Переход группы Кринова в озеро Кагул

(28–29 июня)

Если Килийская группа кораблей, отстаивающаяся в Кислицкой протоке, с захватом плацдарма на правом берегу Дуная перестала обстреливаться противником, то Ренийская, капитан-лейтенанта Кринова, по-прежнему находилась под обстрелом дальнобойных орудий.

Здесь начинала складываться патовая ситуация.

Расширять плацдарм вверх по Дунаю не представлялось возможным – более важным было расширить его вниз до устья, чтобы хотя бы сделать необстреливаемым участок советского судоходства по Килийскому гирлу, так как по нему шел основной подвоз всего необходимого из Одессы.

Отвести группу Кринова вниз по Дунаю к Измаилу тоже было нежелательно: скованная в отношении маневра, она тем не менее находилась на передовом рубеже с выгодными огневыми позициями.

Три монитора и бронекатера группы поддерживали огнем части 14-го СК, обороняющиеся на Дунае и Пруте, и препятствовали попыткам противника переправиться на левый берег.

Три монитора, десяток бронекатеров и два тральщика с первых минут войны находились под вражеским огнем. Кораблям пришлось спешно менять стоянки уже на рассвете 22 июня, а потом – по нескольку раз в сутки.

Использовались все возможные способы и приемы маскировки: корабли прятались в камышах, зарослях, закрывались зеленью и срубленными деревьями, заходили под откосы правого (румынского) берега Прута. Однако через несколько часов обстрел из дальнобойных орудий неизбежно возобновлялся.

Самой вероятной причиной такого постоянного обнаружения было применение противником звукометрических средств. Поэтому на кораблях, а особенно на мониторах, когда не велись боевые стрельбы, не включались никакие механизмы, не выходили в эфир рации, но тем не менее каждые 4–6 часов тяжелая артиллерия из Исакчи и Галаца начинала нащупывать позиции кораблей, иногда и накрывая их. К дальнобойной береговой артиллерии иногда подключались и 3 румынские плавучие батареи со 152-мм орудиями, в свою очередь прятавшиеся не менее тщательно, чем советские мониторы, но из-за превосходства румын в тяжелой артиллерии на Ренийском участке они в основном опасались налетов авиации. Одна из таких батарей вела огонь с задунайского озера Крапина.

Охота велась главным образом за мониторами как за носителями дальнобойной артиллерии. Мониторы отвечали тем же. Им удалось подавить одну дальнобойную батарею под Галацем. Бронекатера в интересах мониторов систематически обнаруживали и уничтожали наблюдательные посты противника за Прутом.

Но мониторы вынуждены были маневрировать на очень коротком участке Прута – около километра от устья до моста, взорванного румынами в 1940 г., фермы которого перегораживали реку.

Тяжелое орудие румын ведет огонь.

В Дунай мониторы высовываться не рисковали, в него на минные постановки и в дозор выходили только бронекатера. После набега румынских мониторов вечером 27 июня возникло предположение, что его целью могла быть как раз попытка ликвидации мониторов Ренийской группы.

В следующий раз такая попытка могла оказатся вполне успешной, так как при подходе еще двух мониторов из Тульчинского гирла судьба группы Кринова фактически была бы предрешена.

Поэтому необходимо было срочно обезопасить Ренийскую группу, не отводя ее при этом вниз по Дунаю.

Выход подсказала румынская батарея на озере Крапина. Кринов обратил внимание на другое озеро, Кагул, находящееся за советским берегом Дуная, несколько ниже Рени. Озеро тянулось на много километров, было достаточно глубоким и имело у берегов густые заросли камыша. Из-за своей протяженности и расположения оно могло использоваться и как огневая позиция, и как укрытие за пределами досягаемости румынских батарей.

Однако входом в озеро являлась несудоходная мелкая речушка Викета, к тому же перекрытая рыбацкой запрудой. Но необычно высокий летний паводок изменил положение до такой степени, что Викета из-за подъема воды в Дунае изменила направление и потекла назад в озеро.

