Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Железный Путин: взгляд с Запада

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Ангус Роксборо / Железный Путин: взгляд с Запада - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Ангус Роксборо
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Убийцу так и не нашли. В другой раз я оказался в дорожной пробке. Медленно продвигаясь вперед, я обратил внимание, что на противоположной стороне улицы происходит небольшой захват – опять среди бела дня. Несколько человек держали под дулами пистолетов какого-то бедолагу, который лежал на земле. В другой совершенно обычный день произошел захват в московском ресторане. Мы все, находившиеся там, бросились на пол и лежали, пока проходило задержание. Чтобы попасть в мой местный супермаркет, мне приходилось проходить мимо охранников в камуфляже и с АК-47 наперевес. Начальный период «нового капитализма» сопровождался массовым насилием и угрозами. И владелец пятизвездочного отеля, и торговец сувенирами с раскладного столика на Арбате должны были платить «за крышу» мафиозным бандам.

На окраинах крупных городов, особенно в Москве, так называемые новые русские возводили особняки с плавательными бассейнами, винными погребами и башенками. Все это было скрыто от постороннего взгляда за четырехметровыми заборами. Но они представляли мизерную часть населения. Миллионы жителей России вследствие экономических реформ, начатых в 1992 г., фактически обнищали. Резкая либерализация цен привела к стремительному росту инфляции. Рядовые граждане выстраивались вдоль тротуаров и продавали свои пожитки. Центр Москвы превратился в гигантскую барахолку. Особенно мне запомнился один человек среднего возраста, как потом выяснилось, с ученой степенью, продававший старые ржавые висячие замки и прочую ерунду.

Другие ученые в поисках работы эмигрировали из страны туда, где им могли предложить достойную зарплату. Россия лишалась лучших умов именно тогда, когда они ей больше всего требовались.

Железнодорожные вокзалы заполонили попрошайки и бомжи. Курский, главный московский вокзал южного направления, превратился в диккенсовскую ночлежку, набитую карманниками и больными. Калеки пробирались по вагонам метро, прося подаяние.

Так называемый частный бизнес распространился повсюду, нагляднее всего в виде мелких киосков, торговавших подозрительного вида алкоголем и продуктами питания. Мясо, малопригодное для человеческого употребления, продавалось на рынках, которые спонтанно возникали на всех свободных участках земли, становясь рассадниками крыс и инфекций.

Отчаявшиеся люди вкладывали сбережения в финансовые «пирамиды», которые неизбежно разваливались, оставляя их без копейки. В 1992 г. правительство выпустило приватизационные чеки. Идея заключалась в том, что чеки можно будет обменять на доли в приватизируемых предприятиях. На практике же миллионы человек попросту продавали их за бесценок. В итоге ваучеры оказались в руках горстки ловких предпринимателей или руководителей тех же госпредприятий, которые и стали новыми русскими собственниками-капиталистами.

Промышленность рухнула. Рабочие не получали зарплату или получали с многомесячным опозданием, причем чаще товарами – полотенцами, мылом, нежели деньгами. Сами предприятия рассчитывались между собой по бартеру. В некогда гордую страну направлялись корабли и эшелоны с гуманитарной помощью – сахаром и маргарином из избыточных запасов Европейского союза и американскими армейскими пайками. Сверхдержава протягивала миску для подаяния.

В апреле 1993 г. Ельцин прилетел в Ванкувер. Обратившись к президенту Клинтону за помощью, он подчеркнул: «Вспомни, Восточной Германии понадобилось 100 млрд долларов, чтобы избавиться от коммунистического монстра». Вернулся он с обещанием выделить России 1,6 млрд долларов, большая часть из которых предоставлялась в виде кредитов и гуманитарной помощи. Можно заподозрить Запад в недостатке воображения. Разве Россия не нуждалась в своем «плане Маршалла» для перестройки дряхлой постсоветской инфраструктуры, которая была в ненамного лучшем состоянии, чем Германия после Второй мировой войны?

Вероятно, больше выгоды от западных программ помощи, чем россияне, получили западные консалтинговые компании. Помню, я брал интервью у владелицы небольшой московской пекарни, которая отучилась на месячных курсах менеджмента, оплаченных западными правительствами, с небольшой стажировкой в Англии. «Все, что мне на самом деле нужно, – говорила она мне, – это деньги для закупки оборудования. Я и без этих курсов знаю, как управлять своей компанией!»

