Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Торговец Ван Рийн - Самый быстрый способ стать этнологом

ModernLib.Net / Научная фантастика / Андерсон Пол Уильям / Самый быстрый способ стать этнологом - Чтение (Весь текст)
Автор: Андерсон Пол Уильям
Жанр: Научная фантастика
Серия: Торговец Ван Рийн

 

 


Пол Андерсон

Самый быстрый способ стать этнологом

Адзель постоянно твердит о том, что нет худа без добра, но это «худо» подобно бездне: фактически, Симон Снайдер всучил мне бомбу, готовую вот-вот взорваться.

Я с головой ушел в работу, когда вдруг раздался видеофонный звонок. От неожиданности я чуть не свалился с кресла. Аппарат был настроен таким образом, чтобы передавать вызовы не более чем от дюжины лиц, каждому из которых я объяснил, что не следует беспокоить меня по вопросам менее важным, чем появление бродячей планеты, грозящей столкновением с Землей.

Дело в том, что приближалась пора предварительных экзаменов в Академию; не вступительных испытаний — мне предстояло пройти их через год, а проверочных, позволяющих определить, гожусь ли я в абитуриенты. Такая политика Братства вполне оправдана: в течение года появляется не так уж много свободных мест для тех, кто желает устроиться на постоянную работу астронавтом, и в итоге на каждое такое место претендуют не меньше сотни землян. Те девяносто девять, которые его не получают… Ну, обычно они подаются в какую-нибудь компанию, которая, возможно, назначит их на какой-либо пост за пределами системы, или же кладут зубы на полку и копят деньги, чтобы наконец получить возможность отправиться в космос в составе группы туристов, напоминающей стадо баранов.

Бывало, ночью, выбравшись один в своей машине куда-нибудь на просторы океана, подальше от городской суеты, я зависал над водой, смотрел ввысь, и меня буквально разрывало от тоски. Что же касается случающихся время от времени путешествий на Луну, то в последний раз — это было несколько месяцев назад — я обнаружил, что ее небо мне уже порядком приелось (этот полет был подарком к моему шестнадцатилетию).

И вот теперь меня беспокоил индикатор возбуждения. Компьютер Центра Обучения, разумеется, был бы серьезно озабочен, снова и снова проецируя на мой экран ту же самую ерунду, если бы, конечно, его конструкция предусматривала регистрацию эмоций. Может быть, именно поэтому она этого и не предусматривала?

Видеофон объявил:

— Фримен Снайдер.

Нельзя же игнорировать своего главного консультанта! Его мнение слишком много значило для оценки человека как потенциального студента в учебных заведениях типа Академии.

— Давай, — выдавил я и, когда на экране появилось его худое лицо, постарался придать своему голосу оттенок если не радости, то хотя бы дружелюбия: — Приветствую вас, сэр.

— Привет, Джим, — сказал он. — Как дела?

— Работаю, — намекнул я.

— Вижу, вижу. Ты ведь большой упрямец, э? Индикаторы говорят, что ты способен зарыться в землю от усердия. Однако совершенно необходимо время от времени менять темп.

Ну зачем нас обременяют специалистами, которые распоряжаются нашей жизнью согласно психопрофилю и тому подобной ерунде? Если бы вместо Снайдера моим наставником оказался какой-нибудь капитан из Политехнической Лиги, так ему было бы чихать в вакууме на мою «стратегию оптимального развития». Он сказал бы мне: «Чинг, сделай то-то или выучи то-то», и если бы я тут же не выполнил приказ должным образом, то был бы уже мертв, поскольку мы находились бы в чужих мирах, среди звезд.

Однако что толку в мечтаниях? Случаи, когда Лига берет учеников, встречаются реже, чем волосатые нейтроны, к тому же избранным почти всегда помогают родственные связи. (Последнее объясняется не столько свойственной людям склонностью к кумовству, сколько убеждением, будто у родственников везучих, то есть пока еще живых, астронавтов больше шансов унаследовать данное свойство, нежели у выбранных наугад отпрысков «землероек».) Я же был обычным студентом, домогавшимся приема в Академию, после окончания которой у меня появилась бы возможность работать на регулярных рейсах и даже, если повезет, стать в конечном счете капитаном.

— Честно говоря, — продолжил Симон Снайдер, — меня беспокоит твое равнодушие к факультативным занятиям. Это, знаешь ли, никак не способствует развитию разносторонней личности. Я тут подобрал кое-что, как раз по твоему профилю. И, кроме того, это было бы хорошей услугой, да и сделало бы честь… — Он улыбнулся, притворяясь, что шутит, и произнес нараспев: — …Обучающему комплексу Объединения Сан-Франциско.

— У меня нет времени! — взвыл я.

— Безусловно, есть. Нельзя заниматься по двадцать четыре часа в день, даже если бы врач прописал тебе стимуляторы. Мозги черствеют. Подумать только — одна работа и никакого отдыха. Вдобавок, Джим, кроме шуток: мне бы хотелось убедиться не только в твоих технических способностях, но и в том, что ты не чужд альтруизма.

Я расслабился, погрузившись в мягкие глубины кресла, и произнес голосом, который, как я надеялся, выражал вспыхнувший во мне энтузиазм:

— Пожалуйста, говорите, фримен Снайдер.

