Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Привидения являются в полдень

ModernLib.Net / Триллеры / Анна Малышева / Привидения являются в полдень - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Анна Малышева
Жанр: Триллеры

 

 


– Да у мужика паспорт не в порядке, я не заметила, взяла у него деньги, а теперь не могу его найти! – пожаловалась Катя. – Его надо хотя бы предупредить.

– Мужик-то московский?

– Из Мытищ. Видишь, нет телефона.

– Так съезди! – предложила Зина. – Ближний свет! Попроси Диму, он тебя отвезет.

– Обойдусь. – Катя снова углубилась в бумаги. – Нет, стоп, какой-то телефон есть… А, это его соседей.

– Так позвони им, пусть они его предупредят. – Зина встала со стола и отправилась к себе. – Не морочь себе голову. Ты слишком уж возишься с каждым клиентом, так работать нельзя!

«А так, как ты, можно! – проводила ее взглядом Катя. – Ты ведь посетителям просто хамишь и вместо сервиса предоставляешь им любоваться своими обвисшими сиськами. Надо звонить, однако».

Она набрала номер, сверяясь с листком бумаги, и прислушалась. Услышав женский голос, отозвавшийся в трубке, она торопливо сказала:

– Здравствуйте, я сотрудник турфирмы и беспокою вас по поводу вашего соседа, Петракова Сергея. Видите ли, он дал нам ваш телефон, чтобы мы, в случае чего, могли его известить. Можно позвать его самого?

В трубке некоторое время помолчали, потом женщина неуверенно отозвалась:

– Это ты, что ли?

– Я – сотрудник турфирмы, – начала по второму кругу Катя.

Но голос перебил:

– Да я и так знаю, что ты сотрудник фирмы! Катька, брось придуриваться! Я тебя узнала!

Теперь узнала голос и Катя. Только тут она поняла, почему номер, который дал Петраков, показался ей чем-то знакомым. Она говорила с Анжеликой, своей школьной подругой, которая тоже жила в Мытищах. Катя так и ахнула:

– Слушай, Лика, это просто нарочно не придумаешь! Ведь я не знала, что звоню тебе, я твой номер наизусть не помню! Он правда дал нам твой номер, ну надо же! Вы что, соседи?

– Привет… – протянула Лика. – Ты же его один раз видела! Он Тимкин друг! Ну, помнишь, сидел у нас на кухне, пиво пил с Тимуром?

– Слушай, только теперь вспомнила… – протянула Катя.

Она действительно вспомнила, что уже видела однажды Петракова. Это был мрачноватый полный парень, и он на самом деле сидел на кухне с мужем Лики, когда она приехала в гости к подруге.

– Послушай, но у нас с ним и в самом деле проблема. Ты можешь его позвать? Потом поговорим.

Лика исчезла куда-то и отсутствовала минут пять. Потом вернулась и сообщила:

– Как на грех, дома нет. Но он скоро придет, он всегда к двенадцати приходит на обед. Работает недалеко. Знаешь, цех рядом с моей мастерской? Они там заколки делают.

Анжелика работала в меховой мастерской, шила норковые шапки-обманки и зарабатывала «тяжелым физическим трудом» очень даже неплохо. Ее муж – Тимур – был коммерсантом, но что и откуда он возил, Катя не знала. Во всяком случае, услугами их турфирмы он ни разу не пользовался.

– А ты что не на работе? – поинтересовалась Катя.

– А я сегодня с трех до восьми, – сообщила Лика. – Слушай, не будь свиньей, приезжай! Тебе ведь все равно надо с ним увидеться, так ведь?

– Но теперь он может просто нам позвонить, ты ведь ему передашь? – засомневалась Катя. Поездка в Мытищи ее не особенно впечатляла. На машину Димы она не рассчитывала, а добираться электричкой с Ярославского вокзала ей не хотелось. Но Лика была настойчива.

– Слушай, я тебя три месяца не видела! – говорила она.

Катя представила себе, какие глаза при этом сделала ее подруга. Глаза были прозрачные, еле-еле голубые, обведенные в любое время суток густой черной подводкой. Лика почему-то красилась как на панель.

– Ты что, совсем зазналась? В нашу деревню ни ногой?

