1

Вот так всегда: сидишь себе, никого не трогаешь, занимаешься своими делами, вроде бы ниоткуда не свиристит. И вдруг – трах, бах, палкой по голове! Из глаз – искры, мир, точно безумный, начинает раскачиваться туда и сюда.

Если перевести эту аналогию на меня, то все именно так. Сижу у себя, занимаюсь своими делами, а, выражаясь точнее, пытаюсь наладить цветовую гамму двора. Ну, не дается мне цветовая гамма двора. Визаж, в общем, неплох: стекла, солнечные отражения, каждая трещинка на асфальте видна, каждая веточка на кустах. Все вроде нормально. Даже тени – прохладные, трепетно синеватые, как живые. Тени, скажу без ложной скромности, мне удались. С тенями мне повезло. А вот стоит тронуть динамику, и – сразу не то. Искорки какие-то фиолетовые появляются: из-под веточек, из окоема бликов, с крайних углов. Будто сыплется порошистая метель. Почему искры, откуда искры? Ни хрена не понять. «Художник» у меня первоклассный. Не магазинный какой-нибудь, где подбираешь цвета, как кубики в детском саду, можно только перетащить маркер и все. Мой «художник» дает полное совмещение – и переход между цветностями удается размыть, и положить сверху фон, как бы патину, которая его приглушает, и гармонизирует сам, так что не нужно занудливо подбирать обертоны. Любой оттенок, любое схождение – в шесть секунд. А если требуется, например, выставить графический ряд, то сей же момент, безо всякой корректировки, согласует размеры. Чего, спрашивается, нужно еще? И вот, пожалуйста, при переходе к динамике начинает искрить. Сразу видно, что лепится некачественная программа. Я третью неделю с этим валандаюсь, перегибаюсь, закручиваюсь, сделать ничего не могу. Придется, видимо, идти на поклон к Алисе. Или даже непосредственно к Алю, чтобы посмотрел что к чему.

В общем, сижу я, потихонечку ковыряюсь, чертыхаюсь вполголоса, щурю до боли глаза, трясу головой, тру виски, ругаю для поднятия духа самого себя: надо же так – на три недели застрять! Наверняка какая-нибудь ерунда. Но никакого просвета, хоть плачь. При этом каждые пять минут я поворачиваюсь к консоли и раздраженно сдуваю оттуда взъерошенного почтальона Печкина. Он выскакивает на край, бодро размахивая конвертом. Не до него мне сейчас. Никакая почта мне не нужна. И также каждые пять минут, переходя на персональную связь, я пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь дозвониться до Квинты: через квартал отсюда раздается «гав-гав»!.. – полное щенячьей тоски. Это у меня такой позывной. Квинта, однако, не отвечает. Глазок на консоли показывает, что сигнал идет в пустоту. То ли задерживается Квинта сегодня, то ли пришла, но игнорирует все и вся. С Квинтой иногда такое бывает. Вдруг выключит телефон и ее как бы нет. И час ее нет, и два часа нет, и целый вечер – хоть плачь. Почему? – спрашиваешь потом. А нипочему, не было настроения…

То есть, все как всегда. И вдруг – трах-бах, начинают стучаться в дверь. Причем как стучат – будто хотят ее выломать. Как будто нет у меня звонка. Как будто кругом горит. Ладно, иду открывать. А на пороге, чего уж не ожидал, лично Платоша. В дурацком своем хитоне, свисающем, как простыня, в дурацких своих сандалиях на босу ногу. Лысина так и сверкает, борода – от ушей, как у первобытного человека.

– Ты почему связь отключил?..

Ну, объясняю ему, что потому, значит, и отключил, чтобы не мешали всякие идиоты. Только начнешь работать – тут же какой-нибудь идиот.

– А ну, пошли!

Платоша трясет бородой.

Куда, чего?

– Пошли-пошли!.. Сам все увидишь!..

