Я уже сказала в шутку Браниполку Иннокентьевичу, что его сын, директор КГБ, должен повнимательнее изучить нашего олигарха, авось найдется пара статей, по которым того можно упечь в каталажку, и стройка прекратится!

И вот снова! Я думала, что до съемок программы смогу написать пару абзацев, так нет! Треклятый трамбовочный агрегат напрочь заглушает парнасскую музу!

Я вышла из дома и прошествовала, сопровождаемая любопытным Васисуалием Лоханкиным, к забору. Боже, но забора-то нет! Еще вчера он стоял на месте, а теперь исчез! Пыхтя, небольшой бульдозер сгребал в кучу остатки деревяшек.

– Что ж это за слонопотамство-то такое! – в сердцах возопила я и едва не бросилась под гусеницы бульдозера. – Это моя территория, вы не имеете права!

Откуда-то сбоку вынырнул прораб, сопровождаемый лощеным молодым человеком в шикарном костюме и стильных очочках без оправы – и что этот выпускник Гарварда делает на песочной куче?

– Вы ответите мне за это! – я указала дланью на уничтоженный забор и поваленные сосенки. – Вы вторглись на мой участок, и это подсудное дело! Я засужу вашего миллиардера! Или он вообразил, что раз он – сороковой в списке самых богатых людей мира журнала «Форбс», то ему дозволено все? Я немедленно свяжусь с моим адвокатом! Я…

Я вдохнула, чтобы набрать в легкие воздуху и обрушить на представителей ненавистного олигарха новые проклятия и угрозы. Молодой человек, воспользовавшись паузой, распахнул элегантный крокодиловый кейс и протянул мне пачку бумаг.

– Госпожа Гиппиус, как хорошо, что вы оказались здесь! Согласно плану участков, утвержденному в 1947 году, фотокопия прилагается, полоса, на которой до недавнего времени находился ваш забор, является неотторжимой частью землевладения моего клиента. Поэтому ваш несанкционированно установленный забор был ликвидирован в полном соответствии с пунктом…

Юрист посыпал статьями законов, постановлений и распоряжений. Я взглянула на копию границ участков от 1947 года. Похоже, этот юный прощелыга, который за день работы получает столько, сколько я в год, прав. Но я не собираюсь выбрасывать белый флаг! Эти пять метров территории – мои!

– Это произвол! – прошипела я. – И ущемление моих конституционных прав! Я буду жаловаться!

– Воля ваша, – осклабился молодой законник и поправил супермодные очочки.

– Я позвоню своему адвокату!

– Ради бога, – вставил наглый юноша.

– Обращусь в Конституционный суд!

– Быть может, имеет смысл сразу в Гаагу? – юный хам издевался надо мной.

– Нет Гааги, голубчик, – ответила я. – Никогда и не было!

Ну что же, ты еще не знаешь меня, Серафиму Гиппиус! Ты еще на свет из яйца не вылупился, когда моя слава уже гремела – во всяком случае, в пределах нашего Перелыгина!

– Я приглашу вашего патрона к себе на программу, он не посмеет отказаться, ибо тогда все узнают, что он – жалкий трус, и раздавлю его, как червя! – Я топнула ногой, и желтый песок просыпался на кожаные ботиночки адвоката.

Юнец побледнел, его торжествующая улыбка сменилась испуганной гримасой. Я развернулась и с гордостью пошла к дому.

Настало время отправляться на съемку «Ярмарки тщеславия». Я не люблю водить машину, но что поделать, другой возможности попасть из Перелыгина в столицу не существует. К половине первого я была в студии ЖТВ.

– Серафима Ильинична, – режиссер программы молитвенно сложил руки, – прошу вас, не делайте из него отбивную! Хотя бы не с самого начала программы!

Доверив свое лицо умелым рукам стилиста, я лукаво пообещала:

– О, не беспокойтесь, не трону я вашего певца и пальцем!

