- И что дальше? - - Все.
      - Но зачем конкретно ты приехал, Серджио? В чем твоя идея?
      - Идея в том, что у здешних ящериц женские тела, а луна на самом деле из зеленого сыра.
      - Нет, серьезно.
      - Я знаю не больше твоего.
      - С чего же мы начнем?
      - С начала. Берни интересует девушка.
      - А тебя?
      - Меня тоже.
      Мы нашли ее во фруктовом саду - в клетчатой рубашке, бежевой юбке, зеленом шифоновом шарфе. Птицы устроила вокруг нее адский шум. Тереза срывала листья латука.
      Она выпрямилась. Ее фигура отбрасывала колеблющуюся косую тень. Марк начал снимать с выдержкой 1/28, но перешел на 1/135, когда мы подошли ближе.
      - Что случилось? - спросила она, глядя на него. С Терезой - как я мог забыть? - все было не так, как со всеми. Она не проявила ни малейшего интереса к ответу на мой вопрос (Мой приятель хочет сделать несколько снимков для газеты, кое-какая дополнительная информация, если не возражаешь. Разве я не обещал, что мы скоро снова увидимся? Но ты, кажется, не очень рада? Я, конечно был...) и, указав на плодовое дерево, объявила:
      - У нас будут вишни в сентябре. Только тут она впервые взглянула на меня и улыбнулась - Марк за моей спиной снимал уже при 1/250.
      - Я ждала тебя, - сказала она. - Мне приснился сон прошлой ночью.
      Она взяла меня под руку, и мы стали бродить по полянам.
      "Этого не надо, - говорил мой взгляд Марку, - Вырежь сцену встречи трагических любовников во втором акте, когда они гуляют, не подозревая, что их ожидает скорая смерть".
      Между тем Тереза рассказывала свой сон. В город прилетели птицы. Их вожак разыскал мэра и сообщил, что они намерены расположиться на ночлег в сквере; пусть каждый житель принесет веточку, щепку или кусок проволоки для постройки гнезда. Птицы очень устали после дневного перелета и не могут собирать все это сами в такой поздний час. И так далее.
      - Тогда я выбрала самую лучшую ветку в саду и пошла к скверу. Но когда я проходила мимо большого магазина, у меня возникла идея. Я зашла и спросила, где у них игрушки для птиц.
      Марк перестал снимать и шел рядом с нами. Я поймал его взгляд, словно говоривший: "То ли еще будет".
      - И все игрушки для птиц появились на витрине, - продолжала Тереза, сорвав ветку с дерева. Я решил играть в ее игру.
      - И на что были похожи эти игрушки для птиц?
      - Всех форм и всех цветов, как их песни.
      - Но причем тут мое возвращение?
      - Подожди.
      Она говорила серьезно, почти торжественно. Звуки ее голоса накатывались волнами - и такими же волнами колыхалась рожь, через которую мы теперь шли, стараясь не топтать колосьев.
      - Когда я пришла к скверу, там уже было построено огромное гнездо - от собора до гостиницы. Все птицы сидели внутри, и вдруг одна из них подлетела ко мне. Она была такая большая, темная, очень красивая, и я дала ей игрушку.
      - Как у тебя со стариком Фрейдом? - поинтересовался я.
      - Подожди... После этого был какой-то провал. А потом я осталась в сквере одна. Рассвело. Птицы уже улетели. И мне хотелось только попасть в гнездо. Я знала, что это запрещено и даже приведет к несчастью, но не могла устоять. И когда я оказалась в самой глубине гнезда, оно стало медленно-медленно закрываться надо мной. Тогда я позвала на помощь ту птицу...
      - Ту, которой вы дали игрушку? - вежливо осведомился Марк.
      - Да.
      - И он пришел, этот тип? - спросил я.
      - Да. Ты пришел.