Ну, тут уж возражать не приходится. Мгновение я колеблюсь – не захватить ли мне меч. У меня красивый декоративный меч, будто из серебра, с яшмовой рукояткой, слегка сияющий в полумраке. Подарок эльфов за дизайн Стеклянной ротонды. Я сделал им хрустальные переливы стекла.

Нет, меч все-таки ни к чему.

Хотя на улице – настоящее столпотворение. Высыпали, кажется, изо всех ближних домов. И то, шутка сказать, стучатся не только ко мне, ко всем подряд. Я вижу, как Топинамбур бухает кулаком по дверям Бамбиллы. Оборачивается, растерянно говорит: Ну, никогда его нет… Вижу, как Леший нетерпеливо выстукивает мелкую дробь в парадной напротив. Вижу, как Обермайер, поправляя берет, объясняет что-то Алисе, нервно поджимающей губы.

– Да что там у вас – пожар?

– Иди на площадь!.. – грозно кричит мне Платоша.

Сам принимается обрабатывать дверь, ведущую к Синусу. Кулаки у него здоровенные, створки так и бренчат. Если Синус на месте, выскочит сейчас, как ошпаренный. Мне, правда, все это становится безразлично, поскольку откуда-то, точно из пустоты, возникает Квинта и цепко, словно боясь потерять, берет меня под руку.

– Привет, говорит она.

– Привет, – отвечаю я. – Думал, ты уже не придешь.

– Как это не приду? Я всегда прихожу. Ты помнишь, чтобы я хоть раз не пришла?..

Тут она, конечно, преувеличивает. Но это пускай. Спорить, возражать, препираться я в данный момент не склонен. Я чувствую, какие у нее сегодня жаркие пальцы. Еще дня три назад были как пластмассовые, ничего. А сейчас – будто вынула их из горячей воды. От этого у меня под сердцем тоже становится горячо. Я, как всегда, перестаю что-либо соображать. Я – это уже не я. Это другой человек, целиком вылепленный из счастья. У меня, наверное, даже глаза чуть-чуть светятся, а в груди – пусто, как будто я родился только сейчас. Никого еще не видел, кроме нее. Такое у меня странное состояние.

Мне хочется ей об этом сказать.

Но я молчу, Квинта и так это знает.

На площади тоже небольшое столпотворение. Наверное, сюда собралась половина свободных граждан. Все это гудит, колышется, размахивает руками. Все это полно ярости, возмущения, нетерпеливого желания действовать. И, ввинчиваясь в толпу, которая, надо сказать, пропускает нас не слишком охотно, осторожно протискиваясь и подтаскивая за собой Квинту, я вдруг начинаю по-настоящему понимать, как город разросся за последние месяцы. Мало того, что большинство присутствующих мне незнакомы, но даже из тех, кто приятельски здоровается со мной, я помню по именам всего лишь нескольких человек. Вот этого, одетого в шкуру, подпоясанную лианой, зовут Тарзан. Он живет на Липовой улице в двухэтажном деревянном бунгало, говорят, каждое утро распахивает окно и, набрав воздуха в грудь, оглашает окрестности знаменитым протяжным криком. Как это его соседи до сих пор терпят? А вот того, в курточке, в коротких полосатых штанах, кличут, естественно, Буратино. Сразу можно понять по характерному носу. Нос у него выдается вперед, наверное, сантиметров на тридцать, острый такой, не дай бог случайно воткнет, а на лице отчетливо прорисованы жилочки древесных волокон. Между прочим, по слухам, довольно известный певец, звезда эстрады, кумир недозрелых подростков, внешность служит ему защитой от назойливого узнавания. А вон Кот-Бегемот со своим вечно попыхивающим примусом, а вон доктор Спок в малиновом «космическим» свитере и зеленых рейтузах. А вон Енот, укутанный в волосы, точно в плащ – сквозь путаницу бурых лохм настороженно поблескивают глаза.