Он просиял:

— Я знал, что могу на тебя рассчитывать. Ты, разумеется, слышал о приближающемся Фестивале Человека.

— Еще бы. — Почувствовав сухость своего тона, я попробовал снова: — Да, слышал.

Снайдер, прищурившись, посмотрел на меня:

— Не заметил восторга в твоем голосе.

— О, я буду петь во время церемонии и все такое, буду наслаждаться музыкой, смотреть драмы и прочее и прочее при любом удобном случае. Но мне нужно как можно скорее покончить с этими трансформациями в теории гиперпереходов, иначе…

— Боюсь, ты недооцениваешь всю важность Фестиваля, Джим. Это не просто серия шоу. Это самоутверждение.

Да, я достаточно часто слышал об этом и раньше — настолько часто, что в итоге это начало действовать угнетающе. Вы, безусловно, помните доводы пропагандистов этой идеи:

— Человечество, завоевывая звезды, рискует потерять свою душу. Наши внеземные колонии преобразуются в новые нации, в целые новые культуры, порой не сохранившие даже каких-то воспоминаний о Земле. Наши торговцы, наши исследователи рвутся все дальше и дальше, и движет ими отнюдь не дух наживы и приключений. Тем временем Солнечную Федерацию наводняют чужаки-нелюди: дипломаты, антрепренеры, студенты и туристы, которые несут с собой внешне привлекательные идеи, никогда прежде не представлявшие интереса для человечества. Мы готовы допустить, что узнали много полезного от этих чужаков. Однако многое оказалось неприемлемым и даже несло гибельное, извращающее влияние, особенно в сфере культуры. Кроме того, мы даем им гораздо больше, чем они нам, и можем с гордостью признать этот неоспоримый факт. Давайте вернемся к собственным истокам, к нашей разносторонности. Давайте пустим новые корни в почву, из которой произошли наши предки.

Фестиваль Человека — это демонстрация в течение целого дня прошлого Земли. Что ж, весьма красочное зрелище, даже если по большей части и фальшивка. Серьезнее к этому я относиться не могу. По моему мнению, будущее принадлежит космосу. По крайней мере, мечты о своем личном будущем я связывал именно с ним. Что мне мертвые кости, даже если они наряжены в причудливые костюмы? Не то чтобы я презирал прошлое, уже тогда я не был настолько глуп. Я просто верил, что все достойное выживания спасет себя само, а остальное пусть себе потихоньку отмирает.

Я попытался объяснить своему наставнику:

— Разумеется, мне рассказывали о «псевдоморфозах в культуре» и прочем. Тем не менее, фримен Снайдер, неужели Вы и впрямь считаете, что обстоятельства изменились? Ну, например, у меня есть друг, который занимается здесь изучением планетологии. Эту науку создали мы. Его народ — примитивные охотники, недавно открытые нами. Он знает многие человеческие языки — они вообще ему легко даются — и недавно был обращен в буддизм, и… Почему бы войтанитам не встревожиться по поводу того, что их склоняют к подражательству землянам?

Мой пример был не слишком удачен, поскольку очеловечить четырехметрового дракона можно лишь до определенной степени. Независимо от того, знал он это или нет (разве упомнишь все расы, все миры, уже найденные нами в нашем маленьком уголке этой удивительной Вселенной?), на Снайдера это впечатления не произвело. Он сухо ответил:

— Само по себе многообразие внеземного влияния деморализует человека. И я хочу, чтобы наш комплекс ясно продемонстрировал это во время Фестиваля. Каждое отделение, ведомство, клуб, церковь, каждое заведение нашего Объединения примет в этом участие. Но мне хочется, чтобы главную роль сыграли школы.

— Ах вот как, сэр? Я хочу сказать — программа уже разработана?

— Да, да, в известной степени. — Он нетерпеливо замахал рукой. — Гораздо в меньшей, нежели я мог ожидать от нашей молодежи. Слишком уж многие из вас бредят космосом… — Он взял себя в руки, снова надел на лицо улыбку и склонился вперед, так что его изображение, казалось, вот-вот выпадет из экрана. — Я размышлял о том, что могли бы сделать мои собственные студенты. И в отношении тебя у меня возникла первоклассная идея. Ты будешь представлять Китайскую общину Сан-Франциско.

— Что? — завопил я. — Но… Но…

— Очень старая, почти уникальная нация, — сказал Снайдер. — Твой народ обитает здесь вот уже пять или шесть столетий.

— Мой народ? — Комната поплыла у меня перед глазами. — Я имею в виду… Правда, меня, конечно, зовут Чинг, и я этим горжусь. И может быть, хромосомные комбинации действительно сделали меня похожим на китайских предков. Но… полтысячи лет, сэр! Если каждая существовавшая в течение этого времени людская порода не оставила во мне своей крови — что ж, значит, я просто статистический урод!

— Все это так. Однако случайность, наделившая тебя атавизмом твоих монголоидных предков, — счастливая. Лишь немногие из моих студентов настолько узнаваемы. Я и для них пытаюсь подобрать роли на основе фамилий, но это гораздо труднее.