      - У нее не все дома, - сказал Марк вечером за обедом. Как мы провели день? Я ни о чем не думал... Огромные клочья чистого неба плыли над нашими головами, когда мы гуляли под палящим солнцем. От ее тела исходил запах теплого нетерпеливого животного. Мы остановились в прохладной тени у ручья. Глубокая зелень листвы отражалась в глазах Терезы. Она присела на корень дерева, в ней чувствовалась какая-то скрытая, бесцельно накопленная сила. Когда мы пересекали небольшой перелесок, ее голая рука защищала меня от веток, и я ловил эту руку, целовал кончики пальцев и задавал себе абсурдный вопрос: виноват ли я в том, что мне так хорошо?
      Когда я вернулся в сад в дремотной тишине полудня, ленча в программе не было, - судя по всему, собиралась гроза. Марк с довольным видом начищал свои фильтры, надеясь пополнить коллекцию живописных картин неба. Потом - Бог знает, говорили мы о чем-то или нет - солнце опять вернулось на небо, а я не заметил, как это произошло, и в саду засмеялись птицы. Позднее, когда последний луч солнца медленно покинул лужайку, небо внезапно стало темно-синим. Я уловил едва ощутимый запах оранжереи, - перегной, торф, черви, копошившиеся среди гниющих листьев, - невдалеке прошел садовник Фу, прижимая к груди целую охапку горшков с дрожавшими цветами. И лето словно превратилось в зиму.
      - Теперь я кое-что понял, - сказал Марк.
      - Что именно?
      - Почему ты вернулся, и почему я здесь. Я - алиби, не так ли?
      - Я вернулся не по своей воле, Марк.
      - Эта девочка хочет тебя. Она похожа на кошку во время течки. Знаешь, что я собираюсь сделать завтра, Серджио? Пойду повидаюсь с этим целителем - и прекрасно управлюсь сам. Чем плоха программа?
      - А что предлагается мне?
      - Тебе предлагается переспать с ней. И поскольку, я лишь молча водил вилкой по тарелке, он спросил:
      - Что-нибудь не так?
      - Да.
      - В чем дело, Серджио? Скажи мне. Это из-за Ким? Послушай, не мое дело давать тебе советы, но.., сколько тебе лет, Серджио? Тридцать три? Тридцать шесть? Ладно. Во всяком случае, я старше тебя. Послушай опытного человека: в жизни тебе будут нужны только воспоминания. В конце концов, это единственное-, что...
      - Марк, - сказал я, подняв глаза, - она слишком много для меня значит.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Не знаю.
      - Ты как будто боишься...
      - Оставь меня в покое.
      Я бросил салфетку и отправился спать. Марк пришел много позже. Он был пьян.
      - Ты оказался прав, Серджио. Можно мне включить свет? Ты не спишь? Ты оказался прав, здесь происходят странные вещи. Во-первых, послушай...
      Он споткнулся о кровать и сел мне на ноги.
      - Это местное песочное вино - настоящее чудо. У меня и правда все горло как в песке. - Он почесал свое горло. - Послушай, детка, я обошел всю местную знать и выпил и ними со всеми, но это только для того, чтобы помочь тебе. Вот так. Погоди-ка минутку, мне надо выпить стакан воды, чтобы промыть этот песок.
      Он опять споткнулся об угол кровати, ухватился за раковину и стал пить прямо из крана.
      - Во-первых, дядюшка Бонафу был замешан в другом деле, более серьезном, чем это, шесть лет назад. Я точно не понял, что там случилось. Два человека погибли - расплата за старые долги, в чикагском стиле, понимаешь? Там было какое-то наследство и так далее. "Убийство на расстоянии". Тебе это неинтересно? Или интересно? Теперь девушка. - Он подошел к кровати и, сделав мне козу, продолжал. - Ее родители погибли в автомобильной катастрофе. Это официальная версия. Люди говорят - но чего они только не говорят, Серджио? Есть две другие версии. Несчастный случай произошел, когда они ехали в деревню... Серизоль. Смотри, как я точен. Машина налетела на платан и разбилась в лепешку. И дедушка - ей тогда было восемнадцать находилась в машине. Но осталась цела и невредима. Теперь слушай внимательно. Только после седьмой бутылки они мне все это выложили. Ее мать страдала от неизлечимой болезни... По одной версии, - ты следишь за мной? - ее отец, двоюродный брат Бонафу, убил жену и представил ее смерть как...
