Во время Французской революции 1789–1794 гг. (или 1799?) произошло становление политической печати и зарождение прессы в современном понимании этого слова. Роль и значение газет и журналов возросли до такой степени, что уже никто не представлял себе того положения, в котором пребывала печать до Революции.

Вот какое объяснение слова «газета» приводит Камиль Демулен: «При старом режиме периодический листок, который сообщал о погоде. А сегодня журналисты – общественная власть. Они разоблачают, декретируют, управляют удивительнейшим образом, оправдывая или осуждая. Каждый день они поднимаются на трибуну: они среди тех, чей голос слышат 83 департамента. За 2 су можно слушать этого оратора. Газеты каждое утро сыплются, как манна небесная, и, подобно солнцу, ежедневно выходят освещать горизонт».

Важность печати была понята всеми политическими партиями. Все выдающиеся деятели Французской революции редактировали газеты. Их журналистская работа была тесно связана с политической деятельностью.

Перед революцией шло стремительное оживление периодической печати. Газеты продавались на улице, имелись в большинстве кафе, а кафе насчитывалось в Париже перед революцией 1800.

К 1789 году мысль о свободе печати проникла глубоко в сознание общества, и необходимость ее для развития прессы никем не оспаривалась.

Если в 1788 году во всем королевстве насчитывалось 60 периодических изданий, то с 14 июля 1789 года по 10 августа 1792 года появилось свыше 500 различных газет.

Накануне революции наиболее распространенной была «Парижская газета», имевшая тираж около 10 тыс. экз. Как правило же, тираж колебался от 300 до 500 экз. Большинство газет выходило 2–3 раза в неделю. Обычно распространялись брошюры из нескольких номеров газет, но с 1789 года с ростом тиража и числа газет революции их стали продавать и отдельными номерами.

Печать сыграла важную роль в борьбе за свержение монархии. Печать стала серьезнейшим оружием в борьбе за установление якобинской диктатуры.

Эта революция в печати не была следствием технической революции, но стала возможной исключительно благодаря политическим изменениям в стране. Лишь в 1815 г. во Франции стала внедряться новая техника в полиграфии. До этого почти все делалось вручную. Как правило, один и тот же человек был и редактором, и издателем, и продавцом своей газеты. На одном прессе можно было напечатать за 24 часа 3 тыс. экз. – максимальный тираж ежедневной газеты.

Бумага была обычно низкого качества, грубая, зернистая, шероховатая, иногда слегка окрашенная или покрытая пятнами. Многочисленные дефекты бумаги сказывались на качестве печати.

Производство газет было делом дорогим, но все же рентабельным, причем за счет продаж: реклама в газетах находилась в зачаточном состоянии.

Говоря о печати первых лет революции, необходимо отметить появление в это время вечерних газет, в которых помещались стенографические отчеты о работе Национального собрания. Эти вечерние газеты быстро завоевали популярность, так как они оперативно информировали о заседаниях Ассамблеи.

В фольклоре революционеров всех стран взятие Бастилии изображалось как великое деяние и как историческое событие. В стихотворении Эдуарда Багрицкого «Бастилия» это выглядит так:

Самым заслуженным, без сомнения, оказался не кто-нибудь, а ненавистный революционерам аристократ – граф де Лорж. Он содержался в заключении более сорока лет. Кроме него, свободу обрели четыре финансовых махинатора, один распутник, заключенный в Бастилию по желанию своего отца, и дворянин, как-то не поладивший с королевской фавориткой. Если бы Бастилию взяли на день раньше, то на свободу вышел бы и маркиз де Сад, по случайности переведенный из нее в другую тюрьму как раз накануне штурма.

Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад (1740–1814). Проповедник абсолютной свободы, которая не была бы ограничена ни моралью, ни религией, ни правом. Любитель получать сексуальное удовлетворение путем причинения другому человеку боли или унижений. После работ сексолога Рихарда фон Крафт-Эбинга эта склонность получила название садизма. Основной целью жизни он считал достижение максимального телесного наслаждения.

Маркиз окончил кавалерийское училище и сделал неплохую военную карьеру. За заслуги в боях на полях Семилетней войны 14 января 1757 года он получил звание корнета карабинеров, а 21 апреля 1759 года – звание капитана кавалерии Бургонского полка. В 1763 году де Сад ушел в отставку в звании капитана кавалерии.