«М-да, — злобно подумал я, — послушать тебя — так выходит, что каждый, кого зовут Марк Антонио, должен носить тогу, а каждый, кого зовут Смит, должен быть гомосексуалистом».

— Существует специальный Китайско-Американский комитет, — продолжал Снайдер. — Советую установить с ним контакт, они помогут идеями и информацией — что ты можешь показать от имени нашей образовательной системы. И затем, разумеется, Центральная Библиотека. Там можно найти столько исторического материала, что на его изучение не хватит всей жизни. Сделай милость, займись еще чем-нибудь, кроме математики, физики, ксенологии… — Последовала очередная ухмылка. Затем он добавил, кажется, с долей искренности: — Может быть, тебе удастся придумать что-нибудь, например, вроде платформы на колесах, вот тут пригодятся твои инженерная изобретательность и знания. Когда ты будешь поступать в Академию, это тоже учтут.

«Обязательно, — подумал я, — если только на это не уйдет уйма времени и в итоге я не провалюсь на предвариловке».

— Не забывай, — настаивал Снайдер, — до Фестиваля осталось уже меньше трех месяцев. Я буду ждать от тебя докладов о продвижении дел. Можешь без всяких церемоний обращаться ко мне за помощью или советом в любое время. Ведь, как ты знаешь, это и есть мое предназначение — руководить развитием твоей личности.

И так далее в том же духе. Меня уже тошнит от этих воспоминаний.


Я позвонил Бетти Рифенстол просто для того, чтобы узнать, могу ли я к ней заскочить. Хотя видеофон — неплохая штука в плане изображения и звука, все же он не позволяет обменяться рукопожатием с собеседником или уловить тончайший аромат духов знакомой девушки.

Ее видео сообщило, что она придет только вечером. Стало быть, возникла вполне реальная возможность спятить от избытка эмоций. Прямо отказаться от дурацкой затеи Снайдера я не мог. Конечно, правда была на моей стороне, и он не стал бы явно выражать недовольство, но зато не дал бы и хороших отзывов о моей энергичности и чувстве товарищества. С другой стороны, что мне было известно о китайской цивилизации? Конечно, я знакомился с типовыми достопримечательностями, прочел одного или двух классиков, входивших в обязательный курс литературы, но это и все. А те, кто мне встречался, были людьми такого же современного — восточного типа, что и я сам. Что же касается китайских американцев…

Тут у меня всплыли смутные воспоминания о том, что Сан-Франциско когда-то делился на специальные этнические секции, и я запросил Центральную Библиотеку. На экране появилась вереница данных о районе, известном под названием «Чайна-таун». Вероятно, современники считали это место живописным. (О хайвеи под золотисто-алым солнцем Артемиды! Четырехрукие барабанщики, рассыпающие брачный призыв лун — близнецов Горцуна! Вольные крылья над Итрием!) Здешние обитатели отмечали Новый Год по Лунному календарю фейерверками и парадами. Мне не удалось рассмотреть детали: фотографии успели потускнеть к тому времени, когда с них была снята информация, а кроме того, я был слишком расстроен, чтобы вчитываться в сопровождающий текст.

К обеду я относился как к остановке для заправки горючим. Пробормотав что-то родителям, которые хотели мне добра, но не могли понять, почему их сын должен покинуть славную безопасную Федерацию, я полетел к Рифенстолам.

Полет немного меня успокоил. Он напомнил мне, что для представителей иных миров, таких как Адзель, тайна была здесь, на Земле. Огни, словно миллионы притянутых Землей звезд, сияли над горными вершинами, заливали сверкающим великолепием океан и Гавань; взмывали ввысь по многоэтажным башням, лишь иногда уступая место мягкому полумраку — в местах, занятых парками или экоцентрами.

В прохладном, слегка задымленном воздухе разносилось нескончаемое урчание машин. Служба контроля воздушных передвижений пропустила какой-то аэробус так близко от меня, что я смог заглянуть под его балдахин и увидеть, что в нем сидят пассажиры со всего земного шара и из других миров: щеголеватый лунянин, коренастый синекожий альфарец — космический работяга (я определил это по значку Братства на его одежде), работающий по найму торговец из Политехнической Лиги, не нуждавшийся ни в каких опознавательных знаках, поскольку его выдубленная под чужими солнцами кожа и выражение независимости типа «идите все к черту» на лице говорили сами за себя и заставили меня буквально вспотеть от зависти.

Квартира Рифенстолов выходила окнами на Золотые ворота. С той стороны были видны вспышки огней, слышались отдаленные лязг и шипение — это работали бригады по ремонту и реставрации древнего моста.

Бетти, тоненькая темноволосая девушка, обычно очень веселая, встретила меня у двери. Сегодня она казалась такой усталой и встревоженной, что я даже не стал заострять внимания на ее пикантно коротком халатике.

— Ш-ш! — предупредила она. — С папой сейчас здороваться не будешь. Он погружен в размышления, причем очень мрачные.

Я знал, что матери Бетти не было дома: она участвовала в записи новой современной музыкальной композиции. Отец ее был директором Оперного театра Сан-Франциско.

