Глава 4

– Варя! Варь, ну ты что?

Голос Моники донесся словно издалека. Я вздрогнула и рефлекторно вякнула:

– А? Где?!

Как дед Пахом спросонья. Для полноты образа надо было бы еще сморкнуться через левую ноздрю и покряхтеть, но – чего не умею, того не умею.

Сопли по земле разбрасывать с энтузиазмом сеятеля не умею. И плющит меня конкретно, когда вижу виртуозов этого дела. Есть же носовые платки…

– Варя!

Чегой-то меня опять не в ту степь понесло. Или отводит кто-то от важного разговора?

«Павел, прекрати!»

«Не говори ей, не надо!»

«Сам виноват!»

«Я… я не знал, что она меня слышит!»

«Он не знал, а мне выкручивайся!»

«Варя, ну пожалуйста!»

«И что, пусть Моника по-прежнему считает себя сумасшедшей?!»

«Нет!»

«Тогда оставь ее!»

«Не могу…»

«Ну и все, и не мешай тогда!»

«Варя!»

«Отстань, кому сказала!»

– Варя?

Вероятно, во время ментального диалога с Павлом лицо мое вовсе не являло образец одухотворенности и избытком интеллекта тоже не радовало.

Во всяком случае, Моника смотрела на меня с испугом и сомнением. Сомнением в моих умственных способностях.

Интересно, а слюни я изо рта пустила?

Рука, опережая команды разума, тут же метнулась к губам и подбородку. Уффф, все в порядке, сухо.

Я постаралась в темпе перевести взгляд в режим «взор». Ну, мудрый такой, глубокий, вдумчивый взор.

Старой вороны на заборе.

Тьфу ты, что за напасть! Павел, прибью! Шутник, елки-палки! Ну все, ты дошутился!

– Варь, с тобой все в порядке? – озадаченно поинтересовалась Моника. – Я, наверное, пойду.

Девушка поднялась и хотела было направиться к выходу, но я перехватила ее ладошку:

– Постой! Моника, запомни, пожалуйста, главное: ты – не сумасшедшая.

– Но голос… – жалобно произнесла девушка. – Я слышу голос в моей голове! И точно знаю, что это голос Арлекино! А ведь мы с ним не разговаривали, только переписывались! А голоса слышат только психи!

– Ну, в таком случае я тоже псих.

– Что… что ты имеешь в виду?

– Ты ведь заметила сейчас… м-м-м… некоторые странности в моем поведении? – усмехнулась я.

– Ну-у-у… – Моника скорчила забавную гримаску и отвела взгляд.

– Было-было, я знаю. Так вот, это я с Павлом цапалась.

– С кем?

– С Арлекино.

– Что-о-о?! – Моника сначала отшатнулась, а затем вцепилась в мои плечи с силой, которую трудно было ожидать от тени. – Ты зачем сейчас так сказала? Ты меня успокоить решила, да?! Пошутить?!!

«Ну что, довольна?»

– Отвяжись!

Мой рявк, как ни странно, угомонил девушку, а может, просто силы кончились. Моника отпустила меня и, всхлипывая, присела на край кровати:

– Чего сразу – «отвяжись»? Сама издевается, и сама потом кричит!

– «Отвяжись» адресовалось не тебе, а одному въедливому типу.

– Ты опять?

– Снова. Ладно, Моника, – я обняла ссутулившуюся девушку и прижала к себе, – пусть меня потом твой профессор закопает, но я расскажу тебе правду.

– К-какую? – Боже мой, сколько надежды вдруг всплеснулось в этих глазах!

– В общем, тебя спас Арлекино.

– Но… как это? Ты же меня нашла, мне так родители сказали!

– Я нашла тебя в лесу, там, куда принес тебя Павел. В смысле – Арлекино. Он же навел меня на это место. Мысленно навел, понимаешь?

– Но… разве так бывает? И откуда он узнал, где я? И почему не искал так долго? И… где он был, где, когда там… когда меня… Где-е-е-е?!!

Шепот перешел в крик, Монику затрясло, она начала задыхаться, глаза закатились, лицо, и без того не радовавшее румянцем, выцвело до голубизны.

