Глава III. ПЕРЕД ДИЛЕММОЙ: КАК БЫТЬ?

На следующий день Остап провожал Рощина на вокзале. Разобранный и упакованный в ящики и брезентовую обшивку самолет был погружен в багажный пульман для транспортировки в Москву.

Перед расставанием друзья выпили в вокзальном буфете и сидели друг против друга в молчании.

– Знаете, Антон, – сказал наконец Бендер, – я все же не поеду. Вы не обижайтесь, но это занятие не по мне. Я не знаю еще, куда поеду, не знаю, куда нужно ехать, но в Москву меня не тянет.

– Как хотите, – качнул головой летчик.

– Да, я не еду… – повторил Остап.

– Что же вы будете делать? Как я понимаю…

– А что тут понимать, Антон. Предприму какое-нибудь дело для осуществления моей голубой мечты юности…

– Извините меня за интерес, дорогой Остап, что это за мечта? – потянулся через стол к Бендеру летчик.

– Как-нибудь в другой раз, Антон, – отвернулся Остап.

Он очень уважал авиаконструктора-летчика Рощина, но сейчас не хотел говорить об этом.

Ударил станционный колокол.

Вошедший в зал вокзала железнодорожник объявил о скором отходе поезда. Друзья встали и вышли на перрон.

Если будете в Москве, Остап, то прошу ко мне, буду очень рад, – протянул Рощин великому мечтателю бумажку с адресом.

Бендер взял, растроганно посмотрел на написанное, начал что-то говорить благодарное, но длинный гудок паровоза заглушил его слова.

Он притянул к себе Рощина, расцеловал его и подтолкнул летчика к поезду, вагоны которого уже загремели своими тарелочными буферами и сцепками.

Рощин вспрыгнул на подножку движущегося вагона и прощально замахал рукой. Остап медленно пошел за поездом, делая взаимные жесты прощания.

Вечером Остапа терзали сомнения: правильно ли он сделал, что не поехал с летчиком? Не сделал ли он ошибку, отказавшись от многообещающего предложения Рощина?

Лежа в гостиничной постели, он обдумывал мысленно дальнейшие свои шаги в жизни. «Продать орден Золотого Руна? И на эти деньги пожить в свое удовольствие… Испытал уже такое удовольствие на миллион. Никакого душевного удовлетворения, никакого ожидаемого эффекта. Нет. Пожить, а что потом? Где путь к осуществлению моей хрустальной мечты? Открыть какое-нибудь торгово-промышленное дело? Нет, – покачал головой он. – Финорганы задавят, вынудят меня иметь еще один конфликт с властями. Ни за что! Да и связывать себя служебными обязанностями… Достаточно уже бывшей конторы «Рога и копыта», – усмехнулся он. – Многоженство отпадает. Распространять гениально задуманные, но еще не написанные, картины? Все эти варианты пахнут уголовщиной. А после ареста на границе, я должен еще больше почитать уголовный кодекс. Иначе… иначе прощай свобода и здравствуй Беломорканал».

Не буду этого делать! – произнес Остап вслух.

Повернув голову, он заметил, что его сосед по номеру, поселившийся вместо уехавшего Рощина, уже давно вслух читает газету. Оказывается, тот был захвачен сообщением и решил поделиться с Бендером.

– Нет, вы только послушайте… «Древнерусские клады, обнаруженные на территории Киева, составляют почти треть от общего количества кладов, найденных в Киевской Руси! Преобладающее большинство Киевских кладов было спрятано во время осады города ордами хана Батыя в 1240 году. Предметы датируются концом двенадцатого – началом тринадцатого веков. В состав Киевских кладов входят монеты, чаще арабские дирхемы, серебряные гривны, но преобладают в них золотые и серебряные украшения: диадемы, колты, сережки, шейные гривны, ожерелья, браслеты, перстни и прочее… Некоторые содержали сотни и тысячи монет и драгоценных украшений. В кладе, найденном в усадьбе № 15, содержалось 2930 золотых дирхемов и 6 золотых браслетов… В кладе, найденном в усадьбе Михайловского Златоверхого монастыря… было около 40 серебряных украшений… Самый богатый клад был найден в усадьбе Десятинной церкви…» Представляете?

– Интересно, конечно, – согласился Остап. – Что это за газеты?