Все прекрасно, да только маркиз не ограничивался сомнительными теориями и все старался воплотить их в жизнь. 17 мая 1763 года он, с благословения короля Людовика XV и королевы, женится на госпоже Рене-Пелажи Кордье де Монтрей. А 29 октября он был даже заключен в башню замка Венсенн за скандальное поведение в доме свиданий, откуда был выпущен через пятнадцать суток. Скандальное поведение состояло в попытке пороть розгами обитательниц дома терпимости.

С тех пор он с иссушающей душу регулярностью попадал в тюрьму, бежал оттуда, влипал в новые истории, снова попадался. Весело жил. В Бастилии де Сад написал очередной роман с характерным для него названием «120 дней Содома». Рукопись представляла собой рулон бумаги длиной около двадцати метров. Маркиз прятал его 4 года!

2 июля 1789 года де Сад прокричал из окна своей камеры, что в Бастилии избивают арестантов. Он призывал народ прийти и освободить его и других избиваемых страдальцев! 4 июля за эту выходку де Сада перевели в лечебницу Шарантон, причем запретили ему забрать книги и рукописи, среди которых находилась рукопись «120 дней Содома» (спрятанная?!). 14 июля Бастилию заняли народные толпы, камера де Сада была разграблена, и многие рукописи были сожжены. Но рукопись «120 дней Содома» перед «штурмом» крепости «нашел» и вынес охранник. Трудно поверить, что охранник с самого начала не знал, где эта рукопись находится[24].

Говоря коротко, маркиз продолжал жить бурно и, наверное, по своим представлениям, весело. Он писал и ставил пьесы, выпускал книги, занимал должности комиссара государственного Совета по здравоохранению, присяжного революционного трибунала, председателя революционной секции «Пик». В конечном счете был вынужден бежать.

Что характерно, при Наполеоне никаких должностей он не занимал, хотя скончался уже в 1814 году.

Людовик XVI уступил требованию Национального собрания отозвать войска из Парижа. В пятницу 17 июля король посетил Ратушу. В знак единства с «народом» король принял из рук мэра трехцветную кокарду. То есть символ революционного правительства. Король утвердил в должностях выбранных парижанами мэра Ж.-С. Байи и командующего Национальной гвардией М.-Ж. де Лафайета. Кому же обязаны эти лица своими должностями?! Учредительному собранию? Да… но, получается, и королю.

Национальное собрание пытается «прихватизировать» и армию.

Декрет Национального собрания от 10 августа 1789 г. гласит: «Чтобы солдаты приносили присягу перед целым полком, стоящим под оружием, в том, что они никогда не покинут своих знамен и будут верны нации, королю и закону».

Солдаты должны быть верны и нации и королю… В реальности они, конечно, выбирают или нацию, или короля.

После взятия Бастилии по всей Франции развернулась «муниципальная революция»: в ее ходе создаются новые органы местного самоуправления. Образцом для них стал служить городской муниципалитет Парижа – Парижская коммуна. Во многих городах возникает реальное двоевластие. «Муниципальная революция» сопровождается повсеместным формированием Национальной гвардии.

Но и у новых властей возникают опасения: слишком много никем не учтенного оружия захватил «народ». «В Париже Избирательному комитету во главе с новым мэром и командующим приходится убеждать воинственных рабочих возвратиться к своим ремеслам… Люди, не записавшиеся в гвардию, сдают оружие – не так охотно, как хотелось бы, и получают по «девять франков» [это половина дневной зарплаты членов Национального собрания].

Сдают не все! Повсеместно происходят столкновения между Национальной гвардией и теми, кто в гвардию идти не хочет, но и оружия не сдает. Марксисты упорно называют их «революционными рабочими». Современники частью были сторонниками того, чтобы все «патриоты» владели оружием, частью опасались, что сами накликали на свою голову разбойников.

Марксисты обожают говорить о «рабочем движении», но активность рабочих и ремесленников бывает такова, что ни в какую «теорию» Карла Маркса ее не уложишь. Скажем, портные-подмастерья требуют от правительства, чтобы им платили в два раза больше прежнего и чтобы торговцам запретили чинить и шить одежду, сохранив за портными монополию.

Парикмахеры-подмастерья и сапожники-подмастерья, наоборот, требуют, чтобы им дали такие же права, как мастерам. Мастера не хотят пускать в цех конкурентов, подмастерья возмущаются… Рабочие против рабочих, а ружья из арсенала – у всех.