Российское общество оказалось поистине раздавлено резким отходом от коммунизма. Люди потеряли свою страну. Советский Союз, государство с населением в 250 миллионов человек, живших в пятнадцати республиках, раскололся. 25 миллионов русских застряли в ближнем зарубежье, внезапно оказавшись резидентами иностранного государства. Сибиряки больше не могли ездить в отпуск в Крым (он отошел к независимой Украине). Не могли они поехать и в Москву, поскольку цены на авиабилеты были недоступны. В поездке по Сибири я был изумлен, услышав, что местные жители называют европейскую Россию «материком», словно находятся на далеком острове посреди океана.

Было немного признаков того, что западные советники Кремля понимали, как управлять этим разорванным обществом. Западные правительства, похоже, не замечали хаоса и запустения, царящих на одной восьмой части суши. А может, их это и не интересовало, поскольку все они были одержимы идеей строительства в России капитализма «любой ценой». Западные корпорации видели в ней только огромный новый рынок для своих товаров. Странная для русского уха фраза «Продукт компании “Проктер энд Гэмбл”» звучала в конце каждого второго рекламного ролика на ТВ как новый политический лозунг. Думаю, эти слова приводили русских в бешенство. Казалось, что они пришли на смену прежнему лозунгу «Да здравствует КПСС!», только вместо светлого будущего теперь обещали прокладки, шампунь Head & Shoulders и памперсы, которые, к слову, многие тогда просто не могли себе позволить из-за их дороговизны.

Американские консультанты в строгих костюмах кишели повсюду, сюсюкая над приватизационными проектами и их авторами, «молодыми реформаторами». Нижний Новгород, город на Волге, ранее известный как Горький, стал первым, где начали продавать крупные куски государственного имущества простым гражданам. Во многих смыслах это вызывало оптимизм. Помню, я наблюдал предприимчивых русских, жаждавших начать свой бизнес, которые осматривали 195 принадлежавших государству грузовиков и фургонов (многие из них были просто в ужасном состоянии), а затем торговались за них на аукционе. Мне (подозреваю, что и многим россиянам) было тяжело видеть огромное количество иностранцев, контролировавших этот процесс. Со стороны это выглядело так, словно Америка взялась за распродажу России.

Для тех, кто использовал представившуюся возможность, например для коллективов, выкупивших свои магазины, это действительно сработало. Как собственники, остро желавшие привлечь покупателей, они трансформировали свой бизнес с усердием, которое вскоре свело на нет серую атмосферу советской торговли. Но для тех, кто был «по другую сторону прилавка», чьи сбережения и пенсии съедала гиперинфляция, это была совсем иная история. Средняя продолжительность жизни в стране падала, возрастал алкоголизм, на авансцену выступили врачи-шарлатаны, психотерапевты-самоучки, «белые колдуны», стремившиеся извлечь выгоду из атмосферы всеобщего безысходного отчаяния.

А еще была чеченская война. В свое время Ельцин сам призвал российские регионы «брать суверенитета столько, сколько смогут проглотить». Но Чечня, маленькая мусульманская республика на Северном Кавказе, зашла настолько далеко, что была готова заявить о своей независимости. Согласиться с этим означало создать прецедент, который грозил распадом Российской Федерации. Поэтому в декабре 1994 г. Ельцин отдал приказ о вторжении в республику. Это стало всеобщей катастрофой. Тысячи плохо обученных российских солдат погибли, сотни тысяч чеченцев были либо убиты, либо вынуждены бежать в соседние республики. Их столица Грозный была превращена в руины. Чеченцы радикализировались, проснулся мусульманский фанатизм, дремавший в советский период. Тысячи мужчин влились в вооруженные отряды сепаратистов и постепенно выдавили российскую армию со своей территории. Это было унизительное поражение. В конце 1996 г. Чечня «де факто» обрела независимость. Мятежники совершили ряд хорошо подготовленных террористических актов на территории самой России. Летом 1995 г. они захватили более тысячи заложников в больнице южного городка Буденновск. Власти пытались штурмовать здание (что привело к гибели как минимум 130 человек), но затем позволили захватчикам уйти обратно в Чечню.