28 июня Кринов послал катерные тральщики обследовать речку, и их командиры доложили, что после подрыва рыболовной запруды переход в озеро мониторов будет возможен. Но воспользоваться такой возможностью можно было решиться только в крайнем случае, так как при падении уровня воды отряд бы оказался запертым в озере. Оставалось надеяться на то, что возможное падение уровня воды не будет слишком резким и при постоянном наблюдении за ним корабли успеют выйти обратно в Дунай.

Крайний случай наступил очень скоро. 29 июня обстановка в районе Рени стала тревожной.

Противник не произвел ни одного огневого налета и весь день вел только пристрелку, и пристрелка эта отличалась возросшей точностью. Готовился массированный артналет на корабли и, скорей всего, с привлечением помимо стационарных батарей и тяжелой полевой артиллерии.

Весь день в районе нахождения кораблей велась интенсивная воздушная разведка.

В случае обнаружения группы с воздуха противник сосредоточился бы на атаке мониторов, а им было трудно отбиться даже от небольшой группы устаревших бомбардировщиков.

Зенитного прикрытия Ренийская группа не имела, а средства ПВО мониторов «Железняков», «Жемчужин» и «Ростовцев», входивших в группу, были более чем скромными: каждый имел 4 45-мм универсальных пушки и 4 счетверенных пулемета.

Под вечер 29 июня Кринов собрал на мониторе «Ростовцев» командиров кораблей группы и предложил каждому высказать свое мнение о дальнейших действиях в сложившихся условиях.

Было похоже, что румынское командование рассматривает Ренийскую группу как свою ближайшую цель и набег мониторов 27 июня производился именно на нее, а не являлся попыткой ответа на неудачный набег кораблей ЧФ на Констанцу 25–26 июня, как посчитало сначала командование флотилии.

Командиры мониторов Маринушкин, Визальмирский, Орлов считали, что возможности стоянки в устье Прута исчерпаны. Так же оценивал положение и сам Кринов. После военного совета на «Ростовцеве» он радировал командующему, что считает необходимым этой же ночью перейти в озеро Кагул, с тем чтобы, базируясь в нем, продолжать выполнение прежних боевых задач.

Контр-адмиралу Абрамову, находившемуся у Килийской протоки в несколько другом положении, чем Ренийская группа, опасения Кринова представлялись несколько преувеличенными.

В суровой обстановке завершавшейся первой недели войны оставление без боя боевой позиции вполне могло быть расценено как трусость. Но и проверять опасения Кринова было небезопасно: артналет и удары авиации могли начаться утром и до наступления следующей ночи вполне можно было потерять все мониторы.

Поразмыслив, командующий санкционировал предложенные действия, в том числе и дополнительную минную постановку.

Перед переходом кораблей на новую стоянку было решено поставить минную банку в протоке, соединяющей Дунай с озером Крапина на правом берегу. Последние шесть оставшихся у него мин Кринов решил истратить, конечно, не ради того, чтобы запереть в Кривно плавбатарею, не имевшую собственного хода. Капитан-лейтенанта беспокоил последний румынский монитор, не вышедший вместе с колонной. По донесению 40-го авиаполка, он был потоплен 27 июня, как раз перед набегом 4 мониторов из-под Галаца, в котором он участия действительно не принимал. Но монитор (речь шла об «Ардеале») вполне мог находиться в озере и выйти оттуда на перехват кораблей.

Дальнейшие события подтвердили небезосновательность опасений капитан-лейтенанта. Несмотря на заверения советского командования, «Ардеал» снова был замечен в строю. Некоторые авторы, правда, до сих пор оптимистично считают, что «Ардеал» был все-таки потоплен, но, сев на грунт, лишь немного ушел в воду, что позволило его быстро поднять, отремонтировать и снова ввести в строй. Но документальных подтверждений эта версия пока не находит.

Мины успешно поставил (на этот раз скрытно) бронекатер лейтенанта Кондакова.

