2

Я ничего не сказал Наде о жутких мордоворотах, которые допрашивали меня в подъезде Чагина. Не то чтобы я сомневался в ее стойкости. Тихие в этом плане могли дать большую фору любому жителю Сектора. Но я все-таки боялся, что это может разрушить ее картину мира. К тому же она была женщиной.

Не говоря уже о том, что я чувствовал свою вину перед ней. И я ее любил. Скажу вам по секрету, если вы не любили тихую, вы вообще ничего не знаете о женщинах, и мне вас даже где-то жаль.

В общем, я сказал Наде, что Чагин был не в настроении и говорить на серьезные темы отказался.

Потом я отправился в библиотеку и выпросил в читальном зале подробную карту Орехово-Зуевского района 1997 года. Там были интересные объекты, наверняка давно не существующие. Например, завод «Респиратор». Или завод «Фенолит», окрестности которого выглядели уродливо даже в схематичном изображении.

Затем я собрался с духом и решил выяснить, с кем говорила Анфиса в прошлое воскресенье. Рассуждал я следующим образом. Раз седой сосед сказал, что незнакомец был похож на меня, только худой, значит, следовало искать человека, похожего на меня с точки зрения седого соседа, то есть дерганого, а еще лучше – рюкзачника.

Рюкзачников в Москве было всего пятеро, включая меня. Худых из них было двое. Я начал с того, который жил ближе. Его звали Роман Приходько. Он, к счастью, оказался дома. На вопрос, встречался ли он с такой-то, Рома ответил, что встречался, но только было это не в воскресенье, а в четверг.

– Рома, ты уверен? – спросил я. – У тебя календарь в голове не сбился?

– Уверен, – сказал Рома. – Это было в четверг. А в прошлое воскресенье я ездил в Хотьково. Сказали, там сохранился склад китайской оргтехники, хотел проверить.

– С кем же тогда она встречалась в воскресенье? Откуда столько дерганых в Москве? Полезли как тараканы.

– А я откуда знаю, с кем она встречалась? Наших никого не было в выходные. Саша был в Секторе, а Вова и Богдан ездили со мной на склады.

– Это очень странно, – сказал я.

– Ты, я вижу, расстроился, – заметил Рома. – А зря. Не стоит расстраиваться по мелочам.

– Ты считаешь, это мелочи?

– Считаю, да, – сказал Рома. – Считаю, что мелочи.

– Слушай, человек поговорил с кем-то, неизвестно с кем, а потом рванул из дома куда глаза глядят. Это мелочи?

– Знаешь, чувак, я б на твоем месте лучше притормозил и спросил у корефана, а зачем она, эта девчонка, в четверг с ним встречалась.

– Да! – всполошился я. – Действительно! Что она от тебя хотела?

– Просила достать оружие, – понизив голос, сказал Рома.

– Оружие? – У меня задрожали губы.

– Да, чувак, оружие.

– И что? – Я не мог прийти в себя.

– И что. Ничего. Ты же знаешь, мы этим не занимаемся. По Пакту за это из Тихой вышвырнут, а в Секторе могут запросто и на разборку пустить – почки, печень, то да сё. На запчасти разберут и в холодильник. Так что я, конечно, сказал – нет. Ну и ей тоже посоветовал с этим не связываться.

– А она?

– Ну, мне не показалось, что я ее переубедил. Так что на твоем месте я бы эту мадам не искал. А если, случайно, тебе не повезет и ты ее все-таки найдешь, то обо мне ей ничего не говори. Для здоровья, я думаю, лучше бы было, чтобы она вообще забыла мое имя и мой адрес. Вот так-то, а ты говоришь – воскресенье. Да кого оно волнует, это воскресенье, и с кем она там говорила! Это, чувак, ерунда.

«Оружие… оружие…» – шептал я в пустом вагоне на всем расстоянии от Купавны до Павловского Посада, скручивая в руках брезентовый ремень рюкзака.

Скручивая и раскручивая. Скручивая и раскручивая.

Зачем оружие в Тихом мире девятнадцатилетней секретарше, работающей в средней школе?

Но измученный и измочаленный ремешок никакого ответа, естественно, не давал.

