15. Лада и Елизавета пьют чай

– Пей, – она пододвинула чашку с только что заваренным черным чаем к женщине, сидевшей напротив. Та реагировала замедленно и не сразу расцепила побелевшие пальцы. До чего же подавленное существо… чтобы не сказать раздавленное. Даже удивительно, что такая прошла отбор и была допущена к жеребьевке. Но что Лада знала о критериях отбора? Ровным счетом ничего. Зачем далеко ходить – ее тоже допустили. А ведь медицинская комиссия состояла не из клинических идиотов…

Женщина привязалась к ней еще в автобусе. И как-то само собой получилось, что последние несколько часов они почти не расставались, хотя, видит бог, еще недавно Лада испытывала желание оказаться подальше от опостылевших лиц и стен – и чтобы ни единой души рядом. Возможно, ей и сейчас этого хотелось… но куда денешься от этого взгляда больной побитой собаки?

«Интересно, а какой взгляд у тебя? Ты давно смотрела на себя в зеркало? То-то же…»

– Ну, Елизавета, так как ты здесь очутилась? – спросила Лада две минуты и три обжигающих глотка спустя.

Та помолчала, уставившись на свои бледные руки. Потом подняла глаза:

– Я ушла от мужа.

– Значит, сбежала. А что такое? Он забыл о годовщине вашей свадьбы? Или не одобрил твой новый лифчик?

«Что ты несешь? Теряешь время, дура, совсем мало осталось…»

– Тебя никогда не насиловали в задницу?

В устах Елизаветы это прозвучало отвлеченно. Как, например, вопрос: «Тебя никогда не закапывали живьем?»

Та-ак. Это уже кое-что.

– Я сама кого хочешь трахну в задницу, – сказала Лада. – Вот этой штукой.

Она протянула руку и достала из сумочки фаллоимитатор более чем приличного размера. Во взгляде и во всем облике этой худой, стройной, коротко стриженной женщины было что-то такое, от чего даже долбоносики из «персонала» не позволяли себе исподтишка ухмыляться, когда рылись в ее личных вещах. А там было много необычного.

Лиза тоже не ухмылялась. Казалось, она вообще забыла, как это делается. Но в ее глазах Лада прочла нечто похожее на восхищение.

«Только этого тебе не хватало. Ответишь за тех, кого приручила?»

– Ладно. Не буду спрашивать, бил ли он тебя…

– Не надо.

– Дети есть?

Лиза помотала головой и заметно сжалась. Похоже, эта родит не скоро. Если вообще родит.

– Ну что ж, правильно сделала.

Лада смотрела вдаль. С церковного балкона, где они находились, была видна небольшая площадь, в которую вливались три улицы. По одной из них они пришли сюда, потому что идея насчет церкви взбрела Ладе в голову, едва она завидела отливающие золотом купола и покосившиеся кресты. Ей показалось, что это будет смешно. Немного ближе к Царствию Небесному… Но до полуночи и даже раньше все-таки надо разбежаться. Таковы правила.

Лада спросила себя, надолго ли ее хватит – в смысле, долго ли она будет терпеть их долбаные правила. Чем-чем, а штрафными санкциями ее не испугаешь. И, честно говоря, у нее был свой миллион евро, даже немного больше – на пару миллионов.

А еще у нее был рак.

Неоперабельный.

И вот она, молодая, красивая (когда-то), богатая женщина, смотрела вдаль, пытаясь забыть о тикающем в мозгу секундомере и разгадать тайну своего никчемного существования, в котором было всё и вдруг не осталось ничего. Так, может, ничего и не было? Как не было ничего стоящего в этом небе цвета линялых джинсов и в этих пустых, медленно разрушающихся домах. Как не было веры в этих намоленных стенах. Ни веры, ни утешения, ни надежды…

«Что ты делаешь, мать твою?! Тебе еще тащить на себе эту мокрую курицу!»

Плохой признак. Ядовитый голос внутри звучал гораздо громче, чем шепот, донесшийся снаружи.

– …Что ты спросила?

– Ты…

– Что – я?

– А ты почему здесь?

Лада достала сигарету и закурила. Глубоко затянулась, выдохнула длинную струю дыма.

– Со мной всё проще. Мне осталось три месяца, от силы полгода. Хочу повеселиться напоследок.

– Здесь невесело…

– Там, где весело, я уже была. И потом, откуда ты знаешь, каково здесь? Во всяком случае, скучно не будет, я тебе обещаю.

– Мне с тобой хорошо. Спокойно. Я бы хотела… остаться тут подольше.

– Лучше бы ты хотела вернуться и отрезать ему яйца.

– Кто знает? – Взгляд Елизаветы засох, направленный в одну точку. – Может, и до этого дойдет.