      - Марк, - сказал я, - ради Бога, заткнись и иди спать.
      - Но это еще не все! Эти люди там, в долине, - все совершенно ненормальные. Здесь как раз вплетается история садовника. Имею честь сообщить тебе, что садовник мертв. По непроверенным данным. Стал призраком в тысяча девятьсот сорок третьем, когда был совершен обряд освящения. Ты не хочешь послушать историю о святилище? Одна из величайших страниц в истории Сопротивления. Ты знаешь, сто такое святилище? Я не знал. Один старик объяснил мне за стаканом вина. Святилище - это святые места. Посвящаются обычно Богу. Любому богу. Но могут быть посвящены и дьяволу!
      - Продолжим завтра утром, - объявил я, выключая свет.
      Я слышал, как он раздевается в темноте и невнятно бормочет:
      - Это очень удобно: посвящаешь святилище дьяволу, и, когда кто-то другой входит туда без твоего разрешения, он падает замертво. Так и попались три немца, лейтенант и двое рядовых. Значит, ты приехал за легендами, Серджио? Отлично, мы попали куда надо. Это уж точно.
      На следующий день жара стала невыносимой. В три часа разразилась гроза, и мы укрылись в хижине. На этот раз Тереза не стала разжигать огонь. Она только молча прижалась ко мне, и ее кристально ясные глаза стали темно-зелеными. До этого были всякие расспросы: ее жизнь, детство, планы на будущее, взгляды. Я рассказал о себе (служил в армии, в том числе восемь месяцев в Алжире, женился и так далее). Мы говорили обо всем, что когда-то чувствовали, любили, ненавидели, желали, или только думали, будто говорим, потому что на самом деле не придавали значения словам - они лишь отвлекали наши мысли от того, что неизбежно должно было произойти. И оно произошло. Именно там, в хижине, когда первые капли дождя упали на крышу и листья деревьев, мы поцеловались во второй раз. Первым был тот едва ощутимый трепет ее губ. Потом моя рука осторожно скользнула за ворот ее зеленой блузки - в то время, как она гладила мое лицо: два легких нежных пальца коснулись моего лба, потом носа и губ. С усердием слепого я в мельчайших подробностях изучил ее груди, прежде чем увидел их жемчуг, сияющий в раковине - после того, как внезапным движением она отвела назад плечи и, изогнув спину, помогла мне сбросить ее блузку. Когда она разделась до пояса, я взял обе ее руки и поднял над головой. Мои губы зарылись в волнующий клочок волос подмышкой, затем, поднимаясь к шее, подобрали по пути каплю пота, пока вновь не слились с ее губами. В эту минуту я понял - я почувствовал это впервые в жизни, - что каждая частица наших тел предназначена и уже давно подготовилась к этой церемонии.
      Все время во Вселенной принадлежало нам. Бесконечное время простиралось вокруг и струилось внутри нас. Внезапно резкий запах поднялся от ее лобка, тотчас смешавшись с запахом гниющего сена. Когда моя рука быстро опустилась к ее бедрам, я был приятно удивлен, обнаружив, что она уже расстегнула юбку. Я спустил ее юбку вместе с трусиками. Это движение, которое часто представляло для меня большие затруднения и неудобства, стало andante amoroso второй части симфонии. Оставалось одно препятствие - как избавиться от "моей одежды? Но охвативший меня жар расплавил ее, и она слетала сама, словно пыль. Когда наши обнаженные тела соприкоснулись и пришел конец нашей невыносимой разделенности, я спросил ее глаза в последний раз, и они ответили мне спокойно, прежде чем закрыться. Потом ее губы шевельнулись:
      - Уже так поздно, - произнесла она, и эти три слова превратились в едва заметную зыбь в застывшем воздухе.
      В тот вечер, укладывая в чемодан пижаму и туалетные принадлежности, я сказал Марку:
      - Помоги мне, придумай что-нибудь.
      - Не беспокойся, Серджио. Можешь на меня положиться.
      Марк также был удовлетворен проведенным днем. Он подружился с Бонафу, который почему-то хотел сфотографироваться во всех мыслимых ракурсах.