Впрочем, не у всех такая броская аватара. Большинство граждан как раз предпочитает не выделяться. Кто это, например, в джинсах, в кожаной безрукавке, кивнул мне издалека и приветливо помахал рукой? Хоть убей, а не помню. Квинта тоже не помнит – глянула на меня, недоуменно пожала плечами. Разве можно было это представить полгода назад?

Основные заторы, разумеется, образуют туристы. Для них это бесплатное развлечение, о котором потом можно будет долго рассказывать. Они все сейчас, вероятно, стянулись на площадь – сбились в плотные группы и, как роботы, дружно поворачивают физиономии то вправо, то влево. Боже мой, сколько у нас ныне туристов! Как правило, они меньше заметны, будучи рассредоточенными по разным кварталам. У туриста ведь виза только на сутки – надо везде побывать, все успеть. А тут, я прикидываю, на каждого свободного гражданина приходятся минимум трое в ярких канареечных комбинезонах. Страшноватое впечатление они производят. Особенно когда всем скопом упирают в тебя водянисто-бледные, идиотические глаза. Таращатся бесцеремонно, как в магазине. Как пришельцы откуда-нибудь из запредельных миров. И ведь умом я хорошо понимаю, что не виноваты они ни в чем: стандартные дурацкого облика покемоны им выдают вместе с визами. Редко какой турист будет заказывать себе индивидуальную аватару. И все равно, такая злость подступает, как будто они нарочно тебя подзуживают. Так и хочется крикнуть: Чего вылупились!? Зачем, вообще, вы приперлись туда, куда вас никто не звал!?.

Впрочем, кричать бесполезно.

Ничего они не поймут.

– Не-на-ви-жу, – кипящим голосом говорит Квинта.

Мы все-таки проталкиваемся сквозь толпу. Я впереди, Квинта несколько сзади. И тут все туристы сразу же вылетают у меня из головы, потому что картина, которая открывается перед нами, просто бьет по мозгам. Нет-нет, на первый взгляд вроде бы ничего страшного. Все на месте, ничего не рассыпалось, не завалилось: и венецианская галерея, которую, не пожалев усилий, выстроила для себя Алиса, и дом Аля, нависающий над мостовой полукруглым стеклянным эркером, и четырехгранная башня с часами, какая обычно увенчивает собой здание магистратуры. Никакой магистратуры у нас, разумеется, нет, зато башня по прихоти Аля вздымает бронзовый циферблат. Остроконечная стрелка на нем как раз дрогнула и со стуком, который сейчас не слышен, переместилась на следующее деление. Еще десять минут, и куранты, упрятанные внутри, сбросят вниз шесть звонких ударов.

А вот дальше я буквально подскакиваю. Я подскакиваю, и глаза у меня, как у какого-нибудь ополоумевшего туриста, лезут на лоб. Где дом Дудилы? Нет дома Дудилы. Вместо скромного двухэтажного флигеля, пристроившегося под башней, вместо выступов крыши, под которыми всегда теплится пара окон, возвышается теперь этакая дурында этажей, наверное, в восемь, этакая чувырла, этакая коробка из стекла и металлической арматуры – вызывающая, бесстыже прозрачная, пучащаяся изнутри сиянием ламп. Видно, как там идут вдаль ряды загородок, амальгама зеркал, ниши торговых секций, стеллажи с посудой, с сумочками, с вазочками, с сервизами, как на следующем этаже свисают с потолка пышные гроздья люстр, а еще выше – лоснится дорогим деревом мебель. Целый этаж обуви, целый этаж одежды, целый этаж всяких никелированных причиндалов для кухни. В общем, все, что может потребоваться человеку. И мало того, над входом, представленным створками стеклянных дверей, над переливом витрин, откуда взирают на нас распяленные манекены, огненно-желтыми буквами горит название «Бибимакс»: вспыхивает, как огонь, гаснет, снова безумно вспыхивает. От этого невольно зажмуриваешься. И аналогичная надпись вытянута у здания по ребру – буквы, догоняя друг друга, вспархивают к самому небу.

