не было. Ваши подозрения меня больно задевают и чувствительно оскорбляют. – Тамара Георгиевна сделала неопределенное движение платком, которое выдало ее волнение. – Я в это время была у подруги, у Оленьки Воробьевой. Возможно, я не совсем точно указала время. Но я там была. Это проверено и доказано. Я переживала там измену мужа. Неужели вы не понимаете?

– Понимаю, Тамара Георгиевна…

– Надеюсь, Гектор Аристархович. Хочу надеяться. Больше у вас нет упрямых фактов? Или они имеют место?

Платок сделал свое дело и был деловито убран в сумочку удивительных тонов, бежевых, с разводами, будто специально подобранную под платок. Но скоромный аромат стойко держался в служебном кабинете, превращая его в укромный уголок и пикантно сообщая ему какую-то высшую гуманность.

– Поймите и вы меня, гм-гм. Я должен был задать вам эти вопросы. По долгу службы и в интересах дела.

Соломка отчего-то вздохнул, и тут же, без паузы, не прекращая постукивать пальцами по шершавой поверхности казенного полированного стола, вкрадчиво вопросил:

– А кто убил Левона Бабаяна вы, случайно, не знаете?

– Нет, не знаю, – сказала Тамара Георгиевна и твердо посмотрела в глаза Соломке. – Это не мой муж, а падишах Обольцовой. Вот ее и подозревайте.

– Тамара Георгиевна, не сердитесь. Убит гражданин Греции, дело серьезное, назревает международный скандал…

– Понимаю, Гектор Аристархович, ох, как понимаю. Если у вас еще возникнут вопросы, то я вас приглашаю к себе, в свой кабинет. Обсудим все за чашкой чая, как друзья.

– Благодарю вас, Тамара Георгиевна.

– Да, а по поводу Обольцовой… Дело не мое, и каркать не хочется, но… Там, где она, – там и трупы. Меня это пугает. Всего наилучшего.

Соломка молча разделил озабоченность Тамары Георгиевны и проводил ее виноватым взглядом. Когда она вышла, он, словно опытная гончая, продолжительно повел задранным носом и в заключение удовлетворенно фыркнул.

Халатов появился в строгом доме Тамары Божо ранним утром. Слегка пузырящиеся коленки джинсов были густо испачканы травой и землей, как у детектива, глаза предательски блестели счастливым блеском.

Тамара молча держала удар, подавая ему к столу чай, масло, сыр, батон, нарезанный не очень крупными ломтиками (по его вкусу). Отодвинув чашку с горячим чаем, Халатов спросил:

– Тамара, это ты убила Подвижника?

Она внимательно посмотрела на него и грустно рассмеялась.

– Нет, – сказала она, закуривая сигарету, – нет, я не убивала Подвижника. Это он чуть не убил меня.

– Я тебе не верю.

– А ты, судя по всему, встречался с… Обольцовой. Да, конечно, с ней, с кем же еще… Кошмар какой-то. Вот бы я кого с удовольствием подстрелила. Не промахнулась бы.