С наступлением темноты мониторы и остальные корабли, не включая двигателей, спустились по течению до устья Викеты и благополучно вошли в нее, а затем и в озеро. К утру на месте разрушенной рыболовной запруды был натянут имитировавший ее трос с чурбаками, чтобы воздушная разведка не заметила никаких перемен. На Викете оборудовали водомерный пост для непрерывного наблюдения за уровнем воды. Здесь же развернули корпост трех мониторов. Другой корпост находился в расположении одной из батарей гаубичного полка близ Картала.

Катерные тральщики.

В озере Кагул три монитора избавились от каждодневного обстрела тяжелыми батареями. Здесь было легче рассредоточивать и маскировать корабли, и румынам не удавалось обнаружить их стоянки. Сами же мониторы, выдвигаясь на огневые позиции в северной части озера (ближайшей к району их прежних позиций в устье Прута), могли, как и раньше, поддерживать сухопутные части и препятствовать противнику в форсировании Дуная.

Штурм плацдарма

(30 июня)

75-километровая неглубокая полоса правого берега Дуная удерживалась крайне ограниченными силами. К 28 июня 2 и 3-й батальоны 23-го стрелкового полка были сняты с позиций и переброшены на левый берег. Теперь весь плацдарм удерживался двумя батальонами, имевшими после тяжелых боев за удержание Сатул-ноу и захват Килии-веке, как это сообщалось в докладах комдива Цирульникова, «неполный состав».

Продолжавшийся подъем воды облегчил оборону, но при этом придал боевым действиям довольно специфический характер. Плавни были относительно непроходимыми, и весь плацдарм превратился в цепочку островов и полуостровов разной формы и размеров, со всех сторон окруженных водой.

Румын это не останавливало. Они перенесли корректировочные посты и даже огневые точки на плотики и держали плацдарм под непрерывным беспокоящим обстрелом.

Десант мог воспользоваться огневой поддержкой только в случае начала серьезного наступления противника. На такой случай за Дунаем постоянно находились корректировщики гаубичного полка, береговых батарей и мониторов.

Организации боевого управления войсками на плацдарме, по существу, не было.

Поскольку два батальона разных полков действовали в интересах флотилии и разрозненные опорные пункты на правом берегу снабжались только по воде и поддерживались в основном огневыми средствами флотилии, Егоров вскоре пришел к заключению, что флотилия и должна отвечать за плацдарм, со всем на нем находящимся.

Оба батальона, которые уже стали называть в штабе корпуса «задунайскими», устным распоряжением Егорова были оперативно подчинены флотилии, которая в свою очередь (и уже совсем не устно) оперативно подчинялась ему же…

30 июня мыс Сатул-ноу, находящийся напротив Измаила, подвергся необычно сильному обстрелу, после чего из плавней начались фактически непрерывные атаки румынской пехоты.

По прямому телефонному проводу, благо ФКП флотилии находился как раз напротив, комбат капитан Турган постоянно докладывал об осложняющейся обстановке.

На командном пункте флотилии хранили олимпийское спокойствие, так как, по донесениям, попытки «выбить десант с плацдарма», «сбросить десант и форсировать Дунай» предпринимались противником ежедневно и всегда заканчивались тем, что «атака успешно отбита», «под сильным огнем румыны были вынуждены отступить», «румыны вынуждены отойти, у врага большие потери»…

Но когда противник, по сообщениям, стал вклиниваться в оборону, контр-адмирал Абрамов приказал своему начальнику штаба кавторангу Григорьеву:

«– Берите… катер и отправляйтесь туда. На месте виднее, что можно сделать. И не возвращайтесь, пока положение не упрочится».

Григорьев, правда, непосредственно на плацдарм не поехал, а сначала заскочил на КП 287-го СП и с ходу попросил у комполка подкреплений. Майор Султан-Галиев подкреплений не выделил, сообщив, что резервов у него нет, но отправил вместе с Григорьевым на плацдарм капитана из своего штаба, чтобы составить собственное представление о том, что происходит на плацдарме.

На месте выяснилось, что Турган несколько перестраховался – вклинения не было, десантники по-прежнему находились в своих траншеях полного профиля, в которых особых потерь от артобстрела не несли, но пехота противника находилась в пределах прямой видимости и в солидном количестве: не меньше трех батальонов. На фронте до трех километров она полукольцом охватывала позиции батальона и постепенно усиливала огневой нажим, потихоньку подбираясь ближе.

