Глава 2

За краем мира

Хрустел под копытами оленей крепкий наст, шелестели по снегу полозья. Других звуков в этом мире не было. А если Силадан говорил правду, то и самого мира дальше быть не должно, хоть дух и утверждал обратное. Кто из них главнее?

Нанас зябко поежился, хотя мороз не мог пробраться сквозь толстую кожу и мех теплой малицы. Белизна озера, на которое он снова вернулся, тускнела впереди и сливалась с бледной серостью неба. Хорошо, если просто неба. А вдруг… Дальше додумывать не хотелось. Нанас снова поежился. Он вернулся в мыслях к событиям прошедшей, такой долгой ночи. И к тому, как крался к веже Силадана, чтобы освободить своего пса, и как лежал в сугробе, подслушивая, о чем нойд говорит со старейшиной Ароданом, и как, сжимая руками пасть Сейда, чтобы тот не затявкал, тащил его к оленям…

Кто знал, что небесным духам вздумается поиграть сполохами как раз в то время, когда он будет красть оленей! Северное сияние развернулось на полнеба, осветив селение от края до края. В другой раз юноша этому только порадовался бы – смотреть на переливчатые цветные перья он мог, не отрываясь, очень долго. Но в эту ночь духи будто посмеялись над ним. А может, и впрямь посмеялись? Или… Горло враз пересохло, и Нанас невольно сглотнул. – Или они не смеялись, а предупреждали его? Может, духи не хотели, чтобы он убегал из сыйта? Но почему? Разве умереть – лучше? Ему лишь немногим более двадцати, знакомиться с Нижним миром пока совсем нет желания. Хотя духи у людей желаний не спрашивают. А вот за неисполнение своих наказывают строго. Перечить Силадану – все равно что ослушаться духов. Ведь кто такой нойд? Тот, кто стоит между духами и людьми и может говорить с теми и другими.

Нанас тряхнул головой. Нет, о Силадане лучше не думать. Теперь уж ничего не вернуть, назад пути точно нет. А если его не ока жется и впереди – что ж, дорога в Нижний мир всегда открыта.

Саам легонько похлопал костяным набалдашником хорея по холкам оленей. Нет, нельзя ему думать о Нижнем мире, коли из Верхнего к нему спустился небесный дух, спас его от погони, отогнал преследователей и дал важное поручение!

А все ведь из-за Сейда началось…

Два года назад, как раз перед маминой смертью, Сейда принесла Веха, охотничья лайка Нанаса. Собака пропала в начале лета; думалось, навсегда, но ближе к осени вернулась, ободранная, исхудавшая и брюхатая. Через два дня Веха ощенилась. Приплод оказался единственным, необычайно крупным и, что ужасно, вовсе не походил на детеныша собаки. Нанас даже подумал, что Веха нагуляла этого уродца на болотах, спарившись с жабой, настолько щенок напоминал головастика – первым делом, несуразно огромной, круглой головой и хилым, болтающимся подобно хвосту тельцем. А вот хвоста у него как раз не имелось. И этот головастик был совсем белым, словно личинка мухи.

Мать Нанаса, уже не встававшая с лежанки, тогда со стоном отвернулась к стене вежи, а сам парень с несвойственной ему брезгливостью протянул к щенку руку, чтобы немедленно отнести и утопить того в ручье. Но стоило ему коснуться мокрой морщинистой кожи, как пальцы, готовые сжать уродливую белую личинку, вдруг перестали его слушаться, а в душе наступила такая благодать, такое умиротворение и любовь ко всему живому, что убить даже червя, даже ту самую муху показалось кощунственным. К пальцам вернулась чувствительность, и Нанас бережно положил уродца в ладонь. Поднял его к лицу и ахнул: с плоской, приплюснутой мордочки на него смотрели большие, прозрачно-желтые, цвета спелой морошки глаза. У только что родившегося щенка не могло быть открытых глаз, но эти не просто были открыты, а еще и внимательно смотрели на него. Нанасу показалось даже, что он прочел в этом невероятном взгляде признательность и благодарность. Разумеется, он оставил щенка. Тем более, Веха, напуганная тем, кого сотворила, снова исчезла. А вскоре ушла в Нижний мир мама. Если бы не Сейд, парень бы остался совсем один. В сыйте у него и до этого не имелось друзей, а с появлением в доме «исчадия злых духов», его вежу и вовсе старались обойти стороной. Особенно после того, как псинку возненавидел по какой-то своей причине сам Силадан. Сейдом Нанас назвал пса отчасти назло соплеменникам – ведь как раз в сейдах и живут духи, а отчасти из-за того, что тот любил подолгу сидеть совсем неподвижно, будто и впрямь превращаясь в камень. Когда щенок подрос, он стал больше походить на собаку. Хвост у него, конечно, не вырос, зато густая длинная шерсть сияла теперь белизной лишь на груди и брюхе, а спина и лапы потемнели, приняв буровато-серый оттенок. Не изменился окрас головы, к тому же она была по-прежнему большой и круглой, с плоской, как у совы, мордой. Да и у глаз – огромных, по-человечески умных – остался все тот же прозрачный морошковый цвет. В чем-то они были даже похожи с псом – Нанас тоже отличался «окрасом» от соплеменников. У тех, в-основном, был темный цвет волос, хотя имелись среди них и русоволосые, и даже совсем светлые. Но рыжим, почти ярко-огненным, словно заходящее солнце, был лишь он один.