      - Он такой же комедиант, как и все остальные, - сказал Марк, - я даже видел, как он пытался загипнотизировать паралитика. Но самое удивительное вот, смотри!
      Он вытянул свою левую руку.
      - Она у меня никогда полностью не распрямлялась что-то там в суставе, какое-то затвердение связок. Он сразу заметил и предложил вправить. Взял мою руку, тряхнул ее несколько раз и поставил какую-то припарку на локоть. Потом положил обе руки мне на крестец... Крестец и локоть - вроде никакой связи, но я сразу почувствовал во всем теле чудесное тепло. Как будто кровь закипает. Очень приятно.
      Марк упаковал свой небольшой чемоданчик и легко поднял его левой рукой.
      - Видишь, раньше я так не мог. - Потом он осторожно уложил в черную сумку свои фотопринадлежности. - Переезжаешь к ней?
      - Да.
      - Надолго собираешься остаться?
      - На несколько дней. До конца недели.
      - Но теоретически ты еще в отеле? Я имею в виду, если они захотят тебе позвонить.
      "Они". Мне понравилось множественное число. "Ими" могли быть только Берни или Ким.
      - Скажи "им", что они могут позвонить мне во время ленча. Я здесь буду питаться. По крайней мере днем.
      - Почему бы тебе не позвонить самому? Это гораздо проще.
      - Не хватает смелости, Марк.
      - И ты действительно считаешь, что таким образом получишь суперисторию?
      - Это весьма обширная тема, - уклончиво ответил я. Ощущение радостной легкости и свободы от какой-то ответственности не покидало меня с тех пор, как я решил остаться (с тех пор, как она решила за меня).
      - Но завтра - последний срок, Серджио. У меня как раз осталось время проявить пленку.
      - У них есть моя первая статья. Другая пойдет в следующий номер.
      - Значит, это история в несколько серий?
      - Кто знает. Мы заключили кровавый договор.
      - Что?
      - Мы смешали нашу кровь. Это значит, что теперь ничто не сможет нас разлучить.
      - Ты не шутишь?
      - Нет. Посмотри.
      Я показал ему след от укола, который был виден на кончике моего мизинца, и рассказал, как Тереза взяла булавку, проколола сначала мой, а потом свой палец, затем, бормоча какое-то заклинание, приложила их друг к другу и немного повращала, чтобы кровь смешалась. Похоже, Марку не очень понравилась эта затея, но он постарался не подать вида.
      - Попрощайся за меня. Мне уже некогда ее навестить. Он закинул на плечо свою сумку и взял чемоданчик.
      - Чао, Серджио. Ты все-таки остерегайся.
      - Остерегаться чего?
      Он не ответил и стал спускаться по лестнице. Мы оплатили счет в холле. Я сообщил Ларагэ, что мой друг уезжает, а я нашел комнату в городе. Если на мое имя придут какие-то письма, пусть оставит их для меня, если же кто-нибудь позвонит, пусть скажет, чтобы перезвонили в любой день во время ленча. Это было в пятницу.
      - Я буду в Париже в понедельник рано утром, - сказал я Марку, когда, выйдя из гостиницы, мы пожали друг другу руку.
      - Надеюсь, картинки получатся.
      - Я тоже надеюсь.
      Глава 6
      - Какого черта ты там торчишь? Это было в среду, в половине второго. Берни рычал в телефонную трубку.
      - Ты мне нужен. Слыхал новости? Закрыли "Ля Каж".
      - Что такое "Ля Каж"?
      - Клуб в Сен-Жермен-де-Прэ. Полиция закрыла его, и знаешь почему? Тайная проституция. Ты был прав. Ты часто бываешь прав - это мне всегда нравилось в тебе.
      Я еще не знал как себя вести.
      - Что с тобой? Ты как будто не совсем проснулся. Мне нужна та история про девок, и быстро. Мы должны опубликовать статью, прежде чем они закроют еще какой-нибудь клуб. Сейчас самое время. Вержю (другой фотограф) не знает, что делать. Он ждет тебя. Возьми машину напрокат, приезжай любым способом, только скорее.