К началу 1996 г., года очередных президентских выборов, популярность Бориса Ельцина упала практически до нуля. И дело было не только в непопулярности его реформ и в чеченской войне, которая обернулась катастрофой. Президент вызывал у жителей страны неловкость своими частыми публичными появлениями в нетрезвом виде. Мало кто сомневался, что летом на выборах президентом станет лидер коммунистов Геннадий Зюганов, если выборы пройдут честно. Однако новоявленные олигархи – бизнесмены-миллиардеры, которые опасались потерять свои обретенные состояния в случае возвращения коммунистов, сплотились для осуществления «ельцинского чуда». В ходе так называемых залоговых аукционов, придуманных в 1995 г., эти люди приобрели за мизерную стоимость крупнейшие государственные ресурсы России, включая большинство нефтяных и газовых активов в обмен на помощь безденежному правительству. Теперь именно они финансировали ельцинскую президентскую кампанию, используя для этого принадлежащие им национальные телевизионные каналы, которые освещали предвыборную ситуацию исключительно в его пользу. Ельцин вернулся к власти – и Запад вздохнул с облегчением. Для Клинтона и других лидеров в России были спасены «демократия» и «свободный рынок». Все остальное для них значения не имело.

Но западные лидеры были не в состоянии оценить психологическую травму, которая была нанесена россиянам как нации. Владимир Путин же видел это прекрасно.

Как писал американский политолог Стивен Коэн, в США существовала общепринятая точка зрения, согласно которой «после развала Советского Союза в 1991 г. Россия стала страной, желающей и способной превратиться в некую копию Америки»4. Даже не буду говорить об огромных культурных и исторических различиях, которые, скорее всего, никогда не позволили бы России стать «второй Америкой». Факт заключался в том, что россияне попали в чрезвычайно сложную ситуацию, не имея времени даже на то, чтобы приспособиться к свалившейся на них свободе. Знаменитый советский поэт и певец Владимир Высоцкий прозорливо предвидел это еще в 1965 г., когда он мог только воображать, каково будет оказаться избавленным от коммунистической смирительной рубашки:

Мне вчера дали свободу —

Что я с ней делать буду?

Запад полагал, что россияне априори знают, как воспользоваться свободой, словно это нечто совершенно естественное, как будто русские – это те же американцы, которым, правда, пришлось несколько лет помучиться с коммунизмом. Нужно только снять ограничения, ввести свободный рынок, и все остальное сложится само собой. Тоби Гэтти, советник Клинтона по вопросам России, готовивший первый «пакет» помощи для нее, признает: «Возможно, у нас в США был слишком узкий взгляд на советское общество. Мы переоценили желание русских жить по нашим правилам. Мы отталкивались от предположения, что трансформация пройдет быстро, а хаос, который, кстати сказать, рассматривался нами не как хаос, а как переходный период, вскоре сменится нормальной жизнью»5.

Но в 1990-е годы россияне чувствовали, что волна капитализма не несет их вперед, а захлестывает с головой. Более того, возникло глубокое возмущение, что какие-то «посторонние люди» берутся их учить «цивилизованным» манерам поведения. Большинство россиян с легкостью отказались от коммунистической идеологии. Но они не избавились от образа мышления, сформированного еще в докоммунистический период и лежащего глубоко в душе русского человека. Среди россиян было распространено (и продолжает существовать) сожаление об утрате «чувства единства». «Коллективизм» – не советское изобретение, эта идея уходит корнями в российскую историю, и она противоречит духу западного индивидуализма, который им начали насаждать.

Картина, которую я несколькими мазками попытался нарисовать выше, оставляет безрадостное впечатление. Может, даже более безрадостное, чем ситуация в целом. При Ельцине, несомненно, были и радости, и достижения. Но именно самая мрачная сторона жизни 1990-х гг., которую Запад попросту просмотрел, и подготовила плодородную почву, в которую Путин начнет сажать свои идеи.

Из коммуналки в Кремль

Эта книга – о Путине во власти, а не его биография. Но взгляд на его ранние годы объясняет многое. Его происхождение, путь в высшие кабинеты власти дают ключ к пониманию противоречивого поведения, которое Путин будет демонстрировать как президент: демократ, не доверяющий демократии, западник, чье понимание Запада ошибочное и достаточно ограниченное, человек, верящий в свободный рынок, но мировоззрение которого было сформировано коммунистическим прошлым, яростный защитник Российского государства с ледяным, безжалостным отношением бывшего сотрудника КГБ к его «врагам».