3

В Павловском Посаде в вагон зашла стайка подростков. Трое крепких ребят лет пятнадцати и пять девушек, их сверстниц. Двое, один парень и одна девушка, были с гитарами. На ногах у всех были пляжные шлепанцы, волосы мокрые. Не помню, чтобы где-то в районе Павлово-Посада была река или озеро с хорошим пляжем, но ребята, судя по всему, хорошо провели время и теперь возвращались домой.

Они приветливо кивнули мне и устроились неподалеку. Парень с гитарой взял несколько аккордов, потом спросил у меня:

– Мы вам не помешаем, если попоем тут немного?

– Нет, – сказал я. – Ради бога.

– «Ради бога» что? – переспросил паренек с улыбкой, явно не понимая, что я имел в виду.

– То есть да, – спохватился я, – конечно, пойте. Не помешаете. Даже наоборот, веселее будет.

– Ладно, – сказал парень.

Глядя на меня, он снял руку с грифа и поднес палец к своему левому глазу. Улыбнулся мне и приподнял бровь. Все поняли, что он подшучивает над моим синяком, и засмеялись. Но удивительно, их смех совершенно не задел и не обидел меня, а только поднял мне настроение и отвлек ненадолго от тяжелых мыслей об оружии и о том неприятном и опасном деле, в которое я ввязался по недомыслию.

Парень запел какую-то неизвестную мне песню, немного похожую на классический шлягер 70-х «Там, где клен шумит». Голос у него был приятный, почти уже установившийся, мужской, друзья подпевали слаженно, похоже было, что у всех со слухом все в абсолютном порядке. Но одна из девчонок все время вертела головой и оглядывалась на меня, несмотря на то что подружка несколько раз толкнула ее локтем под ребра.

Когда песня закончилась, эта энергичная подружка, закинув руку за спину вертевшей головой девушки, повернулась ко мне и сказала:

– Вы не обижайтесь, но она еще никогда не видела таких, как вы.

– Дерганых? – спросил я.

– Ну да, можно и так сказать, – сказала девушка и засмеялась.

И странно, мне снова не было обидно, а только весело и легко.

– А что, такие редкость в ваших краях? – спросил я.

– Не то слово, – ответил за нее самый здоровый из парней, голубоглазый брюнет в шортах и ярко-желтой майке. – У нас вообще нет дерганых.

«Вот оно как!» Я подумал, что мне этих ребят сам бог послал. Ну, не бог, конечно, а случай, – с такими словами, как бог, ангел, провидение и все такое, после Переворота я вообще старался обращаться как можно осторожней… Ясно было, что Кто-то пролетел над нами пять лет назад, а что, если Он и сейчас слышит? Возьмет и растворит поезд в воздухе. Или омолодит нас всех лет на десять. Или состарит. Или включит мобильники. Не дай… Вот, опять чуть не вылетело.

– А откуда вы тогда знаете, кто я? – спросил я у брюнета.

– Мы в Москве видели, что люди разные бывают. А Светка, – кивнул он на ту девчонку, что вертела головой, – еще ни разу в Москве не была. Ей в диковинку.

– А вы где живете?

– В Орехово, – ответили они хором и засмеялись.

Воистину… мне повезло. Если в Орехово-Зуево нет дерганых, то появление Анфисы должно быть для местных событием. Кто-то да видел ее. И запомнил. Надо познакомиться с этими ребятишками поближе, решил я.

Жизнь рюкзачника приучила меня к изворотливости, выработала способность втираться в доверие – или, если выразиться помягче, налаживать контакты с людьми. Конечно, тихие – люди очень чуткие и проницательные, их не так просто обмануть, но я ведь и не совсем обманывал. Иногда сам себе не в состоянии был ответить, где заканчивался блеф и искусственная эмоциональная накачка, а где и вправду начиналось искреннее с моей стороны расположение и даже любовь.

Я подсел к ребятишкам и через пять минут уже знал, что голубоглазого брюнета в желтой майке зовут Игорем, гитариста Сашей и что все они были на Павловском озере, которое образовалось на окраине города пять лет назад и пополнялось бьющими из-под земли горячими ключами. «Наверняка на месте бывшей городской свалки», – подумал я, вспоминая, как бесследно таяли после Переворота горы отходов и как они на глазах зарастали травой или заполнялись прозрачной водой озер. Но подросткам я об этом не сказал.

