Психотерапия и, в частности, соматопсихотерапия, как часть жизни, не изобретает ничего противоестественного, не является чем-то искусственным – она лишь очищает естественное, составляет ему протекцию.

Термины «облегчение» (facilitation), «усиление» (amplification) достаточно хорошо известны. Я пользуюсь термином «психокатализ». То, что психокатализ применим и к внутрителесным ощущениям, стало важным открытием русской школы БЭСТ Е.И. Зуева и послужило основой разработки данной «вопросной» терапии.

«Спрашивайте меня», – зачастую предлагает сам пациент, решительно опустившись в кресло у психотерапевта (как бы «сдаваясь»). Кто и как будет это делать? И для чего?

В каком-то смысле, каждая система психотерапии имеет свой ключевой вопрос. (Это не означает автоматически, что с помощью вопросов она и работает – и тем не менее…)

Вопрос клинической психотерапии: динамика какого конституционально-генетического склада проявляет себя в переживаниях и событиях жизни данного человека?

Вопрос психоанализа: когда, при каких обстоятельствах, какое влечение Ид с каким запретом со стороны Супер-Эго столкнулись в Эго и заложили комплекс?

Вопрос юнгианской терапии: какого рода перекос в сознательной жизни пациента заставляет его подсознание «применять меры по выравниванию положения»? и: «Что конкретно должен сделать человек, чтобы урегулировать свои отношения с бессознательным?»[14]

Вопрос гештальт-терапии: какая потребность организма сейчас составляет «фигуру» и на каком «фоне», что мешает гештальту «закрыться», какие незавершенные действия мешают человеку жить «здесь и сейчас»?

Вопрос НЛП: в каких модальностях и субмодальностях представлена информация, оказывающая влияние на человека, как ему «удается» быть расстроенным или, наоборот, настроенным. И так далее.

В диагностической фазе СПТ отыскивается заряд, расстраивающий сознание пациента, фокусирующий на себе энергию организма (субстанцию «тепло-тяжесть»).

Вопрос, который помогает выйти на этот «заряд», обычно очень прост: где ощущение, связанное с тем или иным эпизодом жизни, с тем или иным фрагментом сновидения, с той или иной картинкой, которую произвел пациент по заданию врача? На уровне головы, груди, живота, еще где-либо? Это что-то большое-маленькое, светлое-темное, из чего «сделано»? И так далее.

Ниже мы более детально рассмотрим варианты разговора с пациентом в зависимости от того, как он заявляет свою проблему.

Фактически, СПТ предлагает пациенту задуматься над простой вещью: как распределены его ощущения, когда он решает эту проблему? Или просто: как распределены его ощущения? Есть что-то, что сбивает оптимальное распределение ощущений в организме? Чего-то не хватает, чтобы чувствовать себя хорошо?

Докуда доходит тепло в руках и ногах? Нет ли вызывающих дискомфорт концентратов ощущений на уровне той или иной зоны тела?

Позволю себе небольшой исторический экскурс.

До начала занятий соматопсихотерапией я несколько лет практиковал в духе клинической психотерапии.

В чем ее явные достоинства? Во-первых, в интересе к конституционально-генетической базе, на которой развиваются те или иные психические процессы. Клинический психотерапевт на первом этапе общения с пациентом выясняет особенности душевного склада последнего, на последующем – помогает ему увидеть мир как встречу разных форм жизни, у каждой из которых свое предназначение. Конечным достижением успешной клинической работы является обретение пациентом внутреннего покоя и мира на основе принятия себя как определенной, наделенной своим характером природной данности. (И принятие других тоже! «Не жди волос на панцире черепахи», – гласит даосская мудрость, довольно «клиническая» по своей сути). Но это – содержательная часть работы клинического психотерапевта, я же хотел бы обратить внимание еще и на другое.

Работу клинического психотерапевта отличает внимание к фоновому состоянию, на котором происходит общение врача и пациента. Даже самые правильные послания могут быть восприняты пациентом только тогда, когда он имеет свободный ресурс для этого. Расходуются же ресурсы обычно на напряжения, невротические переживания.