– Да что ты! – возразила Катя, уже понимая, что поездки к Лике не избежать. Та отличалась бульдожьей хваткой. – Но у меня совсем нет времени… По крайней мере, сегодня. Ты бы меня так выручила, если бы сама поговорила с этим соседом.

– А вот не выручу, – мстительно сказала Лика. – Я тебя знаю, ты иначе не приедешь, если не по делу. Давай приезжай! Всей-то езды полчаса от Ярославского! Ну, давай! Прямо сейчас!

– Ладно, – сдалась Катя. Она вспомнила, что деньги все равно придется возвращать самой. Лику об этом не попросишь. «Разделаюсь одним махом и с Ликой, и с Петраковым, – подумала она. – Один черт! Проволыню полдня, работа из-за этого не станет». – Я еду. Буду к двенадцати.

– Класс! – обрадовалась Лика. – Выпьем винишка, у меня есть! А то что это, в самом деле! У меня через неделю отпуск, мы с Тимкой поедем в Эмираты. Наконец-то он согласился меня взять. Когда еще увидимся! Ну, целую, и давай быстрей!

Катя положила трубку и вздохнула с облегчением. Она начинала понимать, что на самом деле ей хотелось увидеться с какой-нибудь старой подругой, выговориться, пожаловаться на то, на что ни одному мужчине не станешь жаловаться. «А то с кем я общаюсь? – сказала она себе. – С Игорем? С Димой? С дурой Зинкой или с Ирой, которую вижу раз в месяц, когда стригусь? А Лика немножечко базарная, спору нет, но все же человек теплый… Будет о чем поболтать».

Однако сразу уйти с работы ей не удалось, сначала пришлось принять двух клиентов – мужа и жену, которые прочитали в газете объявление их фирмы. Супруги желали быть отправленными на Ямайку, ни больше ни меньше. Они проявили большую любознательность, и Катя долго, почти сорок минут, расписывала им климат, природные красоты, первоклассный сервис (пять звездочек, суперкласс), полный пансион без ограничения спиртных напитков, ежедневное шоу, водный спорт, обучение подводному плаванию, присутствие на местных свадьбах и главное – доступную цену путевки.

– От двух тысяч долларов, – уже устало говорила она, продолжая ослепительно улыбаться задумчивым супругам. – Все входит в стоимость, вам ни за что не придется доплачивать. Авиакомпания «Эр-Франс».

– Ну что? – спросил супруг у своей тучной половины.

Половина пренебрежительно пожала плечами – «мы, мол, и не такое видали», но согласилась, едва разжав ярко намазанные губы. Катя бросилась оформлять документы, сняла ксерокопию с загранпаспортов, приняла деньги за две путевки, поулыбалась еще минут пять и отпустила супругов, предупредив, что в случае каких-то затруднений с визами позвонит им домой. Когда парочка ушла, было почти одиннадцать. Катя заперла сейф, бумаги в столе, привела в порядок стеллажи и покинула свою комнату, предупредив Зину, что едет к тому самому незадачливому клиенту в Мытищи.

– Ладно! – кивнула Зина, энергично что-то прожевывая. – А Димка приедет, что ему сказать?

– Ничего, – отрезала Катя. – Это моя работа, я ей и занимаюсь. Пусть занимается своей.

– Вы что, поссорились? – Зина мгновенно проглотила то, что было у нее во рту, и оживилась: – Ну да, с ним трудно ужиться.

– Все нормально, но ему вовсе не обязательно докладывать, куда я пошла и что я делаю в этот миг. – Катя набросила на плечо ремешок сумки. – И ты вовсе не обязана это делать.

– Он будет ревновать, – ответила та, ничуть не обидевшись. – Что я, Димку не знаю?! Он начнет меня трясти – куда ты поехала. Что, не говорить про Мытищи?

– Да ну его! – Катя махнула рукой и покинула комнатку Зины.

Анжелика жила в большом высотном доме недалеко от станции железной дороги. Катя добралась к ней в общей сложности за час, так что умудрилась быть точной. Позвонив на первом этаже в большую, под дуб оклеенную железную дверь, она даже отшатнулась – дверь распахнули мгновенно, словно Лика ждала ее прихода в коридоре.

