– Заканчивай, Пушениг, пялиться на мои коленки! – отчаянно покраснев, нахмурилась девушка. – Если, конечно, не опасаешься грядущих неприятностей.
– О каких таких неприятностях, симпатичная селянка, ты говоришь? – целомудренно отведя глаза в сторону, уточнил Алекс. – Не понимаю, право слово…
– Что же тут непонятного? Заявишься в следующий раз – с угольной корзиной за плечами – в наш славный Круппендорф, а от былого радушного приёма и следа не осталось. Наоборот, старухи, сидящие на скамеечках, надменно плюются вслед, собаки злобно гавкают, а встречные пареньки отчаянно задираются. И угля не продашь, и парочку синяков можешь запросто отгрести… Кстати, а почему это ты, бездельник бородатый, величаешь меня то «красоткой», то «симпатичной селянкой»? Забыл моё имя?
– Ничего и не забыл. А-а… Аннель?
– У всех мужчин – память девичья. Меня зовут – «Анхен». Повтори.
– Анхен.
– Молодец. Хвалю за понятливость. И, такое впечатление, уже не первый раз… Итак. О каком замечательно-красивом виде-пейзаже ты толковал?
– Ну, как же. Длинное-длинное озеро, наполненное – до самых краёв – нежно-голубой прозрачной водой. Многочисленные задумчивые острова и весёлые островки. Величественные горы, украшенные белоснежными шапками вечных снегов, нависающие над противоположным озёрным берегом. Ранний светло-сиреневый вечер…
– Ты это серьёзно? – подозрительно прищурилась Анхен. – Или же дурака старательно валяешь? Мол: – «Мы, углежоги, ребята простые-простые. Ещё, ко всему прочему, и незатейливые. Интересуемся только завлекательными природными картинками…».
– Ничего и никого я не валяю, – обидчиво надулся Алекс. – А чем ещё кроме красот озёрной долины, находясь на этой толстой ветке, можно интересоваться?
– Может быть тем, что находится у тебя за спиной?
Он, крепко держась ладонями за шершавый и тёплый ствол сосны, обернулся.
«Ничего себе. Так его и растак», – тихонько пробормотал ошарашенный внутренний голос. – «Картина маслом кисти неизвестного художника под знаковым наименованием: – «Скорбный мрак, сгущавшийся над мрачной Долиной серых теней…». Впечатляет, честно говоря…».
С противоположной стороны холма простиралась широкая травянистая долина, над которой задумчиво клубился призрачно-серый туман. А за туманом – на изумрудной траве – просматривались-угадывались неподвижные человеческие тела.
«Достаточно много тел. Тысяча не тысяча, но сотен семь-восемь, наверное, наберётся», – принялся комментировать назойливый внутренний голос. – «Безусловно-мёртвых и беспорядочно разбросанных по лугу, густо покрытому кроваво-алыми лужицами. Не иначе, здесь совсем недавно отгремела серьёзная битва. В том смысле, что отзвенела жаркая сеча…».
– Благородные склавины[12] сражались с римскими цепными псами, – пояснила девушка. – Проконсул провинции Норик[13] никак не может угомониться. Сволочь неуёмная. Шлёт на берега Вербного озера легион за легионом. Упрямец носатый…
– А кто, кха-кха, победил в этом сражении? – смущённо откашлявшись, спросил Алекс.
– Никто. Как и в прошлые разы. Посекли друг друга от души и, подобрав раненых, разошлись в разные стороны. То есть, остатки отрядов разошлись… Почему, углежог, ты забеспокоился? Что-то заметил?
– Туман какой-то странный и подозрительный. Словно призрачным серым саваном накрывает долину. Потусторонним – так и веет.
– Тризна приближается.
– Как это – тризна?
– Скоро, Пушениг, всё сам увидишь. А пока – слушай…
Откуда-то (может, из небесной Вышины?), долетели едва слышимые мелодичные звуки, наполненные благородной печалью и тщательно-скрываемым безразличием. Чуть позже на дальнем краю долины появились, возникнув из неоткуда, девять высоких, слегка подрагивающих фигурок, вокруг каждой из которых наблюдались тонкие светло-жёлтые и бело-серебристые контуры-ореолы.