Бетти провела меня в гостиную, усадила на диван и бросилась на кухню варить кофе. Вскоре она вернулась с подносом, поставила его на маленький столик и стала разливать божественный напиток. На фоне прозрачной стены она выглядела, словно в рамке на картине, изображающей вечерний город, который сверкал и переливался огнями, а в небе над ним висела серповидная луна, и на темной ее стороне можно было различить пару городов величиной с булавочную головку. На всем огромном небосклоне виднелось лишь несколько самых ярких звезд.

— Я рада, что ты пришел, Джимми, — сказала Бетти. — Мне так хотелось поплакаться кому-нибудь в жилетку.

— И мне тоже, — ответил я. — Ну, давай уж сначала ты.

— В общем, все дело в папе. Он страшно нервничает. Этот глупый Фестиваль…

— Что? — Я не поверил своим ушам. — Разве он не будет ставить… э… спектакль какого-нибудь земного автора?

— Придется. Мы не спали несколько ночей подряд. Я помогала ему просматривать старые записи — за несколько столетий, представляешь? — и составлять краткий обзор, а также отбирать нужные фрагменты для показа директорам. Закончили только вчера, и мне просто необходимо было отоспаться. Вот почему я не могла встретиться с тобой раньше.

— Так в чем все-таки проблема? — спросил я. — О'кей, вам пришлось рыться в старых записях. Но теперь, когда все необходимое для шоу отобрано, остается только претворить ваш проект в жизнь, разве не так? И самое большее, что еще может потребоваться, — это обработать древний язык. А запись можно поручить твоей маме.

Бетти вздохнула:

— Все не так просто, как ты думаешь. Видишь ли, они — совет директоров и официальные лица, ответственные за участие Сан-Франциско в Фестивале, — они настаивают на живом представлении.

В общих чертах я знал, о чем она говорила, а детали она объяснила мне. Фримен Рифенстол первый возродил «оперу-во-плоти». «Да, — сказал он,

— у нас есть голографические записи величайших артистов; да, мы можем использовать компьютеры для создания новых работ и произведений, с которыми не сравнятся никакие шедевры, созданные человеком. И все же ни тот, ни другой подход не только не позволят появиться новым артистам с новым видением роли, более того, они лишают человека возможности творить, а в условиях, когда Галактика затопляет нас миллионами свежих мыслей, прирожденный гений должен либо творить, либо бунтовать».

«Я вовсе не призываю совсем отказаться от технических приемов, — говорил фримен Рифенстол, — их обязательно надо использовать, но лишь там, где они требуются, например для особого эффекта. И ни в коем случае нельзя забывать, что музыка живет только в живом музыканте».

Хотя я не претендую на роль эстета, но всегда смотрю постановки Рифенстола, если есть возможность. В них действительно чувствуется душа — то, чего не могут передать никакие записи и никакие калькуляционные стимулирующие системы, какими бы совершенными они ни были.

— У нас с ним есть нечто общее, — призналась Бетти как-то раз в самом начале нашего знакомства. — В космос ведь тоже можно послать только роботов. Тем не менее люди рвутся туда, невзирая на огромный риск.

Именно после этого она стала казаться мне не просто хорошенькой.

Но сегодня она уныло говорила:

— Все было слишком хорошо. Ты ведь знаешь, папа делал современные вещи, а право заниматься всяким старьем предоставлял архивам. Теперь комиссия настаивает, чтобы он как представитель Объединения обратил должное внимание не столько на образ Человека, сколько на какую-то историческую тему, и чтобы силами оперы он поставил ее «живьем» как часть программы Фестиваля.

— Ну и что? Наверняка ему просто намекнули, так же как и мне. Кроме того, владея современными методами режиссуры…

— Конечно, конечно, — раздраженно перебила меня она. — Но неужели ты не понимаешь, что обычное представление тоже не годится? Люди сегодня приучены к восприятию в основном спектаклей в записи. По крайней мере, так считает администрация. И, Джимми, Фестиваль очень важен, хотя бы даже из-за его массовости. Если папина работа не будет иметь успеха, он может потерять контракт. Это, конечно, отразится на результатах его попыток вернуть публику к настоящей музыке. — Опустив голову, она упавшим голосом добавила: — И на нем самом тоже.

Она перевела дыхание, выпрямилась и сумела даже изобразить подобие улыбки.

— Что ж, мы представили краткий перечень своих предложений, остается ждать решения совета, а на это уйдет несколько дней… Теперь твоя очередь поведать свои печали. — Она села напротив меня и добавила для большей убедительности: — Давай.

Я повиновался, и в конце своего рассказа, криво усмехнувшись, заметил:

— Ирония судьбы? С одной стороны, твой отец, который должен поставить нечто суперэтническое (могу поспорить, они будут на ушах ходить от радости, если он, с его фамилией, сделает это в немецком духе), вот только использовать никакую технику, кроме задников, ему не рекомендуется. И, с другой стороны, я, который должен сделать нечто подобное, но только в китайском стиле, и чем зрелищнее — тем лучше. И при всем этом у меня совсем нет времени заниматься, например, созданием фейерверка или еще чего-нибудь. Может быть, нам объединить усилия?

— Каким образом?