– Ну наконец-то! – встретила ее подруга радостным воплем. – Давай заваливай! О, класс, какая прическа! Мне тоже надо подстричься, а то я как лахудра… Да не снимай туфли, иди так, у нас полный бардак… Тимка все не управится с ремонтом.

Квартира Салаховых (девичья фамилия Анжелики была Вальковская) представляла собой страшное зрелище. Двери всех трех комнат были сняты и громоздились в коридоре. Стена на кухне была ободрана до самой штукатурки. Кроме того, на развороченном паркетном полу валялись куски старых обоев и засохшие ошметки цемента и шпатлевки. Лика провела гостью в маленькую, свежевыкрашенную комнатку и гордо прокомментировала весь этот развал:

– Делаем евроремонт!

– Как, сами?! – поразилась Катя, раздумывая, куда бы ей присесть, чтобы не пострадал светлый костюм. – Но это же адова работа!

– А! – Лика махнула рукой и тут же выхватила откуда-то два хрустальных фужера и бутылку венгерского вина.

Фужеры оказались не слишком чистыми, а вино теплым, но Катя, чтобы не обижать хозяйку, все же пригубила из своего бокала.

Лика выпила вино залпом и продолжала делиться новостями:

– У Тимки же золотые руки. Он все сделает сам. Вот только что-то затянулось это… Негде спать, ты не поверишь. Он обещал, что сделает весь ремонт до моего отпуска, а это тянется два месяца… Ну, он всегда такой – наобещает с три короба, а потом мучается. Вон стену на кухне расколупал, сказал – она прогнила. А-она сухая. Теперь обратно будет заколупывать. Балкон пробил…

Катя не поняла, и Анжелика потащила ее смотреть балкон. Действительно, большая застекленная лоджия оказалась почти совсем без пола – в бетонной плите зияла огромная дыра.

– Он хочет погреб сделать, очень выгодно! – пояснила Лика. – Наш сосед, ну тот самый, кто тебе нужен, уже сделал. Теперь он там хранит всякие заготовки, варенье, огурцы. Очень выгодно, верно, но для этого же голова нужна! Я Тимке говорила – сначала сделай весь ремонт, а потом пол пробивай. А он – нет, я погреб сделаю за два дня. Ну и вот… На балкон не выйдешь.

– Страшно иметь балкон на первом этаже… – вздохнула Катя. – Я бы спать не смогла. Вдруг залезут?

– А решетки-то? – Лика потрясла рукой мощную железную решетку. Точно такие же красовались на всех окнах квартиры. – Будь спокойна, у нас как в банке. Никто не пролезет. Ну ладно! Пойдем, расскажешь, как жизнь.

– Да как… – Катя помялась, снова расположившись в кресле, с которого Лика отогнула полиэтиленовую пленку. Пленка вся была в известковых брызгах. – Как всегда в общем-то.

– А замуж не собралась? – ошарашила ее Лика.

– Ты что, подруга, я ведь замужем… – Катя потрясенно смотрела на нее.

Но Лика ничуть не смутилась.

– Знаем, знаем… – Она погрозила пальцем. Руки у нее были грубоватые, ногти очень короткие, никакой маникюр не выдерживал ее работы с мехом. Зато раскрашена она была на диво: густая обводка вокруг глаз, накладные ресницы неестественной прямизны и длины, густо-голубые тени, румяна фиолетового оттенка и ее любимая, багрово-лиловая помада. Рыжие волосы необычного отлива (свои, а не крашеные) были разбросаны по худеньким плечам, едва прикрытым несвежей розовой маечкой. Грудь торчала под тканью прямо вверх, как у девчонки. Острые соски резко выделялись, так и бросаясь в глаза. Черная юбка-стрейч подчеркивала полное отсутствие того, что в просторечии называют задом. И, как всегда, Лика была весела, как птица небесная. Катя даже позавидовала ей.

– И все же, – настойчиво повторила она. – Почему ты решила, что я должна выйти замуж?

– Ну, это не я решила, – загадочно ответила Лика. – Все говорят.

– Кто это – все?! Кто говорит?!