Владимир Владимирович Путин родился в 1952 г. в Ленинграде. В то время город, переживший во Вторую мировую войну немецкие артобстрелы и 900-дневную блокаду, еще восстанавливался из руин. Его детство прошло в коммунальной квартире. Семья занимала одну комнату, а кухню и туалет приходилось делить с соседями. Эта «радость» хорошо памятна многим россиянам. С одной стороны, условия были ужасными – не было ванной, горячей воды, по лестницам бегали крысы. А с другой, коммунальное жилье и совместный труд по послевоенному восстановлению оказали существенное влияние на укрепление коммунистической идеологии того времени. Мышление юного Путина формировалось под воздействием советской пропаганды. В его семье не было ни диссидентов, ни интеллектуалов, которые слушали передачи западных радиостанций, в ней не вели подстрекательских разговоров. В школе его учили, что Запад – враждебный мир, где капиталисты эксплуатируют рабочих и готовятся к войне против СССР; ему говорили, что жизнь в его собственной стране несоизмеримо лучше – благодаря мудрому руководству Коммунистической партии. Краткая «оттепель» времен Никиты Хрущева закончилась, когда Путину было двенадцать лет. Старшие классы школы уже пришлись на период правления Леонида Брежнева, отмеченный нарастающим милитаризмом, конфронтацией с Западом, политическими репрессиями и идеологической жесткостью. Именно в эти годы молодой Путин проявил интерес к вступлению в силовой аппарат партии – КГБ, но это стремление он смог реализовать только после окончания юридического факультета Ленинградского университета.

Путин говорит, что даже не задумывался о массовом терроре, который был организован при Сталине предшественником КГБ – НКВД. Скорее всего, он действительно почти ничего об этом не знал. «Мои представления о КГБ возникли на основе романтических рассказов о работе разведчиков, – говорит он. – Меня, без всякого преувеличения, можно было считать успешным продуктом патриотического воспитания советского человека»6.

Но Путин должен был узнать, чем занимается КГБ, за первые десять лет, которые прослужил в Ленинграде в конце 1970 – начале 1980-х гг. Это был период, когда органы сажали диссидентов в лагеря и психушки, конфисковывали иностранную литературу, глушили зарубежные радиостанции, запрещали советским гражданам выезжать за границу и всеми возможными способами помогали коммунистической партии осуществлять тотальный контроль над обществом. За рубежом задачами КГБ были подрыв западных демократий, похищение военных и промышленных секретов, помощь секретным службам «братских социалистических стран» Восточной Европы в подавлении диссидентства. Доподлинно неизвестно, чем занимался Путин в эти годы, но можно предположить по его работе в контрразведке и в слежке за иностранцами в Ленинграде, что он был абсолютно предан «советскому делу». Путин и поныне неколебим в своем презрении к «предателям Родины» и (как мы увидели в 2010 г., когда он тепло приветствовал десять российских шпионов, высланных из США) полон восхищения теми, кто следует его собственной карьере секретного агента.

Сергей Ролдугин, друг семьи Владимира Путина, вспоминает, что когда он в свое время спросил, чем тот конкретно занимался в ленинградском КГБ, Путин загадочно ответил: «Я специалист по общению с людьми».

В 1985 г. в звании майора Путин был направлен в ГДР. Местом его дислокации стал Дрезден. Он говорит, что его задачей была «политическая разведка» – вербовка информантов и сбор сведений о политических фигурах и планах «противника номер один» – НАТО. На этом этапе он должен был оставаться идеологически стойким, но у него по-прежнему не было непосредственного опыта общения с Западом. Путин был вдали от удивительного пробуждения Советского Союза, от объявленных Михаилом Горбачевым «перестройки» и «гласности». Когда московские газеты и театры рвали на части фальсифицированные образы советского прошлого и ломали клише о враждебности Запада, Путин находился в одной из наиболее репрессивных стран коммунистического блока. Лидер ГДР Эрих Хонеккер до последнего сопротивлялся ветру перемен, дувшему из Москвы. Путин оказался свидетелем нарастающих волнений в Восточной Германии, кульминацией которых стало падение Берлинской стены в конце 1989 г. Фактически в течение тех недель, которые предшествовали коллапсу коммунистического режима, именно в Дрездене стало отчетливо видно, что в стране началась мирная революция: протестующие люди заполонили улицы – прямо под носом у Путина.