В деревне восстание 14 июля отразилось как новая волна крестьянских восстаний. Во многих провинциях, особенно в Дофине, Франш-Конте, Эльзасе, развернулись необычные по силе и размаху крестьянские восстания и выступления. Крестьянские восстания продолжаются до прихода к власти Бонапарта. Летом же 1789 года начался первый поток белой эмиграции из Франции.

Самое же зловещее: ни от каких споров о праве короля на вето и о числе выборщиков не становится больше хлеба. Экономика разваливается.

23 августа 1789 года Генеральный контролер финансов дает приказ о роспуске благотворительных мастерских на Монмартре и в Шайо. Работали они при короле и работали… А теперь все, денег нет. Граждане, представители народа могут идти куда угодно. А они ведь тоже вооружены!

Против рабочих мастерских выступают войска. Лафайет, как командующий войсками, сообщает этим рабочим, «что столица и впредь будет выдавать им поденную плату в 20 су на их пропитание и что вскоре она будет вынуждена отправить большинство из них в разные провинции». Лафайет ясно объясняет рабочим, что их труд больше не нужен и что их скоро разгонят. А на рабочих, в знак серьезности намерений, наводят пушки. Пока не стреляя, пока так.

Подвоз продовольствия уменьшился, цены растут, мука исчезает из продажи. Торговки с Центрального рынка организуются в корпорацию. Они требуют от правительства снижения цен на хлеб и жалуются на слишком длинные очереди у булочных. В источниках упоминается, что «Мэр Сен-Дени был повешен на тамошнем фонаре, до того мерен был его хлеб». Я не смог установить, кто вешал мэра пригорода Парижа Сен-Дени? Неужто торговки? И за что? Он сам портил муку или как? Одна из множества жертв события, о котором до сих пор полагается говорить, приды-хая от восхищения.

Праздно, озлобленно, недовольно гудит громадный город.

Король по-прежнему находится в Версале. В Версаль стекаются офицеры и дворяне, преданные королю. Ходят слухи (опять слухи!), что короля собираются увезти в Мец 5 октября. Там находится маркиз Буйе с войском, состоящим из французских и иностранных солдат. Там король должен стать во главе этого войска, объявить Национальное собрание сборищем мятежников и силой проложить себе дорогу в Париж.

Пока что не король куда-то бежит, а 23 сентября Фландрский полк прибывает в Версаль с двумя пушками. К нему на помощь подтягивается полк Монморанси. Король увеличивает число своих лейб-гвардейцев. Национальная гвардия в Версале ведет себя тише воды, ниже травы. Две армии, короля и Учредительного собрания, пока что стоят друг против друга.

1 и 3 октября двор дает обед лейб-гвардейцам. На обеде придворные дамы, принцы и герцоги призывают их снять с себя трехцветные буржуазные кокарды и вместо них надеть черные, королевские.

5 октября не король бежит в Мец. 5 октября в Версаль пожаловала толпа из нескольких тысяч парижских женщин. Дамы уже давно активно выступают на митингах. В Пале-Рояле некая дама публично заявляет, что «ее бедному мужу местные власти заткнули рот, их председатель и чиновники не дают ему выступать. Поэтому она будет говорить здесь». Какой именно злодей заставил ее бедняжку мужа молчать, история умалчивает.

Женские митинги разрастаются. 5 октября толпа женщин захватывает стоящие у ратуши пушки. Они устремляются в Версаль, катят с собой пушки. У них нет пороха и ядер, они не умеют обращаться с артиллерией. Но героические революционные власти дают им эти пушки и не мешают. Уже за толпой женщин следует Лафайет с отрядами Национальной гвардии в трехцветных кокардах. С Национальной гвардией идет толпа, вооруженная ружьями.

В Версале женщины требуют у короля ограничения цен на продовольствие. Король откровенно растерян. Из толпы кричат, что должны быть наказаны те гвардейцы, которые оскорбили «патриотическую» трехцветную кокарду.

Тут национальные гвардейцы из Версаля открывают огонь по лейб-гвардейцам короля! Белые и красные готовы начать сражение… королю достаточно скомандовать, его приказа откровенно ждут. Но король не решается. Он… нет, даже не приказывает… Он просит лейб-гвардейцев уйти из Версаля в Рамбуйе: не провоцировать «народ». Остаются только дежурные часовые, верные королю части уходят.