– «Пролетарская правда», сосед. У меня тут есть и другие, хотите? – протянул несколько газет новый постоялец.

– Благодарю, – взял газеты Остап и начал тоже просматривать. – Так вы из Киева? – спросил затем он.

– Да, в командировке. Из Киева, – повторил сосед. – «Ах, этот Киев! Чудесный город, весь похожий на сдобную славную попадью с масляными глазами и красным ртом. Особенно весной, когда цветут каштаны…»

– Вы писатель?

– Нет, эти слова написал известный писатель Куприн. А я здесь от Киевского общества естествоиспытателей, товарищ.

– И чем же занимается это общество?

– Изучением природных богатств Украины, флоры, фауны Черного, Азовского и Каспийского морей. Сейчас нас интересует здешний Софиевский дендрарий… – встал командировочный, одевая шлепанцы, – Пойду, может буфет еще работает… Не хотите за компанию?

– Нет, благодарю, я ужинал. Почитаю газеты, – ответил Остап.

Когда естествоиспытатель вышел, Бендер взял «Пролетарскую правду» и внимательно прочел о Киевских кладах.

Утром Остап, идя по главной улице города, остановился у магазина с огромной вывеской: «Разная модная одежда». На ней были нарисованы усатые мужчины в пальто с шалевыми воротниками и смокингах, дамы в манто с вуалью на лицах и с муфтами в руках, розовощекие дети в скаутских костюмчиках и строгие мужи в клетчатых кепи, охотничьих крагах и косоворотках цвета «хаки».

– А где же одеяния послереволюционного периода? Скажем, кожаные куртки чекистов, френчи комиссаров, гимнастерки девиц в красных косынках? Никак этот нэпманский магазин задавил моду героического времени, – отметил он вслух и вошел в широкие двери.

В магазине великий комбинатор выступил с обвинением хозяина, что его торговля идет не в ногу с послереволюционным временем, что вместо моды героической эпохи, он предлагает трудовому народу отжившее буржуазное одеяние.

– Где кожаные куртки для моих товарищей из чека? – строго спрашивал он.

– Э-э-э, нету-с-с… – взволновался не на шутку нэпман.

– Где комиссарские френчи, гимнастерки наших красных бойцов? – допытывался Бендер.

– Э-э-э, не держим… – лепетал владелец, совершенно сбитый с толку такими вопросами.

– А для комсомольцев? Для комсомола? – перебирал одежду, висящую на плечиках, Остап. – Не вижу!

– Не извольте беспокоиться, мы все наладим, получим, сегодня же запросим этот товар, любезнейший, – начал заверять вспотевший от волнения хозяин, семеня за строгим и требовательным посетителем его магазина.

– Ну, хорошо, будем надеться, что вы улучшите ассортимент вашего товара соответственно нашему героическому времени, – понизил строгость тона Остап. – Мне поручено встречать делегацию естествоиспытателей из Киева. Поэтому прошу одеть меня, как подобает представителю нашего города, уважаемый… – снисходительно взглянул на нэпмана Бендер. – Средств мне отпустили немного, но…

– Не извольте беспокоиться, не извольте, любезнейший. Я к вашим услугам, прошу к зеркалу, прошу сюда, – засуетился хозяин, почувствовав, как у него отлегло от сердца неприятное состояние, вызванное таким опасным политическим обвинением.

В магазине Остап задержался и на улицу вышел уже в новом темно-защитном плаще покроя «Макинтош». Под ним был темно-синий в тонкую полоску костюм-тройка, на ногах красовались штиблеты любимого его канареечного цвета, голову украшало модное в крапинку кепи, шею охватывал светлый из тонкой шерсти шарф, который прикрывал воротник белоснежной рубашки с галстуком «бабочка». Толстовку, краги и шлем летчика угодливый хозяин уложил в темно-коричневый баульчик и с поклоном вручил его покупателю. И все это стоило Бендеру вполовину дешевле цен, указанных на продаваемом товаре.

Пройдя к местному базару, Остап встал среди продавцов, торговавших кто чем. Извлек из баула толстовку и краги, серьезным голосом стал кричать:

– Кому почти новую толстовку! И к ней модные краги, которые сейчас все носят в Париже! Дешево продаются по случаю вещи! Совсем недавно они принадлежали графу! Для законодателей современной моды скидка!