Бронекатер с башней от танка T-28.

Шел ожесточенный огневой бой. Все огневые средства, имеющиеся в распоряжении батальона, были уже задействованы. Когда на одном из участков румынам удавалось приблизиться на 200–300 метров, отбрасывать их Тургану было уже нечем. При переброске сил с других участков обороны противник отползал, но траншеи сразу оголялись, и ситуация повторялась на другом участке.

Григорьев забеспокоился, что противник сможет рассечь боевые порядки батальона.

Связавшись с ФКП, он потребовал:

«Добавить сюда огня за счет чего угодно!»

Батальон уже поддерживали оба монитора – «Ударный» и «Мартынов», стоявшие в Кислицкой протоке, и 725-я береговая батарея (ее новая соседка, 726-я батарея, все еще не действовала). Поэтому на ФКП не очень поняли, за счет чего, собственно, начальнику штаба угодно добавить огня. О чем и сообщили Григорьеву.

Из Кислицкой протоки в принципе можно было вывести бронекатера. Но, опасаясь авианалетов днем, их с замаскированных стоянок не выводили. Получить санкцию Абрамова на вывод бронекатеров без реального вклинения вражеской пехоты было проблематично.

Поколебавшись, начштаба решил, что указание Абрамова выправить ситуацию на месте предоставляет право принимать те меры, которые он сочтет нужными, а от возможного налета румынской авиации можно и подстраховаться.

После чего, еще раз связавшись по телефону с ФКП, он вызвал через оперативного дежурного на штурмовку два звена истребителей, а по рации приказал отряду бронекатеров идти к Сатул-ноу.

Добираться и тем и другим было недолго, но истребители успели подняться в воздух и долететь раньше и приступили к штурмовке. Подходившие бронекатера под откосом берега у уреза воды встретил адъютант начштаба, старшина Троян, и просемафорил: «Бить по видимым целям».

Видимой целью была пехота противника. Пушки катеров действовали как штурмовые орудия на переднем крае, с дистанции примерно в полкилометра ударив по наседающей вражеской пехоте из своих скорострельных трехдюймовок и из счетверенных пулеметов.

Пока бронекатера и истребители, делавшие заход за заходом, сосредоточились на одном участке, Турган с Григорьевым перебросили большую часть пехоты и ротные минометы на другой. В ходе боя стал намечаться перелом.

Башня танка Т-28, демонтированная с бронекатера проекта 1124.

Налет вражеской авиации, даже гидросамолетов, после ухода истребителей мог снова осложнить ситуацию, но авианалета не последовало – вся румынская авиация была задействована в это время на более северных участках фронта.

Противник попробовал бить по бронекатерам силами дальнобойных батарей из района Тулчи, но корабли успешно прикрывались от них самим мысом, держась в «мертвой зоне» под откосом берега, сами при этом успешно обстреливали вражескую пехоту, пользуясь изгибом береговой линии.

Румынская пехота стала отползать обратно в плавни, после чего огонь кораблей был перенесен на ближнюю часть камышовых зарослей, чтобы не дать противнику сосредоточиться для новых атак.

Через полтора часа Григорьев смог доложить Абрамову, что «положение на плацдарме восстановлено, и противник активности не проявляет». В вечерней сводке количество противника, пытавшегося ликвидировать плацдарм, было увеличено до двух полков.

Контрбатарейная борьба

(1–7 июля)

В последующие дни после боя на мысе Сатул-ноу противник активных попыток захвата плацдарма не предпринимал и сосредоточился на артобстрелах, реализуя свое превосходство в дальнобойной артиллерии.

Ситуацию должен был до какой-то степени изменить ввод в действие 726-й батареи – единственной подвижной дальнобойной батареи, имевшейся в распоряжении командования флотилии.

Ввести ее в строй не могли больше недели. Доставленная на баржах еще 25 июня и в первую очередь разгруженная в Измаильском порту после возобновления его работы, она не имела ни оборудованных позиций, ни личного и командного состава, ни боеприпасов.