– А, да ладно. Никто не говорит! – Лика рассмеялась. – Не принимай меня всерьез. Я просто подумала: раз у тебя с Игорьком совсем хреновая жизнь, почему бы тебе не развестись и не выйти замуж?

Для Лики этот вопрос в свое время решился просто: она развелась со своим первым мужем, тоже коммерсантом, как только его счастье стало ему изменять, забрала двухгодовалого сына и ушла к Тимуру, своему старому приятелю. Через полгода они поженились, и в качестве мадам Салаховой Лика была совершенно счастлива.

– За кого это мне выходить?… – проворчала Катя, но по глазам Лики поняла, что та прекрасно знает за кого. «Ну, девки, всегда все знают, – подумала она. – Никаких тайн быть не может! Это, конечно, все Ирка разболтала! Она знала! Знала еще и Лена, но Лена вряд ли, они вроде не общаются с Ликой. Чему я удивляюсь? Ни в школе, ни потом мы ничего друг от друга не скрывали. Разве что в последнее время стали меньше общаться… И чего я стесняюсь?» И она выложила все начистоту: – Ну ладно, ты права. Надо уже думать о другом браке. Ну, не о браке, так просто о другом мужике. Так дальше жить нельзя.

– У него что, совсем не стоит?! – округлив глаза, прошептала Лика.

– Это тебе тоже Ирка сказала? – в упор спросила Катя.

Лика несколько смутилась:

– Да нет, не она… Да ну тебя, что ты меня на каждом слове ловишь! Знаю, все уже знаю! И про тебя, и про Димку! Нет, ты смотри, добился все-таки своего! Как он за тобой в школе бегал! С ума сойти! Такая любовь! А Ирка до сих пор локти грызет, она ведь все хотела его захомутать, не вышло. Да хрен у нее что выйдет, не умеет она с мужиками. Мужики – это ведь кто? – подняла брови Лика и тут же ответила себе: – Скоты! С ними и надо по-скотски!

– Скажешь тоже! – покачала головой Катя. – Так уж все скоты!

– Ну скажи мне, кто не свинья?! – вспыхнула Лика. – У меня – сплошные свиньи! Первый мой – гадина, каких мало, до сих пор никаких алиментов не вижу, а Борька все растет! Одних ботиночек ему в год три пары надо менять!

– Сколько ему? – машинально задумалась Катя. – Года четыре?

– Поднимай выше, уже шестой! – Лика захлебывалась от волнения. – А Тимка? Тоже скотина порядочная, уже завел себе бабу на стороне!

– Да что ты!

– А ты как думала! – На глазах у Лики вдруг появились слезы. – Мне, думаешь, легко?! Я боюсь, что она ему родит ребенка, и тогда он от меня уйдет… Он все переживает, что Борька не его сын.

– Так роди ему сама, – предложила Катя. – Опереди ту, другую!

– Я не могу больше рожать. – Тут Лика заплакала по-настоящему. – Была у врача, сделали обследование. Заросли у меня эти… фаллопиевы трубы… Ничего нельзя сделать, резать только… И то, наверное, не поможет. А если со мной что под ножом случится? Борьку я на кого кину?! Тимуру он совсем не нужен…

Катя обняла подругу за плечи и задумалась о своем. Ребенок когда-то был ее мечтой, но сперва ей было страшно рожать в смутное время и при низкой зарплате – своей и мужа, потом это сделалось физически невозможно – из-за Игоря… Рожать же от Димы она вовсе не собиралась. «Да, мой собственный ребенок еще где-то в голубой дали… – вздохнула она про себя. – А надо торопиться. Тридцать, потом тридцать шесть, возраст почти критический, потом все, все…»

Лика тем временем просохла и заговорила поспокойнее:

– Ну и скажи, что мне делать?! Я эту тварь, с которой он гуляет, видела, ей всего восемнадцать, она же девчонка совсем! Ему нравятся помоложе.

– Лика, да ведь и ты совсем как девчонка выглядишь! – возразила Катя. – И лицо, и фигура. Может, только макияж тебя старит немного…

– Глупости, макияж никого не старит! – изрекла Лика свое личное мнение.