Мне предстояло беседовать с известным исполнителем шлягеров. К музыке я равнодушна, семь лет музыкальной школы по классу фортепиано были адским мучением, но родители хотели сделать из меня гармонически развитую личность! Особый ужас нагонял на меня четверг: я знала, что с половины шестого до половины восьмого приговорена к урокам сольфеджио. Как же я молила всевышнего, чтобы в музыкальной школе отключили свет, чтобы прорвало канализацию, чтобы Америка объявила нам термоядерную войну – все, что угодно, лишь бы сольфеджио не было! Я не могла отличить малую терцию от большой квинты и не знала, во что разрешается доминантсептаккорд, а музыкальный диктант – вы должны по слуху записать нотными знаками проигранную мелодию – ввергал меня в состояние, близкое к каталепсии. Кабинет сольфеджио до сих пор является ареной многих из моих кошмарных сновидений…

Наконец все было готово, я любезно улыбалась сидящему напротив меня певцу Афиногению Гиргорлову. Он расслабился, явно не думая, что я, как нильский крокодил, завлекаю его, ничего не подозревающую жертву, в смертельную ловушку. Не так давно этот певец выразил свое недовольство вопросами репортеров, припомнил несколько старогерцословацких слов и прошелся по поводу внешности и одежды одной из журналисток.

Я с треском распахнула огромный испанский веер, певец от неожиданности вздрогнул.

– Добрый вечер, – сказала я в камеру, – с вами снова программа «Ярмарка тщеславия» и я, Серафима Гиппиус. Разрешите представить вам нашего гостя…

Певец улыбнулся в камеру, купаясь в лучах собственной славы. Медленно обмахиваясь веером, я задала первый вопрос:

– Афиногений, вы не против, что я сегодня вся в розовом?

Певец нервно сглотнул, мотнул седоватой курчавой головой по сторонам, явно ища поддержки публики, и ответил что-то невразумительное.

– Так все же… – продолжала я атаку, не обращая внимания на устремленные к небу кулаки режиссера, – бедняга был в отчаянии, он наверняка обещал певцу, что никаких острых вопросов по поводу скандала не будет. Ну, если режиссер обещал не задавать нашему гостю острых вопросов, это его законное право, пусть и не задает, а вот я разрешу себе помучить Гиргорлова.

– Так все же, уважаемый Афиногений, почему в вашем творчестве так много этих, как их, что за слово такое иностранное… не подскажете? Ну этих, о, матка боска, римейков?

…Девяносто минут «Ярмарки тщеславия», из которых потом пятьдесят две пойдут в эфир в грядущий понедельник, пролетели для меня незаметно. Вдоволь наиздевавшись над певцом, я завершила программу.

В Перелыгине я оказалась под вечер. Строительство «Букингемского дворца» было временно приостановлено. Я набрала номер своего адвоката и изложила ему проблему.

– Серафима Ильинична, разумеется, я с радостью буду представлять ваши интересы, – заверил меня сладкоголосый юрист. Еще бы, если учесть, какой счет он пришлет мне потом! – Уверен, что мы добьемся возмещения ущерба и солидной компенсации во внесудебном порядке.

Я сделала вид, что поверила его басням.

– Василиск! – позвала я кота. Обычно животина встречает меня на кухне, ясно давая понять, что не прочь подкрепиться. Васисуалия Лоханкина поблизости не было. Впрочем, это неудивительно, иногда он пропадает на несколько дней и возвращается взлохмаченный и голодный из странствий по Перелыгину, норовя сразу же улечься в мою чистую постельку.

Я вышла в сад и прислушалась. Мне показалось, что кто-то тихо стонет. Или воет! Да нет же, это – душераздирающие вопли моего любимого Василиска! О, я распознаю его завывания днем и ночью! Но что же такое произошло?

Меня охватил страх. Кто посмел поднять руку на моего бедного котика? Не представляю, что я сделаю с человеком, который решился истязать Васисуалия. И не так-то это просто – десятикилограммовый кот будет непременно сопротивляться. Когти и зубы у него острые – это мне известно на личном опыте.