— Не знаю. — Я поерзал на стуле. — Давай куда-нибудь выберемся — туда, где сможем забыть обо всей этой кутерьме.

Я хотел предложить полетать над океаном или отправиться вниз, к теплой воде Байи, где можно искупаться, а потом перекусить в ресторане, где подают экзотические блюда. Но Бетти не дала мне договорить. Она кивнула и быстро сказала:

— Да, я и сама об этом думала. Нужна спокойная обстановка. Как ты считаешь, Адзель сейчас дома?


Выплачиваемая Лигой стипендия, выпрошенная еще на Войтане, на Земле стремительно иссякала — еще бы, ведь на нее нужно было прокормить теплокровную тушу весом почти в тонну. Адзель не мог позволить себе иметь отдельную квартиру или вообще какое-нибудь жилье рядом с институтом планетологии имени Клемента. Он платил дикие деньги за какую-то лачугу на окраине, в районе Сан-Хосе. Единственным общественным транспортом, в который он помещался, был рахитичный и шаткий старый гиропоезд, курсирующий два раза в день. Это означало, что Адзель вынужден был терять часы, добираясь до своей лаборатории и учебных корпусов, чтобы поспеть хотя бы на жизненно необходимые лекции. Ему приходилось дожидаться начала, а после их окончания снова ждать — на сей раз своего поезда.

К тому же у меня было сильное подозрение, что он постоянно недоедал. С тех пор как мы познакомились, я все время беспокоился за него, то есть в течение всего курса микрометрии.

Он все пытался развеять мои страхи:

— Когда-то, Джимми, я тоже нервничал — когда был охотником, гоняющимся по прерии. Ну а теперь, вкусив мельчайшую частицу плода просвещения, я понял, что все требования плоти важны не более, чем нам самим этого хочется. И в самом деле, можно найти им лучшее применение. Аскетизм весьма полезен. Что же касается долгих ожиданий… Ну, это время вполне можно использовать для занятий или, еще лучше, для размышлений. Я даже научился не обращать внимания на зевак, и это тоже оказалось очень полезным, поскольку заставило меня привыкнуть к внутренней дисциплине.

В наши дни никого не удивишь встречей с внеземным жителем. Тем не менее Адзель был единственным войтанитом на всей планете. Так что попробуйте взять такого товарища: четыре оканчивающиеся копытами ноги поддерживают четырехметровое (в длину), покрытое зеленой чешуей тело с гребнем по хребту, с золотистым брюхом и огромным хвостом; двухметровое (в высоту) вертикальное туловище с руками соответствующего размера переходит в крокодильское клыкастое рыло, с губами, похожими на резиновые, с костистыми ушами и задумчивыми карими глазами — так вот, говорю я, попробуйте взять такого малого, посадить на университетском дворе в позу «лотоса» (в его собственной интерпретации), заставить великолепным густым басом монотонно гудеть «Ом мани падме хум» и посмотрите тогда, соберется ли вокруг вас толпа.

Несмотря на свойственную ему серьезность, Адзель не был педантом. Он искренне радовался хорошей еде и выпивке, когда они ему перепадали, и особенно любил хлебную водку, которую поглощал огромными пивными кружками. Он феноменально играл в шахматы и в покер, любил петь, и пел хорошо, все подряд: от монотонных песнопений своей родины и земных народных баллад до новейших шлягеров. Некоторые вещи, такие как «Эскимос», он отказывался исполнять в присутствии Бетти. Этих анахронизмов он нахватался в литературе по истории человечества, которую читал жадно и в огромном количестве. И если я иногда не понимал его шуток, то только потому, что они были слишком утонченными.

Короче говоря, я безумно его любил, мысль о его бедности была для меня невыносима, но, сколько я ни пытался, так и не смог ему хоть в чем-то помочь.

Я посадил свою машину на площадку перед его хибарой, стоявшей на дымной городской окраине среди полуразрушенных домов, отбрасывавших в густом тумане глубокие зеленовато-желтые тени. Вокруг стоял рев промышленного транспорта, не снабженного глушителями.

Прежде чем позволить Бетти выйти, я вытащил из ящика станнер. Таблички на двери никакой не было, но на наш стук открыл Адзель собственной персоной.

— Милости прошу, милости прошу, — приветствовал он.

Свет из приоткрытой двери упал на его чешую, и она заиграла всеми цветами радуги. Наружу вырывались пары фимиама. Адзель заметил мою пушку.

— Почему ты вооружен, Джимми?

— Здесь довольно темно, — ответил я, — и в таком криминальном местечке, как это…

— Разве? — Он был удивлен. — А мне бандиты никогда не досаждали.

Мы вошли. Он махнул рукой в сторону циновок на полу. Эти циновки, а также пара дешевых столов и книжных полок, сотворенных из разного хлама и забитых старинными рукописями и кассетами, составляли всю его обстановку. Старая японская ширма, совершенно позорная, огораживала угол, где располагались миниатюрная плита и какой-то сложный туалет. На стене висели две репродукции: какой-то пейзаж и изображение сострадательного Будды.

Адзель суетился вокруг нас, приготавливая чай. Он никак не мог приспособиться к такой тесноте. Пару раз я вынужден был применить всю свою ловкость, чтобы он не огрел меня хвостом. (При этом я ему не сказал, иначе он полчаса бы извинялся.)