– Не дойдет. Не бери на себя лишнего. Твое дело выжить… после того, как всё закончится. А не то еще соскучишься, поползешь к нему обратно. Видела я и такое…

Лизу не задело презрение, прозвучавшее в последних словах. Она привыкла к кое-чему похуже слов. Ей действительно хотелось подольше оставаться рядом с этой женщиной. Поблизости от нее она чувствовала себя защищенной, как никогда прежде. Сила, исходившая от Лады, была почти материальной – плотная стена отчаяния, которую с другой, невидимой глазу стороны, подпирала смерть.

На самом деле Лада устала. Даже сигарета казалась неподъемной, и рука начала дрожать. Браслет, соскользнувший почти до локтя, отливал темным блеском. Кое-чего эти придурки из «персонала» не учли или просто не заметили: она могла без особых усилий снять побрякушку – ее кисть уже слегка напоминала куриную лапку. И с каждым днем будет напоминать всё больше. Через пару недель ей, пожалуй, придется придерживать этот электронный бубенчик… если к тому времени она захочет оставаться в игре. Ведь веселиться она точно не собиралась.

– Ну ладно, тебе пора.

– Уже?

– Мне надо отдохнуть. Завтра встретимся, если доживем… Шучу. Куда мы денемся.

– Я найду себе что-нибудь поблизости.

Лада была вынуждена произнести ненавистную ей фразу:

– Ты знаешь правила.

Затем процитировала:

– «…На расстоянии, исключающем обмен сведениями любым способом в период Мертвого часа»… Иди, уже начинает темнеть. Компьютером пользоваться умеешь?

«Глупый вопрос. Не позорься, ты же прошла тестирование. И она наверняка тоже».

Елизавета покорно встала и медленно спустилась с балкона.

«Неисправима, – думала Лада, глядя ей вслед. – Даже не спросила, какого хера я присвоила себе эту развалину».

– Эй! – окликнула она свою новую непрошеную подругу и показала ей фаллоимитатор. – Может, захватишь?

Лиза слабо улыбнулась («Значит, не всё потеряно»):

– Не сегодня. Как-нибудь в другой раз.

16. Розовский: закат Европы

Он не был бы самим собой, если бы заранее, образно выражаясь, не рассовал тузов по рукавам. Это давало ему приятное ощущение власти над ситуацией, тем более когда столь многое поставлено на кон. Особенно приятно было осознавать, что ему удалось навязать другим игру, которую они полагали своей.

Розовский действовал сразу по нескольким направлениям. В частности, еще до запуска проекта он раздобыл и хорошенько изучил старую карту города, сделанную при помощи аэрофотосъемки. Гриф «секретно» уже давно не был помехой для любознательных; секреты продавались направо и налево, вопрос был лишь в сходной цене и в том, чтобы выйти на нужного человека. Розовский не скупился, когда речь шла о качестве, и в этом смысле добытая карта вполне отвечала его придирчивым требованиям. Крупномасштабная, достаточно подробная, с обозначением всех более или менее заметных объектов, она давала хорошее представление о месте будущих событий, которые могли сыграть в судьбе Розовского решающую роль. Не остров сокровищ, но кто знает. А он уж постарается, чтобы пиастры не уплыли в чужие руки.

Тащить карту с собой «в приключение» он, разумеется, не собирался – это выглядело бы подозрительно. Пришлось запоминать, благо зрительная память у него была отличная. Теперь, бодро шагая по городу навстречу светлому будущему, Розовский сверял запечатленную в мозгу картинку с действительностью и с удовлетворением отмечал: оказывается, мало что изменилось с тех пор, как над городом пролетел неприметный самолет военно-воздушных сил с камерами на борту. Во всяком случае, новых, не имевшихся на карте зданий ему пока не попадалось, но его и не волновали новостройки.

Для начала его интересовала возведенная в глубоко тоталитарные времена гостиница «Старт» (если верить устаревшим источникам – лучшая в городе). На рубеже веков, перед самым исходом, она перестраивалась, после чего сменила масть и стала называться «отель “Европейский”» (четыре этажа, восемьдесят номеров, четыре «люкса», ресторан, бар, бильярдная, сауна, стоянка на полсотни авто). Кто-то потерял на этом кучу бабла. А кто-то, наоборот, заработал. Переродившийся отель даже обзавелся двумя парами звезд.

На взгляд Розовского, это были те же яйца, только в профиль. В принципе, он ценил удобства, никогда не пренебрегал ими и не собирался селиться в какой-нибудь халупе. Он полагал себя единственным из участников, кто заблаговременно озаботился изучением сцены действия, и поэтому думал, что имеет порядочную фору. И, в отличие от остальных, он двигался целенаправленно с той самой минуты, как отвязался от своего опекуна на перекрестке проспекта Мира и улицы Багратиона.