Сейд, почувствовав взгляд хозяина, посмотрел на него и, как показалось, кивнул: мол, не бойся, я здесь, все будет в порядке. Нанасу очень хотелось в это верить, но слева уже проплывали заснеженные низкорослые деревья и кустарники узкой, вытянутой косы Длинный Наволок. За ней уже просматривался на фоне светло-серого неба край Ловозерских Тундр – горного массива, за который и через который нойд Силадан строго запретил переходить. Ведь духи, разгневанные на забывших заветы предков саамов, два десятка лет назад уничтожили весь мир вокруг, оставив им возле священного Сейдозера лишь небольшой клочок земли для обитания. Все, что виделось дальше, было лишь мороком; стоит переступить невидимую черту – провалишься в бездну и попадешь в лапы самым злобным и кровожадным духам.

Сперва Нанас, как и все, верил этому, но потом стал сомневаться. Как же так, думал он, откуда же тогда прилетают птицы, при ходит зверье, где берут начало ручьи и речки?.. А когда нойд назвал «исчадием» его любимого пса, доброго, верного, тут парень и задумался о том, что мудрейший тоже может ошибаться – да еще и судьбы чужие решать по ошибке! Пару раз Нанас пытался заговаривать с другими саамами о том, что Силадан, может, не во всем прав, а может, знает и поболе того, что говорит, но те с ним соглашаться боялись.

В общем-то, за свою недоверчивость он и поплатился. И скоро поплатится еще больше, если был в этих сомнениях не прав. Теперь за Длинным Наволоком будет россыпь небольших островов – и все, горы кончатся. А с ними, возможно, все же кончится и мир. Странно, что жестким запрет был лишь по этим двум направлениям – на север и запад, где тянулись Ловозерские Тундры. В другие стороны дозволялось уходить куда дальше – до полудня оленьего хода, до тех пор, пока не начинал греть тело оберег – плоский камень из священных сейдозерских пещер. Силадан повелел каждому сааму повесить такой оберег на шею, под торку[7]. Камень, нагреваясь, предупреждал о близости края мира.

Нанас невольно прижал к груди ладонь в меховой рукавице. Камень был чуть теплым. Значит, до бездны, если она и впрямь существует, было еще далеко. Тогда почему же нельзя сюда забираться? И что значил разговор нойда со старейшиной, который он случайно подслушал прошлым вечером? Кроме всего, что касалось его личной судьбы, из той беседы Нанас понял мало. Но если он понял хоть что-то правильно, то мир, по крайней мере в этой стороне, не заканчивался сразу за горами. Тогда прав был небесный дух и его карта. А Силадан их, выходит, обманывал. Но почему, зачем?

Или ошибался все-таки сам Нанас, а разговор шел о чем-то ином, недоступном его разуму? Тогда совсем скоро…

Нанас глянул на горы. Они стали заметно ниже. Нарты миновали последний из островков.

День намечался пасмурным. Полярная ночь закончилась луну назад, еще одна луна оставалась до равенства дня и ночи, а там придет конец и долгой зиме. Вот только доживет ли он до весны? Да что там до весны – доживет ли он хотя бы до сегодняшнего полудня?.. Справится ли с заданием, которое ему дано?

Горы закончились. Теперь по обеим сторонам озера пролегали пологие заснеженные берега, покрытые кустарником и редким, невысоким лесом. Озеро же тянулось вперед и вперед – туда, где на самом деле, по словам Силадана, не было уже ничего. Может, и правда эта белая снежная равнина вдали с темными щеточками леса по краям – на самом деле вовсе не озеро, а лишь кажущаяся им бездна? Может, еще шаг-другой – и… все?..