Между прочим, вы знаете, как-то язык не поворачивается называть тихих тинейджеров подростками. Подросток – это что-то, на мой взгляд, отрицательное, такое, чем нужно переболеть. Жестокость, неуверенность в себе, прыщи. В общем, всякая гадость, особенно в сфере секса. А тихие были совсем другими. Никакого переломного возраста, никаких внутренних конфликтов, никаких страданий юного Вертера. Вот эти ребята, которые ехали со мной в электричке, они были похожи на молоденьких, еще не совсем окрепших и не закостеневших взрослых или, наоборот, на больших здоровых детей. Или, если еще точнее, они были похожи на породистых щенков крупных собачьих пород в возрасте примерно от восьми месяцев до года. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.

Короче, я не стал портить им настроение, рассказывая о свалках допереворотной России, зато рассказал им историю, как меня ограбили в Секторе и как я там получил в глаз. Я придумал эту историю на ходу и пытался сделать ее нестрашной и смешной, но ребята не рассмеялись. Напротив, они помрачнели. Хотя и ненадолго.

– Да, мы знаем, что бывает в Секторе, – серьезно сказал Игорь, и я поспешил сменить тему разговора.

К тому моменту, когда мы подъезжали к станции Орехово-Зуево, я уже был уверен, что могу попросить моих новых знакомых разузнать для меня, не появлялась ли где в их городе дерганая девушка с косящим взглядом. И я бы так и поступил, если бы это было пару месяцев назад. Но в тот день я не смог этого сделать. Я знал, что они в считанные часы найдут Анфису. Но я не знал, во что это может вылиться и как это отразится на этих замечательных ребятишках. В какую беду они могут попасть из-за меня. Так что я не стал просить их ни о чем.

Когда поезд стал притормаживать, я задумался, что делать дальше, и ребята заметили, как я погрустнел.

Наперебой они начали приглашать меня в гости, пожимать руки и хлопать по плечам. Я кивал, говорил «ладно, ладно, спасибо», а потом, когда мы все уже встали, чтобы идти к выходу, спросил:

– Кстати, а нет ли у вас в городе гостиницы?

– Как нет? – загалдели они. – Конечно, есть!

А Света, которая никогда не была в Москве и не видела дерганых, вдруг громко сказала:

– А моя сестра, между прочим, тоже никогда не была в Москве, но ТАКОГО человека видела! Точнее, такую женщину. И как раз в гостинице!

Сердце у меня екнуло, и в тамбуре я пробрался поближе к Свете.

– Как интересно, – сказал я, стараясь при этом казаться равнодушным. – Наверное, это было очень давно, еще в самом начале.

– Нет, это было на этой неделе, – сказала Света и тут же, увидев на платформе мальчика с кошкой на руках, напрочь забыла обо мне. – Пушистик! – закричала она, бросаясь к мальчику и обнимая их вместе с котом. – Ты тоже пришел меня встречать?

Остальные обступили меня на платформе и стали требовать, чтобы я позволил им провести меня к гостинице. Когда мне удалось объяснить, что я хочу прогуляться один, они стали наперебой рассказывать мне, как туда добраться. Причем девочки показывали в разные стороны, что заставило меня против воли улыбнуться. Несмотря на Воздействие, подумал я, женский пол все-таки сумел сохранить такие милые человеческие черты, как, например, географический идиотизм.

Но тут гитарист Саша вырвал из блокнота листок и, положив его на свою гитару, которую держали в этот момент две его подружки, быстро начертил мне толковую схему.

Я с некоторым сожалением распрощался с замечательными ребятами, перешел по мостику на другую сторону железнодорожных путей, поправил на спине рюкзак и отправился в одинокое плавание по улицам незнакомого города, погружающимся в теплую сентябрьскую ночь.

4

Нашла ли Анфиса оружие? Успела ли его применить? Или, может быть, передумала? А если нашла, но не передумала и не успела, то не лучше ли держаться от нее подальше, вместо того чтобы нарываться на встречу с ней?

И что именно она могла найти в Тихом мире? Как использовать? Есть ли у нее опыт в обращении с оружием?

С тех пор как пистолеты, автоматы и пушки перестали стрелять, словно кто-то отменил физические законы горения пороха и выталкивания куска металла из цилиндрического пустотелого устройства давлением газов, оружие стало простым, как в старину. Вместо «макаровых» и ТТ, авианосцев и самолетов-невидимок с ядерными ракетами на борту теперь можно было использовать разве что лук и стрелы, кинжалы и шпаги, топоры, дубинки, копья и боевые колесницы с двухметровыми лезвиями по сторонам, рассекающими граждан на части. Не так разрушительно, как раньше, конечно, но в умелых руках больше, чем достаточно.