Если позиции были оборудованы довольно быстро, проблему с личным составом решили за счет перевода людей с соседних батарей и доставки из Одессы артиллеристов, призванных из запаса, то вопросы с комсоставом и особенно с доставкой боеприпасов решались медленнее.

Командир батареи, капитан Кривошеев, видя интенсивность контрбатарейной борьбы на участке флотилии, изо всех сил старался повысить боеспособность батареи до ее введения в бой, зная, что она расположена в пределах досягаемости численно превосходящих батарей противника.

Пользуясь тем, что боезапаса к 122-мм пушкам А-19 на флотских складах не имелось, а подвоз их из Одессы затягивался из-за трудности преодоления обстреливаемого участка под Периправой, он все имевшееся время тратил на тренировки личного состава, приучая его к специфике контрбатарейной борьбы.

Капитан даже рисковал проявить некоторую «неполиткорректность»: если на соседних 725-й и 724-й батареях плановые политзанятия проводились на утвержденную в отделе политпропаганды флотилии тему «Готовность к самопожертвованию – высшая доблесть советского воина», то на 726-й по приказу командира тема была изменена на «Лучшая броня батареи – отличная маскировка».

После оборудования орудийных двориков, командного пункта, погребов боеприпасов и укрытий тракторов Кривошеев поднялся в воздух на У-2 и несколько раз пролетел над батареей на разных высотах, пока не убедился, что маскировка надежна.

Когда снаряды наконец были доставлены и личный состав два дня занимался разгрузкой, Кривошеев перед переводом батареи на огневую позицию оба дня просидел на НП батареи и корректировочных постах, изучая расположение и состав румынских батарей, перепроверяя расстояние до видимых по вспышкам и уточняя положение предполагаемых по звукометрии…

Румынская тяжелая батарея ведет огонь.

В ночь на 3 июля батарея была скрытно переведена на огневые позиции. В ту же ночь заместитель командира батареи по политчасти Жуков был вызван в отдел политпропаганды флотилии, где находились уже все политруки подразделений. Командующий флотилией контр-адмирал Абрамов, держа в руках телеграфную ленту, объявил:

«– По радио предстоит важное сообщение. Желательно всем – и командирам, и политработникам, и штабным – находиться в подразделениях, обеспечить слушание передачи из Москвы…»

По этой причине первое открытие огня батареей было снова отложено, теперь до окончания передачи – так как после него мог завязаться огневой бой, и тут уже было бы не до важных сообщений…

Важное сообщение оказалось речью Сталина – первой после начала войны. После такого события, естественно, был устроен митинг, на котором в порядке субординации начали последовательно выступать командир батареи, политрук и секретари партийной и комсомольской организаций.

Когда секретарь комсомольской организации сержант Царев в свою очередь заверял от имени всего личного состава партию и правительство, что, защищая Родину, бойцы батареи будут биться с врагом до последнего дыхания и до последней капли крови, румыны, успевшие, видимо, засечь появление орудий на огневых позициях, первыми начали огневой налет, не дав комсоргу договорить.

Румынские снаряды начали рваться в нескольких сотнях метров от батареи, но расчеты, подготовленные Кривошеевым, быстро и организованно вступили в свой первый бой, хотя он и застал их несколько врасплох.

Впрочем, Кривошеев предвидел подобную ситуацию, и у него были свои меры для подъема боевого духа, не менее эффективные, чем у политработников. Все командиры орудий, наводчики и водители тракторов были взяты с воевавших уже неделю батарей и имели боевой опыт.

Один из них, командир 2-го орудия Герасименко, успевший уже повоевать на 725-й батарее, по команде Кривошеева сумел даже первым выпустить заранее заготовленный для фотосъемки снаряд со сделанной мелом надписью: «Антонеску – на память!»

После нескольких залпов вражеская батарея прекратила обстрел.

В 17.30 командующий флотилией доложил Военному совету Черноморского флота, что батарея № 726 успешно опробовала свои орудия. После доклада батарея немедленно включилась в боевую работу, которая велась круглосуточно.