Сам король тоже пытается выехать из Версаля. Однако версальские патрули, состоящие из солдат Национальной гвардии, под командованием майора Лакуэнтра оба раза возвращают королевские экипажи. Фактически король взят под стражу.

В 11 часов вечера в Версаль прибывает Лафайет с главной массой Национальной гвардии. Лафайет в сопровождении двух членов муниципалитета предъявляет королю требования, состоящие из четырех пунктов: «Первое, чтобы честь охранять его священную персону была возложена на Национальную гвардию… Второе, чтобы было получено продовольствие, если возможно. Третье, чтобы в тюрьмы, переполненные политическими преступниками, были назначены судьи. Четвертое, чтобы Его Величество соизволило переехать жить в Париж».

Король обещает подумать.

На следующий день, 6 октября, один из оставшихся в Версале лейб-гвардейцев говорит что-то, чего «не одобряет» «народ». Что именно он сказал, мы не знаем. Одни историки говорят про «оскорбление», другие, что он «обругал собравшихся».

Перебранка переходит в перестрелку. «Народ» врывается в казармы лейб-гвардии, в которых почти никого нет. «Подвиг «в духе «штурма Бастилии». Лейб-гвардейцы отступают в покои короля. И тут выходит Национальная гвардия… с ружьями наперевес. Король выходит на балкон своего дворца, сопровождаемый Лафайетом. О чем говорили они, король Людовик и Лафайет? Этого мы не знаем. Знаем, что толпа кричит снизу: «Короля – в Париж!» Король кивает. С этого момента он – фактически пленник.

Первоначально депутаты Учредительного собрания разделились на «аристократов» (защитников старого порядка) и «патриотов» (сторонников преобразований). Как лозунг всего государства провозглашаются свобода, равенство, братство[25]. Что свобода категорически противоречит равенству, как-то никто не замечает.

Идут ожесточенные и совершенно абстрактные споры о том, какие права должен иметь король, а какие – Народное собрание. Учреждение новой формы власти никак не может состояться – слишком различны позиции партий жирондистов, фельянов, «Горы», якобинцев. Я не буду подробно описывать их позиции, поведение и политику.

Об этом написаны целые библиотеки, да моя книга и не об этих удивительных личностях.

Важно, что они никак не могут договориться между собой решительно ни о чем. Спорят о числе палат будущего парламента, о праве короля накладывать вето (запрет) на решения парламента, о том, кому предоставлять избирательное право, – страна разваливается сама по себе, господа учредители болтают сами по себе.

Единственно, в чем преуспели господа учредители, 26 августа 1789 года они приняли «Декларацию прав человека и гражданина». Приведу полностью этот фантастический документ.

«Представители французского народа, образовав Национальное собрание и полагая, что невежество, забвение прав человека или пренебрежение ими являются единственной причиной общественных бедствий и испорченности правительств, приняли решение изложить в торжественной Декларации естественные, неотчуждаемые и священные права человека, чтобы эта Декларация, неизменно пребывая перед взором всех членов общественного союза, постоянно напоминала им их права и обязанности, чтобы действия законодательной и исполнительной власти, которые в любое время можно было бы сравнить с целью каждого политического института, встречали большее уважение; чтобы требования граждан, основанные отныне на простых и неоспоримых принципах, устремлялись к соблюдению Конституции и всеобщему благу. Соответственно, Национальное собрание признает и провозглашает перед лицом и под покровительством Верховного существа следующие права человека и гражданина.

Статья 1

Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные различия могут основываться лишь на общей пользе.

Статья 2

Цель всякого политического союза – обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковые – свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению.

Статья 3

Источником суверенной власти является нация. Никакие учреждения, ни один индивид не могут обладать властью, которая не исходит явно от нации.

Статья 4

Свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вреда другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека ограничено лишь теми пределами, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами. Пределы эти могут быть определены только законом.

Статья 5

Закон имеет право запрещать лишь действия, вредные для общества. Все, что не запрещено законом, то дозволено, и никто не может быть принужден делать то, что не предписано законом.

Статья 6

Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в его создании. Он должен быть единым для всех, охраняет он или карает. Все граждане равны перед ним и поэтому имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями и способностями.