Я не говорю, что этим всем пользовались. Я говорю, что если бы вдруг настала нужда, то оружие могло бы быть только таким. А насчет колесниц – это я вообще прямо сейчас придумал. Ни о каких колесницах никто, конечно же, и слыхом не слыхивал.

В Тихой Москве оружие против человека не применялось годами, но за пределами, в особенности в Секторе, могло случиться всякое.

Так, например, Адамова, мужа Надиной подруги, человека чудовищного здоровья и большого, я был в этом уверен, воинского опыта, при помощи нехитрого набора металлических дротиков превратили этой весной фактически в отбивную. Неизвестно, что и почему с ним произошло, но то, что он выжил, было чудом. И между прочим, маленькая секретарша Анфиса вполне может быть как-то с этим связана.

Со слов Нади, она появилась в школе приблизительно в то время, когда Лена, жена Адамова, призналась, что ее муж умирает от жутких ран. Так что еще неизвестно, чего эта грудастенькая девчонка с косящими глазками успела там, в Секторе, понасмотреться. А главное, чему успела научиться. Кто ее знает, может, она какой-нибудь ниндзя под прикрытием.

Да, а насчет оружия… были, конечно, и более, скажем так, современные образцы. «Современные», признаюсь, звучит не очень хорошо в наших условиях. Даже прямо скажу – плохо звучит. Что в самом деле может означать это слово, если технологическое время совершило рывок в обратном направлении? Что есть современное? Новое или хорошо забытое старое? Попытка плыть против течения времени, которое и так уже само по себе повернуло вспять? Прошло пять лет, а все равно каждый раз, стоит мне задуматься над этим, как мозги заворачиваются набекрень.

Короче, были еще и разные электрические приспособления, и даже какое-то современное (вот, опять это дурацкое слово!) изобретение – охранники в Секторе иногда носили его в небольших круглых футлярах, прикрепленных к поясному ремню. Но что это за футляры, что там внутри, как оно действует, я не знал. Несколько утешало то, что в Тихом мире такие футляры не водились и достать их было нельзя.

Вот с такими мыслями я подходил к гостинице.

Гостиницы были почти в каждом большом поселке, не говоря уже о городах. Они появились приблизительно через полгода после Переворота, и все были устроены одинаково. Но совсем не так, как в старые времена.

Во-первых, в отличие от отелей, которые тоже кое-где сохранились, они были бесплатными. Ну а во-вторых – действовали по принципу охотничьего домика. То есть поселяющийся человек находил в номере все нужное для жизни, включая даже кое-какие продукты и лекарства, но и сам должен был, уходя, что-нибудь оставить для других. За собой принято было убирать, постели жильцы застилали сами, так что персонала в гостиницах было, как правило, мало, работники следили за общим состоянием здания, делали в номерах генеральную уборку, стирали белье, и в обычное время их видно не было, и казалось, что гостиница живет как бы сама по себе.

В Орехово-Зуево гостиница была одна, но и она, как оказалось, пустовала. Полностью или частично – это мне предстояло узнать.

Гостиница располагалась в старинном четырехэтажном здании из красного кирпича, скорее всего перестроенном из бывшего морозовского барака. Внутри были широкие лестницы со ступенями из ажурного чугуна, гулкие коридоры с полукруглыми сводами, устланные посередине ковровыми дорожками, и просторные номера с высокими потолками.

На улице уже стемнело. В большом холле, освещенном светом высоких торшеров и обставленном тяжелой мебелью из мореного дерева, я нашел дежурного, невысокого старичка в синем шелковом банте, повязанном в вороте белой рубашки, взял у него белье и подошел к стене, на которой висела поэтажная схема номеров. На схеме пояснялось, каков размер номера, сколько там спальных мест и каких, есть ли кухня и так далее. И кроме того, против каждого номера находилось место для красного флажка, который должен был обозначать «Занято».

Таких флажков на схеме было всего два. Одним был отмечен угловой номер на верхнем, четвертом, этаже, а второй флажок торчал напротив такого же номера на третьем, только был прицеплен почему-то горизонтально, сбоку. Я хотел поправить его, но старичок, отложив в сторону книгу, которую он читал (я еще раньше заметил, что это был толстый том Льва Шестова), сказал, что не надо этого делать.