— Я так рад, что вы зашли, — гудел он. — Но по твоему звонку я понял, что у вас какие-то неприятности.

— Мы надеемся, ты нам поможешь успокоиться, — отозвалась Бетти.

Я же чувствовал некоторое раздражение. Разумеется, Адзель был отличным парнем, но, мне кажется, мы с Бетти вполне могли утешить друг друга. Последние несколько недель мы виделись так редко.

Тем временем Адзель накрыл на стол, если так можно выразиться. В его чайнике было пять литров, и, вероятно, именно потому, что он прошел курс микрометрии, он так свободно обращался с крошечными чашками и провел церемонию чаепития на высшем уровне. Последовало приличествующее случаю молчание. Я зажег сигарету. Возможно, это очаровательная традиция, но разве не из-за восточных обычаев на меня обрушились тридцать три несчастья?

Наконец Адзель включил музыку, уселся перед нами, согнув ноги в коленях, и предложил:

— Расскажите мне о ваших бедах, друзья.

— О, мы сыты ими по горло, — отозвалась Бетти. — Я приехала сюда в надежде обрести покой.

— О, ну конечно, — пробормотал Адзель. — Я счастлив попытаться угодить вам. Не желаете ли составить мне компанию в сеансе трансцендентальной медитации?

Тут мое терпение лопнуло.

— Нет! — заорал я. Они оба уставились на меня. — Прошу прощения, — промямлил я. — Но… хаос, все так плохо и…

Гигантская четырехпалая рука стиснула мое плечо, крепко, но в то же время мягко, как могла бы это сделать моя мать.

— Рассказывай, Джимми, — очень низким голосом произнес Адзель.

Меня буквально прорвало — вся эта невеселая, нелепая ситуация стала теперь известна минимум двум друзьям.

— Фримен Снайдер, — закончил я, — никак не может понять, что я не в состоянии выучить все уравнения, весь оставшийся материал за какие-то несколько дней.

— Неужели не можешь?

— Ты же знаешь, зазубрить, конечно, может каждый дурак. Но мне необходимо впитать все знания. К тому же мне дадут задачи, требующие оригинального мышления. Должны дать. Иначе как они смогут определить, способен ли я действовать в непредвиденных обстоятельствах, если таковые возникнут в космосе?

— Или на новой планете. — Удлиненная голова утвердительно качнулась.

— Да-а-а.

— Это не для меня, — сказал я устало. — Я никогда не позволю надеть на себя ярлык торговца-авантюриста.

Бетти сжала мою руку.

— Хотя, в общем, и фрахтовщики иногда ведут себя не лучшим образом.

Некоторое время Адзель пристально глядел на меня, затем наконец пророкотал:

— Одно лишь слово нужным людям — стало быть, вот как действует ваша Техническая цивилизация, нет? Цокх. Есть у тебя хоть какая-то надежда, что ты быстро справишься с этим заданием и сможешь поскорее вернуться к основной работе?

— Нет. Фримен Снайдер намекнул на какую-то платформу или выставку. Ну вот, мне нужно погрузиться в культурное наследие, выработать схему и согласовать ее с местным комитетом, разработать сценарий представления, которое должно быть не только зрелищным, но и этническим, поставить его, проверить, обнаружить в сценарии дефекты, переделать его и… И вообще я не художник. Даже если я сумею создать необычайно умную машину, внешне она будет ничем не примечательной.

Внезапно Бетти воскликнула:

— Адзель, ты гораздо больше его знаешь о древнем Востоке! Не мог бы ты дать совет?

— Возможно, возможно… — Войтанит поскреб подбородок; при этом раздался звук, похожий одновременно на шелест бумаги и на шорох песка. — Основная идея… Дайте подумать.

Он вытащил с полки книгу и принялся ее листать.

— Они обычно языческого происхождения… В буддийском… Что же касается христианского искусства… Гр-р-ррр-м… Бетти, милая, пока я ищу, пожалуйста, отведи уж и ты душу…

Она сцепила пальцы и опустила глаза. Я понял, что ее лучше не злить. Поднявшись с циновки, я заглянул через плечо Адзеля, точнее, через его локоть.

— Моя проблема — это фактически проблема моего отца, — начала Бетти.

— И, возможно, мы ее уже решили. Это зависит от того, окажется приемлемым или нет один из найденных нами вариантов. Если нет — где взять время на дальнейшее исследование? Его осталось совсем мало. Ведь надо собрать труппу, провести репетиции, утрясти все технические детали… — Она заметила смущение Адзеля и слегка усмехнулась. — Извини, это уже выходит за рамки моей истории. Мы…

— Эй! — перебил я. Моя рука скользнула к одной из страниц. — Что это?.. Э… Прости, Бетти.

Она улыбнулась, и я понял, что прощен.

— Ты что-нибудь нашел? — вскочила она.

— Н-не знаю, — запинаясь, произнес я, — н-н-но, Адзель, вот эта штука здесь на картинке — почти твоя копия. Что это?

Он скосил глаза на иероглифы:

— Ланг.

— Дракон?