– Кошмар-р-р… – выдыхает Квинта. – Боже мой, какой жуткий кошмар…

Я с ней совершенно согласен. Кошмар, безвкусица, ужас, который может привидеться только в шизофреническом сне.

И где?

В нашем городе!

Как мы теперь будем здесь жить?

Я только не понимаю, когда эту дурынду успели воздвигнуть? Еще вчера, поклясться могу, ничего подобного не было. Правда, через секунду я замечаю целых четыре бригады гномов, которые, трудолюбиво посапывая, возятся у дальней стены. Возводят, кажется, вход со стороны улицы. И как, между прочим, возводят – тоже следует посмотреть. Не по кирпичику складывают, не по камешкам, не по несущим узлам, не по отдельным деталям, что уже давно стало традицией, а сразу же весь, целиком – прочерчивая «карандашами» плоскую арочную конструкцию. Кто только их этому научил? Понятно теперь, как удалось возвести такую дурынду всего за сутки.

Я чувствую, что Квинту трясет. Она всплескивает руками и беспомощно говорит:

– Что же это такое?.. Зачем, зачем?.. Как так можно?..

Меня тоже охватывает непереносимое бешенство. Мне тоже хочется всех растолкать, выскочить, выкрикнуть что-нибудь оскорбительное, пугнуть сомнамбулических гномов, так чтобы бросились врассыпную, а потом взять какую-нибудь железяку потяжелее и методично, отсек за отсеком, крушить все здание, пока не останется от него груда обломков.

Конфликт, впрочем, уже разгорается. Я вижу, что Платоша и Обермайер, остановившись у ленты, огораживающей строительство, втолковывают что-то коренастому бригадиру, перепоясанному кушаком. Бригадир в ответ, опуская и поднимая челюсть, бубнит, что он тут не главный:

– Мне – что?… Дали задание… Я его исполняю…

Лицо у него тупое.

Действительно, какой с гнома спрос?

Поэтому толпа возбужденно галдит:

– Хозяина вызывай!..

– Зови, зови его, чего стал?..

– Заблокировать ему вход!..

Напряжение нарастает. Еще чуть-чуть и людской поток хлынет за разграничительную черту. Меня уже нетерпеливо толкают в спину.

Секунда…

Еще секунда…

И в это мгновение появляется Коккер.

Вид у него, надо отдать должное, еще тот. Аватара выделяется даже на фоне нашего пестрого многообразия. Роста он небольшого, едва ли мне по плечо, зато в ширину превосходит трех-четырех нормальных людей, в белой рубашке, в клетчатом пиджаке, в клетчатых коротких штанах, из-под которых торчат пупырчатые куриные голени, горло его стягивает красная бабочка, будто хлынула кровь, а на башке, как бы выравнивая ее, сидит плоская соломенная шляпа. При этом он сам – тоже плоский, без объемного измерения, будто вырезан из газеты. Я его сразу же вспоминаю. Он уже недели две или три околачивается по всему городу: сидит в барах, потягивая через соломинку ананасный коктейль, гуляет по площади, останавливаясь на краю и вглядываясь в черную пустоту, внимательно наблюдает за тем, как гномы из дежурной бригады укладывают брусчатку. Уже давно можно было понять, что это не просто так. Какого черта полноправному гражданину слоняться, будто туристу? Видимо, исподволь присматривался к обстановке, собирал информацию, аккуратно примеривался, принюхивался, вел предварительные переговоры. И вот когда все посчитал – пожалуйста, здрасьте!

Чувствуется, что толпа его не пугает. Он приподнимает свою плоскую шляпу и, как бы приветствуя всех, водит ею над головой.

Открывает рот полный зубов.