– Эта девушка попросила, чтобы мы не трогали флажок.

– Но зачем? И какая девушка?

– А еще она попросила, чтобы о ней ничего никому не рассказывали. Мы пообещали, так что, извините, ничего сказать не могу, – ответил тихий старичок, с некоторым подозрением глядя на мой синяк.

Да, если тихие что-то кому-то обещают, это становится для них чем-то вроде закона. Даже крепче. Так что я отлично понимал, что обычным способом у дежурного я ничего о неизвестной девушке не узнаю.

– А все остальные номера на третьем этаже свободны? – спросил я.

– Да, пожалуйста.

Я достал из фанерного кармашка, прикрепленного к стене под схемой, красный флажок и воткнул его напротив номера, расположенного рядом с тем, где жила девушка, о которой дежурный не хотел ничего рассказывать. Вначале я собирался воткнуть флажок, как и положено, вертикально, но потом, по какому-то наитию, взял и воткнул его в лежачем положении, сбоку. Точно так, как был прикреплен флажок девушки.

– А вы что, тоже собираетесь отсутствовать неопределенное время? – спросил старичок.

– Да, скорее всего, – ответил я, не оборачиваясь, чтобы дежурный не увидел торжествующего блеска в моих глазах.

«Так ты, дедуля, не так хитер, как кажется с первого взгляда! – подумал я. – Значит, девушка отсутствует. Понятно».

– А ключ нужен? – спросил старичок, не заметив своей оплошности.

– Да, пожалуй. Видите ли, квартиру я у себя дома не запираю, но в гостинице… Иногда просто хочется выспаться.

– Я вас понимаю, – ответил дежурный. – Мы номера тоже не запираем, но бывает, что жильцы берут ключи от дверей.

Он открыл ящик и стал искать ключ. А я тем временем быстро сунул руку в рюкзак, отыскал фотографию Анфисы с Чагиным и, подойдя к дежурному, потащил из рюкзака носовой платок. И как бы случайно выронил фотографию. Я хотел уронить ее на стойку, чтобы по выражению глаз старичка понять, была ли Анфиса той самой девушкой, о которой нельзя ничего рассказывать. Но всего не рассчитаешь – фотография соскользнула с полированной поверхности стойки и упала на пол со стороны дежурного.

В этот момент открылись входные двери, и в гостиницу вошли двое.

Старичок положил Шестова на стойку и, кряхтя, полез поднимать фотографию.

Вошедшие приближались быстрее, чем мне бы того хотелось. Я повернулся к ним спиной и спрятал лицо. Не вовремя мне пришла в голову эта дебильная идея с фоткой!

– Может быть, вам помочь? – спросил я старичка. – Давайте! Вам тяжело.

– Нет, – кряхтел старичок из-под стойки. – Мне не тяжело. Даже хорошо. Хоть какая-то разминка. А то сидишь тут, сидишь…

«Давай, дед! Давай, старый! Скорее, дорогой! Скорее, черт бы тебя побрал! Давай сюда мою фотку!» – пытался внушить ему я.

Тем временем двое подошли к нам. И именно в этот момент дежурный разогнулся, поправил седую челку на вспотевшем от усилий лбу и выложил фотографию с Анфисой на стойку. Рядом со своим томиком Шестова. И прямо под нос вошедшим. Я метнулся и накрыл фотографию ладонью, но было поздно, вошедшие успели рассмотреть.

Это были те двое, что били меня вчера в Секторе, у подъезда Смирновых-Инстаграм.

5

Вообще-то били меня трое. К счастью, третий, самый страшный, с обожженным лицом, пока не появился. Однако он мог стоять на улице, или прятаться в ночном парке, или просто ждать в своем номере на четвертом этаже.

Но и этих двоих было достаточно. Вчера я их хорошо запомнил. Один был высокий толстяк с громадным животом, другой – на полголовы меньше меня ростом, худой и с круглыми ушами, которые торчали в стороны, как у Чебурашки. Естественно, выбираясь из Сектора, они предусмотрительно переоделись. Сняли свои форменные серые костюмы с розовыми рубашками и влезли в джинсы и одинаковые белые футболки с надписью «Улыбнись!».

Но я не улыбался.