– Нет, я просто говорю, может, тебе стоит пользоваться помадой пастельных тонов? – предложила Катя. – Например, розовой?

– Дело не в помаде… Надоела я ему… – Лика вздохнула и посмотрела на часы. – Наверное, Серега уже пришел на обед. Ты зайди к нему, если дело есть. А я пока соображу чашечку кофе.

Катя прихватила сумку с документами и вышла из квартиры. Петраков оказался дома – и через минуту она уже объясняла ему, по какой причине он не может отправиться в желанную поездку на Фиджи. Петраков понял и очень расстроился.

– А что мне делать? – спрашивал он в который раз, тупо глядя в свой паспорт. – Почему такая волынка?

– Теперь другая форма паспортов, – объясняла Катя. – Ничего страшного, вам придется переоформить паспорт в вашем УВИРе. Но в этот раз вам не удастся поехать. Очень жаль, конечно. – Катя протянула ему деньги. – Это за вашу путевку. Десять процентов мы удержали за организационные расходы.

– Что?! – возмутился тот. – Мне отказали в путевке да еще удержали какие-то проценты?! Почему это?! Я ведь никуда не поехал! Пусть вернут всю сумму!

– Но это обычная практика. – Катя стояла на своем твердо, хотя знала, что по большому счету она не права: ведь в том, что поездка сорвалась, была виновата турфирма, а конкретно – она, Катя. Если бы она вовремя обратила внимание на паспорт, все бы обошлось.

И тем не менее она вела себя согласно неписаному кодексу своих собратьев по бизнесу: не обманешь – не проживешь. И ее уверенное поведение дало свои плоды – Петраков сдался.

– Ладно, – проворчал он, пересчитывая доллары и засовывая их в карман яркого спортивного костюма. – Значит, не судьба. А хотелось именно на Фиджи.

– Я понимаю, – грустно ответила Катя. – Когда выправите паспорт, обращайтесь к нам, мы вас отправим куда захотите, хоть на необитаемый остров.

– Ну разве только с такой красивой девушкой, как вы, – неожиданно галантно отозвался Петраков, и они расстались друзьями.

Катя вернулась в квартиру подруги и застала там следующую картину: Тимур, застывший посреди той комнаты, где они беседовали, и Лика с совершенно опухшим от слез лицом. «Я некстати, – поняла Катя и сделала вид, что не заметила ничего необычного в этой сцене. – Надо сматываться, а то я стану участницей скандала. Лика любит разбираться при свидетелях».

Но на этот раз ничего подобного не случилось. Лика попрощалась с Катей, махнула ей рукой и отвернулась. Тимур мрачно поздоровался и тут же пошел провожать Катю до дверей. Оказавшись на улице, та с облегчением вдохнула свежий весенний воздух – в квартире Салаховых сильно пахло краской. «Да, что-то не ладится у всех нас с личной жизнью… – думала она, направляясь к станции. – Кажется, вдали идет электричка. Успею! Не ладится… – Она прибавила шагу, и мысли ее запрыгали, точь-в-точь как она сама по разбитой дороге. – У Ирки сын неизвестно от кого, у Лики известно от кого, да вот мужа, кажется, и второго потеряет… У меня вообще – ни сына, ни мужа… Разве это муж? С точностью можно сказать только то, что у меня есть любовник! А вот у Лены все не так грустно. И муж хороший, и дочка – прелесть. Три годика. Надо ей позвонить, я всех перезабыла. А вот с Леной будет о чем поговорить! Как-никак почти коллеги, тоже журфак МГУ, тоже женская газета… Она все еще работает в редакции. Как она выкручивается с деньгами? Но у нее неплохо получает муж. Надо позвонить ей!»

С этими мыслями она села в подъехавшую электричку, и скоро перед ней возникло здание Ярославского вокзала, шумная площадь и бледное майское небо над Москвой.

Хорошая погода продержалась до вечера. Часам к восьми небо стало затягивать тучами. Гроза шла с востока, и где-то далеко уже погромыхивало. Поднимался ветер, теплый, но сильный, порывистый. Над Мытищами небо уже потемнело, но над Москвой было еще светло.