Фигурки стали постепенно и плавно приближаться, и – по мере их приближения – мелодичные звуки постепенно преобразовались в гортанную и монотонную песню:
Соткана ткань.
Серая, как осенняя туча.
Ты погиб, а над землёй – туман.
Кому-то стало лучше?
Окропим ткань кровью.
Чтобы известить о гибели воинов.
Туман дышит новью.
А кровь – дождики смоют.
Мы ткань сплели
Из кишок человеческих.
Когда запели соловьи
На рассвете, над речкой.
Ткацкий станок – из черепов.
Гребень железный нагрет свечами.
А ткань, чтобы слоилась чередой,
Мы подобьём – мечами.
Каждую ночь мы ткём и ткём
Стяг боевой для конунга.
Ткём ночью, рыдаем днём.
Заледенели сердца от холода.
И, наконец, мы выткали
Наш стяг боевой.
Головы мертвецов поникли
И умылись – росой…
Песня стихла. Чуткое каринтийское эхо задумчиво выдохнуло на прощанье:
– Росой, босой, ой…
Неожиданно по вечернему тёмно-сиреневому небосклону, свободному от кучевых облаков, протянулись – с северо-востока на юго-запад – неровные светло-зелёные полосы. Через несколько мгновений полосы начали причудливо изгибаться, меняя и беспорядочно чередуя цвета. Вот, одни полосы стали светло-голубыми, другие – нежно-розовыми, а между ними беспорядочно заплясали-задвигались аметистовые и густо-жёлтые сполохи.
– Небесные огни, – зачарованно глядя в небо, кротко улыбнулась Анхен. – Очень красиво. Даже сердечко забилось чаще.
– Классическое полярное сияние.
– Откуда знаешь, угольщик неотёсанный, ни разу в жизни не покидавший своей лесной деревушки? Ах, да, совсем забыла. Ведь твои прадеды и прабабки переселились в эти места с далёкого севера. Видимо, рассказывали… А почему в твоём голосе нет удивления? Мол: – «Откуда здесь, в краях тёплых и светлых, взяться полярным огням-всполохам?»… Что скажешь?
– Валькирии, – после короткой паузы тихо-тихо произнёс Алекс. – Эти девять фигурок – валькирии. Они, э-э-э…
– О чём это ты бормочешь, Пушениг? Никак прозрел и слегка испугался?
– Есть такое дело. Слегка. Врать не буду.
– Тогда расскажи бедной германской поселянке.
– О чём?
– Об ужасных и суровых валькириях, жалости не ведающих, – сделала «страшные» глаза девушка. – Что знаешь, то и расскажи. А я потом, так и быть, дополню. Начинай, углежог стеснительный. Не томи.
– Расскажу, конечно. Слушай… Валькирии – это такие воинственные мифические девы, которые…
– Мифические? – ехидно хмыкнув, перебила девушка. – Ты в этом уверен, чумазый углежог?
– Не цепляйся, красотка, к словам, – неотрывно наблюдая за долиной, погружённой в лёгкую туманную дымку, попросил Алекс. – Конечно, не мифические… Как может быть «мифическим» то, что мы наблюдаем собственными глазами? Причём, находясь в твёрдом уме и трезвой памяти? Никак, ясен пень. Итак, продолжаю… Валькирии, что немаловажно, являются – у многих северных народов – символом победоносной войны. Более того, считается, что они составляют свиту могучего Одина и участвуют в распределении побед и смертей в битве. От блеска доспехов валькирий, как утверждают старинные народные поверья, на небе и возникают полярные сияния… Почему ты так многозначительно усмехаешься?
– Говоришь, мол, валькирии принимают участие в распределении побед и смертей?
– Ага, участвуют. В обязательном порядке. А потом сопровождают Души воинов, погибших в бою, в Вальхаллу – это такой небесный лагерь дружинников Одина. Чертог убитых бойцов, образно выражаясь. Там девы-воительницы покорно прислуживают гостям во время дружеского пиршества…
– Стоп-стоп, неразумный углежог. Кому они прислуживают?