Шло время. Мимо него уже дважды прошел человек в кожаной куртке, съедая изучающим взглядом продавца. Но так как в словах и вещах того ничего контрреволюционного не было, поправил кепку и прошел мимо.

Бендер продолжал громко рекламировать свой товар, но, несмотря на необычные призывы и обещанную скидку, вещи его долгое время спроса не вызывали. Людей больше интересовал не «модный» товар, а мануфактура и другие предметы для хозяйства. Поняв это, он прошел в ряды, где торговали продуктами для питания. Здесь он совершил обмен «графских» вещей на кусок сала и увесистое кольцо украинской домашней колбасы.

Освободившись от надоевшего ему товара, Бендер, держа в руке баульчик, где помимо шлема теперь лежал колбасно-сальный пакет, направился в «Софиевку», куда его настойчиво приглашал естествоиспытатель из Киева.

По пути Остап плотно пообедал в общепитовской столовой и, идя к парку, продолжал знакомиться с Уманью. А когда пришел в «Софиевку», своего соседа по гостиничному номеру не нашел и стал прогуливаться по аллеям исторического красавца-парка, обдумывая план дальнейших действий.

«Вернуться в Бухару к подпольному миллионеру Корейко и попытаться выжать из него если не миллион, то приличную сумму денег? Отпадает, нет уверенности, что Корейко обосновался там. Он, наверное, ушел сейчас в более глубокое подполье после потери своего миллиона. Зося Синицкая потеряна раз и навсегда. А может быть, вернуться к мадам Грицацуевой? С раскаянием, с пылкими объяснениями в любви… под звуки аргентинского танго? Нет, я не из тех, которые через годы возвращаются к своей курочке. Продать орден Золотого Руна и все же поехать в Москву. Выручить Шуру Балаганова из допра… За мелкую кражу не дали ему много. Да, а если обнаружат в его карманах 50 тысяч рублей? Как тут отнесутся к нему? Как Шура объяснит, откуда у него такие деньги? Все это… – задумался Остап. – А если он и вышел уже, выкрутился, то где его найдешь, если он снова подался в сыны лейтенанта Шмидта… Среднерусская возвышенность, которая по решению Сухаревской конвенции досталась Балаганову, большая до необозримости».

Бендер прервал свои размышления и посторонился, пропуская мимо группу экскурсантов – пионеров, которым сопровождающий говорил:

– Вы находитесь в историческом парке, творении рук человеческих «Софиевке». Заложен он был для графа Потоцкого крепостными в 1796 году. Это один из самых выдающихся памятников паркового искусства. Сейчас здесь дендропарк…

– Вы издалека, умники? – спросил отставших двух школьников Остап, идя за ними.

– Из школы, товарищ, – степенно ответил один из них.

– Каникулы у нас… – пояснил другой.

– Но вы же приезжие, как я понимаю? – располагающе улыбнулся Остап.

– Вы не ошиблись, товарищ, – снова ответил первый школьник. И с достоинством уточнил: – Из Киева мы, товарищ.

– Из Киева? – почему-то переспросил Бендер, и в его мозгу пронеслось содержание статьи о Киевских кладах. – Из Киева… – повторил он.

Школьники оглянулись на «товарища» и ускорили шаг, поспевая за группой. Бендер помахал им прощально рукой и присел на скамью в аллее. Но тут же вскочил и театрально громко провозгласил:

– Вперед, в стольный город христианства на Руси! Вперед, к Киевским древним кладам! Командовать раскопками буду я!

Глава IV. О ТОМ, КАК ШУРА БАЛАГАНОВ ИЗБЕЖАЛ ДОПРА

Любопытная вещь. Обыкновенный человек, став пассажиром, превращается уже не в того, кем он был до этого. С момента, когда он еще до поезда, вступает на территорию вокзала, жизнь его резко меняется. Его встречают услужливые носильщики с медными бляхами на груди, освобождают руки пассажира от багажа и сопровождают его к поезду. Теперь он уже не сам по себе, он принадлежит железной дороге и обязан исполнять все ее правила. Эти строгие железнодорожные порядки он поругивает, хотя понимает, что без соблюдения их обойтись нельзя.