— Так ошибочно называли его западные писатели. — Адзель с явным удовольствием начал читать нам лекцию. — Дракон был персонажем европейской мифологии и почти всегда изображался зловредным чудовищем. А в китайском и родственных ему обществах эти существа представляли силы добра. Ланг обитал на небе, ли — в океане, чиао — в болотах и в горах, а в каких-нибудь других местах встречались и другие разновидности. Преобладающим типом был ланг, и его изображения всегда использовались на различных церемониях…

Задребезжал видеофон.

— Бетти, будь добра, посмотри, кто там, — попросил Адзель, не желая отвлекаться. — Полагаю, это извещение об изменениях в расписании. Так вот, Джимми, обрати внимание на когти, расположенные на задних и передних лапах. Точное их число — отличительная черта…

— Папа! — воскликнула Бетти. Скосив глаза на видеофон, я увидел на экране Джона Рифенстола, совершенно удрученного.

— Я надеялся, что найду тебя здесь, дорогая, — устало проговорил он. В последние дни Бетти редко уходила из дома, не оставив списка номеров, по которым ее можно было найти. — Только что закончилось трехчасовое совещание с представителями совета, — тяжело вздохнув, продолжил отец. — Они наложили вето на все наши предложения до единого.

— Уже? — прошептала она. — Но, ради бога, почему?

— По разным причинам. Они считают, что «Кармен» — произведение, слишком ограниченное в пространстве и времени; едва ли сегодня кто-нибудь поймет, почему так действовали ее персонажи. «Альфа Центавра» рассказывает о космическом путешествии, то есть как раз о том, чего мы должны избегать. «Травиата» недостаточно зрелищна. Они признали, что «Геттердэммерунг» не лишен мифического смысла, чего бы им и хотелось, но слишком зрелищен. Современная аудитория не воспримет его, если только мы не обеспечим реализма эффектов, но это отвлечет внимание от живых исполнителей, что недопустимо на Фестивале Человека. И так далее, и так далее.

— Скопище сумасбродов!

— Это не просто сумасброды, а сумасброды, наделенные властью, дорогая. Может быть, соберемся с силами и просмотрим еще несколько кассет?

— Ну что ж, попробуем.

— Прошу прощения, фримен Рифенстол, — вмешался в разговор Адзель. — Не имею чести быть с вами знакомым, но являюсь давним вашим почитателем. Если позволите, я хотел бы спросить: не пытались ли вы обратиться к китайской опере?

— Это сделают сами китайцы, фримен… э… — Директор заколебался.

— Адзель. — Мой друг подвинулся к видеофону, чтобы его изображение появилось на экране. Клыки его устрашающе сверкали.

— Имею честь представиться, сэр… ах… сэр?..

Джон Рифенстол, который при виде этой милой мордашки едва не поперхнулся и смертельно побледнел, вытер лоб дрожащей рукой.

— И-из-извините меня, — проговорил он, заикаясь. — Я вас не понял… То есть где-то в подсознании у меня возникла мысль о Вагнере, но потом, когда передо мной предстал сам Фавн…

Этих имен я не знал, но контекст был ясен. Мы с Бетти одновременно посмотрели друг на друга и издали радостный вопль.


Не сомневаясь в реакции Симона Снайдера, я настоял на непосредственной встрече. Он сидел за письменным столом, в окружении компьютеров, коммуникаторов и информационных ретриверов, и, когда я вошел, натянуто улыбнулся мне.

— Ну, — сказал он, — у тебя появилась какая-то идея, Джим? Мне кажется, сутки — слишком короткий срок для решения столь важного вопроса.

— Этот срок оказался вполне достаточным, — ответил я. — Мы посоветовались с главой Китайско-Американского комитета, и ему наша идея понравилась.

— «Мы»? — Мой наставник нахмурился. — У тебя появился партнер?

— Да, сэр, именно он и есть мой проект. Ну какой китайский парад без дракона? И какой искусственный дракон может сравниться с настоящим? В общем, я хочу просто взять этого войтанита, приделать ему гриву и усы, наклеить когти поверх копыт, покрыть лаком чешую…

— Нелюдь? — Лицо Снайдера стало еще более сердитым. — Джим, ты разочаровываешь меня. Ты жестоко меня разочаровываешь. Я ожидал от тебя большего — самоотдачи, приложения всех твоих талантов. На Фестивале, посвященном твоей расе, ты хочешь показать чужака! Нет, боюсь, я не могу согласиться…

— Сэр, пожалуйста, не торопитесь с решением, пока я не познакомлю вас с Адзелем. — Я вскочил со стула, толкнул ладонью дверь, выходившую в огромный холл приемной, и позвал: — Входи.

И он начал входить — метр за метром, пока кабинет не заполнили его роговые щитки, чешуя, хвост, клыки. Поймав руку Снайдера, Адзель осторожно пожал ее своими ручищами, уставился прямо ему в лицо и прогрохотал:

— Как я рад, что мне представилась такая возможность, сэр! Нельзя придумать более подходящего случая, чтобы выразить все мое восхищение земной культурой, ведь я смогу поспособствовать прославлению вашей замечательной расы!

— М-м-м, ну… да, — слабым голосом проговорил фримен Снайдер.