Ввиду сохранявшегося превосходства противника в дальнобойной артиллерии решено было по ночам орудия батареи под руководством флагарта флотилии Просянова использовать в качестве кочующих.

Трактор буксировал орудие вдоль берега, на другом тягаче везлись снаряды. В заранее подготовленной точке делалась остановка. Орудие производило несколько выстрелов по вражеским батареям, расположенным в районе Тулчи, и тут же передвигалось на 400–500 метров дальше. Снова делалось несколько выстрелов, а затем следовал такой же быстрый переход на следующую временную позицию. Стрельба велась по площадям с помощью планшета.

Противник, довольно точно засекая временные позиции, открывал по ним ответный огонь. Рассчитывать, что он примет выстрелы кочующего орудия за появление на берегу новых батарей, не приходилось (если иногда и мог принять, то ненадолго). Но отвлекать таким образом часть огня дальнобойной артиллерии врага все-таки удавалось. И сам обстрел – тоже дальнобойными орудиями – со все новых, неожиданных позиций должен был создавать для него добавочное напряжение.

Наиболее часто артиллерия румын обстреливала Измаил, а советская – Тулчу и Галац, так как, стреляя по городу даже с большой дистанции, промахнуться трудно.

Сама контрбатарейная борьба с обеих сторон отличалась низкой эффективностью – почти за месяц боев противнику не удалось полностью вывести из строя ни одной батареи.

Поврежденные орудия сразу же ремонтировались. Периодически той или иной батарее приходилось ненадолго прекращать огонь, чтобы избежать поражения. Не случайно долгое время береговая артиллерия имела потери только ранеными, да и то небольшие. Бывало, что осколками прямо обсыпало пушку, но ее расчет успевал укрыться в нишах орудийного дворика.

Накрытие стационарной батареи приводило к прекращению ею огня, но, переждав обстрел и произведя небольшой ремонт, она сама наносила огневой удар, обычно по какой-нибудь из стреляющих в этот момент батарей, и, в свою очередь, вынуждала ее прекратить огонь.

Однако и советская артилерия не могла похвастаться тем, что полностью уничтожила какую-нибудь из тяжелых румынских батарей, удаленных от переднего края.

Сводки об этом давались регулярно, но потом «уничтоженные» батареи снова оживали.

Вот одна из типичных сводок, поданная 724-й батареей: «… начиная с боя на границе батарейцы уничтожили 2 вражеские батареи, 2 железнодорожных эшелона с войсками, речной буксир, несколько шлюпок с десантниками, взорвали мост, подожгли снарядами военный завод, уничтожили сотни солдат и офицеров врага».

Но 724-я оказалась и единственной из стационарных батарей, которую румыны ухитрились однажды не просто подавить, но и выкурить с занимаемых позиций.

5 июля батарея, бывшая образцовой (на флотилии даже была выпущена листовка «Берите пример с батареи Михаила Спиридонова»), попала под сосредоточенный огонь сразу нескольких румынских дальнобойных батарей и, возможно, мониторов.

Тяжелые снаряды падали десятками. Спиридонов принял решение вывести орудия с основной позиции. При этом одно из орудий оставалось на месте для введения противника в заблуждение. Как ни странно, но подвести трактора и перевезти орудия удалось без потерь материальной части.

Не пострадало и оставленное для прикрытия орудие сержанта Соленого.

Оставление позиций было признано оправданным, и 14 июля командир батареи ст. лейтенант Спиридонов и командир огневого взвода лейтенант Величко были награждены орденами Красного Знамени, а сержант Соленый медалью «За отвагу».

Прорыв группы Кринова в Измаил

(8 июля)

Обстановка в нижнем течении Дуная не претерпевала особенных изменений, но общая ситуация на Южном фронте после начала 2 июля операции «Мюнхен» становилась все более неблагоприятной: противник занял город Бельцы и вел наступление на Кишинев. Был форсирован Прут в районе Фэльчиул-Цыганка, угроза нависла и над Болградом. Противник обходил правый фланг 14-го корпуса, вынуждая его части отходить на рубеж озера Ялуг.