Будущий российский лидер оказался в необычайно выгодном положении: он мог воочию наблюдать крушение коммунизма в Восточной Европе. Пропустив горбачевскую революцию на родине, он своими глазами видел, как жители ГДР обретают собственное достоинство и вырываются из советской сферы влияния. По долгу службы он должен был тщательно изучать реакцию НАТО и, конечно, не мог не знать об устном обещании, которое, как говорят, дал Горбачеву государственный секретарь США Джеймс Бейкер: альянс не станет использовать ситуацию с крушением коммунизма для экспансии в страны бывшего советского блока.

Когда для восточногерманских коммунистов и, соответственно, советской гегемонии игра в этой стране была сделана, Путин спешно сжигал секретные документы в своем дрезденском офисе. Ему даже пришлось взяться за пистолет, чтобы осадить бунтовавшую толпу, которая было вознамерилась обыскать помещение. Немцы уже штурмовали офисы Министерства государственной безопасности ГДР. Позже Путин заявлял, что понимал этих людей. «Они устали от контроля со стороны МГБ, тем более что этот контроль носил тотальный характер. В МГБ люди видели монстра» (нет никаких свидетельств, что он признает аналогичное отношение россиян к КГБ).

Самым досадным во всей этой ситуации для Путина было то, что когда разгневанная толпа грозилась проникнуть в здание и он по телефону обратился к командованию советской воинской части, расквартированной в Дрездене, за помощью, ему ответили, что ничего не могут сделать без распоряжения из Москвы. «Но Москва молчала. У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет. Стало ясно, что Союз болен. И это смертельная, неизлечимая болезнь под названием паралич. Паралич власти».

Путин понимал, что советский контроль над половиной Европы не может длиться вечно. Но при этом признает, что происходившее он расценивал как национальное унижение: «Мы просто бросили все и ушли».

Именно в это время Путин совершил резкий поворот в жизни, впервые познакомивший его со взглядами и людьми, которые опровергали все, во что он верил школьником, студентом и сотрудником КГБ. В январе 1990 г. он вернулся из Германии в родной город, который вскоре был переименован в Санкт-Петербург. Оставаясь на службе в органах, он стал помощником ректора ЛГУ по международным связям, а затем и помощником председателя Ленсовета профессора Анатолия Собчака, с которым был знаком еще во время своей учебы на юрфаке. Один из ведущих вольнодумцев периода перестройки, Собчак вскоре был избран мэром Санкт-Петербурга и в июне 1991 г. назначил Путина руководителем комитета по внешним связям. В это время город претендовал на роль крупного российского финансового и инвестиционного центра. Спустя некоторое время Собчак сделал Путина своим первым заместителем.

Бывший идеальный «продукт советского воспитания» не только оказался под влиянием демократа Собчака, но и был вынужден окунуться в западный мир торговли и финансов. Когда в августе 1991 г. твердолобые коммунисты (включая шефа Путина, руководителя КГБ генерала Крючкова) устроили путч против Горбачева, Путин, по его словам, был на стороне Собчака и организовывал сопротивление в поддержку демократии. Тогда же он написал рапорт об увольнении из КГБ.

Позже он говорил, что верил в «благородство» гэкачепистов – удержать Советский Союз от развала, но фактически они добились противоположного. К концу года КПСС была отстранена от власти. Советский Союз распался. Это был переломный момент для Путина: «Все идеалы, цели, которые были у меня, когда я шел работать в КГБ, рухнули».

Пребывание Путина в должности помощника мэра не было бесконфликтным. Из-за скандала, связанного с импортом продовольствия, депутаты Законодательного собрания Санкт-Петербурга пытались снять его, обвинив в коррупции. Он устоял, но когда Собчак по итогам выборов 1996 г. был вынужден покинуть свой пост, Путин тоже остался без работы.