– Э-э-э…
– Душам? – выжидательно прищурилась Анхен. – На разгульном пиру? Извини, но это – горячечный бред. Вернее, полная и окончательная ерунда… Разве Души (заметь, бессмертные и бестелесные Души!), могут вкушать пищу, пить хмельные напитки и вести легкомысленные застольные беседы?
Почему молчишь, Пушениг?
– Ну, не знаю. Наверное, не могут… Хотя, это как посмотреть. Если, к примеру, «перенести» в Вальхаллу Души и тела погибших воинов по отдельности? Почему бы, собственно, и нет? Тела потом «оживляются» и в них «вдуваются» Души. Гуляй – не хочу. Впрочем, в этих вопросах я откровенно не силён… Итак, чем же тогда занимаются валькирии? Для чего они… э-э-э, предназначены?
– Потом объясню. А сейчас просто смотри. Будет интересно…
Всполохи полярного сияния запульсировали с новой силой, и широкая травянистая долина, простиравшаяся между прибрежными холмами Вёртерзее, словно бы приблизилась.
– По крайней мере, все персонажи – и живые (условно, конечно же), и мёртвые – стали «ощущаться» гораздо лучше и подробнее, – удивлённо передёрнул плечами Алекс. – Будто бы к моим глазам кто-то любезно поднёс окуляры невидимого бинокля…
– Углежог, заканчивай придуриваться, – недовольно нахмурилась девушка. – Словами бросается незнакомыми, мол: – «бинокль», «окуляры», «любезно». Строит из себя, не пойми и что… Рассказывай, давай, что видишь, раз твоё природное зрение внезапно обострилось.
– Хорошо, слушай… Туман неуверенно и робко клубится рваными узкими полосами. Изумрудная трава, серо-голубоватый ручеёк, неподвижные людские тела, покрытые страшными ранами. Причём, тела разные. Одни, безусловно, при жизни были римлянами. Гладко выбритые лица. На головах присутствуют металлические шлемы, визуально – известной модели «Монтефортино». Они состоят из одной чашеобразной части с очень небольшим задним козырьком и плоскими боковыми пластинами, которые прикрывают уши и боковые части лица. Составные бронзовые латы, на передней части которых имеется характерный рельеф – со слабыми очертаниями мышечных выпуклостей. Добротные и одинаковые (то бишь, стандартные), мечи, щиты и копья… Другие покойники, так сказать, славянской национальности. Широкоплечие бородачи в характерных домотканых одеждах. Латы? Практически отсутствуют. Только на некоторых погибших бойцах наблюдаются короткие кожаные камзолы с металлическими пластинами-вставками. Да и оружие нечета римскому – разномастное и более кустарное что ли…
– Никогда не понимала, почему мужчины так безудержно интересуются оружием и доспехами. Увидят блестящую железяку, и давай курлыкать, словно дикий альпийский фазан по ранней весне… Переходи, Пушениг, к девам-воительницам. Ведь если я, конечно, не ошибаюсь, ты ради них и прибыл сюда? В том смысле, что забрался на это высокое дерево?
– Ага, ради них, – неуверенно сглотнув слюну, подтвердил Алекс. – Залез на дерево, чтобы увидеть… Итак. Их девять. Рослые, широкобёдрые и грудастые девицы, облачённые в металлические доспехи, нестерпимо сверкающие в лучах заходящего солнца… Пардон, слегка погорячился. Солнышка-то и нет: заблаговременно спряталось за облаками, чтобы никому не мешать… Исправляюсь. Облачённые в металлические доспехи, нестерпимо сверкающие в отблесках полярного сияния… Доспехи, конечно, не римские. Скорее уж скандинавские. Изготовлены из бронзы? Определённо, нет. Возможно, что из высокоуглеродистой стали… У всех валькирий – длинные волнистые волосы, ниспадающие из-под шлемов. Разных цветов волосы: светлые, белёсые, платиновые, русые, тёмные, угольно-чёрные, светло-каштановые, тёмно-каштановые, огненно-рыжие. А ещё за спинами у дев колышутся на лёгком вечернем ветерке накидки разных цветов. Причём, классического спектра, мол: – «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», плюсом светло-серая и тёмно-серая… Шагают широким фронтом. Подошли к месту недавнего сраженья. Остановились. Чего-то ждут… Кстати, а как их зовут?