Нанас не сразу заметил, что невольно стал подергивать вожжу, направляя оленей к левому берегу, и опомнился, лишь когда вокруг замелькали деревья. Впрочем, он тут же нашел себе оправдание: если за ним снарядили новую погоню, теперь, при дневном свете, на озере его бы заметили сразу. Конечно, разыщут и в лесу, если пойдут по следу, но ведь это если пойдут. Видно, после сошествия духа с небес Силадан решил оставить беглеца в покое. А может быть, его просто записали в покойники.

Еще одним оправданием было то, что так он срежет путь до села Ловозеро, откуда должна начинаться показанная небесным духом дорога.

Так или иначе, запретный рубеж, очерченный нойдом, он уже пересек. И пока что никуда не провалился.

И все же Нанас попридержал оленей, тем более по лесу особо разгоняться не стоило. Да и снег здесь был более глубоким и рыхлым, чем на озере. Крайние полозья то и дело проваливались, и нарты все чаще скользили своей средней частью, сделанной в виде кережи[8]. Такие нарты придумал сам Нанас еще три зимы назад. В одной кереже было ездить не очень удобно – сани то и дело норовили опрокинуться набок; полозья же обычных нарт проваливались в глубоком и рыхлом снегу. Вот он и додумался объединить оба вида саней в один. Кережа крепилась к боковым полозьям с помощью березовых копыльев, и когда полозья оседали в снег, нартам не давало проваливаться ее днище, на полозе которого они и скользили дальше. Да и сидеть в кереже было куда удобней, чем на настиле обычных нарт. В ней даже можно было спать на стоянках, закутавшись в оленьи шкуры, что теперь вполне могло пригодиться Нанасу. Кстати, его сани всем пришлись по душе. Пожалуй, это было единственное, за что его искренне хвалили соплеменники.

Здешний лес показался ему точно таким, что и вокруг сыйта, – будто и не уезжал никуда. Те же почти сливающиеся белизной со снегом березы – кривоватые и не особо высокие; те же тонкие редкие сосны с голыми внизу золотисто-коричневыми стволами; та же торчащая повсюду голая щетина ивняка и ольхи. Лишь только ели выглядели более мрачными: опущенные под тяжестью снега колючие лапы и впрямь казались лапами – растопыренными, живыми, вот-вот готовыми схватить зазевавшуюся добычу, которой в этот момент был он сам. Ему стало здесь неуютно, захотелось даже повернуть оленей назад, к озеру.

К счастью, впереди показался просвет.

Выехав на большую поляну, Нанас решил остановиться и перевести дух. Да и оленям пора было дать отдохнуть. Он отбросил хорей в снег, и хорошо выученные олени послушно остановились. Юноша встал с нарт, ослабил упряжь, и оба быка тут же принялись разгребать мордами и передними копытами снег, в надежде докопаться до ягеля.

Сейд тоже остановился, уставился на Нанаса своими морошковыми глазами, словно спрашивая: «Ну, что дальше?»

Нанас спустился с саней, погладил пса, почесал за ухом, а заодно осмотрел следы побоев. Странно, но, похоже, Сейд чувствовал себя хорошо.

– Заживает, как на собаке! – сказал ему, улыбаясь, Нанас. – А дальше что? Пойдем вперед, искать дорогу!

Глава 3

Первый осколок старого мира

Нарты снова скользили по хрусткому насту. Нанас опять восседал в кереже, держа в левой руке хорей, а в правой вожжу. По-прежнему рядом с оленями бежал верный пес. Полозья мерно раскачивались на болотных кочках. Правда, болото теперь было другое, не то, где они с Сейдом отыскали мешок небесного духа, ну так это и к лучшему.

1

Хорей – тонкий длинный шест для управления оленями. (Здесь и далее – прим. автора)

2

Сыйт – хозяйственно-территориальная община саамов.

3

Нойд – саамский жрец, шаман, колдун. Посредник между миром духов и миром людей.

4

Вежа – примитивное саамское жилище.

5

Сейды – священные камни саамов.

6

Малица – зимняя одежда северных народов, сшитая из оленьих шкур мехом внутрь, с капюшоном. Саамы переняли этот вид одежды у коми-ижемцев и ненцев в конце XIX века.

7

Торка – нижняя саамская одежда из тонких оленьих шкур.

8

Керёжа – саамские сани в виде лодки с одним центральным полозом. Использовалась до конца XIX века, после чего получили распространение косопыльные нарты, заимствованные у коми-ижемцев и ненцев.