Иоганн Шульц, как известно, исследовал и описал основные ощущения, которые человек испытывает в процессе расслабления. Они приобрели название «шести упражнений аутогенной тренировки». Приятные тяжесть и тепло наливают тело. (В последующем, по реализации расслабления, они обращаются в приятную легкость и прохладу). Сердце бьется спокойно и ровно. Дыхание свободное и ровное. Солнечное сплетение излучает тепло. Лоб слегка прохладен.

Достижение пациентом состояния, когда «приятное тепло доходит до кончиков пальцев рук и ног, до корней волос», считается целительным само по себе. Но оно же является тем фоном в клинической психотерапии, на котором пациент принимает себя, ситуацию и настраивается на успешный выход из трудностей.

Следует заметить, что иногда эта часть работы бывает не второй, а первой: вместо того чтобы разговаривать с пациентом в «ненормальном» состоянии, психотерапевт приглашает его вначале на сеанс. Называется он «обучение аутотренингу», «гипноз» или еще как-нибудь. И лишь пройдя неспецифическое успокоение под воздействием уютной обстановки, релаксирующей музыки, слов «утешения» с интонациями баюкания, рассказывания былин, пациент «принимается» на более специфическую работу.

Уже на раннем этапе профессионального формирования у меня сложилась комбинация: разговор плюс релаксация. После обсуждения с пациентом важных для него вопросов я предлагал ему прикрыть глаза и дать ощущениям распределиться. Отчасти именно это было предсистемой работы, которую я описываю теперь.

Разговор – релаксация – разговор – такой ритм стал казаться очень естественным и важным. Это своеобразные психотерапевтические «качели». Причем вторая часть (гипнотическая, аутотренинговая) меняла тональность в процессе «выстаивания» этой практики: если вначале я что-то пытался внушить пациенту на этой фазе (на основе материала предыдущего исследования его проблематики), то в последующем отказался от директивности и чаще предлагал просто понаблюдать за ощущениями после разговора, дать им «улечься».

Предложение пациентам понаблюдать, что происходит, после обычного эмпатического выслушивания нередко приводит к удивительным результатам. Пациенты подсоединяются к своим телесным ощущениям, впадают в своеобразный транс и проходят серию трансформаций, зачастую спонтанно описывая тот процесс, который, собственно, и организуется психокатализом в соматопсихотерапии.

Камни переживаний могут обнаруживаться и распадаться, ощущения могут двигаться активно из одной зоны тела (переполненной) в другую (обездоленную), могут формироваться совершенно новые, оптимизированные контуры ощущений. Выздоравливающие попадают в новые пространства, из которых возвращаются обновленными. Это похоже на аутотренинг без инструкций. Умиротворение, успокоение, восстановление равновесия происходят спонтанно, в соответствии с «программой», которую организм выбрал сам.

Совсем недавно на меня произвел большое впечатление своеобразный отголосок старой «немой» практики (немой, потому что в ней присутствует минимальное количество вопросов при максимальном доверии к собственному исцеляющему процессу организма). Речь идет о трансформациях, которые стал переживать двенадцатилетний мальчик, едва присев на кресло и услышав: «Закрой глаза. Опиши, что ощущаешь».

У мальчика было состояние ослабления иммунитета неясного генеза. Чирьи шли за ячменями, а ячмени за чирьями. Последние два месяца он непрерывно лечился от подчелюстного лимфаденита (была трещина в углу рта – от нее, судя по всему, произошло инфицирование). Две операции под наркозом оказались безуспешными. Он ездил на перевязки, в ране постоянно находилась резиночка для дренажа. О школе, естественно, пришлось забыть.

Мальчика привели как раз после очередной перевязки, закутанного по самую макушку, поскольку дело происходило зимой. Он сел на стул и впал в особое состояние подключенности вниманием к внутренним ощущениям – своеобразный транс. Он стал детально описывать свои ощущения без каких-либо инструкций с моей стороны, за исключением самых общих: «Наблюдай. Описывай». Главную инструкцию мальчик, видимо, прекрасно понял, хотя она не оговаривалась: «Исцеляйся».