Железнодорожный пассажир – это человек особого склада. Он очень осторожен и всегда спешит. На вокзал он прибегает задолго до отхода поезда, хотя ему хорошо известно, что поезд не уйдет раньше времени. Отдав себя во власть железнодорожного начальства, он переживает за свое благополучное путешествие. На вокзале он ко всему относится с недоверием. Ему кажется, что кассир дал ему не тот билет, что в камере хранения вскроют чемодан и переполовинят его вещи, что его плацкартное или купейное место в вагоне будет занято другим пассажиром.

Одним словом, он не верит в железную дорогу и никак к ней не привыкнет.

До Христиновки, где была пересадка на поезд, следующий в Киев, Остап проехал без особых трудностей. Зато на этой узловой станции было столпотворение.

Поезда в Киев надо было ждать до следующего дня. А поезд на Черкассы отходил через час. Разговорившись с одним из пассажиров, Остап выяснил, что из Черкасс можно легко проплыть на пароходе, следующим из Екатеринославля в Киев и дальше. И Бендер решил садиться в поезд, отправляющийся в Черкассы.

Посадка в общий вагон поезда не дальнего и не скорого следования носила обычный, крикливый и скандальный характер. Пассажиры с тяжеленными мешками, узлами и чемоданами носились вдоль поезда от одного вагона к другому, толкая и давя друг друга, чтобы поскорее занять свободное еще место в вагоне.

Остап со своим баульчиком, в котором было все необходимое для дороги, пробился к проводнику со словами:

– Разрешите, разрешите командировочному естествоиспытателю! Гражданка, куда же вы? Это же не ваш поезд! Дядя, отодвинь свой багаж!.. А вы, папаша…

Бендер предъявил билет усатому кондуктору и наконец ворвался в вагон.

Перешагивая через вещи, загромождающие проход, Остап успел все же занять среднюю полку и со вздохом промолвил:

– Никакого сравнения с литерным…

Паровоз длинным гудком заглушил крики пассажиров все еще штурмующих двери вагонов, и поезд медленно тронулся, сначала назад, а затем вперед.

В Черкассы Остап прибыл утром. От железнодорожного вокзала к речному он подъехал на телеге. Прокричав на прощанье возчику:

– Папаша, удачной тебе погрузки! – пошел знакомиться с расписанием и приобретать билет на пароход до Киева.

Купив билет, Бендер в ожидании парохода стал прогуливаться по берегу Днепра.

Река сверкала на солнце водной чешуей. Носились крикливые чайки, высматривая добычу. У соседнего грузового причала скрипели такелажные блоки. Шла погрузка парохода «Унеча». Пахло рыбой и просмоленной пенькой. Рейсового парохода с низовьев Днепра не было. Это очень беспокоило ожидающих его пассажиров.

Наконец к вечеру на Днепре в весенней дали прогудел пароход. В прошлом «Екатеринославль», а в дни военного коммунизма переименованный в «Пролетарий» пароход, шлепая плицами своих двух огромных колес, подобрался к пристани. Береговой речник и два дюжих матроса на борту парохода прикрепили судно канатами к дубовым сваям, и после высадки прибывших пассажиров, началась посадка.

Давки не было. Пассажиры выстроились один за другим, предъявляя билеты, стали всходить по деревянному трапу на борт «Пролетария».

Закончив посадку, пароход, усиленно работая колесами, отвалил от причала. Остап в последний раз окинул взглядом городок, не совсем ясно видимый в дождливых сумерках, и спустился вниз, где размещался «салон третьего класса» Остап поморщился от устоявшегося там запаха пищи и скученности пассажиров. С мешками, тюками и корзинами их набилось сюда до такой тесноты, что отыскать место для сидения, а тем более для лежания на одной из скамеек, было делом безнадежным. И великий комбинатор, пожалев, что не взял билет, если не первого, то хотя бы второго класса, решил посидеть как можно дольше в ресторане.

Заняв место за свободным столиком у прямоугольного окна ресторана, который размещался на средней палубе парохода, Остап заказал отбивную с жареным картофелем, сельдь с маслинами и графинчик водки.

В единственном на пароходе ресторане, которым могли пользоваться пассажиры всех классов, посетителей было мало. Тишину зала нарушали только шумы пароходных машин да шлепанье плиц по воде.

Молодой парень в не очень свежем фартуке, но с рябой «бабочкой» на воротнике белой рубашки, заученными движениями расставил перед Остапом заказ и, старорежимно поклонившись, удалился на кухню.