      Он собирался повесить трубку, но я поймал его как раз вовремя.
      - Как вышли картинки у Марка?
      - Какие картинки?
      - Нашей истории.
      - Получилось не так интересно. Да и девушка не такая уж хорошенькая. Кстати, я сократил твою статью. На первом месте теперь убийца детей. Но я дам тебе первую страницу для девочек. Обещаю. И вообще, какого черта ты делаешь в этой Богом забытой дыре? Может, тебя околдовали? Или..? В общем, передаю трубку Ким, она стоит рядом со мной.
      - Здравствуй, дорогой! У тебя все в порядке? В гостинице не было настоящей телефонной будки. Я стоял в углу у двери, и то и дело кто-нибудь проходил мимо меня в уборную и обратно.
      - Все хорошо, дорогая. Берни совсем спятил. Он хочет пятьдесят страниц, и, когда я обливаюсь потом, чтобы сделать их, он еще недоволен.
      - Почему ты не позвонишь мне?
      - Дорогая, здесь один телефон на все это захолустье, и размен...
      - Я знаю. Ты скоро вернешься?
      - Сегодня вечером. Завтра утром, в крайнем случае.
      - Я очень скучаю без тебя.
      - Я тоже очень скучаю, - произнося эти слова, я украдкой огляделся по сторонам. Казалось, вся мебель в холле готова обрушиться и придавить меня.
      - У тебя не очень убедительный тон, - усмехнулась она.
      - Погода хорошая? Здесь ужасно. Осень. - я не знал, что еще сказать. Если мне удастся достать машину, я приеду в середине ночи и разбужу тебя.
      - Да? - обрадовалась она. - Да!
      Оплатив счет и покинув гостиницу, я ощущал такую же бодрость духа, как муха в сетях паука. Одна часть моего "Я" приказывала совершить некоторые действия, другая цеплялась за все, что угодно, - теплое солнце, осенние паутинки. Или, например, за доктора Казаля, которого я встретил у крепостных стен по пути к дому Терезы.
      - Вы еще здесь?
      - Я уехал и вернулся.
      - А что теперь?
      - А теперь опять уезжаю... Если не останусь. Не знаю. Да, не знаю.
      Он обвел окрестности одним из своих широких жестов.
      - Этот город - ловушка. Возьмите, к примеру, меня: с тех пор, как я поселился здесь тридцать лет назад, никогда не тороплюсь. Зачем торопиться, если все время видишь одно и то же? - Он взял меня за локоть. - Пойдемте, я вам кое-что покажу.
      Доктор зашел в подлесок, прыгая с камня на камень.
      - Остерегайтесь гадюк! - крикнул он.
      Вскоре я увидел на голой округлой вершине холма часть старой стены, поросшую зеленью. Казаль остановился.
      - Вот, - сказал он, - здесь когда-то стоял дом знаменитого мага.
      Мне это было неинтересно. Я страдал от жары. Солнце напекло мне голову.
      - Я должен вернуться в Париж, - сказал я, и в моей фразе прозвучали, по меньшей мере, три вопросительных знака.
      - И что вы ожидаете найти, когда вернетесь?
      - Жену. Работу. Друзей. Мою жизнь. Привычки, - стал перечислять я, словно перебирая четки. - В четках у буддийских монахов сто восемь бусин. А у меня только пять. Вы были здесь во время немецкой оккупации?
      - Да.
      - Что это за история со святилищем?
      - Каким святилищем?
      - В доме Дувов.
      - Посмотрите, - он указал рукой вниз. - Отсюда можно видеть часть парка. Вот тот клочок зелени.
      - Я знаю, - сказал я.
      - Как видите, это стратегический пункт, дающий превосходный обзор всей долины. Вам известна теория Кригсортера? Неважно. Некий Шеффлинг, немец, доказал, что на протяжении всей истории армии встречаются в одних и тех же местах. Эта долина как раз одно из тех мест, где обычно проходили орды завоевателей. Во всяком случае, в один прекрасный вечер у дама Дувов остановились три грузовика. Они доставили команду саперов, которые начали выгружать разное снаряжение, динамит, и на следующий день из Дакса прибыл бульдозер. Тем временем капитан вручил Дуву приказ покинуть это место. Немцы собирались укрепить дом, в парке поставить зенитные пулеметы, построить склады боеприпасов, вырыть бункеры.