Я побежала, ориентируясь на утробные завывания кота. Васисуалий громогласно пищал, а это значит, что бедняжка находится в опасности. Но где же он?

Мяуканье привело меня к бывшему забору. Я снова увидела знакомую панораму: строительство было временно приостановлено, рабочие завершили свои подвиги и разошлись по домам.

– Василиск! – рявкнула я.

Кот, заслышав мой рык, начал отчаянно мяукать. Я все еще не видела его. У меня создавалось впечатление, что его вопли идут из-под земли. Мой взгляд остановился на нескольких кучах песка. Я похолодела. Неужели… Если бы Васисуалия засыпали двумя тоннами песка, то даже такой монстр, как он, не мог бы пищать. Это неминуемая смерть!

Кот был жив, и это успокаивало меня. Я прислушалась и поняла, что дикие вопли идут из отверстия в земле. Это что ж такое, кроличья нора? Я присела на корточки перед норой и произнесла:

– Василисик, ты здесь?

Кот отозвался на мой зов детским плачем. Откуда взялась эта нора и куда она ведет? Я понятия не имела! У меня никогда не возникало желания изучать наш дачный участок, несмотря на то, что он принадлежал нашей семье уже многие десятилетия. Я заглянула в нору, и в лицо мне ударил затхлый запах сырости и плесени.

Это очень походило на старый погреб… Или колодец! Вполне может быть! Например, когда в прошлом году Ирик Тхарцишвили возводил у себя на участке крытый бассейн, то строители наткнулись на колодец – когда-то на месте Перелыгина была деревня, ее уничтожили в течение суток, после того как в Экаресте коммунистическими бонзами было принято решение о возведении на ее месте дачного массива для представителей социалистической интеллигенции.

Я нащупала металлическую крышку, засыпанную землей. Никогда бы не подумала, что на моем участке имеется богом забытый колодец! И именно в него угодил Васисуалий Лоханкин!

– Потерпи, солнышко, – сказала я коту, который, чуя мое незримое присутствие, стал орать все громче и громче. Сердце мое кровью обливалось, я попыталась поднять крышку, но ничего не получилось.

От злости я плюнула на землю. Если бы не этот чрезвычайно настырный олигарх со строительством своего родового гнезда, Васисуалий не угодил бы в древний колодец! А что, если… Если бедняжка из последних сил барахтается в воде? Он ведь может утонуть! О нет, я не могу допустить этого!

Что есть силы я побежала в дом и набрала номер «Службы спасения». Им не привыкать – мне придется заплатить за то, чтобы Василиска извлекли из колодца, но я готова отдать все, чем обладаю, лишь бы котик снова оказался у меня на руках! И вообще, я подам на своего нового соседа в суд!

Машина «Службы спасения» приехала через полчаса. Я провела эти тридцать минут около западни, в которую угодил любопытный Василиск, стараясь успокоить разбушевавшееся животное.

Молодые люди в комбинезонах заверили меня, что извлечь кота не представляет труда. Они подняли прикрытую дерном металлическую крышку, которая скрывала жерло колодца. Василиск, чувствуя, что помощь близка, залился кошачьим плачем.

– Детка, мамочка здесь, она ждет тебя! – крикнула я.

Кот находится на дне колодца как минимум несколько часов, значит, особой опасности для его жизни не существует. Василиск, по природе чрезвычайно любознательный, сунулся в нору, которая и привела его на дно колодца.

Один из рабочих, обвязанный тросом, спустился вниз. Я с замиранием сердца ждала того момента, когда он появится с Василиском в руках. Рабочего вытянули наверх, и он сказал:

– Ваш кот не желает даваться мне в руки! Он исцарапал меня и пытался укусить!

– У него стресс! – сказала я. – Мой бедный мальчик испуган до такой степени, что бросается на тех, кто хочет спасти его.

Попытку извлечь на поверхность Васисуалия повторили, но и на этот раз она не увенчалась успехом. Василиск упорно не давался в руки чужим. Кто-то предложил сделать котику инъекцию снотворного. Я воспротивилась.

