Глава 1

Когда охотник Аулен услышал шум вертолетных винтов и человеческие голоса, он сначала подумал, что таблетки, которые дал ему заезжий торгаш в обмен на соболиные шкурки, воистину творят чудо. И сами они, эти таблетки, видно, настоящее чудо в сравнении с тем кайфом и забытьем, что могут дать грибы.

Поселок-призрак сиял электрическим светом, которого Аулен не видел здесь уже очень-очень давно…

А ведь когда-то он был оживленным и людным местом. Сюда ежегодно завозили продукты, постоянно приезжали на работу новые — в погоне за длинным северным рублем — люди… Но потом, с перестройкой, эти места обезлюдели. Уж несколько лет поселок-призрак зиял окнами пустых оставленных домов.

И вот вдруг снова ожил…

В то время как охотник дивился чуду, в самом поселке разговаривали двое мужчин.

— Ну как наш друг? — интересовался тот, что постарше.

— Идет на поправку. В общем, он вполне уже готов к транспортировке.

— Отлично… Тогда не будем ждать. Сегодня и покинем этот гостеприимный край. Это возможно?

— Вполне.

— Ну и о'кей…

— А что с этим делать?

Тот, что помоложе, кивнул на пластиковый мешок.

— Эх, жаль, мы не дома… — задумался первый. — Это хорошо было бы смешать… Как раз на, этой неделе будут хоронить за муниципальный счет… Так я обычно — в общую могилу! Вместе с бомжами. Труднее всего найти лист в лесу… А мертвое тело лучше всего прятать, знаете ли, среди десятков других мертвецов. Самый надежный способ. Все равно что концы в воду.

— Это вы сами придумали?

— Не я, один англичанин.., писатель.., детективы писал!

— Да тут такой лес… — усмехнулся его собеседник. — Тайга! Куда вашим муниципальным могилам… Никто никогда не отыщет.

— Не скажите… Мертвецы обладают странным свойством появляться, когда их никто уже не ждет.

Так что в таком деле на авось лучше не полагаться.

Все надо сделать в высшей степени аккуратно.

Он взглянул на охранников.

— Эй, ты! — окликнул он высокого с бычьей внешностью парня. — Лепорелло! Ну-ка быстро сюда!

Иди-ка за мной…

Парень подошел. Нехотя, не торопясь, вразвалку.

Он не понимал, что означает прозвище Лепорелло, которым его наградили, но ему казалось, что это что-то обидное, унизительное. Однако не подчиниться он не мог.

— А вот это лучше всего сжечь. — Человек указал на пластиковый мешок с мертвым телом. — А еще лучше бы — в серную кислоту, чтобы без отходов…

— Откуда я вам ее тут возьму? — хмуро буркнул парень. — По телефону заказать?

— Ты прав, голубчик. Заказать не получится! Ни пиццу тут не закажешь, ни серную кислоту. — Человек усмехнулся. — Тогда сожги. Но так, чтобы дотла.

Никаких следов! Керосина у вертолетчиков возьми побольше.

Парень поплотней завернул тело в пленку, легко поднял на руки и направился к выходу.

Тайга начиналась почти от самых дверей небольшой поселковой больнички. И, выйдя из ее дверей, охранник пошел прямо к плотной кромке деревьев.

Шагал он легко — как будто и вовсе не нес никакого груза.

Но когда лесные деревья наконец скрыли его от людей, то остановился, словно обессилел.

И вдруг крепко прижал завернутое в пленку и страшно изувеченное тело, которое нес бережно, как ребенка, у самой груди, словно хотел уберечь его от новых несчастий.

Но мертвому человеку было уже все равно. Главное несчастье с ним уже случилось.

Теперь, когда его никто не видел, парень смог дать волю чувствам. Теперь можно было даже заплакать. Хотя он уже и не помнил, когда это случалось с ним последний раз.

«Щас, как же… Умный какой… — пробормотал он, глотая слезы. — Сожги! Лучше уж мне самому сдохнуть а вам чтоб самим сгореть… Дотла!»

Когда проклятия иссякли, парень стал готовиться к похоронам.

Это были первые настоящие в его жизни похороны. Ведь он вырос совсем один. Отца никогда не видел, мать неизвестно где, ни родных, ни… Нудружбанов, допустим, он хоронил, и немало… Жизнь такая, что приходилось, и часто.

Но вот так, чтобы хоронить единственного родного человека… Родного человека.., который как отец…

Да почему «как»? Просто отец.

В лесу Лепорелло долго выбирал место. Наконец выбрал. Под большим неохватным кедром. Настоящий великан. Таких больше вокруг и не было.