      - Вы знали старого Дува?
      - Немного. Он был высокий, довольно суровый на вид, неразговорчивый.
      - Он тоже был колдуном?
      - Сам я не видел, но, говорят, по ночам там совершались какие-то странные обряды. Дув и его двоюродный брат Бонафу, в то время совсем молодой, возродили старинный магический ритуал, восходящий к Средневековью - они посвятили это место.
      - Посвятили? Кому?
      - О, не Богу, конечно. Обряд совершается для того, чтобы воспрепятствовать посещению данного места кем-либо, кроме совершавших посвящение.
      - Тогда, значит, дьяволу?
      - Подождите минутку. Известно, что у немцев все пошло из рук вон плохо. Вскоре после начала работ в одном " месте провалилась земля и погибли два человека. На другой день, когда немцы валили деревья, один дуб упал в совершенно неожиданном направлении - я имею в виду, туда, куда по логике он не мог упасть, - и насмерть задавил фельдфебеля. В конце недели они все бросили и уехали. Не из-за заклятия. Во всяком случае, официально не из-за него. Как раз в это время высадились союзники, И из Берлина пришел новый приказ. Но так или иначе Дувы смогли вернуться в свой дом. Этот факт произвел сильное впечатление на местных жителей. Именно с тех пор все начали бояться Дувов.., и обращаться к ним за помощью.
      - И святилище все еще запретное место?
      - Не знаю. Мне не приходилось его видеть.
      - А мне приходилось.
      Я встал и зашагал прочь. Мне ужасно хотелось громко расхохотаться. "Это действительно слишком!" - думал я. Наконец-то у меня появилось ощущение свободы.
      Дом был пуст. Быстро собрав вещи и уложив их в чемоданчик, я вышел в парк и позвал Терезу. Но единственной живой душой в парке был старый садовник, копавшийся в огороде. Я подошел к нему. Впервые мне удалось рассмотреть садовника как следует. На самом деле вид у него был довольно отталкивающий. Красноватое родимое пятно покрывало его правую скулу и нижнюю часть носа. Еще я заметил, что у него разноцветные глаза: левый - серый, правый - очень светлый, с зеленовато-голубой верхней и темно-синей нижней половиной. Не знаю почему, но они напомнили мне глаза собаки. Кстати, о собаке: что случилось с собакой, которую я видел здесь в первый день?
      - Мадмуазель Дув дома?
      - Нет, - сказал он, продолжая копать, - она у своего ДЯДИ.
      - Но она сказала...
      - Он пришел за ней после ленча. Она ему понадобилась.
      - Не могли бы вы дать мне ваш велосипед? - попросил я.
      - За сараем.
      "Здесь была собака, - думал я, нажимая на педали, - такса, я помню очень хорошо. Что она сделала с собакой?" Подобными вопросами я занимал свои мысли лишь бы не думать о той единственно реальной проблеме, которая стояла передо мной: как сказать Терезе, что я уезжаю навсегда? Я говорил, - было ли это прошлой ночью, или позапрошлой, или во время полета к звездам? - что люблю ее, что всегда буду любить ее и не буду любить ни одну другую женщину. Я прижал ее к себе и сказал, что отныне мы едины, телом и душой. А что, если это так, Серджио? Не называй меня, как Марк. Что, если ты был околдован? Если хочешь избавиться от любовного недуга, перережь глотку жабе в новолуние, вымочи ее селезенку в отваре из васильков и барвинок, добавь немного крови крещеного петуха, хорошенько перемешай и принимай в горячем виде.
      Я продолжал крутить педали. Старый велосипед Фу жалобно дребезжал, словно сочувствуя моим путаным мыслям. Подъехав к большому серому дому, я не увидел ни машин, ни клиентов. Очевидно, по средам прием не провалился. Я прислонил велосипед к крыльцу, поставил рядом свой чемодан и обошел дом, как в первый день.