– Я сама спасу своего любимца! – заявила я.

Мое предложение вызвало легкое замешательство. Я была уверена, что Василиск, увидев меня, немедленно бросится мне на грудь. Он элементарно боится спасателей!

Подумав, их командир дал разрешение на то, чтобы меня спустили в колодец.

– Вам не стоит беспокоиться, – сказал побывавший дважды на дне колодца, – воды там нет, ваш кот сидит в углу и воет.

Никогда бы не подумала, что мне придется пережить такое! Меня, обвязанную тросом, потихоньку опускали вниз. Моему взору открылись старинные каменные стены, покрытые зеленоватым мхом. В нос ударил резкий запах гнили и тления. Как только я извлеку Василиска из колодца, велю немедленно завалить эту пещеру камнями или песком! Не хватало еще, чтобы Лоханкин снова угодил сюда!

– Эй, осторожнее! – подала я реплику наверх. Колодец был довольно глубоким, метров около десяти. Василиск все стенал и стенал. Внезапно я почувствовала, что лечу! Какой-то идиот выпустил трос из рук – или он порвался! До земли оставалось около двух метров, которые я преодолела в свободном падении.

Дно колодца было усеяно камнями и затвердевшей илистой глиной.

– С вами все в порядке? – участливо осведомился какой-то идиот с поверхности. – Извините, пожалуйста, но наш трос не рассчитан на подобные нагрузки…

– А на какие он рассчитан?! – закричала я в ответ, поднимаясь с карачек. – Вы едва не угробили меня и моего кота!

– Не беспокойтесь, мы извлечем вас в два счета! – заверил меня командир спасателей.

– Буду премного благодарна, – ответствовала я. – Уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания провести остаток своих дней на дне этого колодца! И в темпе престо, уважаемые, в темпе престиссимо! Поживее, поживее, если вы по-итальянски ни бельмеса!

Судя по переговорам, которые судорожно велись наверху, молодые люди итальянского не знали, отдавая предпочтение герцословацкому мату. Глаза постепенно привыкли к полумраку, который царил на дне колодца. Только тонкий луч фонарика, очевидно, брошенного спасающимся от когтей кота спасателем, тускло освещал нутро колодца. Василиск бросился ко мне с воплями. Я подхватила чумазое создание и прижала к груди. Лоханкин заурчал и нежно куснул меня.

– Мамочка здесь, мамочка тебя спасла! – говорила я, гладя кота. Васисуалий прильнул ко мне и запыхтел.

– Мы кинем вам веревку, а вы обвяжите ее вокруг талии, – раздался голос.

Я была вне себя от радости. Василиск спасен, теперь предстояло спасти меня.

– Тащите лестницу или что-то подобное, – сказала я. – Не собираюсь повторять подвиги Карлсона! Вам ясно, уважаемые? Я хочу подняться наверх с комфортом!

Спасатели снова начали экстренное совещание, я же осмотрелась. Колодец можно использовать в качестве погреба. Или будь у меня внуки, они бы устроили здесь подземный штаб. Мысли о внуках расстроили меня – я вспомнила о разлучнице Беверли и Алисочке. Нестерпимо хотелось курить.

Васисуалий, мой любимый кот, мирно спал у меня на руках. Похоже, не суждено мне понянчить внуков, но с котами не будет проблем!

Луч фонарика в моей руке остановился на непонятном предмете, который я приняла за большой камень или что-то в этом роде. Да нет же, это ящик! Точнее, огромный чемодан.

Так и есть, на дне пересохшего колодца лежит чемодан. Я подошла к нему и попробовала толкнуть ногой. И как он здесь оказался? Вполне логично предположить, что, если бы о существовании колодца мне было известно раньше, я использовала бы его как хранилище ненужных вещей. Но кто бросил сюда чемодан? И когда?