Анжелика вышла на крыльцо своей мастерской и захлопнула за собой тяжелую, обитую жестью дверь. Во дворике было пусто. Корпус, где располагался маленький заводик, производящий заколки, уже утих, рабочие из него ушли. Меховщицы тоже разошлись по домам, Анжелика осталась последней. Сегодня все женщины долго ее утешали, давали жизненные советы, делились личным опытом. Все они были в курсе ее семейных дел. Одна даже протянула сигарету некурящей Лике – «полегче станет». Эту сигарету Лика сейчас держала в руке, не зная, что с ней делать. Лицо у нее опухло еще больше – она плакала несколько часов не переставая. Ей точно было известно, что Тимур опять встречался «с этой» и теперь он опять у нее… Если бы это был отец ее ребенка, она могла бы пригрозить ему тем, что он больше никогда не увидит сына. Но в ее положении грозить ей было нечем – ей было известно, как мало ему нужен чужой мальчишка. Лика даже старалась, чтобы ребенок пореже попадался ему на глаза. Борька уже с месяц жил у ее матери, тут же, в Мытищах, неподалеку от ее дома, и она каждый день туда забегала, чтобы расцеловать его и поплакаться маме. Но сейчас у нее не было сил туда идти. Она постояла еще немного на крыльце, посмотрела на небо, в отчаянии сказала: «А, все равно!» – и двинулась почему-то не к воротам, а в глубь двора, к дверям того цеха, где делали заколки.

Там она пробыла полчаса. Когда вышла оттуда и побрела к воротам, начал накрапывать дождь. Лика посмотрела на небо и запахнулась в свой ядовито-зеленый плащ. Она побрела по длинной улице, окруженной красными кирпичными корпусами, в сторону железной дороги – к своему дому. Чтобы попасть туда, ей надо было пересечь железнодорожные пути, но прежде миновать этот заводской, нежилой район. Улица была совершенно пустынна. Лика медленно шла и на ходу нерешительно затягивалась сигаретой. Курила она во второй или в третий раз в жизни. Легче не становилось, и сигарету она бросила.

Дождь пошел сильнее, и громыхнуло совсем где-то рядом. Лика прибавила шагу. Впереди, вдоль глухой желтой стены какого-то предприятия, шелестели едва зазеленевшие тополя. Когда Лика поравнялась с ними и прошла чуть дальше, от крайнего дерева отделился мужчина и пошел следом за ней. Лика его не замечала, она целиком ушла в свои мысли. Главной мыслью было, как разобраться с Тимуром. Она настолько была ею занята, что услышала шаги за спиной только тогда, когда мужчина пошел быстро, не скрываясь, с каждым шагом догоняя ее. Тогда она обернулась и увидела его лицо.

А еще через несколько минут картина совершенно изменилась. Дождь пошел сплошной стеной, тополя заметались на ветру как бешеные, а на асфальте, неподалеку от них, распростерлась одинокая женская фигурка в зеленом плаще. Лицо женщины было совершенно закрыто намокшими, сбившимися рыжими волосами, виден был только один безумный, широко раскрытый голубой глаз, на который то и дело попадали тяжелые капли. Вода размывала подводку, уже до этого размытую слезами, и тонкая черная струйка бежала по виску женщины и падала на землю. Бессильно раскинутые руки как будто пытались кого-то обнять. Черная юбка-стрейч была закатана до талии, колготки сорваны, и трусиков на бедрах не было. Одна нога повыше колена была сильно расцарапана, другая – далеко отведена в сторону. Дождь размочил землю под тополями, и на белые бедра женщины то и дело летели брызги, оставляя на коже грязь, песчинки, прошлогоднюю траву.

Глава 3

Катя протянула руку, нажала кнопку, и экран компьютера погас. Затем она выключила процессор и выдернула все шнуры из розеток. Все это она проделывала не торопясь, всегда очень педантично, зная, что с техникой у нее постоянные нелады: немного забудется – и напорет что-нибудь не то. «В конце концов, я журналист, – подумала она, глядя на темный экран и слушая, как в процессоре что-то потрескивает. Возможно, отходила какая-то панель, кто здесь в этом разбирается? – Я журналист, а занимаюсь черт-те чем! Втолковываю разным капризным дамочкам, чего именно они хотят, – это я должна знать лучше их самих. Улыбаюсь мужикам, самым наглым, чтобы они согласились взять путевку. Раньше-то было все наоборот, раньше улыбались, чтобы дали путевку, взятки давали, помню, как же!»