– Брунгильда, Гель, Гондукк, Гунн, Мист, Рота, Скульд, Хлекк и Хьерфьетур.
– Спасибо, попробую запомнить… Рыжеволосая валькирия достала из наплечной кожаной сумки изящно-изогнутый охотничий рог, поднесла его ко рту…
Рог запел – низко, хрипло и протяжно. Над округой, примыкавшей к долине, поплыла мелодия – скорбная, печальная, чарующая и на удивление красивая.
Поплыла, полетела, окутала и, попав в умелые руки чуткого каринтийского эха, многократно умножилась, зазвучав причудливыми многоголосыми переливами.
Через некоторое время охотничий рог замолчал.
– Рыженькая Гель музицировала, – охотно пояснила Анхен. – Её имя означает – «Зовущая». Это она обращалась к Душам погибших воинов, мол: – «Мы уже идём. Ждите. Отриньте всё мелкое, сущее и глупо-бытовое. Готовьтесь…».
– К чему должны готовиться Души?
– Конечно, к выбору, который сделают, понятное дело, без них. Мол, временная свобода или же вечная тюрьма… Продолжай, симпатичный углежог, свой увлекательный рассказ. Не отвлекайся, пожалуйста.
– Продолжаю, – покорно вздохнул Алекс. – Сейчас вперёд – на пару шажков – выступила другая дева: с белёсыми волосами и светло-серой накидкой за спиной. Выступила, вскинула – в насквозь величественно-торжественном жесте – вверх руки и что-то шепчет… Ага, призрачно-серый туман – словно по мановению волшебной палочки – мгновенно рассеялся без следа.
– Всё понятно. Это воительница Мист выполнила свою рутинную работу. Её имя – на самом деле – «Туманная».
– Выполнила, то есть, разогнала клочковатый туман?
– Не только туман. Но и всё прочее.
– Что – всё прочее?
– Боль, страх, испуг, следы воинской ярости. Негативную ауру, короче говоря… Рассказывай, Пушениг, рассказывай.
– Рассказываю… Девицы в доспехах, достав из походных сумок серебристые вытянутые сосуды, неторопливо двинулись вперёд. Сосуды находятся в их правых ладонях… Нагибаются над мёртвыми. Что-то шепчут. Осторожно и бережно трогают-ощупывают пальцами левых рук лица покойников… Опа!
– Что случилось?
– Валькирия с тёмно-каштановыми волосами и нежно-зелёной накидкой. Она… Не понимаю, что она сделала, но изо рта мёртвого римлянина… э-э-э, вылетел какой-то кроваво-чёрный сгусток. Вылетел и, плавно описав широкую дугу, скрылся в серебристом сосуде… Как прикажешь понимать данное действо?
– Гондукк, она же – «Волчица», лучшая охотница в стае, – уважительно вздохнула Анхен. – Всегда в первых рядах. Всегда и везде…
– Лучшая охотница – на кого?
– На Тёмные Души.
– Сколько можно – напускать пошлой таинственности? – рассердился Алекс. – Намёки всякие и разные. Недоговорённые расплывчатые фразы… Самой, случаем, не надоело? Или излагай всё, как оно есть. Без недомолвок и запуток. Или…
– Или – убирайся на все четыре стороны?
– Э-э-э… Нет, конечно же. Как я без тебя?
– Точно подмечено, – светло улыбнувшись, согласилась девушка. – Одному – всегда трудно. Иногда и невозможно… Ты, углежог, умный. А иногда ещё и очень милый. Слушай… Человеческие Души – изначально, ещё с самого Сотворения Мира – делятся на «тёмные» и «светлые». Причём, многие Боги понимают «тёмные – светлые» совершенно по-разному. То есть, исходя из разных, м-м-м…
– Критериев?
– Хорошо. Будь, Пушениг, по-твоему. Исходя из разных критериев… Сейчас мы говорим о Боге Одине. Он разделяет всех людей на «обожающих войну» и «на всех других». Такой, вот, подход.
– Поясни, пожалуйста.