Я попыталась оторвать Васисуалия от груди, но кот впился когтями в мою блузку. Чемодан не похож на старинный. А ведь он должен быть таким, если предположить, что он покоится здесь с конца двадцатых. Нет, он, может быть, и не новый, но вполне современного дизайна.

– Мы спустим вам лестницу! – уверили меня сверху. – Потерпите еще немного!

Мне стало любопытно. Такого чемодана в нашей семье никогда не было. Значит, кто-то бросил его сюда или до того, как дача перешла в собственность нашей семьи (мои родители получили ее в конце пятидесятых), или… Или кто-то сделал это позднее без нашего ведома!

Как-то глупо выбрасывать ненужный чемодан в старый колодец. Да и кто мог знать о существовании этого колодца? Я – не знала! Не проще ли было отправить чемодан на свалку?

Некто притащил его к нам на участок, поднял тяжелую металлическую крышку и швырнул его сюда, на дно. К чему такие усилия? И чемодан, судя по всему, все еще в приличном состоянии, и вообще импортного производства.

Я склонилась над кофром. Его темно-желтая кожаная поверхность была покрыта легким налетом плесени. Наклейка! Она побелела и съежилась от сырости, но на ней все еще можно было разобрать буквы NY. Наверняка Нью-Йорк! Злодей – иностранный шпион?

Чемодан оказался закрыт, и ключей не было. Не беда, я нащупала небольшой булыжник и с силой ударила по одной из металлических застежек.

С третьего раза застежка отскочила. Другая отошла только с пятого удара. В чемодане что-то есть – он был неподъемным. Неужели кто-то решил таким нетривиальным образом избавиться от коллекции старых порнографических журналов или грязных панталон?

Спасатели начали спускать лестницу, по которой мне предстояло вознестись наверх. Я попыталась приподнять крышку. Заклинило! Я рванула крышку чемодана на себя, и она подалась.

– Осторожнее! Теперь вы можете подниматься наверх!

Я распахнула крышку. Еще до того, как я разглядела содержимое, в лицо мне ударил странный гадкий запах, который заставил меня вспомнить о прошлом лете – тогда в Перелыгине по техническим причинам отключили на несколько суток электричество, сгорела подстанция или что-то подобное. Примерно так же несло из морозильной камеры, в которой протухли мясные запасы.

В некогда белую, а теперь коричнево-серую клеенчатую скатерть с изображением легкомысленных Незнаек, Винни-Пухов и Коньков-Горбунков было что-то завернуто. Что-то, имеющее очертания человеческого тела. Я нащупала край скатерти и потянула его на себя.

Боже, что же это такое? Спасатели давали мне наставления, но я не слышала их. В чемодане в скрюченной позе зародыша находилось человеческое тело. Я не эксперт, поэтому не могу сказать, что именно я лицезрела – это был не скелет, но и не труп, а нечто среднее.

Человек походил на мумию, такие время от времени находят в торфяных болотах или где-нибудь в Андах. Коричневая блеклая кожа, местами висящая лохмотьями, обтягивала тонкий скелет. Невозможно было определить ни пол, ни возраст этого создания. Однако, судя по светлым волнистым волосам, которые спадали на костистые плечи и закрывали то, что некогда было лицом, скорее всего, передо мной лежала женщина. Я в страхе смахнула с ее лица волосы.

Глазницы мумии были пусты, щерившийся черными зубами рот приоткрыт в безмолвном крике. Неужели такое бывает? Ведь если кто-то сбросил в колодец труп, то от тела должна остаться пара костей, не более того!

Я вспомнила передачу, которую видела не так давно по одному из научно-популярных каналов. Оказывается, если тело находится в особой среде, то оно не подвергается процессу распада, а произойдет естественная мумификация. Похоже, нечто подобное приключилось и с этим чемоданным трупом.

– Серафима Ильинична! – голос одного из спасателей вернул меня к действительности. – Вы можете подниматься наверх! Лестница надежна и прочна, она выдержит вас и вашего кота!