Он положил тело под кедром и стал складывать костер. Огонь получился огромный. Он развел такой, чтобы было видно и тем, кто остался у вертолетов…

Он и сам долго стоял и смотрел на этот огонь.

Потом он немного отодвинул пленку с лица погибшего. Хотел попрощаться. Наклонился, чтобы поцеловать по обычаю в лоб. И на секунду ему показалось, что мертвец словно ожил — в огненных бликах от костра краски холодного мертвого лица стали живыми, словно теплыми.

— Выполню все, что обещал! — поклялся он мертвецу.

Когда костер немного прогорел, парень раскидал головни и стал копать на прогоревшем месте. Но земля и под костром, уже на глубине полуметра, все равно была промерзлой и поддавалась с трудом.

Наконец Лепорелло опустил тело в ледяную могилу.

Ножом он вырубил на стволе огромного кедра крест.

Когда он вернулся, все уже были готовы к отлету.

Полевой госпиталь свернут, вертолеты стояли наготове. Он огляделся… Они хорошо поработали, заметая за собой следы.

Вокруг все обрело прежний вид: если кто когда и заглянет сюда — ни за что не догадаться, что здесь случилось.

Он еще раз оглянулся, стараясь, чтобы все увиденное осталось в памяти, как на фотографии.

— Ну быстро… — скомандовали ему. — Нечего тянуть… Все по местам… Улетаем.

Тот, что отдавал Лепорелло приказ, вдруг повернулся к парню:

— А ты где был так долго?

— Пиво пил… — мрачно пошутил тот и отвернулся.

— Что-то ты много шутить стал… — нахмурился его новый хозяин. — И в глаза не смотришь, все отворачиваешься… Смотри, Лепорелло, дошутишься!

Не видимый теми, кто находился в поселке-призраке, охотник Аулен продолжал наблюдать.

Поначалу он никак не мог понять, что происходит. Хорошие это люди или плохие?

Но потом понял…

Под утро он увидел, как один из них что-то копает в лесу. И Аулен ужасно разволновался. Ведь все в здешних местах знали, что случилось рядом с этим поселком три года назад.

Недаром все последние годы охотники обходили это место стороной. Дело было, конечно, не в том, что они боялись опустевших домов — хотя все знают, что место, которое оставлено людьми, очень быстро заполняют злые духи.

Тогда, три года назад, приезжие люди, называвшие себя археологами, потревожили могилу великой жрицы Шуркэн-Хум.

Конечно, это не могло сойти им с рук. Все они тогда же и погибли.

Никому, и самому Аулену в том числе, не было жаль этих археологов. Ведь это были совсем глупые люди. Видно, они не знали, что дух непогребенного тела никогда не может успокоиться и всегда бродит вокруг могилы. Он может, например, как птица, сидеть рядом на дереве.

Или, как зверь, бродить рядом в чаще.

Даже, как змея, скользить рядом в траве.

Глупые люди потревожили могилу, и дух женщины-волшебницы лишился пристанища. Все знали, что она превратилась в большую бурую медведицу.

Многие даже видели этого волшебного зверя. На косматой шерсти у него блестел серебряный ободок обруча, как у самой великой Шуркэн-Хум, скелет которой археологи еще до гибели переслали вертолетом в музей.

Но дух Шуркэн-Хум остался дома.

Сам Аулен его не боялся. Волшебная медведица не трогала местных людей, ведь это были потомки ее племени.

И вот, с тех пор как погибли те глупые люди, археологи, а останки Шуркэн-Хум забрали в музей, прошло уже несколько лет. И ничто больше не тревожило тишину этих мест и поселка-призрака.

А теперь вот поселок-призрак снова ожил.

И Аулен увидел, как какой-то человек снова копает в лесу.

И он поторопился поскорее убраться восвояси…

От греха подальше.

Ведь всех мертвецов в этих местах охраняла теперь Великая Шуркэн-Хум. И мстила тем, кто трогает могилы.

Глава 2

— Ну вот. Кит, тут мы и будем жить…

Огромная ель за окном покачала тяжелой веткой, словно соглашаясь с этим утверждением и приветствуя новых постояльцев отеля «Королевский сад».

Впрочем, если без лирики, то это просто налетел ветер — раскачал тяжелую еловую ветку, раскрыл настежь приотворенное окно. И был его порыв хоть и сильным, но не холодным, не зябким. Был этот ветер теплым, почти нежным — и с запахом весны.

Здесь, в самой середине Европы, до зеленой листвы было не так далеко, из почек на ветвях уже высунулись зеленые клювики, лужайки изумрудно зеленели а на склоне горы несколько отважных невысоких деревьев покрылись белыми и розовыми цветами.