– Поясняю… Войны, они были, есть и будут всегда. И многие люди относятся к войнам (с точки зрения Одина), «неправильно». То есть, прохладно: принимают, понятное дело, участие, но как бы по необходимости, без особой радости, мол, надо защищать родную землю от врагов и всё такое прочее. Повоевали и вновь отправляются землю пахать. Или же мастерить глиняные горшки и ковать лошадиные подковы. Причём, воюют они «без искорки в глазах», а пашут, мастерят и куют – с нескрываемым и огромным удовольствием. Такие «мирные человеки», обожающие созидать, Одина совершенно не интересуют. Ну, ни капельки. По крайней мере, так принято считать… А, вот, «обожающие войну». Эти готовы воевать всегда и везде. Их не интересуют причины и конечные цели тех или иных войн. Главное, заниматься любимым делом: убивать, грабить, разорять, жечь, разрушать, насиловать. Такие людишки брутальному Одину близки и понятны. Вернее, их подленькие и грязные Души. По крайней мере, так принято считать… Вот, валькирии, верные служанки сурового Одина, и обходят все поля недавних сражений – охотятся за «обожающими войну». То бишь, за их «тёмными» Душами. Чтобы заключить в серебристые сосуды и доставить на небесный пир-тризну. По крайней мере, так принято считать…
– Принято считать? – понятливо усмехнувшись, переспросил Алекс. – Значит, всё обстоит с точностью, но наоборот? Ну-ну… Хочешь, попробую угадать, как оно всё – на самом деле?
– Попробуй, догадливый и сообразительный углежог.
– Общеизвестно, что Душа покидает мёртвое тело человека только через девять суток после его смерти. Покидает и становится «неприкаянной». То есть, начинает бродить по Свету и даже может – при стечении определённых обстоятельств – «вселиться» в тело младенца. Поэтому мудрые Боги не заинтересованы, чтобы «тёмные» Души умерших бесконтрольно шастали по Земле, так как в этом случае весь Мир – рано или поздно – может погрузиться в хаос непрерывных войн, и человечество – в конечном итоге – исчезнет… Я всё правильно понимаю?
– Исключительно верно, – согласно кивнула головой Анхен. – Прозорливые Боги, действительно, охотятся за «тёмными», помещая их Души в различные «чертоги». Суровый Один – в Вальхаллу. И это, поверь, не единственная «небесная тюрьма». Но, к сожалению… Как же это объяснить?
– У всего человечества Тёмное Начало – очень сильно? «Тёмных» изначально было в разы больше, чем «светлых»? Было, есть и будет? Боги с огромным трудом справляются с обязанностями «санитаров леса»? И когда они, беспредельно устав, дадут слабину, то случится-грянет приснопамятный Армагеддон?
– Не буду цепляться к непонятным словам и фразам. Но ты, по большому счёту, прав. К огромному сожалению. Армагеддон уже не за горами… Ага, валькирии, позабыв об охоте, сошлись в одном месте. Восемь – сошлись. А одна стоит на отшибе, отдельно от других… Что там происходит?
– Черноволосая валькирия, действительно, стоит отдельно, – доложил Алекс. – Более того, она сняла со своей головы шлем и отцепила с доспехов ярко-жёлтую накидку. А теперь, предварительно сложив в шлем серебристый сосуд и свёрнутую накидку, отбросила его далеко в сторону.