Ничего, подождут! Все же не каждый день находишь на дне таинственного колодца чемодан с человеческой мумией. Я боязливо прикоснулась к руке мертвеца. Темная кожа походила на пергамент. Мне стало безумно жаль эту несчастную – я уже уверилась в том, что передо мной женщина.

Мое предположение подтвердила сверкнувшая в ухе мумии сережка. Я посветила фонариком – оригинальный дизайн и – я неплохо разбираюсь в драгоценностях – не бижутерия, а настоящие камни – основание в виде крошечного месяца из бриллиантов и покоящееся на нем солнце, крупный рубин. Наверняка старинная работа. И куплена не на зарплату среднестатистического герцословацкого инженера.

А вот другое ухо… Я закусила губу, заметив порванную мочку. Кто-то с дикой силой вырвал парную сережку. Какой зверь!

В ногах мумии лежали грязные тряпки – видимо, одежда жертвы. Некто – убийца! – расправился с несчастной, затем снял с нее все вплоть до исподнего, запихнул это все в огромный чемодан, который затем сбросил в мой колодец! Каково нахальство! Никто не имеет права сбрасывать в мой колодец, пусть даже до сегодняшнего дня я не имела о его существовании ни малейшего понятия, чемоданы с трупами!

На ум пришел «комплимент», которым огорошил в 1926 году мою бабулечку, тогда молодую красавицу, дух Александра Сергеевича Пушкина во время подпольного сеанса спиритизма (мои родичи жили в то время в Советском Союзе): поэта попросили сказать юной девице что-нибудь приятное, но призрак, по всей видимости, был в тот день не в духе, поэтому и выдал: «Жили-были, сдохли-сгнили». Бабушка, помнится, даже пятьдесят лет спустя выговаривала «солнцу русской поэзии» за бестактность и амикошонство.

Вот оно, наглядное подтверждение хрупкости бытия: «жили-были, сдохли-сгнили»… М-да, в чем-то Александр Сергеич был, конечно, прав…

Отчего-то я решила, что бедняжка стала жертвой убийцы-мужчины. Да и кто еще, если не здоровый мужчина, в состоянии поднять чемодан, в котором покоится мертвая женщина? Не только поднять, но и пронести его, поднять тяжелую металлическую крышку колодца и швырнуть туда жертву убийства.

О, это непременно было убийство! И не говорите мне, что передо мной женщина, умершая от сердечного приступа или несчастного случая. Тот, кто спрятал ее в мой колодец, знал, что делает. Он стремился избавиться от тела. Это было убийство, и точка!

Василиск пустил мне под кожу когти, я же извлекла из-под кучи тряпья кокетливую дамскую сумочку. Небольшая, из зеленоватого кожзаменителя, вышитая бисером. Такие были в моде лет двадцать пять назад. Значит ли это, что четверть века в этом колодце лежит жертва так и не раскрытого убийства?

– Эй, госпожа Гиппиус, вам помочь? Сейчас к вам спустится один из наших спасателей!

Любопытство – движущая сила эволюции. Наверняка то, что я делаю, глупо. Нужно вызвать полицию, чтобы та попыталась отыскать следы, которые могут привести к убийце – или убийцам! Но полиция последние лет двадцать пять не имела представления об этой смерти, поэтому может подождать лишние пять минут.

Мозг мой работал лихорадочно. Вообще-то я – большая поклонница детективов, и масса ярких и забавных романов, которые заполонили в последние годы книжный рынок, бальзам для моей души. Разумеется, я и под угрозой гестаповских пыток не признаюсь в том, что читаю подобные опусы. Еще бы, Серафима Гиппиус просто по определению не может увлекаться «примитивной литературой».

По официальным данным, мои настольные произведения – «Улисс» Джойса, «Гептамерон» Маргариты Наваррской и «Завтрак у Тиффани» Трумэна Капоте. Что правда, то правда – три книженции давно пылятся на моем рабочем столе, однако это, так сказать, сценическая декорация. На самом деле я предпочитаю герцословацкую беллетристику и ее гранд-дам: наслаждаюсь интеллектуальными романами Александры Маринич, хохочу, как сумасшедшая, над ироническими детективами Дарьи Донец и хлюпаю носом, залпом проглатывая романтические сказки Татианы Устиняк!