Старичок с шелковым бантом сразу заметил возникшее напряжение и обеспокоенно переводил взгляд с меня на двух незнакомцев. Вероятно, в своей новой жизни ему вообще не приходилось видеть столько дерганых одновременно и в одном месте.

– Приветик! – сказал мне толстяк издевательским тоном и поднес к левому уху руку, сложенную лодочкой.

«На миру и смерть красна», – подумал я и не ответил на приветствие стандартным жестом жителей Сектора.

– Привет, – сказал я.

Я знал, что эти двое побоятся тронуть меня на глазах старичка. По Пакту, подписанному несколько лет назад губернатором Тихой Москвы и президентом Сектора, любой акт насилия, совершенный секторианцами на территории Тихой, карался быстро и эффективно. В зависимости от тяжести содеянного вначале отключалась подача электроэнергии в Сектор, затем прекращался подвоз продовольствия. Ну а за такие дела, за создание таких проблем власти Сектора делали с виновником такое, о чем лучше не знать.

– Спокойной ночи, – сказал я дежурному.

Потом кивнул тем двоим и пошел к лестнице наверх. Двое двинулись следом.

6

Сердце стало колотиться у меня в горле. Ноги держали плохо. Но я сделал над собой усилие и через ступеньку рванул наверх. На повороте лестницы висело зеркало. Оно отразило бледное лицо смертельно напуганного человека. Это было мое лицо, но оно показалось мне чужим. В открытые на лестничных площадках окна слышна была далекая музыка и близкое громкое пение сверчков. Сейчас я отдал бы всё, чтобы сидеть с Надей где-нибудь в парке на скамейке и слушать звуки теплой сентябрьской ночи.

«Увижу ли я когда-нибудь Надю? – проносилось у меня в голове. – Узнает ли она, что случилось со мной, как я вел себя, о чем думал?»

Двое немного отстали. Я повернул в коридор третьего этажа. Стены качнулись. Э-э… дело было совсем плохо, ноги не несли меня. Я еще надеялся на чудо. Вдруг эта встреча случайность и те двое, толстяк и лопоухий, поднимутся к себе на четвертый и спокойно лягут спать?

Но они повернули за мной, на третий.

Я задыхался. Из последних сил попытался взять себя в руки. «Они не посмеют нарушить Пакт. Они не сумасшедшие», – сказал я себе. Но совершенно неожиданно (или, напротив, абсолютно ожидаемо) эти слова не успокоили меня, а даже совсем наоборот – в следующее мгновение мелькнула мысль: «Нет! Они именно сумасшедшие!» – и я побежал. Сзади раздался топот. Значит, они тоже.

Даже на подгибающихся ногах я все-таки бежал быстрее своих преследователей. У меня еще оставалось несколько секунд, чтобы сделать выбор. Можно было заскочить в номер, от которого я взял ключ, запереть его изнутри (если успею) и попробовать выдержать оборону. А можно было, не останавливаясь, добежать до конца ковровой дорожки и выпрыгнуть в открытое черное окно. Но что там было за окном? (И почему я не осмотрел местность, когда была еще возможность!) Вроде бы там находилась клумба. Но что, если у нее ограждение из острых железных прутьев? А если под окном мраморная девочка с собакой, или пионер с горном, или декоративные валуны с острыми краями?

Ледяной ужас дул в спину с такой силой, что холодели ногти на пальцах рук. Я просто не мог больше терпеть.

И тогда я остановился и повернулся к ним лицом.

7

Двое были уже в нескольких метрах от меня. По напряженным лицам было видно, что у них самые серьезные намерения. Шустрый худенький Чебурашка вырвался вперед, это и подвело его. Хотя и меня тоже.

Руки у меня дрожали, но я сжал пальцы в кулак, присел и, спружинив ногами, ударил Чебурашку прямой правой в челюсть. Удар получился не слишком хлестким, мои движения были скованы страхом, однако из-за того, что Чебурашка набегал на меня, результат превзошел все ожидания. Раздался страшный треск, громко клацнули зубы, и худое существо с коротким вскриком взлетело в воздух и рухнуло прямо под ноги громадному толстяку.

Толстяк, весивший никак не меньше ста сорока килограммов, не успев отреагировать, на всем скаку споткнулся о тело своего товарища, вскинул руки и мгновенно превратился в снаряд невероятной разрушительной мощи.