– Надо же! – восторженно охнула девушка. – Нам с тобой, углежог, несказанно повезло – наблюдать такое. Очень редкое событие. В том смысле, что случается один раз в сто лет. Не чаще… Понимаешь, девы-воительницы, они бессмертны. Так сказать, бессмертные служанки мрачного Одина. Посещают места «свежих» боёв и собирают в специальные сосуды «тёмные» Души. Непыльная работёнка, надо признать. По крайней мере, не требующая каких-либо значимых физических усилий. Это тебе не за плугом идти, поднимая каменистую целину, образно выражаясь… Так вот. Каждой валькирии даровано право – покинуть (через оговорённое количество лет, или же веков), своего господина. Для этого надо попросить Одина об «оживлении» конкретного покойника-мужчины, а потом выйти за «оживлённого» замуж. Естественно, став после этого обыкновенной смертной женщиной. Говорят, что именно в результате таких браков и рождаются они, Великие Герои… Может, в этом и заключается истинное высокое предназначение валькирий? Высмотреть на одном из полей брани идеального мужчину-производителя? Отважного, сильного, могучего, идеально-сложённого? Рыцаря без страха и упрёка? Высмотреть, «оживить», выйти за него замуж и нарожать целую кучу маленьких «геройчиков»? Которые потом, превратившись в брутальных мужчин, поставят – в очередной раз – наш скучный и сонный Мир на рога? Дабы придать ему дополнительный плановый импульс, принуждающий к поступательному развитию? Кто знает… Значит, черноволосая Брунгильда высмотрела-таки суженого? Искренне завидую. Причём, белой завистью.
– Получается, что у тебя, красотка, нет ухажёров и кавалеров?
– Обидеть хочешь? Да, сколько угодно. Отбоя нет. Не в этом дело. Просто…
– Просто твоё девичье сердечко до сих пор свободно? – вкрадчиво уточнил Алекс.
– Угадал, прозорливый Пушениг, – призналась Анхен, после чего, лукаво подмигнув, продолжила: – Хотя, знаешь… Недавно на моём горизонте возник-появился один достойный кандидат. В том плане, что идейный бродяга и законченный чудак…
Вновь запел охотничий рог – низко, хрипло и протяжно. Над округой, примыкавшей к долине, поплыла мелодия – скорбная, печальная, чарующая и на удивление красивая.
Поплыла, окутала, полетела и, попав в умелые руки чуткого каринтийского эха, многократно умножилась, зазвучав причудливыми многоголосыми переливами…
Охотничий рог замолчал.
– Рыжеволосая Гель кого-то звала? – предположил Алекс. – Кого? Впрочем, кажется, я догадался… Своего хозяина и господина? То есть, легендарного Одина?
– Конечно. Как же без него? Ведь, выбранного воина надо ещё «оживить»… Ага, в конце долины показались новые фигурки. Давай, глазастый углежог, всматривайся и рассказывай об увиденном.
– Знаешь, красотка, намечается нестыковочка. Похоже, что сам могущественный Бог прибыть не может, так как занят более важными делами. Поэтому прислал по зову Гель целую команду, призванную его – сурового из суровейших – заменить.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась девушка.
– Ничего особенно. Во главе означенной команды следует высокий сутулый старик в длиннополом тёмно-синем плаще, с бесформенной войлочной шляпой на голове. На каждом его плече сидит по упитанному угольно-чёрному ворону. Рядом – по бокам, слегка отстав, ленивой трусцой – бегут два облезлых лесных волка. В одной старческой ладони зажато древко чёрного копья, которое он использует в качестве посоха, а в другой – длинная кожаная уздечка, прикреплённая к печальной конской морде. Х-мм…
– Что смешного?
– Теперь понятно, почему у гнедой рослой коняшки такая печальная физиономия, – пояснил Алекс. – На её (его?), месте кто угодно загрустит-запечалится – ног-то насчитывается в два раза больше, чем надо. Ровно восемь штук. Затоскуешь тут… А замыкает эту странную процессию костистая старуха в боевых доспехах. Цирк бесплатный, короче говоря, с престарелым клоуном во главе…
– Цирк, говоришь? – неожиданно развеселилась Анхен. – Ну, Пушениг, ты и наглец. Назвать великого Одина – «престарелым клоуном»? Это дорогого стоит… Чему ты удивляешься? Ну, любит мудрый Бог перемещаться по белу Свету в образе мирного и безобидного старца. Что в этом такого? Каждый, как известно, чудит по-своему. Тебе ли, беспокойный углежог, этого не знать? Что же касается остальных – по твоему мнению – «цирковых». Воронов зовут Хугин («Думающий»), и Мунин («Помнящий»). Волков – Гери (Жадный»), и Фреки («Прожорливый). А ездового восьминогого коня величают Слейпнир («Скользящий»). Стыдно не интересоваться древними легендами.
– Стыдно… У старика, кстати, знакомое лицо.
– И кого же он тебе напоминает?