Спокойно осведомляется:

– Об чем шум, уважаемые сеньоры?..

А затем, выслушав неразборчивый гул, которым толпа откликается на его вопрос, приветливо объясняет, что оснований для беспокойства не видит:

– Я это место честно купил у кабальеро Дудилы. Надеюсь, он не откажется подтвердить. Теперь строю свой маленький дом. Может быть, уважаемые сеньоры подскажут мне, какие местные законы я преступил? Я что-то не понимаю…

Коккер вновь открывает рот, полный зубов. Видимо, у него это означает улыбку. Весь вид его говорит: да, я таков, меня лучше не трогать, могу укусить.

Из толпы высказываются в том духе, что хевру ему начистить, тогда поймет.

– Но это же хулиганство, уважаемые сеньоры…

Вперед выходит Ковбой Джо. Он тоже в шляпе, но только – в высокой, с загнутыми краями. А из-под шляпы свисает шнурок, обтягивающий подбородок.

Ковбой Джо рассудительно говорит:

– Посмотрите вокруг себя, мистер Коккер! Быть может, вам неизвестно, но это место – наш исторический центр. Лицо города, отсюда он начинался. Тут выше трех этажей никто никогда не строил… Вы, мистер Коккер, не на Земле. Никаких формальных законов вы, может быть, не нарушили, но помимо законов существует уважением к людям, уважением к тем, рядом с кем вы собираетесь жить. Вот – наш главный закон! На бумаге он не написан, однако мы его соблюдаем!..

– Правильно!.. – кричат из толпы.

– Лишить его доступа!..

– Отключить!..

– Разобрать по кирпичику!..

Коккер, как ни в чем не бывало, помахивает своим соломенным канотье. Он улыбается еще шире и показывает еще больше зубов.

Видно, что ни хрена не боится.

И, вероятно, основания для этого у него есть. Я вижу, что все четыре бригады гномов побросали работу и выстроились у него за спиной. Интересно, кто им отдал команду? Они стоят, как в строю, плотной шеренгой, плечом к плечу, вязаные колпачки надвинуты до ушей, в руках у каждого – здоровенный строительный молоток.

Квинта возбужденно дергает меня за рукав:

– Смотри, смотри!..

Особенно мне не нравятся их красноватые физиономии. Гномы и так-то, выражаясь мягко, привлекательностью не страдают. Делались они все по одному образцу: грубоватые, как из дерева, нос, щеки, лоб, скулы, жесткие брови, прикрывающие глаза, жесткая рыжая борода, торчащая веником. Впрочем, тут Аля можно понять. Зачем делать то, без чего легко обойтись. От гномов ведь не требуется интеллигентного облика. От гномов требуется аккуратность и беспрекословное послушание. Некоторая туповатость им даже идет. Однако и туповатость тоже бывает разная. У гномов она задумывалась как добродушная, вызывающая симпатию, игровая, не сознающая самое себя. Гном – ведь он гном и есть. А тут я замечаю нечто иное: неприязненную насупленность, мрачно посверкивающие глаза, выставленные вперед твердые подбородки. От плотной шеренги гномов веет угрозой. У меня в коленях возникает неприятная дрожь. Я чувствую слабость, будто во сне, когда не успеваешь заслониться от нависающего удара. Конечно, еще не было случая, чтобы гном поднял руку на человека, но ведь перепрограммировать гнома – задача, как я понимаю, не такая уж трудная. Тот же Аль мог бы справиться с этим, вероятно, часа за три. Что происходит? В каком мире мы вдруг оказались?

Мне это все чрезвычайно не нравится. Квинта морщится – оказывается я, не замечая того, все сильней и сильней сжимаю ей пальцы. Она освобождается, трясет ладонью, дует на нее, слегка растирает. А потом, в свою очередь, решительно берет меня под руку:

Голос у нее немного звенит:

– Пошли отсюда…

За поворотом нас уже ждут. Мальвина в своем кукольном школьном платьице, в белых гольфиках, в трогательных подростковых сандаликах, выставив указательный палец, объясняет что-то Кэпу с Чубаккой. Чубакка в ответ поматывает звериной волосатой башкой, а Кэп, обхватив пояс, увешанный медными кольцами, побрякивает ими, выражая явное нетерпение.