Зато в Москве, откуда Аня и ее сын только что прибыли, в марте зима, казалось, началась снова. И бесконечное засилье слякоти, холода и непроходимых тротуаров, покрытых льдом и лужами, нагоняло великую тоску даже на такого великого оптимиста, как Кит. Однажды Аня заметила, как ее веселый ребенок, хмуро сведя светлые брови, смотрит в окно на ковыляющих по ледяному тротуару прохожих….

И Светлова засобиралась: ей не хотелось, чтобы сын с детства приобрел кислое обреченное выражение лица и пополнил армию хмурых людей, которые, выходя из дома, первым делом смотрят вверх: не упадет ли на них сосулька? — а потом сразу вниз: не сломаешь ли ногу в очередной ледяной колдобине?

Светловой не хотелось ни моря, ни жаркого солнца, тем более что маленькому сыну такая резкая перемена климата была бы ни к чему. Просто хотелось на пару месяцев приблизить весну. Хотелось ровных, чистых тротуаров, чтобы именно ходить, а не пробираться, рискуя сломать себе шею или поскользнуться.

По Аниному скромному мнению, зима в Москве длилась ровно на три лишних месяца больше, чем следовало бы.

Так они и оказались в этом уютном городке, главной достопримечательностью которого была его старинная готическая архитектура и «Высока гора». Попросту гора, на склонах которой были разбиты парки, а на макушку забирался фуникулер.

Чистый воздух, хорошие, недорогие ресторанчики — по московским меркам, просто даром, — тишина и покой…

Собственно, ничего королевского ни в садике, окружающем отель «Королевский сад», ни в самом отеле не было. Немного деревьев — Ане и ее сыну досталась ель — и зеленых лужаек: таких аккуратных, как будто за ними следил парикмахер, а не садовник: так они были тщательно подстрижены и расчесаны.

Это был даже не отель, а небольшой пансион со вполне семейным домашним укладом жизни.

Владелица «Королевского сада» пани Черникова жила здесь же. Немногословная, незаметная, аккуратная женщина, она сама накрывала столы утром, сервировала завтраки и принимала посетителей. Очевидно, все это позволяло ей держать цены невысокими.

Жизнь в отеле штука дорогая. Но в «Королевском саду» расценки были щадящими…

Из-за Кита, который просто обожал залезать на подоконники, Аня выбрала номер на первом этаже отеля «Королевский сад».

Вообще-то полное имя двухгодовалого и светловолосого Петиного наследника было Никита.

Никита Стариков… Это был выбор мужа, которому Анна не противоречила. Но почему-то полным именем Аня никогда сына не называла. Возможно, из-за обычного человеческого стремления сокращать длинные имена. Возможно, из-за странной путаницы с этим именем: во всех других, кроме России, странах имя Никита считалось женским. Может, и по другой причине…

Накануне рождения сына Светлова как раз смотрела замечательный американский фильм с Томом Хэнксом, о человеке, попавшем из-за авиакатастрофы на необитаемый остров. И был там кадр, который не слишком восприимчивую к искусству Светлову просто потряс. В тот момент, когда герой фильма ночью плывет в океане, рядом с его плотиком вдруг вздымается гора океанской воды, и оттуда на человека смотрит кит. Просто смотрит, и все. Поглядел и уплыл.

С таким же осмысленным и загадочным взглядом, как у этого изучающего человека из глубины Мирового океана существа, казалось Анне, и появляются на свет младенцы.

Как будто они знают что-то важное об этом мире.

А потом взрослеют, глупеют и забывают это важное.

И становятся такими же обыкновенными, суетливыми и скучными, как их родители.

Так или иначе, но маленького светловолосого Аниного сына и она сама, и все остальные звали Кит.

— Собирайся, Кит! — позвала сына Аня. — Натягивай башмаки… Нам пора обедать. Давай-ка навестим с тобой «Черного слона».

Это был уже не первый их выход в свет…

Разумеется, выбор ресторанчика был сделан неспроста, а с умыслом: Аня выбрала «Черного слона» из-за Кита, который обладал каким-то редкостным умением подпрыгивать вместе со стулом и вообще раскачиваться на стульях, как на качелях. А в «Черном слоне» были самые массивные и тяжелые стулья в округе — с высоченными резными спинками, — не стул, а мини-трон из средневекового замка.

Увы… Светлова в очередной раз поразилась тому, сколько же в маленьких детях разрушительной силы.

Во время первого же обеда Кит умудрился раскачать и эту средневековую мебель. Поэтому Аня решила больше не искать не поддающуюся раскачиванию мебель — так ведь можно и до привинченных ножек докатиться.

