Киркою рудокопный гном

Согласных хрусты рушит в томы…

Я – стилистический прием,

Языковые идиомы!

Я – хрустом тухнущая пещь, —

Пеку прием: стихи – в начинку;

Давно поломанная вещь,

Давно пора меня в починку.

Висок – винтящая мигрень…

Душа – кутящая…

И – что же?..

Я в веселящий Духов день

Склонен перед тобою, Боже!

Язык, запрядай тайным сном!

Как жизнь, восстань и радуй: в смерти!

Встань – в жерди: пучимым листом

Встань – тучей, горностаем: в тверди!

Язык, запрядай вновь и вновь!

Как бык, обрадуй зыком плоти:

Как лев, текущий рыком в кровь,

О сердце, взмахами милоти!

Орел: тобой пересекусь…

Ты плоти – жест, ты знанью – числа…

«Ха» с «И» в «Же» – «Жизнь»:

Христос Иисус —

Знак начертательного смысла…

Ты в слове Слова – богослов:

О, осиянная Осанна

Матфея, Марка, Иоанна —

Язык!.. Запрядай: тайной слов!

О, не понять вам, гномы, гномы:

В инструментаций гранный треск —

Огонь, вам странно незнакомый,

Святой огонь взвивает блеск.

Взойди, звезда воспоминанья;

Года, пережитые вновь:

Поэма – первое свиданье,

Поэма – первая любовь.

Я вижу – дующие зовы.

Я вижу – дующие тьмы:

Войны поток краснобагровый,

В котором захлебнулись мы…

Но нет «вчера» и нет «сегодня»:

Всё прошлое озарено,

Лишь песня, ласточка господня,

Горюче взвизгнула в окно…

Блести, звезда моя, из дали!

В пути года, как версты, стали:

По ним, как некий пилигрим,

Бреду перед собой самим…

Как зыби, зыблемые в ветры,

Промчите дни былой весны, —

Свои ликующие метры,

Свои целующие сны…

Год – девятьсотый: зори, зори!..

Вопросы, брошенные в зори…

Меня пленяет Гольбер Гент…[1]

И я – не гимназист: студент…

Сюртук – зеленый, с белым кантом;

Перчатка белая в руке;

Я – меланхолик, я – в тоске,

Но выгляжу немного франтом;

Я, Майей мира полонен,

В волнах летаю котильона,

Вдыхая запах «poudre Simon»,

Влюбляясь в розы Аткинсона.[2]

Но, тексты чтя Упанишад,

Хочу восстать Анупадакой,[3]

Глаза таращу на закат

И плачу над больной собакой;

Меня оденет рой Ананд[4]

Венцом таинственного дара:

Великий духом Даинанд,[5]

Великий делом Дармотарра…[6]

Передо мною мир стоит

Мифологической проблемой:

Мне Менделеев говорит

Периодической системой;

Соединяет разум мой

Законы Бойля, Ван-дер-Вальса —

Со снами веющего вальса,

С богами зреющею тьмой:

Я вижу огненное море

Кипящих веществом существ;

Сижу в дыму лабораторий

Над разложением веществ;

Кристаллизуются растворы

Средь колб, горелок и реторт…

Готово: порошок растерт…

Бывало, – затеваю споры…

Пред всеми развиваю я

Свои смесительные мысли;

И вот – над бездной бытия

Туманы темные повисли…

– «Откуда этот ералаш?» —

Рассердится товарищ наш,

Беспечный франт и вечный скептик:

– «Скажи, а ты не эпилептик?»

Меня, бывало, перебьет

И миф о мире разовьет…

Жил бородатый, грубоватый

Богов белоголовый рой:

Клокочил бороды из ваты;

И – обморочил нас игрой.

В метафорические хмури

Он бросил бедные мозги,

Лия лазуревые дури

На наши мысленные зги;

Аллегорическую копоть,

Раздувши в купол голубой,

Он дружно принимался хлопать

На нас, как пушками, судьбой;

Бросался облачной тропою,

От злобы лопаясь, – на нас,

Пустоголовою толпою,

Ругая нас… В вечерний час, —

Из тучи выставив трезубцы,

Вниз, по закатным янтарям,

Бывало, боги-женолюбцы

Сходили к нашим матерям…

Теперь переменились роли;

И больше нет метаморфоз;

И вырастает жизнь из соли;

И движим паром паровоз;

И Гревса Зевс – не переладит;

И физик – посреди небес;

И ненароком Брюсов адит;

И гадость сделает Гадес;

И пролетарий – горний летчик;

И – просиявший золотарь;

И переводчик – переплетчик;

И в настоящем – та же старь!

Из зыбей зыблемой лазури,

Когда отвеяна лазурь, —

Сверкай в незыблемые хмури,

О, месяц, одуванчик бурь!

Там – обесславленные боги

Исчезли в явленную ширь:

Туда серебряные роги,