Убежать в поисках врача я не могла – надо было удерживать на месте бьющуюся в странном припадке девушку.

– Павел, сделай же что-нибудь!!!

«Уже. Ну что, довольна?»

– Заткнись! Сам виноват! Нечего было лезть!

Ответа я не услышала. А может, его и не было вовсе, не знаю. Меня отвлекли.

Ворвавшийся в мою палату эскадрон врачей, медсестер, какого-то дородного дядьки кавказской внешности и арьергарда в лице Элеоноры.

Весьма побледневшем лице, надо отметить.

– Что? Что с ней?! – сдавленно выкрикнула женщина, пытаясь прорваться к окруженной медперсоналом дочери.

Но ее оттерли так же бесцеремонно, как и меня. Врач отрывисто отдавал какие-то распоряжения, буквально через пару мгновений появилась каталка, Монике сделали какой-то укол, начали укладывать на каталку.

– Варя, – от страдания в переполненных слезами глазах Элеоноры мне стало совсем тошно, – что у вас тут произошло?

– Вы ей ничего лишнего не сказали? – От проникающего, казалось, в самую глубину души взгляда темно-карих глаз спрятаться было невозможно.

– Варя, это Ираклий Георгиевич, он…

– Я знаю, кто он, Элеонора. – Как ни странно, вялая попытка женщины проявить вежливость помогла мне собраться. И с мыслями, и с чувствами, и с эмоциями. – Мне Моника рассказывала.

– Так о чем вы тут беседовали? – продолжал просвечивать меня взглядом профессор психиатрии.

Ну, я хоть и не профессор и даже не психиатр, но все же психолог. К тому же сумевший сконцентрироваться психолог. Ничего никому не скажу!

«Струсила?»

«Не твое дело! Все из-за тебя, между прочим!»

– Ни о чем таком мы не беседовали. Если честно, я вообще не ожидала увидеть Монику! Я думала, что она пока не в состоянии самостоятельно гулять по клинике!

Ну а что? Лучший способ защиты – нападение! Сами не усмотрели, вот!

– Ей действительно нельзя, – всхлипнула Элеонора. – Рано еще. Но и удержать на месте с того момента, как дочка пришла в себя, ее очень сложно. Не привязывать же ее к кровати! А Монечка так рвалась познакомиться с тобой!

– Познакомилась… – проворчал профессор.

– Да, познакомились! – упрямо задрала подбородок я. – И все было нормально! Приступ начался ни с того ни с сего! Я сама испугалась!

– Да-да, конечно, – невпопад произнесла Элеонора, устремляясь вслед за каталкой, на которой увозили из моей палаты Монику. – Извини.

Она еще и извиняется…

Глава 5

Светило психиатрии еще пару мгновений пыталось просветить меня взглядом, но – «броня крепка и танки наши быстры»!

Да, и броня, и танки! Мысленный блок я давно уже научилась ставить. А мой белоснежный «пыжище» вполне может сойти за танк – внедорожник все-таки. Впрочем, французы бы за такое сравнение обиделись. Наверное.

В общем, не удалось Ираклию Георгиевичу просверлить меня насквозь. Темно-карее сверло обломилось о светло-серую безмятежность.

– Выздоравливайте, – буркнул профессор, выходя. – И постарайтесь пока ограничить контакты с Моникой, пожалуйста.

– Мне что, выгнать ее в следующий раз? – ехидно уточнила я.

– Нет, конечно, просто…

– Ничего простого я в ситуации не нахожу! – вот так, надменно вздернуть нос и губы поджать куриной гузкой.

Правда, образу профессионального психолога несколько подгадила синюшно-желтоватая опухшая физиономия, но сошло и так. Ираклий свет Георгиевич изволили отбыть без дальнейших рекомендаций. И даже дверь за собой закрыл тихо, аккуратно.

Надутый независимостью и стойкостью шарик – в миру Варвара Ярцева – смог наконец-то облегченно выдохнуть. И мгновенно превратиться в невразумительную тряпочку, опустившуюся на кровать.