Я заранее предупредил Адзеля, что не стоит упоминать о его принадлежности к пацифистам. Он продолжал:

— Очень надеюсь, вы одобрите блестящую идею Джима, сэр. Честно говоря, я не столь уж бескорыстен. Если я буду участвовать в представлении, местная ассоциация владельцев ресторанов, как мне думается, не откажется кормить меня во время репетиций. Стипендия у меня весьма скудная, и… — Высунув длинный язык, он облизнулся в двух сантиметрах от носа Снайдера. — Иногда я чувствую, что так проголодался…

Все, что он сказал, было истинной, хоть и не полной, правдой.

Не испытывая ни малейших угрызений совести, я прошептал на ухо своему наставнику:

— Адзель немного раздражителен, но, если его не расстраивать, он абсолютно безопасен.

— Ну что ж. — Снайдер откашлялся. Незаметно отодвигаясь вместе с креслом назад, он наткнулся на компьютер и откашлялся снова. — Ну что ж. Ах… да… Да, Джим, твой подход, несомненно, оригинален. В нем есть… — он поморщился, но все же выдавил: — …определенная особенность, говорящая о том, что ты… — на мгновение у него перехватило горло, — …далеко пойдешь в жизни.

— И вы, безусловно, желаете зафиксировать ваше мнение, не так ли? — вкрадчиво спросил Адзель. — В досье Джима? Прямо сейчас?

Я приложил все усилия, чтобы как можно быстрее покончить с оставшимися церемониями. У моего друга, моей девушки и ее отца была назначена встреча с представителем совета Оперной компании Сан-Франциско.

Парад удался на славу. Местные торговцы были очень довольны и решили время от времени возрождать древнюю традицию празднования Нового года по Лунному календарю. Адзелю предстояло быть звездой этой церемонии в течение всего оставшегося срока его пребывания на Земле. Взамен, поскольку наплыв туристов с лихвой окупал все расходы, он получил нелимитированный обеденный талон в «Китайской кухне Серебряного Дракона» и во «Дворце Чоп Суэй».

Еще более грандиозный успех имела постановка оперы «Зигфрид» Рихарда Вагнера. По крайней мере, на последнем спектакле сам директор Объединения сказал, что это весьма значительная работа.

— Гений Джона Рифенстола не только возродил музыкальный шедевр, который в течение стольких веков незаслуженно обходили вниманием, — помпезно ораторствовал он, — но и придал Фестивалю небывалый размах путем подбора труппы.

Он напомнил нам о том, что в поисках своих корней и желании сохранить свое достоинство мы не должны становиться шовинистами. Нельзя также забывать, что наш долг — протянуть руку дружбы братьям по разуму во всей Вселенной. (Иначе, добавлю от себя, вряд ли они будут заинтересованы в том, чтобы тратить свои деньги на Земле.) Тем не менее такая точка зрения не лишена определенной идеалистической привлекательности. Кроме того, спектакль стал своего рода сенсацией. В течение, вероятно, многих последующих лет его будут ставить то тут, то там по всей Федерации, и фримен Рифенстол как главный режиссер будет ездить на гастроли, а Адзель сможет за кругленькую сумму исполнять арию Фавна, когда только им захочется.

Чем все это кончится, я не узнаю, поскольку на Земле меня уже не будет. Когда все утряслось, Адзель, Бетти и я закатили шикарный пир в его новой квартире. После пятой двухквартовой бутыли шампанского он слегка затуманенным взором посмотрел на меня и сказал:

— Джимми, до сих пор несмотря на все усилия мне не удавалось доказать тебе свою любовь и хоть чем-то отплатить тебе за доброту.

— А, ерунда, — промямлил я, когда у него кончился наконец приступ вулканической икоты.

— В любом случае, — Адзель помахал огромным пальцем, — друзья познаются в беде. — Он опять икнул, выбил еще одну пробку и наполнил наши бокалы и свою пивную кружку. — Я вот что хочу сказать, Джимми: я знал, как ты стремишься попасть в космос, и притом не как простой рейсовик, а как первооткрыватель, пионер. Неясно было одно: сумеешь ли ты сориентироваться в непредвиденных обстоятельствах?

Я изумленно смотрел на него. Сердце, как колокол, бухало у меня в груди. Бетти взяла меня за руку.

— Ты убедил меня, что сумеешь, — продолжал Адзель. — Так что фримен Снайдер мог бы и не давать тебе своей пылкой рекомендации в Академию. Но дело не в этом. Ум и стойкость, проявленные тобой при решении этой проблемы, убедили меня, Джимми, в том, что ты относишься к типу людей, наиболее способных к выживанию.

Опрокинув еще пол-литра, он развязал усыпанный звездами бант на какой-то коробке:

— Поскольку Лига выплачивает мне стипендию, у меня есть там кое-какие связи. Мы переписываемся. Один мой знакомый капитан торгового корабля скоро прилетит на Землю, чтобы набрать новых учеников, и одним из них, если хочешь, станешь ты. Ну, что скажешь?

Я бросился в объятия Бетти. Она заверила меня, что найдет способ последовать за мной.


  • Страницы:
    1, 2