      Тереза и ее дядя были на кухне. Они засыпали в большие котлы кучки каких-то листьев и трав и перемешивали их. Некоторые котлы стояли на слабом огне. Бонафу, в рубашке с засученными рукавами, встретил меня весьма приветливо.
      - Заходите, дайте пожать вашу руку.
      Тереза, увидев меня, не выказала удивления. Она подошла к шкафу, заполненному папками с сушеными травами, и спросила:
      - Что теперь класть?
      - Щепотку этого, - ответил целитель и, повернув улыбающееся лицо ко мне, добавил:
      - Peroinca minor. Подойди сюда, я покажу как нужно готовить компоненты.
      Только тут я заметил пожелтевшую картину, которая висела на стене. Это был Папа. Не нынешний - предыдущий. Папа. Но на кой черт мне знать, какой это Папа?
      - Тереза, - сказал я, - мне нужно с тобой поговорить.
      - Сейчас?
      - Да.
      - Но я не могу...
      - Ничего, ничего. Я и сам управлюсь, - заверил Бонафу, улыбаясь с видом соучастника.
      Она вытерла о джинсы свои дивные руки с длинными пальцами и улыбнулась мне. Сумрачная кухня вдруг озарилась светом этой солнечной улыбки. Тереза неуклюже забралась на подоконник, ударившись коленкой, спрыгнула на землю и прильнула ко мне.
      - Ты уезжаешь? - спросила она, повиснув на моей руке. Это была ее манера горевать - или защищаться от удара. - Все будет хорошо. Я провожу тебя до станции. Я...
      Она не давала мне возможности вставить слово.
      - Серж, почему бы тебе не остаться? Разве ты не был здесь счастлив? Мы могли бы провести вместе всю зиму. В моем доме очень хорошо зимой. Тебе так трудно изменить свою жизнь? Серж, я скажу тебе одну вещь: все люди хотят перемен, а когда появляется возможность, они передумывают.
      Потом она замолчала и посмотрела мне в глаза.
      - Назови мне причину, только одну стоящую причину, и я отпущу тебя.
      А если ты не опустишь меня, как мы будем играть дальше, моя колдунья? Но она прочитала мои мысли.
      - Конечно, ты и так свободен, Серж. - и она шла дальше, все еще не давая мне возможности вставить слово. - Ты бы не скучал здесь. Здесь никто не скучает. Ты говорил, что хочешь написать книгу. Вот и хорошо: тут у тебя будут сколько хочешь времени. Тебе даже не понадобятся деньги - у меня есть все, что нам нужно. Да ведь ты и сам говорил, - она снова остановилась. - Ты сотни раз говорил, что твоя жизнь в Париже - это кошмар. Почему ты не можешь быть проще милый? Иисус говорил: "Да" значит "да", "нет" значит "нет", а все остальное от дьявола.
      После введения в разговор Иисуса я почти готов был согласиться.
      - И какую жизнь ты собираешься вести? Неужели тебе нравится быть марионеткой?
      Берни, скрывающий свое лицо, явился предо мной на миг, словно дьявол, пораженный торжествующим Святым Георгием.
      - Почему, милый, почему? К чему тебе все это? Она отошла, чтобы сорвать травинку, которую заметила по пути, положила ее в карман и вернулась.
      - Я знаю, что тебе нужно, Серж. Тобой владеют злые духи. Тебе нужно освободиться от заклятья, но только ты сам можешь это сделать. Я бы помогла тебе, если бы ты согласился.
      Внезапно я сменил пластинку. В конце концов, в моей жизни есть вещи, которых никто не имеет права касаться, даже она.
      - Меня ждет жена, - сказал я, как идиот-муж, натягивающий трусы наутро после оргии. - Это достаточно серьезная причина.
      Она улыбнулась, обезоруживающая Тереза!
      - Видишь, какой ты. Один день ты любишь ее, а на следующий день меня. Разве можно любить двоих сразу? Когда же ты обманываешь?