Сердце у тряпочки колотилось как бешеное, руки тряслись, в душе старательно гадили и закапывали потом «сокровища» кошки. Причем старательно так закапывали, скребли с дурным энтузиазмом, выпустив наружу когти…

Что ж я наделала-то, а? Неужели Моника опять… ну… не в себе? А вдруг теперь – необратимо?!!

Но я и подумать не могла, что так получится! Ведь ничего толком и рассказать не успела!

А надо было думать, голубушка! Забыла, ЧТО пришлось перенести девчонке за проведенный в плену у маньяка год? Ты же сама удивилась такой быстрой психологической реабилитации! Понятно же, что разум Моники вряд ли успел закрепиться на прежних позициях, что он балансирует на грани безумия, а ты…

А я хотела всего лишь помочь! Потому что кое-кто лично убеждал свою девушку в ее сумасшествии! Бубнил и бубнил у нее в голове!

Ну да, мне очень хотелось сейчас поцапаться с Павлом! Излюбленный женский – и не только – метод, между прочим! Перекладывать с больной головы на здоровую.

Но Арлекино молчал. И вряд ли потому, что обиделся. Скорее всего, он был сейчас там, с Моникой. Помогал ей снова вернуться…

Все, Варька, принимайся за интенсивные тренировки! Лицевые мышцы тренируй! Как зачем? Чтобы зубы покрепче сжимать, удерживая на месте слишком длинный язык! Павел и Моника сами разберутся!

Я уже почти целиком скрылась под горкой пепла раскаяния, когда дверь палаты с шумом распахнулась и пепел буквально смело сквозняком.

Сквозняк звали (и зовут) Олегом.

Братишка в гости пожаловал. Только какой-то воинственный он сегодня, нет – злющий! Судя по выражению лица, Олежке сейчас больше всего хочется хорошенько отрихтовать кому-нибудь физиономию.

Надеюсь, не мне, мне уже отрихтовали.

– Привет! – свирепо рявкнул милый братец, пиная в копчик медитировавший у него на пути стул.

Грубо вырванный из дзена стул немедленно отбыл в астрал, завалившись набок и задрав кверху копытца. А Олежка подлетел к небольшому холодильнику, испуганно жавшемуся в углу палаты, и, бормоча что-то явно нелитературное, начал метать из сумки на полки харч. Баночки, пластиковые контейнеры, пакетики, пакеты, соки…

Понятно. Мамусик «передачку» собрала для хворой дочушки.

Пока они с папиком сами находились в больнице, приходя в себя после отравления дымом, содержимое моего холодильника и тумбочки было вполне адекватным. Брат таскал (по моей просьбе) пиццу, которую мы с ним на пару быстренько и зажевывали, чтобы медперсонал этот кошмар не увидел. И – о, ужас! – запивали пиццу колой!

Местный диетолог, иссушенная дамочка со стильной стрижкой, увидев это безобразие, вынесла бы мне потом мозг нуднейшими лекциями о правильном питании, с отвращением разглядывая мой сорок шестой размер тела.

Но пока, к счастью, мы с Олежкой застуканы и пристукнуты не были.

Мартин приносил соки и фрукты, причем фрукты – самые лучшие, самые свежие, явно только что с рынка.

Он приходил поначалу каждый день, а потом, когда я пошла на поправку, визиты мужчины моей мечты стали реже. Да и когда он приходил, в глазах его можно было отыскать и заботу, и тревогу, и участие, и даже нежность, но – братскую нежность…

Потому что сердце его вот уже несколько месяцев было занято. Мне Олежка по секрету рассказал.

Наш мистер Ледышка, человек без чувств, жесткий и рассудительный Мартин Пименов умудрился втрескаться, влюбиться, пропасть, потерять голову и разум, причем с первого взгляда!

К тому же – прям как в «Золушке» – в незнакомку! И тоже на балу, вернее, на гламурной тусовке, посвященной открытию концертного зала в Марвихе. Именно там Мартин увидел ЕЕ: изящную, сексапильную, окутанную облаком роскошных светлых волос, с мерцающими огромными глазами, с бархатным мурлыкающим голосом. К тому же – острую на язычок и умную.