И Катя действительно вспомнила свою единственную поездку на море вместе с родителями. Ей было девять лет, шел семьдесят седьмой год. Год великой пустоты на прилавках, как говаривала ее мама. Путевку достали, выбили, выгрызли зубами в профкоме той газеты, где работали ее родители: мать – редактором, отец – штатным журналистом. Кате сшили белое ситцевое платье в голубой горох – здесь кончались и фантазия отечественных производителей текстиля, и материальные возможности ее родителей. Она запомнила себя на пляже в этом платье. Галечный пляж, холодная вода в море, сильное жжение в обгоревшей спине (слишком белая кожа, говорили все, никогда не загорит). Помнила, что скучала, потому что сверстники приехали раньше и уже сбились в одну тесную компанию, а Катя стеснялась к ним подойти, познакомиться. «Ты ведь будущая журналистка! – упрекал ее отец. Он всегда говорил с ней так, что нельзя было понять, всерьез он ее укоряет или просто шутит. – Тебе придется работать с людьми! К каждому надо искать подход, к каждому уметь подойти с нужным словом, чтобы тебя приняли, выслушали. Ну, начни сейчас же. Подойди к ним!» Но Катя не подошла. На одном из мальчишек, явно возглавлявшем ту компанию, была красивая, явно из-за бугра привезенная маечка с английской надписью. На девчонке, которая всегда отиралась возле него, – легкий пляжный комбинезончик, тоже явно «оттуда». Девчонка была некрасивая, с красноватой кожей и белыми ресницами, и спина у нее обгорела еще хуже, чем у Кати. Некрасивая и все же самоуверенная, громкоголосая, наглая. Катя иногда ловила на себе ее презрительный взгляд. Ловила и говорила себе: «Это из-за моей одежды. Это из-за того, что ни отец, ни мать никогда не стоят в очередях, когда что-то „выбрасывают“ в ГУМе, берут, что есть, что попадется». Мать ненавидит толкаться, стоять часами, драться за последнюю пару туфель, за последние три метра импортной ткани. Отец просто не ходит по магазинам – ему вечно некогда. «Надо быть гордой! – говорит ей мать. – Не тянись за другими, помни, что все равно не угонишься. Всегда найдется кто-то, кто будет одет лучше, чем ты. Будь сама собой, будь гордой».

«Тогда хорошо было рассуждать, – думала теперь Катя. – Можно было и не тянуться, можно было быть гордой, все равно никто не дал бы тебе умереть с голоду. А теперь? Нет, теперь – либо пан, либо пропал. И я чуть не пропала. Зато теперь, когда я работаю здесь, я могу не смотреть на чужие майки и комбинезоны, могу не грызться за поездку к морю, могу вообще за нее не платить. И не плачу. То есть плачу, плачу и плачу, но уже другой валютой… Той, которая в ходу у Димы. Гордость? Да, меня многие до сих пор считают гордой, но если бы кто-нибудь знал, какое опустошение наступает после того, как все кончено и мы лежим рядом в его постели! Тогда гордости нет, нет ни в одном уголке моего тела, моей души. Откуда ей тогда взяться? Все происходит как будто по доброй воле, но для меня это каждый раз немного… изнасилование. Но я терплю его добровольно, ведь он меня не связывает, ничем не угрожает… То есть угрожает, сам факт, что он мой начальник, для меня угроза. Если что-нибудь будет не так, я могу представить себе последствия… Дима есть Дима – нет, ни хороший ни плохой – обыкновенный. Его дело было предложить, мое – отказаться. А я согласилась, хотя всегда знала, чем кончится, если я приму от него какую-то услугу. Может быть, и есть женщины, которые могут принимать чужие услуги и ничем за них не платить? Такие могут заставить мужчину почувствовать, что он еще у них в долгу, что делает для них что-то. Но я к таким женщинам не отношусь. Они гордые? Они лучше меня? Да нет, они точно такие же, только все оттягивают срок оплаты по счетам и убеждают себя, что никому ничего не должны. Такие в конце концов расплачиваются вдвойне. Нет, гордой можно быть только в том случае, если ни от кого ничего не берешь, а главное – ничего не просишь. Правильно говорил Воланд Маргарите: „Никогда и ничего не просите, гордая женщина. Сами все предложат, и сами все дадут“. Но чудеса кончились. Не предложат и не дадут. Мой личный Воланд – Дима – всегда держал наготове счет».