      - В этом-то и весь вопрос, - сказал я, тоже улыбаясь. Некоторое время я ничего не говорил. Даже не думал. Все, что мне оставалось, - это действовать. Действовать очень полезно, когда уже ничего не понимаешь. Пойти на станцию, сесть в поезд, повернуть ключ в замке. Совершать заученные действия гораздо проще, чем непривычные. Тереза взглянула на меня.
      - Бедняжка, - сказала она, - тебе надо торопиться. А то опоздаешь на свой поезд.
      Я посадил ее на раму велосипеда. Мне не очень хотелось брать ее с собой на станцию, но в то же время я не хотел упускать возможность побыть с ней до последней минуты. (А завтра ты проснешься свободным, исцеленным от любовного недуга и будешь улыбаться своими тридцатью двумя зубами. Да и можешь ли ты в самом деле вообразить, что тебе придется стареть в обществе дядюшки Бонафу и садовника с собачьими глазами?) - Что ты сделала со своей собакой? - спросил я, нажимая на педали, - обратный путь был легче, дорога шла под уклон.
      - Фу?
      - Фу? Фу - это садовник.
      - У них одно и то же имя, - сказала она.
      "Она не с своем уме", - говорил Марк. Одно последнее усилие, еще пара рывков - и я в безопасности, на твердой земле.
      - Моя собака погибла в тот день, когда ты уехал в первый раз. Она перебегала дорогу на Серизоль, и ее задавила машина. На этой дороге никогда не было движения.
      Голос Терезы становился выше, словно григорианский хорал, восходящий к сводам собора. И ей удалось представить все таким образом, будто я - главный виновник. С ее точки зрения, собака умерла, потому что я уехал.
      Искра ненависти внезапно зажглась во мне ( искра ненависти всегда полезна, когда собираешься кого-то бросить) Я раздул эту искру.
      - Почему ты не говоришь, что в этом виноват я?
      - Эти два события связаны.
      - И кто умрет завтра, когда я уеду?
      - Я, - сказала она тихо.
      Слезы покатились по ее щекам. Совершенно неожиданно - я не заметил, как они появились. Остановив велосипед посреди дороги, я обнял Терезу, чувствуя, как ее хрупкая фигурка погружается в мое тело. "О черт! - думал я. - Если бы всего этого не было! Моя любимая, моя милая маленькая Тереза".
      Яростно сигналя, подъехала машина. Картина, конечно, была глупейшая. Я подхватил одной рукой велосипед, а другой обмякшее, содрогающееся от рыданий тело девушки и потащил обоих к краю дороги. Проезжая мимо, водитель дал пару коротких отрывистых гудков, как бы говоря:
      - "Что, любовная ссора?" Нет, мы не ссоримся, мысленно ответил я ему, мы просто умираем.
      - О Серж, я так долго ждала тебя. Я любила тебя даже прежде, чем ты появился. А теперь что мне делать? Я не смогу без тебя видеть, дышать. Я не смогу без тебя засыпать и просыпаться. Я ничего не смогу делать. Извини, добавила она, всхлипывая, - все прошло. Извини. Я больше не буду, обещаю.
      - Ты действительно хочешь на станцию? Она кивнула, не в силах произнести ни слова. Остальное было весьма печально. Я вновь водрузил свою амазонку на раму. Ее спина, прижавшаяся к моей груди, казалась мне тяжелейшим грузом, а мои ноги, нажимавшие на педали, - не более чем дрожащим отражением в реке. Когда мы добрались до станции, пришлось ждать у билетной кассы. Других пассажиров не было, но не было и кассира. Потом он наконец появился. Щелчок компостера - как печать судьбы. Платформа. Часы. Аушвитц. Снова ожидание. Мы приехали на 20 минут раньше, и нам нечего было сказать друг другу.
      Но Тереза все равно говорила. Она скоро оправилась. Не в ее характере было страдать. Слова медленно текли, сливаясь в неоконченные фразы. Тереза говорила об облаке, которое проплывало над станцией, она интересовалась, откуда оно прилетело и куда улетит. "Оно умрет раньше, чем достигнет гор", - сказала она, судьба облаков занимала меня не больше, чем перемещение пауков по стене, слонов по шахматной доске или вурдалаков по болоту.