Тот, кто спрятал труп в моем колодце, должен, во-первых, знать, что колодец имеется – я прожила в Перелыгине почти сорок лет и понятия не имела о том, что на моем участке есть нечто подобное. Не угоди Василиск в западню, чемодан с мумией лежал бы здесь до Второго пришествия!

А во-вторых, вряд ли человек, ухандакавший кого-то в Экаресте, повезет труп в Перелыгино. Если и повезет, то в том случае, если живет здесь и знает эту местность как свои пять пальцев.

Мне стало страшно. Что же получается, убийца – кто-то из моих милых соседей? Или… Или кто-то из моей семьи? Я точно знаю, что никого не убивала (я вообще человек беззлобный и прекраснодушный, а надзирательница из концлагеря в «Ярмарке тщеславия» – это имидж, который позволяет мне неплохо зарабатывать на пару бутербродов).

Мои родители скончались: отец три года назад, мама в 1994-м. У меня есть старшая сестра Вероника, та самая профессорша-сексолог, она попеременно живет в Экаресте, Иоаннграде, Нью-Йорке и Париже, и если посещает меня в Перелыгине, то без чемоданов с трупами! И наш младший братец Илюшенька! Соверши он убийство, не стал бы прятать труп здесь!

И почему кто-то спрятал тело именно в колодце? А не вывез его в лес и не зарыл под осинкой? Или не спихнул с гирей у ног в близлежащую речку Клызму?

Пока спасатель, который спешил ко мне и Василиску на помощь, не добрался до нас, я раскрыла сумочку. О, мне повезло – даже паспорт имеется! Я торопливо пролистала слипшиеся страницы, подставив их под луч света от фонарика. Выписан на имя Татианы Сергиевны Шепель, родившейся 28 мая 1957 года в городе Кроловец. Прописка кроловецкая и временная экарестская.

С черно-белой фотографии на меня смотрела миловидная блондинка, и я со страхом подумала, что мумия, которая лежит передо мной, и эта красотка – один и тот же человек! В сумочке был плетеный кошелек, содержавший забытые деньги эпохи социалистической Герцословакии – телесного цвета бумажный форинт и никелевую мелочь.

И книга! Еще до того, как я раскрыла ее, мне было известно название: «Шалтай-болтай сидел на стене, Шалтай-болтай свалился во сне…»

Черная суперобложка и имя автора синими буквами – Серафима Гиппиус. Это мой первый сборник рассказов, вышел в свет в июле 1981 года. Мой первенец…

Я распахнула «Шалтая» – на форзаце моим размашистым почерком было начертано: «Татиане с наилучшими пожеланиями от автора. 12 июля 1982 года». И моя подпись!

Двенадцатого июля 1982 года состоялся мой первый творческий вечер и встреча с читателями. Он прошел в столичном Доме писателя. Моя звезда начала стремительно восходить на герцословацком литературном небосклоне. Я во всех деталях помню этот вечер. И помню, что подписала никак не менее трех сотен «Шалтаев».

Татиана… Она была там и получила мой автограф. А затем ее в течение ближайшего времени убили. Вряд ли она бы стала долго носить в сумочке мою книгу. И ее убийца сбросил тело в мой колодец! Нет, вы только подумайте, какая дерзость!

– Серафима Ильинична, я пришел к вам на подмогу, – молодой спасатель в оранжевом комбинезоне ступил на дно колодца. – Ах, вот и котик. Давайте я помогу вам выбраться отсюда!

Я повернулась к молодому человеку. Васисуалий храпел у меня на груди. Спасатель в изумлении посмотрел на распахнутый чемодан и мумию, которая покоилась в нем.

– Сначала мы выберемся отсюда, а затем я вызову полицию, – сказала я. – И учтите, безнаказанным этот кошмар не останется! Не будь мое имя Серафима Гиппиус!