Движение ощущений было интенсивным. То страшный жар собирался в груди и по ощущению там назревал огромный чирий.

– Дашь ему прорваться?

– Нет.

Мальчик то ощущал, будто он «сунул руки в печку», то перед его взором бились два динозавра. Яркая вспышка – и все исчезло.

То голова «весит 300 килограммов», то ноги. То «червяк скользнул по бедру и выскочил вон». То «черепашонок с длинной шеей, большими глазами и глупой улыбкой, с маленьким панцирем, смешит». То, невесомый, он стал «переворачиваться» в воздухе.

– Считай, сколько раз.

– Пять.

Снова стал переворачиваться в воздухе. На этот раз 10 переворотов.

Серия трансформаций, длившаяся минут тридцать, завершилась формированием ощущения ровного тепла во всем теле, и мальчик почувствовал возможность открыть глаза.

Мне было интересно проследить за исходом его исцеления после этой процедуры спонтанной саморегуляции. Я поинтересовался состоянием мальчика через месяц с небольшим. Он исцелился. Еще через два месяца я с ним встретился.

В его ощущениях сохранялось равновесие. Он с удовольствием играл со своим другом. «Все у меня хорошо: играю, прыгаю». О старом напоминал только маленький малиновый шрамик под челюстью.

– Шрамы украшают мужчину, – заметил я.

– У меня их хватает, – не без гордости заметил маленький пациент.

Мальчик воспроизвел динамику выздоровления: установившееся ровное внутреннее тепло сохранялось после встречи. «Собирались еще везти его в областной центр, – дополнила его мать, – для более массивной операции, но надобность в этом как-то сама собой отпала: рана начала заживать». Мы с ним общались 8 февраля, а 8 марта он уже поздравлял девочек в школе, и в последующем только укреплялся в хорошем самочувствии. Окружающие заметили, что он стал в целом спокойнее.

По окончании моего общения с мальчиком его тетя выразила желание побеседовать о своих проблемах, и это было косвенным признаком признания родственниками связи между сеансом и произошедшим выздоровлением. А большой ком свежего деревенского творога, который я привез в Москву своим детям, показался мне прекрасным вознаграждением за мой скромный вопрос: «Что ощущаешь?»

Когда можно позволить происходить трансформациям, подобным тем, что описал мой маленький пациент, ничего другого не надо.

В ряде других случаев задача состоит в том, чтобы заставить ощущения потечь. Именно в подобных превращениях и заключена суть терапевтических достижений.

Не скрою, иногда я почти засыпаю, когда пациент старается подробно описать историю своих страданий, не торопясь прорабатывать ее. Это случается не только со мной. В «Технике и практике психоанализа» Ральф Гринсон особо рассматривает такие случаи, когда психоаналитик ненароком засыпает на сеансе психоанализа. Он рекомендует не обвинять в этом пациента. Я практически всегда справляюсь с собой даже без щипков собственной руки, но не склонен переоценивать эффективность такого способа проведения психотерапевтического времени и стараюсь предупредить пациента о бесполезности простого перечисления фактов.

Чтобы этого избежать, при первом же упоминании о значимом для пациента событии, оставившем след в душе, я предпочитаю сразу работать с остатком переживания, выверять целесообразность его хранения, вместо того чтобы ограничиваться простым перечислением отпечатков событий в душе. Я называю это принципом нескольжения.

Впрочем, я должен оговориться: нет нужды навязывать довольно закрытый, в каком-то смысле беспредметный язык телесных ощущений, когда человек взывает к открытому разговору на экзистенциальные темы и уравновешенность его состояния не вызывает сомнений. Показания к применению метода СПТ очень широки, но не безграничны. Это способ восстанавливать ресурс человека. Он бывает необходим практически в 100 % случаев, но это не единственное, в чем может нуждаться пациент. Соответственно, и психотерапевт совершенно не обязан использовать приемы СПТ всегда и везде.