Статья 7

Никто не может подвергаться обвинению, задержанию или заключению иначе, как в случаях, предусмотренных законом и в предписанных им формах. Тот, кто испрашивает, отдает, исполняет или заставляет исполнять основанные на произволе приказы, подлежит наказанию; но каждый гражданин, вызванный или задержанный в силу закона, должен беспрекословно повиноваться: в случае сопротивления он несет ответственность.

Статья 8

Закон должен устанавливать наказания лишь строго и бесспорно необходимые; никто не может быть наказан иначе, как в силу закона, принятого и обнародованного до совершения правонарушения и надлежаще примененного.

Статья 9

Поскольку каждый считается невиновным, пока его вина не установлена, то в случаях, когда признается нужным арест лица, любые излишне суровые меры, не являющиеся необходимыми, должны строжайше пресекаться законом.

Статья 10

Никто не должен быть притесняем за свои взгляды, даже религиозные, при условии, что их выражение не нарушает общественный порядок, установленный законом.

Статья 11

Свободное выражение мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека; каждый гражданин поэтому может свободно высказываться, писать, печатать, отвечая лишь за злоупотребление этой свободой в случаях, предусмотренных законом.

Статья 12

Для гарантии прав человека и гражданина необходима государственная сила; она создается в интересах всех, а не для личной пользы тех, кому она вверена.

Статья 13

На содержание вооруженной силы и на расходы по управлению необходимы общие взносы; они должны быть равномерно распределены между всеми гражданами сообразно их возможностям.

Статья 14

Все граждане имеют право устанавливать сами или через своих представителей необходимость государственного обложения, добровольно соглашаться на его взимание, следить за его расходованием и определять его долевой размер, основание, порядок и продолжительность взимания.

Статья 15

Общество имеет право требовать у любого должностного лица отчета о его деятельности.

Статья 16

Общество, где не обеспечена гарантия прав и нет разделения властей, не имеет Конституции.

Статья 17

Так как собственность есть право неприкосновенное и священное, никто не может быть лишен ее иначе, как в случае установленной законом явной общественной необходимости и при условии справедливого и предварительного возмещения»[26].

На очень долгое время французские законодатели «забыли» об этой Декларации, как стараются забыть страшный сон. Но 4 октября 1958 года она подтверждена Французской конституцией. А 16 июля 1971 года конституционный совет Франции признал Декларацию юридически обязательным документом, нарушение которого приравнивается к неконституционности.

Буквально любые решения, которые принимает новое правительство Франции, служат только увеличению хаоса, бардака, беспорядка, беспредела. Даже вроде бы довольно разумные. Причина простая: все они совершенно непродуманны. Все хотят как лучше, а получается, как всегда.

Сравнительно удачны декреты об упразднении цехов (1791), об уничтожении регламентации, внутренних таможен и прочих ограничений, препятствовавших развитию торговли и промышленности.

Декреты об отмене деления на сословия не в силах изменить принадлежности людей к тому или иному сословию. Есть вещи, которые хоть отменяй, хоть не отменяй, они есть, и все. Характерно, что в Индии после достижения независимости касты не «отменили», а объявили об их равенстве перед законом.

Декрет о передаче церковного имущества в распоряжение нации 2 ноября 1789 ведет к диким спорам о том, как и по какому принципу делить бывшую церковную землю. Ведь механизм не продуман.

Декрет об уничтожении старого, средневекового административного деления Франции и о разделении страны на департаменты, дистрикты, кантоны и коммуны (1789-90) ведет к невероятному бардаку в управлении страной. Совершенно непонятно, как разграничить полномочия коммун-муниципалитетов, административных единиц и центрального правительства.

Декреты конца 1789-го о введении цензовой избирательной системы и разделении граждан на «активных» и «пассивных» делят вроде бы «равных» граждан на имущественные категории. Одни (примерно треть мужского населения) имеют избирательные права, другие – не имеют. Эти декреты вошли в Конституцию 1791 г.

В 1790 году проводят реформу церкви, чтобы поставить католическую церковь на службу государству и превратить священников в государственных служащих. До этого французская церковь подчинялась Ватикану. Теперь все священнослужители должны были принести гражданскую присягу, и им вменялось в обязанность разъяснять прихожанам постановления Национального собрания. Устанавливалась выборность священников и епископов прихожанами.

Регистрация актов гражданского состояния из ведения церкви передавалась государственным органам.

Почти все епископы и около половины низшего духовенства отказались принести гражданскую присягу. Неприсягнувшее духовенство оказывалось политическими врагами «народа».