– Так в чем дело? – восклицает он, когда мы подходим. – Сейчас я выведу «Мальчика» и раскатаю эту чувырлу до основания. От нее ровное место останется…

Чубакка недовольно рычит.

– Ха!.. Он думает, что «Мальчик» не выдержит!.. «Мальчик» и не такое выдержит. У него – керамическая броня, вот – на три пальца!..

Чубакка опять рычит. Он поднимает громадный кулак и с силой, как бабуин, бьет себя по груди.

– Да, говори ты по-человечески, – с досадой просит Мальвина.

– Аль этого не одобрит, – взрыкивает Чубакка.

– Откуда ты знаешь?

Чубакка снова рычит.

– А, кстати, где он сам? – интересуется Квинта.

– Альберт временно недоступен, – сообщает Мальвина.

– Ты ему вызов послала?

– Послала.

– И что?

– Появится, как только освободится.

Чувствуется, что Мальвина кипит. Она не привыкла, чтобы с нее спрашивали отчет. Скорей уж она со всех спрашивает. И потому обстановка несколько накаляется. К счастью, в эту минуту откуда-то выворачивает накачанный чмур и, притормозив возле нас, сипловато осведомляется:

– Чё тут у вас происходит, в натуре?..

Чмур, надо сказать, очень типичный: стриженый наголо, с мощными развернутыми плечами, в армейских ботинках, в комбинезоне, затянутом множеством разнообразных ремней, слева у него висит меч с вычурной рукоятью, а над плечом высовывается дуло толстого автомата. Видимо, какая-нибудь особенная модель. Чмуры обожают изобретать новые виды оружия. Навинчивают туда что ни попадя. Вот и сейчас я уверен, что и лазерный прицел у него есть, и экранчик, продолговатый, высвечивающий координаты цели, и, вероятно, другой экранчик, показывающий остаток боеприпасов, и сменный автоматический магазин, торчащий где-нибудь сбоку, и пара микро-ракет, и специальный баллончик, заряженный газовой взвесью. Это чтобы эффектно растаять в тумане. Мало того, над поясом чмура, идет второй, кожаный, оттопыренный минами, термическими петардами, а над тем же плечом, где и автомат, торчит гибкий, расщепленный на кончике усик антенны. Конечно, никакая антенна в городе не нужна. Поле на всех одно – входи в сеть и разговаривай с кем тебе надо. Хочешь, чтобы не слушали – выдели персональный канал. Можешь его создавать каждый раз для каждого отдельного разговора. Зачем, спрашивается, таскать рацию? Но ведь для чмуров удобство не главное, для них важней – навороты.

В общем, Мальвина находит на ком сорвать злость. Она поворачивается, окидывает чмура уничтожающим взглядом, а затем со всем тем презрением, на какое способна, сообщает ему, что с оружием в городе появляться запрещено.

– Вас разве не предупреждали на входе? Либо сдайте свои «железки», либо возвращайтесь на Землю.

– Чё, чё, чё?.. – вопрошает чмур.

Он, в свою очередь, окидывает нас презрительным взглядом, и хоть мимики у чмуров, разумеется, нет, становится ясно, что он готов к развлекалову. Меня он за противника, естественно, не считает. Кэп, несмотря на свой полувоенный комбинезон, у него опасений тоже не вызывает. Честно говоря, не очень солидно выглядит Капитан. Слишком интеллигентно, слишком субтильно для физического отпора. Серьезным противником может быть только Чубакка, который, как и положено, на голову выше всех, даже под глянцевой шерстью видны вздутые мускулы.