Продолжим разговор о ситуациях, когда уравновешенность состояния человека все же вызывает сомнения.

По мере моего становления как специалиста все большую ценность приобрела фаза общения врача и пациента, условно названная «фазой релаксации», которую я приучился воспринимать как своеобразную цель, кульминацию процесса психотерапии.

Однажды я заметил, что вовсе не склонен разговаривать с пациентом. Разумеется, я имею в виду «разговор умов». Учитывая значимость влияния аффективных зарядов на мышление пациента, я счел, что имеет смысл «разговаривать с боссом» (бессознательным), по выражению М. Эриксона, а не с подчиненными (мыслями сознательного разума). Находить же «босса» удобно по ощущениям в теле.

Непосредственное обращение к ощущениям с самого начала работы ознаменовало открытие уникальной возможности изменять состояние непосредственно, без разговора в привычном понимании этого слова. На смену старой формуле «разговор – релаксация – разговор» пришел новый ритм: «релаксация – разговор – релаксация».

Стала вызревать мысль, что анализу обстоятельств пациента обычно придается несколько преувеличенное значение, на самом деле не так важны обстоятельства человека, важно как он в них «стоит». Важно помочь человеку занять другую позицию по отношению к обстоятельствам, обрести другое состояние; дальнейшее – дело его собственного жития.

Вторая фаза стала первой. Разговор стал начинаться с разбора состояния, а не ситуации. Соматопсихотерапия является исключительной заботой о состоянии пациента.

Нередко разговор в кабинете психотерапевта перетекает в область обсуждения проблем пациента. Я считаю это минимально продуктивным подходом. Но сначала определимся в том, что же есть кроме проблем пациента.

«Проблема пациента» – это то, что заставляет организм реагировать, воспринятая информация о ситуации внутри или вне организма, отклоняющейся от оптимальной, восстановление оптимальности которой человек воспринимает как жизненно важную задачу. Это основание для переживания.

«Состояние» – это то, что призвано решить проблему. Это жизненный ресурс, определенная конфигурация ощущений в организме.

Восприятие ситуаций и ответы на них варьируются в широких пределах. Что для одного – вселенская проблема, для другого – сущий пустяк, и то, на что один реагирует всем своим существом, другого может оставить совершенно равнодушным. Но именно это наблюдение заставляет задаваться вопросом об исходном состоянии, в котором человек воспринимает ситуацию, оценивает ее и формирует на нее ответ. При формировании состояния играют роль и конституционально-генетические факторы, и ранняя история индивидуума, и многое другое. Важно то, что к моменту встречи с психотерапевтом итог жизни данного конкретного человека (с данными генами, личностной историей и воспитанием) представлен в виде состояния с определенной конфигурацией внутренних ощущений.

Известен ряд ситуаций, когда само по себе состояние (например, напряженности) является проблемой, как температура при воспалении, зашкаливающая за 39. Само то по себе повышение температуры – естественно, но не до такой степени.

Переступая порог психотерапевтического кабинета, пациент не всегда знает, для чего он это сделал: для того, чтобы решать свои проблемы, или для того, чтобы изменять свое состояние. (Третий вариант – решение вопроса о том, как конструктивно приложить свое состояние к проблемной ситуации без особого его изменения). В действительности проблемы пациента решаются вне стен терапевтического кабинета, здесь же он находится для оценки состояния, в котором решает проблемы, и для его оптимизации.

Психокатализ телесных ощущений является методом изменения состояния пациента, восстановления его ресурса, а не решения его проблем, если, конечно, не называть состояние здоровья особой проблемой, но тогда это «метапроблема», решение которой определяет решение всех остальных проблем.