Как она парой слов раскатала в моральный блинчик спутницу Мартина Линду Старр! Модельку, уже почти год занимавшую место в постели холостого олигарха и всерьез присматривавшуюся к обручальным колечкам, щедро усыпанным бриллиантами.

Именно из-за скандала, устроенного Линдой, Мартин и не смог тогда познакомиться с поразившей его девушкой. Он пытался ее отыскать, расспрашивал устроителей, показывая сделанное на мобильный фото, но увы – незнакомка оказалась незнакомой всем…

И Мартин тосковал. И эту тоску иногда не мог скрыть даже во время дружеских визитов ко мне в больницу…

А я, между прочим, ни секундочки не расстраивалась. И ни капельки. И даже ни грамма.

Потому что той самой таинственной незнакомкой была я.

А Мартин меня не узнал в боевом раскрасе и без вечной косички.

Спасибо Олежке, мгновенно опознавшему меня по фото в мобильнике Пименова, – брат сумел удержаться от радостно-дебильного «Так это же Варька!». И буквально лопаясь от нетерпения, примчался тогда с потрясающей новостью ко мне. А я попросила брата ничего не говорить Мартину.

Почему?

А обиделась, вот.

И этот на смазливую внешность повелся! Бесцветная моль Варя Ярцева, значит, всего лишь сестренка, да? А мы будем тосковать и вздыхать по красотке?!

Вот и тоскуй дальше!

Хотя… Если честно, я просто не знаю, как теперь быть. Тогда, сразу после визита брата, я действительно надулась. Ну а что, теперь имею право – мужчина моей мечты мой!

А потом события понеслись вскачь. И я видела, КАК переживал за меня Мартин. И поняла, что стала для него близким человеком. Правда, кем-то вроде сестренки.

Но иногда… Иногда в его глазах мелькало что-то другое. Особенно в первые дни, когда мне было совсем плохо.

А потом мне стало лучше. И Мартин опять начал тосковать и вздыхать.

Дурацкая ситуация, если честно. Мне что, накраситься теперь и заявиться к Мартину, выпрыгнув из-за двери с воплем «Сюрприз!»? А что тогда делать Олегу, чем оправдать свое молчание?

Но вряд ли сейчас свирепое настроение братца связано с угрызениями совести.

Так, пора его остановить, иначе дверца холодильника не закроется.

Мама уже три дня дома, и за эти три дня на пару кило поправились практически все обитатели соседних палат и медперсонал. Которым я старательно скармливала тонны вкусняшек, присылаемых мамиком.

Но террор продолжался. И это все больше напоминало мне сказку про горшочек с кашей, когда каша затопила целый город.

Но если там были волшебные слова «Горшочек, не вари!», то в случае с мамиком волшебных слов не существовало…

О чем и свидетельствовало натужное кряхтенье холодильника.

Глава 6

А вы бы не кряхтели, получив внутрь груз, рассчитанный на карьерный самосвал? Причем не по доброй воле, увлекшись излюбленной русской забавой – пожрать, а насильно, как несчастный гусь, откармливаемый для фуа-гра?

– Олег, угомонись! Хватит! Ты же видишь – дверца холодильника уже не закрывается!

– Ничего, – свирепо пропыхтел братец, – закроется! Сейчас я ее коленкой…

– Это я тебя сейчас коленкой! Ты чего казенное имущество уродуешь? Сначала стул запинал, теперь над холодильником глумишься! Тебя кто-то укусил по пути?

– С чего ты взяла? – фыркнул Олежка, запихивая последний сверток, вовсе не желавший запихиваться – он все время вываливался и смачно ляпался на пол. – Вот зар-р-раза! А ну, пошел! Пошел, кому говорят!

– Сударь, мне показалось, – вкрадчиво поинтересовалась я, – или вы на самом деле разговариваете с едой? Решили подзаработать на рекламе, как Антонио Бандерас? Тот с пончиком беседует, а ты с чем? С котлетами? С пирожками?

– Сливы, – виновато почесал затылок брат, поднимая с пола капающий сверток. – Это были спелые, сочные сливы. Желтенькие такие, нет – янтарные. Очень сочные, очень. Свежевыжатого сока не желаешь? Прямо из пакета?