– Тряпичную итальянскую куклу Пьеро, – неуверенно шмыгнул носом Алекс. – Уголки длинного рта так же печально опущены вниз, а выпуклые водянистые глаза мерцают загадочно и таинственно…
– Извини, но не понимаю, о чём идёт речь.
– Нет ли у уважаемого Одина второго имени, которое начиналось бы на букву «Б»?
– Есть. Некоторые восточные народы называют его – «Ботан». Подожди, – девушка озабоченно нахмурилась. – Что ты говорил про старуху, идущую последней?
– То и говорил. Мол, костистая старуха в латах и шлеме. На левом бедре болтается солидный меч в потёртых деревянных ножнах, оббитых серебряными нашлёпками. Всё.
– Волосы выбиваются из-под шлема?
– Выбиваются.
– Какие они?
– Длинные, жидкие и сальные.
– А кого они цвета?
– Ну, так сразу и не скажешь, – засомневался Алекс. – Разноцветные. Пего-пёстрые. И чёрные прядки присутствуют, и русые, и рыжеватые, и совершенно-седые.
– Плохо дело. Пора – в очередной раз – прощаться.
– Почему? Мы же ещё толком и не поговорили…
– Потому, Пушениг, – печально улыбнулась Анхен. – Потому… Дев-воительниц должно быть ровно девять. Всегда. Брунгильда решила уйти. То есть, стать обычной смертной женщиной. Ей, как и полагается в таких случаях, прислали замену… Эту пеговолосую валькирию зовут «Скёгуль», что означает – «Свирепствующая». Она самая пожилая и мудрая среди валькирий. А ещё Скёгуль очень не любит, когда наглые «смертные» наблюдают за слугами и служанками Одина. Понимаешь меня? Свирепствующая «ощущает» чужие любопытные глаза. Ощущает, свирепеет и, призвав на помощь верных подружек, нападает… Так что, углежог чумазый, вытаскивай из кармана, не теряя времени, бархатный чехольчик. А из него – в свою очередь – зеркальце. Доставай и смотрись.
– А как же ты?
– За меня не бойся. Не пропаду, – доставая, якобы невзначай, из кармана сарафана приметный чехол чёрного бархата, пообещала девушка. – До свидания, бродяга легкомысленный. Мы ещё встретимся. Обязательно…
Глава пятая
Големы
Он, никуда не торопясь, шёл по улице.
«Позднее утро. Светло-жёлтое солнышко уже прилично оторвалось-отошло от линии горизонта», – лениво позёвывая, комментировал сонный внутренний голос. – «Спать очень хочется. Очень, очень, очень. Вау… Впрочем, перетерпим, не впервой. Во-первых, не баре. Во-вторых, кто рано встаёт, тому Бог даёт.…Только, вот, интересно. А что конкретно он даёт? Одно дело, если там денег, или же каких-либо других материальных благ. Или же просто – немного положительных эмоций. И совсем другое, когда вручает пучок-другой гадких неприятностей. Или же, к примеру, плетёную корзинку с головной болью и всяческими душевными терзаниями… Что такое? Куда, извини, пойти? Всё понял, братец. Прости, пожалуйста. Слегка заболтался. Заканчиваю с гнилой (по твоему мнению), философией. Перехожу к конкретным реалиям, данным нам в объективных и субъективных ощущениях. Как любил говаривать мудрый бородач Карл Маркс. Или же известный эстет и законченный оригинал Фридрих Энгельс? Запамятовал… Всё-всё, не сердись. Итак. Позднее утро. Светло-жёлтое солнышко. Какое оно – типа – по сезону? Скорее всего – по первичным визуальным ощущениям – осеннее. Вот, и лёгкий утренний ветерок азартно играется с опавшими жёлтыми листьями… Старенькая булыжная мостовая, покрытая широкими трещинами и глубокими выбоинами. Узкая кривая улочка. По обеим её сторонам, тесно-тесно прижимаясь друг к дружке, выстроились… э-э-э, разномастные строения различной этажности. От одного до трёх. Какие, интересуешься, строения? А всякие и разные. В том плане, что хижины, домишки, бараки и прочие неказистые халупы, выстроенные из… А Бог его знает, из чего конкретно они построены. Наверное, изо всего подряд, что подвернулось тутошним