Вскоре Путин благодаря сочетанию удачи и знакомств оказался в Москве и начал быстро подниматься по ступеням кремлевской бюрократической лестницы7. В марте 1997 г. он был назначен заместителем управляющего делами президента Ельцина, в июле 1998-го – директором ФСБ, а в марте 1998 г., сохранив предыдущий пост, стал секретарем Совета безопасности.

Покровителями Путина была так называемая «семья» – ближайший круг советников президента Ельцина: его дочь Татьяна, бывший руководитель его администрации (позднее ставший мужем Татьяны) Валентин Юмашев, действующий глава администрации Александр Волошин и бизнесмен Борис Березовский, который владел 49 % акций главного российского телеканала ОРТ и фактически контролировал его.

Организовав перевыборы Ельцина в 1996 г., «семья» вскоре обеспечила назначение Путина премьер-министром с намерением выдвинуть его в качестве преемника Ельцина. На них большое впечатление произвела лояльность Путина. Будучи главой ФСБ, он фактически блокировал расследование фактов крупномасштабной коррупции и отмывания денег, которые вменялись в вину членам семьи Ельцина и высшим кремлевским чиновникам. (Один из них, Павел Бородин, по «делу Mabetex» обвинялся в присвоении фантастических сумм в процессе ремонта кремлевских зданий. В свое время именно Бородин принял Путина на должность заместителя управделами президента). Путин лично помог своему бывшему наставнику А. Собчаку избежать преследования по обвинению в коррупции. Лояльность позже станет определяющей чертой путинской натуры. Семья Ельцина не была разочарована: первым шагом Путина в должности исполняющего обязанности президента в 2000 г. стало подписание указа о гарантии судебной неприкосновенности Ельцина и его семьи.

Летом 1999 г. «семья» направила Березовского поговорить с Путиным, который с семьей отдыхал на французском курорте Биарриц, и предложить ему должность премьер-министра. Путин, не уверенный в своих способностях, колебался, но президент Ельцин и слышать не хотел об отрицательном ответе.

Этот головокружительный год в карьере Путина ознаменовался событиями, которые произвели на него очень глубокое впечатление. В марте 1999 г. три бывших члена советского блока – Венгрия, Польша и Чешская Республика – вступили в НАТО. Какая бы доля правды ни была в гарантиях, данных в свое время Горбачеву о не расширении НАТО на Восток (американские официальные лица вообще отрицали сам факт подобного обещания), Россия усмотрела в этом угрожающее приближение западного военного альянса к своим границам. Эта тема будет преследовать Путина на протяжении всего последующего десятилетия.

Буквально через 11 дней после решения НАТО о своем расширении самолеты стран-членов блока нанесли удары по Сербии, что повлекло за собой последствия, о которых говорилось ранее. А в августе кризис в Чечне, слабо тлевший на протяжении последних двух с половиной лет, внезапно полыхнул пожаром, который вызвал у Путина внутреннюю ярость, определившую его действия на многие годы. Борьба с терроризмом стала для него навязчивой идеей.

После вывода российских войск из Чечни в конце 1996 г. республика стала практически неуправляемой. Избранное относительно умеренное правительство расшатывалось полевыми командирами, такими как Салман Радуев и Шамиль Басаев, человек, в свое время организовавший захват заложников в Буденновске. Похищения людей стали в Чечне повседневным явлением. После убийства шестерых работников Красного Креста и похищения четверых журналистов иностранцы боялись сунуть нос в эту республику. В Чечне восторжествовал исламский фундаментализм, некоторые из лидеров боевиков установили связи с ближневосточными экстремистскими группами, в первую очередь с «Аль-Каидой».

7 августа 1999 г. Басаев и уроженец Саудовской Аравии исламист Ибн Аль-Хаттаб предприняли хорошо спланированное вторжение 1 500 боевиков в соседний Дагестан. Их целью было установление на территории Дагестана исламского режима, первый шаг к созданию исламского сверхгосударства на Северном Кавказе. Это нападение вынесло Путина на политический олимп. Уже на следующий день президент Ельцин назначил своего секретаря Совбеза исполняющим обязанности премьер-министра и поручил ему разрешить возникшую дагестанскую проблему.

Внезапное появление из ниоткуда Путина в качестве будущего лидера страны было ошеломляющим. Он по-прежнему оставался неизвестен ни стране в целом, ни большинству правящей элиты. Но в течение нескольких последующих месяцев он стал новым лицом России – жестким, энергичным, безжалостно реагировавшим на все более дерзкие нападения чеченских террористов.