– Иди в пень, – ласково посоветовала я. – Чего бешеный-то такой, а?

– А, достали! – Олежка поднял стул, подтянул его поближе к кровати и плюхнулся на него, причем проделал все это одной рукой, вторая была занята мокрым пакетом.

– Кто достал? Или что? Подружка? Работа? Да выкинь ты эти сливы! Весь пол закапал! И, кстати, свои модные штанцы тоже.

– Где? – всполошился Олежка, осматривая светло-бежевые брендовые брючата. – Бли-и-ин!

Увидел. Желтые пятна сливового сока, причем на весьма пикантном месте, ассоциативно намекающие на совсем другое происхождение желтых пятен.

Следующие пять минут я с живым интересом наблюдала за манипуляциями брата, больше напоминавшими танец шамана народа манси. Ну, или ханты.

Метания, кружения, завывания, судорожные рывки, потом что-то происходило в санузле – под непрекращающееся камлание слышался плеск воды.

Но вот, наконец, все закончилось. Сливы упокоились в мусорном ведре, а мрачный Олежка снова сидел передо мной на стуле. Мелких желтых пятен больше не было. А вот одно, но большое и мокрое, – присутствовало.

– Фен дать? – заботливо предложила я. – Только осторожно, поставь на средний режим, а то сваришь…

– Ха-ха-ха, – угрюмо пробурчал брат. – Какой тонкий, не побоюсь этого слова – изящный – юмор! Нет уж, так сохнуть буду. И сидеть у тебя, пока не высохну!

– Мне показалось, или это была угроза?

– Да! Буду вот тут сидеть, нудить, петь похабные частушки, приставать к медсестрам…

– Главное, не к медбратьям.

– Варька, ты что, «Аншлагом» тут со скуки увлеклась? Судя по оригинальности шуток.

– Олежка, ты мне зубы не заговаривай. Давай колись, кто тебя так выбесил?

– Да с чего ты взяла? – пожал плечами братец, слишком независимо глядя на меня. – Никто меня не бесил, так, настроение хреновое. Все как-то навалилось сразу, и…

– Олег! Сейчас стукну!

– Ладно-ладно, не бузи, – примирительно выставил вперед ладони Олежка. – Ты права, достали меня.

– Кто?

– Ай, – отмахнулся брат, – все те же. Газетчики, журналюги. Они думают, если я стрингер, фотограф, то по определению падальщик!

– В смысле?

– В прямом! Они меня с ходу узнали, еще в тот день, когда мы тебя и Пашку сюда привезли. И началось! Звонят домой, на мобильный, в Интернете мозг выносят!

– И чего им надо?

– Пашку! Вернее, хоть что-то про него! Любую инфу! А если сфотографирую урода…

– Сами они уроды!

– Согласен. Короче, за снимки Пашки обещают любые деньги. А если что-то типа интервью с ним – дважды любые! А когда я их посылаю далеко и надолго – сначала искренне удивляются, а потом так понимающе прищуриваются: «Ну конечно, это твой эксклюзив! Небось, под своим именем хочешь разместить! На Западе».

– А ты не хочешь?

Ну да, провокаторша я, но Олежка так забавно злится! Хотя иные дамочки, возможно, назвали бы этого раскрасневшегося взъерошенного ежа сексапильным и притягательным.

Еж покраснел еще сильнее и заорал:

– Варька!!! Да как ты… Да я… Ведь Пашка – он мой друг!

– Даже так? – Теперь я удивилась искренне – Олежка ни разу не упоминал, что подружился с Арлекино. – Друг? Уже?

– Именно так! Пашка – он классный! Нормальный такой мужик, настоящий. И толковый – даже Мартин слегка ошалел, когда Пашка ему между делом пару советов по бизнесу дал.

– И Мартин с Павлом подружился?

– Насчет подружился – не знаю, ты же в курсе, как тяжело он сходится с людьми. Но Пашка его поразил, это точно. Парень всю жизнь провел в пещере, самоучка, все образование – книги да Интернет, а разбирается во всем, да еще и несколько языков иностранных знает! Гений!

– Ух ты, сколько восторга! Хотя согласна с тобой – Павел действительно классный.