Известно, что некоторые психотерапевты, в том числе самые авторитетные, вроде Милтона Эриксона или Алексейчика, не чураются того, чтобы выступить советчиками для своих пациентов. В этом нет ничего противоестественного: один человек, умудренный жизненным опытом, дарит другому, этим опытом не умудренному, и варианты решений, и программу действий. Такие советы психотерапевта отличает то, что они поданы технично, «с подходом», инструкции остаются в сознании пациента до полной реализации… Но само по себе это не психотерапия – это обмен опытом между искушенным и неискушенным человеком в выходе из разных сложных ситуаций. То же касается психологического «проблемного» консультирования.

Мы будем вести речь о психотерапии, о помощи в изменении состояния пациента. Жизнь с ее проблемами при таком подходе уйдет за скобки. В поле рассмотрения, прямо по-гуссерлевски, останется только сам живущий как таковой. И вопрос будет заключаться лишь в следующем: в каком состоянии он живет? В каком состоянии решает свои проблемы? Одно из базовых убеждений СПТ состоит в том, что проблемы хорошо решать тогда, когда решающий их спокоен, – что согласуется с позицией, высказанной еще Фрейдом: ответственные решения стоит принимать только после анализа.

Главная забота соматопсихотерапевта – на что уходят ресурсы человека, его энергия, его внимание. Работу СП-терапевта можно сравнить с работой старателя. Золотыми самородками, которые он добывает, являются «окаменевшие эмоции», и то, что они выглядят скорее как уголь, не должно смущать. Ибо спрятанное в этой руде «золото» – энергия жизни – бесценно. Как сама жизнь человека.

Включения «движения ощущений», подобные описанным в случае с двенадцатилетним мальчиком, весьма нередки. И именно при состояниях «психического генеза», а не только при соматических расстройствах. Это всегда удивляет, восхищает и обнадеживает: организм сам задает и разрешает все вопросы.

Но если обычно то, что происходит в ощущениях, осуществляется в значительной степени вслепую, то в соматопсихотерапии контролю именно над этим процессом придается большое значение.

Выяснение характеристик того, что мешает, может идти в двух ключах: вопросы так называемого второго уровня требуют от организма больше энергии для осуществления реакции, ибо предполагаемый ответ – неопределенный, творческий. «Где страх?» – «В животе». – «Что там по ощущению?» – «Медуза».

Вопросы «первого уровня» менее энергоемки, однако и ответы на них более предсказуемы. Не зря их именуют наводящими вопросами. «Где ощущаете страх: в голове – в груди – в животе – еще где-либо? Это что-то большое – маленькое, светлое – темное, тяжелое – легкое, плотное – мягкое, еще какое-либо?» Можно спрашивать еще подробнее, доводя вопросы до «нулевого» уровня. «Весит сто граммов, двести, триста, пятьсот, килограмм – больше, меньше? Это по ощущению газ, жидкость, масса, камень, дерево, металл, еще что-либо? Это предмет, растение, животное, еще что-либо?» Серия может быть продолжена.

Однако переходить за «ноль», т. е. утверждать что-либо, навязывать свои интуиции, крайне нежелательно. К сожалению, в жизни этот принцип весьма часто нарушается. (И, разумеется, всегда из самых благих побуждений!)

По мере того как пациент «врабатывается», понимает, что от него требуется, вопросы становятся все лаконичнее. В течение одного сеанса хорошо научаемый пациент уже к третьему заходу работы (под «заходом» имеется в виду законченный цикл работы; таких полных циклов за время одной встречи бывает несколько) может вполне «правильно» отвечать на односложные вопросы. Ощущения, связанные с возрастом таким-то, где? (Имеется в виду возраст, обозначившийся на рисунке тестового задания). И пациент отвечает:«В голове». – «Что там?» – «Темная, тяжелая масса». То есть пациенту уже не нужны «наводки»: «Ощущения, связанные с возрастом таким-то, где: в голове, в груди, в животе, еще где-либо? Это что-то большое, маленькое, светлое, темное, из чего сделано?». Но даже для такого «образцово-показательного» пациента могут оказаться уместными вопросы: «Во лбу, в затылке, в темени, в висках? Сколько граммов, размеры, объем?»