В сентябре в течение двух недель четыре взрыва разрушили жилые дома в Буйнакске, Москве (дважды) и Волгодонске. Погибли почти 300 человек. Ответственность за взрывы возложили на чеченцев, что, с учетом вторжения в Дагестан, дало Путину повод при необходимости начать вторую чеченскую войну. На встрече с Биллом Клинтоном 12 сентября возбужденный Путин показал ему карту Чечни и рассказал о своем плане уничтожения сепаратистов. «Они – не люди, – резко заявил он позднее представителям прессы. – Их даже нельзя назвать животными, или если это животные – то животные бешеные».

Взрывы жилых домов явились для Путина удобным поводом для начала войны и так повысили его рейтинг, что некоторые в России даже предположили, что эти взрывы были организованы ФСБ. «Теории заговора» в России настолько распространены и настолько нелепы, что если в них поверить, то придется заново переписать практически всю ее историю. Но серьезные подозрения вызвал пятый инцидент, в Рязани, где милиция, действовавшая по наводке, предотвратила очевидный теракт. В подвале жилого дома были обнаружены три мешка с белым порошком и детонаторами. Пока мешки извлекали и перемещали в безопасное место, пришлось эвакуировать несколько сот местных жителей. Путин лично поблагодарил бдительных граждан, которые обратили внимание на то, как в подвал заносили подозрительные мешки. Однако когда людей, подозреваемых в подготовке взрыва, задержали, они оказались сотрудниками ФСБ. Председатель ФСБ позже заявил, что это были «учения» для проверки бдительности после предыдущих взрывов и что в мешках находился сахар. Но рязанское отделение ФСБ ничего об этих учениях не знало и выразило удивление в связи с подобным заявлением.

Со взрывами домов связано еще несколько загадочных обстоятельств. Например, спикер Государственной думы заявил парламенту, что получил сообщение о взрыве в Волгодонске 13 сентября – в день одного из московских взрывов, но на три дня раньше волгодонского. Мог ли тот, кто заранее знал о всех планируемых актах, перепутать даты? Но все попытки независимого расследования этих инцидентов были тщетными, Кремль яростно реагировал на все вопросы по этому поводу. Более того, двое членов независимой комиссии, которая пыталась установить факты, были убиты, третий погиб в автокатастрофе, а адвокат комиссии по расследованию арестован за якобы незаконное владение оружием и посажен в тюрьму. Журналистка Анна Политковская и бывший сотрудник КГБ Александр Литвиненко, которые также участвовали в расследовании, были убиты в 2006 г.

Целью второй чеченской войны была и расплата за унижение, которое испытала Россия в результате предыдущей войны, и ликвидация, как считал Путин, исламской угрозы для всей страны. Один из его ближайших советников говорил мне (на условиях анонимности): Путин опасался, что, подобно своим предшественникам, продержится на посту премьер-министра лишь несколько месяцев, и хотел воспользоваться этим временем для предотвращения распада России. «Вторжением в Дагестан бандиты дали сигнал, что способны пойти дальше, вверх по Волге, в мусульманские республики – Башкортостан и Татарстан».

Я никогда не слышал ни от Путина, ни от других российских лидеров слов о реальных страданиях чеченского народа – о массовой депортации из родных мест в Среднюю Азию при Сталине, о том, как растворялись их язык и культура в русском окружении в советский период. Не было и глубокого осознания того, что российское вторжение в 1994 г. в значительной степени послужило радикализации чеченских бойцов и стало причиной подъема исламского фундаментализма, о котором не было и духу, когда я посещал эту республику перед первой войной. Именно первая чеченская война превратила обычных сепаратистов в идеологически мотивированных террористов.

Путин вскоре показал, что обладает острым языком и временами не чурается грубости. Это стало его своеобразной визитной карточкой. 24 сентября, когда Путина спросили о жестокости действий русских, он ответил: «Мы будем преследовать террористов везде, в аэропорту – в аэропорту. Вы уж меня извините, в туалете поймаем – мы и в сортире их замочим, в конце концов. Все, вопрос закрыт окончательно».

Военная кампания быстро вывела Путина из безвестности.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6