– Не то слово! А вот кто на самом деле урод – так это красавчик Сигизмунд. – По скулам Олежки прокатились желваки. – Мамашка его… вот ведь сука, а? И слышать ничего о Павле не хочет, красавчику своему в ж… дует, да так старательно, что аж сквозит! Мартин говорил, вроде эта Магдалена наняла лучших адвокатов себе и сыночку. И все вместе они землю носом роют, чтобы Сигизмунда признали невменяемым и поместили в психушку. А оттуда маменька его быстро вытащит и в какую-нибудь Швейцарию отправит!

– Она сама по этапу разве не собирается идти?

– Варька, ты сейчас серьезно? – приподнял брови брат. – Ты на самом деле думала, что Магдалене грозит реальный срок?

– А то, что она отправила…

– А теперь выяснилось, что никого она не отправляла, парни к нам наведались по собственной инициативе.

– Понятно. Откупилась.

– Само собой.

– И что, Венцеслав в деле? Помогает вытащить наследничка?

– Нет, Магдалена управляется сама, у нее, оказывается, есть собственный счет, вот она с него и сорит деньгами. А Венцеслав просто ей не мешает. Не помогает, но и не мешает. Все-таки он столько лет считал Гизмо сыном… Знаешь, все, кто знает Кульчцкого, в том числе и Мартин, очень удивлены реакцией Венцеслава на открывшиеся обстоятельства. Его помешанность на чистоте крови давно уже стала предметом подкалываний и обсуждений. И вдруг – с ходу признать сына с серьезным генетическим отклонением! Да еще и официально собирается все это узаконить! Так что скоро наследником всего состояния Кульчицких станет Павел. Как только сделают ему документы – так и станет паном Кульчицким. А поступок Магдалены отчасти понятен…

– Ни фига себе! Велела придушить своего ребенка!

– Женщина во время родов частенько с адекватностью не очень дружит. А тут еще и перетрусивший врач бензинчику в огонь психоза плеснул. Между прочим, Пашка мать не осуждает. Не любит, конечно – Магдалена ему, по сути, чужая, – но и не осуждает. И даже жалеет. И сволочь эту, Гизмо, тоже пожалел, пусть и по просьбе Марфы! Еще и волок на себе кабана такого! Кстати, – оживился Олег, – местные эскулапы поражены, с какой скоростью восстанавливается Пашка! Ранение у него было тяжелое, да еще и крови потерял много, – думали, дней десять в реанимации, не меньше! А он – на второй день уже встал с кровати!

– Поэтому им не только папарацци интересуются.

– Вот именно, не только, – снова помрачнел брат. – Один такой «не только» и высадил меня сегодня на коня.

– Так, с этого места поподробнее!

– Да ну, достали! Еще и угрожать вздумали теперь!

– Угрожа-а-ать?

– Представляешь? Выхожу я, значит, из машины, выволакиваю из багажника набитый мамой вьюк провизии для тебя, тут он ко мне и подошел. Прегнусный тип, если честно, меня аж передернуло от одного его взгляда!

– Бандит, что ли?

– Не знаю. Внешне – вроде не похож. Тощий, длинный, прилизанный – на ботана похож. Вот только глазки у этого ботана – холодные и пустые. Как у рептилии.

Глава 7

– Не очень удачное сравнение для того, кто считает себя другом Павла, – фыркнула я.

– Пашка – не рептилия, – нахмурился Олег. – У него-то как раз глаза человеческие, умные, теплые, живые. И рядом с ним – легко и комфортно. А вокруг этого типа словно воздух тяжелее становится, прямо дышать нечем. И когда он в глаза смотрит своим оловянными пуговицами, кажется, что руки-ноги отнимаются.

Опаньки! А ведь чем-то подобным владеет и Арлекино! Там, в пещере, когда он схлестнулся с Гизмо, тоже воздух был тяжелым и давящим. Любопытно!

– Ну, и что хотел страшный человек? – Я постаралась ничем не выдать свою заинтересованность, щедро плеснув в голос скепсиса. – Чем он так тебя напугал?