В помещении турфирмы было пусто. Катя осталась одна. Зина ушла давно, за час до окончания рабочего дня, сославшись на неотложные дела. Кате никак не удавалось увидеть ее «нужного человека», он всегда ждал ее в машине на улице, ни разу не зашел, не посмотрел, как работает его пассия.

«Так-то лучше, – сказала себе Катя. – Лучше, чтобы никто ничего не знал, никто никого не видел. А про меня и Диму знают все, все буквально. Муж, Ирка, Лика, Зина, разумеется, все служащие. Все считают, что Дима меня пригрел здесь в качестве своей любовницы, а то, как я работаю, – вопрос уже третий. Это никого не интересует, ведь предполагается, что мне в моем положении работать вовсе не обязательно. Что сказал бы на это отец, если бы был жив? А что он знал бы обо всем этом? Мама не знает ничего, кроме того, что я работаю у своего школьного товарища. Или старается не знать ничего. А отец… Что ж, отец мог бы быть доволен – сбылась его мечта, застенчивая Катя исчезла, теперь она вовсю „работает с людьми“, „ищет к каждому подход“. Катя упрекнула себя за эту последнюю мысль. Эта мысль была злой и несправедливой по отношению к отцу. „Меняюсь на глазах! – вздохнула она. – Если я буду справедлива по отношению к порядочным людям, я окажусь слишком несправедлива к самой себе. Надо выбирать, надо все оценивать по-другому, надо найти себе кучу оправданий, да она уже и есть, эта куча… Где, черт возьми, бродит Димка?“

Было уже половина десятого, и снова шел дождь. Дима около четырех часов пополудни звонил Кате (она давно вернулась) и обещал заехать за ней часиков в девять. В турбюро в течение дня он не приезжал, пропал на целый день, и ни Зина, ни Катя не отчитывались ему в своем присутствии на работе. Катя особенно была этому рада – его ревность день ото дня становилась все более навязчивой, хотя при этом он любил ее убеждать, что совершенно не ревнует.

Она задумалась о том, во сколько попадет домой. «Опять к полуночи. И так почти каждый день. Дима никак не научится быть точным, другой давно бы прогорел с такими замашками, все должны его ждать! А он умудряется не прогорать, вот что удивительно… Впрочем, умом Россию не понять, опоздания у нас в порядке вещей. Если тебе назначают важную встречу на пять часов, приходи к половине шестого – все остальные придут без пятнадцати шесть. Простой расчет, но к концу рабочего дня он становится невыносимым, сколько можно ждать?! Я постоянно не высыпаюсь. И опять дождь пошел, как назло! Погода никак не установится, начало мая, сплошная свистопляска – то жарко, то холодно. Зонтик есть, но все равно промокну сто раз, пока до дому доберусь…»

У входной двери раздался резкий, нетерпеливый звонок, и она пошла открывать. Дима влетел как ураган, и вслед за ним влетел порыв ветра с дождем. Катя захлопнула дверь и молча прошла к себе в комнату за сумкой.

– А что такой траур? – громко поинтересовался Дима, отряхивая капли с пиджака, вернее, пытаясь их отряхнуть. На бежевой ткани остались темные полосы и пятна. – Чем недовольна?

– Ты на часы посмотри! – Катя вышла к нему, помахивая сумочкой.

– Ну и что? – Дима посмотрел на часы, продемонстрировав золотой «Ролекс» на худом запястье, и снова принялся отряхиваться. – И опоздал-то всего на полчаса. Есть из-за чего выступать!

– На сорок пять минут ты опоздал, – подчеркнула Катя. – Послушай, если так пойдет, я буду просить мужа, чтобы он за мной заезжал. Он это, по крайней мере, сделает вовремя.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7