строителям под руку… Бедненькие такие строения – покосившиеся, хилые и убогие. Причём, только отдельные окошки (редкие и узенькие, надо заметить), оснащены стёклами. Остальные же либо затянуты какой-то молочно-белой плёнкой (рыбий паюс или же бычий пузырь?), либо «застеклены» пластинами золотисто-желтоватой слюды. Такая слюда, как мне помнится, называется – «вермикулит»[14]. Однозначное, братец, Средневековье. Махровое, классическое и патентованное… Что с нынешним нарядом? Приличный господский камзол-сюртук, украшенный – во многих местах – пышными светло-сиреневыми кружевами и прямоугольными костяными пуговицами. Бархатные штаны-панталоны ярко-выраженного сизого цвета. Изящные сапожки светло-бежевой кожи, оснащённые коротенькими металлическими шпорами. Следовательно, предназначены для верховой езды… Ай-яй-яй, наметилась досадная нестыковочка. Ты же, братец, в общении с лошадками докой не являешься. Разика три всего и катался. И то, под пристальным надзором опытного инструктора. Навернёшься ещё, не дай Бог, конечно. Ушибами и синяками обзаведёшься, тьфу-тьфу-тьфу, во всех местах сразу… Всё-всё, больше не буду докучать и подкалывать. Честное и благородное слово. Продолжаю, благословясь… На твоей забубённой голове наличествует широкополая шляпа. Подними-ка, пожалуйста, вверх правую руку и аккуратно ощупай ладошкой головной убор… Так и есть, шляпа украшена пышным и разлапистым птичьим пером. Кстати, на твоём левом боку висит длинная шпага в изукрашенных ножнах, а пальцы на обеих ладошках оснащены золотыми перстеньками с сапфирами, рубинами и прочими изумрудами… Следовательно, что? Не понимаешь, тормоз тормознутый? Ну-ну… Следовательно, братец, ты нынче находишься в роли (пребываешь в статусе?), средневекового дворянина. Высокая, как ни крути, честь. Примите, господин сиятельный аристократ, мои искренние поздравления, а также нижайшие уверения в безграничном холопском почтении… Продолжаю, тем временем, делиться дорожными наблюдениями. Жителей пока не видно. Хотя за окошками – и тут, и там – наблюдается некое отрывочное шевеление. Просыпаются людишки потихоньку, просыпаются… Что ещё интересного и характерного? Во-первых, ароматы-запахи. Вернее, если быть максимально честным и точным, то откровенная и однозначная вонь, безраздельно царящая вокруг. Очевидно, что канализация в этих патриархальных краях хронически отсутствует. Да и солидные мусорные кучи – вперемешку с пищевыми отходами – наблюдаются повсеместно. В основном, понятное дело, возле входных кособоких дверей. А над мусорными кучами, как и полагается, заинтересованно кружат разноцветные мухи – ядовито-зелёные, янтарно-жёлтые и тёмно-синие с лёгким ультрамариновым отливом. И это, заметь, прохладной осенью. Воображаю, что здесь творится в жаркую летнюю погоду. Даже представить страшно. Бр-р-р! Хреновасто, одним словом, трудятся работнички местного средневекового ЖКХ… Во-вторых, чётко ощущается (на уровне хитрого подсознания, ясен пень), серо-жёлтая аура. То бишь, выражаясь напрямик, целое море сурового негатива. Боль, унижение, стыд. Страх, живущий в здешних обитателях практически с самого рождения. Из знаменитой серии, красочно и доходчиво описанной одним из столпов современной философии, мол: – «Иногда казалось, что страх – живое существо. Сидит себе внутри тебя, ест, пьёт, испражняется. А, главное, постоянно растёт, пухнет и расширяется – словно стремится занять-захватить весь твой хилый и измученный организм…». Что это за городишко? Вон – вдали, с северо-восточной стороны – наблюдаются многочисленные островерхие здания-башенки, безудержно устремившиеся вверх и украшенные длиннющими шпилями. Однозначно-готический стиль, гадом буду.