– Не напугал, а разозлил! – мгновенно завелся брат. А когда Олежка на взводе, особой прозорливостью и наблюдательностью он не отличается. – Сначала тоже деньги предлагал, а потом начал шипеть насчет того, что, мол, неправильно я себя веду, совсем не думаю о близких. А ведь у меня родители только-только из больницы вышли, а сестра все еще здесь находится. Как бы чего с ними не приключилось! Несчастный случай, к примеру.

– Ничего себе! – присвистнула я. – Это что же, ради эксклюзива журналисты готовы на криминал пойти?

– В задницу он пошел! – рявкнул Олежка. – Во всяком случае, именно в том направлении я его и послал. И не журналист он, я ведь тебе говорил!

– А кто? Неужели ученый? Эдакий мафиози со степенью?

– Не придуривайся, Варька. Тип на самом деле левый какой-то.

– В смысле – левый?

– Ну, странный. Не журналист – стопудово, не врач и не ученый – тоже, те совсем другие. И интересуются по большей части физическими особенностями Пашки: как он выжил, как живет, как себя чувствует, почему так быстро регенерирует и все такое.

– А этот чем интересовался?

– А этот вообще непонятно чем. Пургу какую-то нес насчет способностей Пашки к гипнозу, не экстрасенс ли он, какая у него кровь…

– Что? – слегка офонарела я. – Кровь?!! При чем тут кровь? Резус, что ли, или группа?

– А фиг его знает! Он как раз угрожать мне начал, ну, я его и послал. Псих какой-то! Но поганый псих, если честно. Надо будет Мартину рассказать, посоветоваться.

– Насчет чего?

– Насчет охраны для тебя и отца с мамой.

– Да ну, Олежка, ты что! Если на каждого психа начнем внимание обращать, вообще жизни не будет!

Я, конечно, бодрилась, но рассказ брата восприняла гораздо серьезнее, чем показывала. Потому что незнакомец ЗНАЛ, чего можно ожидать от Павла. И сам, похоже, владел чем-то подобным. Но Олежка ничего не сказал о внешнем сходстве того типа с Павлом. Да и, насколько мне известно, страдающие ихтиозом Арлекино до возраста Павла не доживают. Именно это ведь и стало научной сенсацией.

– Ну да, псих, но опасный псих. – Видно было, что Олег встревожен. – Я вот сейчас, пока тебе рассказывал, понял – с этим парнем могут быть проблемы.

– Почему?

– А чем больше я о нем думаю, тем поганей на душе. Давит как-то, маетно. И с чего он взял, что Пашка экстрасенс? Ну, Пашка гений, конечно, но насчет гипноза или чтения мыслей на расстоянии – ерунда все это!.. Стоп!

Брат подпрыгнул, словно ему шило в одно место из стула вонзилось. Затем прищурился и, наклонив голову, буквально впился в меня взглядом:

– А вот я тут вспомнил, сестричка моя дорогая, твой рассказ о том, как ты нашла Монику в лесу!

– И что же ты такого вспомнил?

– А то! Сама ведь говорила – словно звал кто-то, торопил! Мы все еще подумали тогда, что это сама Моника на грани сумасшествия сумела проделать.

– Н-ну да.

Памятливый ты наш!

– А теперь этот тип насчет ментальных способностей Пашки выспрашивает! Ну-ка, дорогая моя сестричка, колись, что знаешь!

– Ничего я не знаю! – Я с максимально независимым видом пожала плечами. – Может, и звал тогда меня именно Павел, но утверждать не берусь. Ты сам лучше своего друга расспроси. Я лично здесь, в больнице, с ним еще не виделась. Хотела, но мне врач пока запретил много ходить. А Павла запрятали от всех в противоположном крыле клиники.

– А и спрошу! – оживился Олег. – Вот прямо сейчас пойду и спрошу!

«Не надо!»

– Почему? – автоматически переспросила я.

– Что – почему? – Уже поднявшийся со стула брат озадаченно приподнял брови. – Почему именно сейчас?

– Ага.

– Чего тянуть-то? Тебя я уже навестил, продукты принес. А Пашка должен знать о непонятном типе. И чем раньше, тем лучше.