С величайшим терпением в голосе она попросила Кита оставить стул в покое.

Удивительно, но это подействовало. Сын больше не качался. Вряд ли, конечно, это случилось потому, что Светлова обладала великой силой родительского убеждения.

Просто церемонная атмосфера «Черного слона» и витающая здесь в воздухе благовоспитанность исподволь подействовали чудодейственным образом и на Кита. Удивительно, но он почувствовал, как здесь нужно себе вести. Не понял, а именно почувствовал.

Поскольку в «Черном слоне» никому даже в голову не приходило качаться на стульях, то и Кит, по-видимому, решил этого не делать. В конце концов подтвердилась давно известная истина — воспитывает среда.

Кроме массивной мебели, у «Черного слона» были и другие плюсы: например, очень вкусные и вполне детские куриные супчики с мелко покрошенным белым мясом. Ну просто как на заказ — для двухгодовалого ребенка.

Колокольчик звякнул — очевидно, в «Черном слоне» появился еще один посетитель…

— Вам будет очень противно, если я к вам присоединюсь?

Светлова оторвалась от изучения меню и подняла голову.

Оказалось, это была посетительница. И эту девушку Светлова уже видела в их отеле.

Кажется, ее звали Дэзи. Не запомнить ее было сложно из-за прически. Одна прядка на голове была изумрудная, другая — оранжевая, потом опять изумрудная и снова оранжевая. Вот такая вот прическа…

Очень миниатюрная и совсем юная девушка. Мальчишеские повадки и мальчишеская манера одеваться.

Ловкая, спортивная…. Вообще тот тип девочек, про которых так и тянет сказать: «Какой хорошенький мальчик!»

Вопрос требовал ответа, и Аня улыбнулась:

— Ну что вы! Присоединяйтесь.

— Вот спасибо… А то мне что-то грустно сегодня одной. Не хочется сидеть одиноко за соседним столом и завидовать.

— Чему?

— Ну, так…

— О'кей… Постараемся развеять вашу грусть.

Правда, Кит?

Ребенок лаконично кивнул, очень занятый верчением суповой ложки.

— А что же вы без спутника? — постаралась поддержать разговор Светлова.

— Да как-то все не везет мне со спутниками. — Девушка вздохнула. — Увы… Никого, кто соответствовал бы моему идеалу.

— А есть идеал?

— Ага!

— Интересно…

— Ну, он должен быть… Длинный, довольно симпатичный, обязательно с голубыми глазами…

— Даже «обязательно»?

— Непременно! Понимаете… Так бывает иногда, что человек пропустил свое время. Родился не тогда, когда ему следовало родиться, в свое время. Со мной именно так, кажется, и случилось. Мне, например, нравятся шестидесятые годы…

— Какого века, Дэзи?

— Двадцатого.

— Ага… Одри Хепберн? Питер О'Тул? «Как украсть миллион?» Угадала?

— Точно… Кинематограф ужасная вещь.

— Вот как?

— Ну да… Влюбляешься в актеров, которые давно уже умерли или стали стариками.

— Ах, вот вы о чем…

— Ну да!

— Какая мечтательная девочка!

— Папа тоже так говорит. «Как ты будешь жить?»

Это его любимая фраза.

— Он сам не пытался ответить на этот вопрос?

— О, вы не знаете моего папу! Он никогда не задает бессмысленных вопросов.

— Что такое «бессмысленные вопросы»?

— То есть такие вопросы, на которые он не знает ответов. Это его фирменное: «Есть вопросы? Должны быть и ответы!»

— Любопытно… И как же он сам отвечает на этот извечный родительский вопрос: «Как же ты будешь жить?»

— Обычно он тут же добавляет: «Придется мне об этом позаботиться!»

— Любопытно, любопытно… Мне кажется, я уже очень хорошо представлю себе вашего папу.

— Не обольщайтесь… Все, кому кажется, что они понимают моего папу, ошибаются.

— Не буду спорить…

В «Черном слоне» была самая вкусная форель в городе. Более мастерски зажаренной рыбы Светловой видеть не приходилось. И хвост, и голова, и форелья кожа были столь золотисты и хрустящи, что съедалось все до скелета. Кроме того, зажаренная форель была в меру присыпана зеленью и свежерубленным чесноком.

Это было так вкусно, что, когда Анна — ребенку рыбы не полагалось из-за костей — закончила трапезу, на продолговатом блюде остался лишь чистенький, без хвоста и головы, хребетик и огромный одинокий рыбий глаз.

— Уф-ф!

Эту красоту следовало запить небольшим бокальчиком холодного белого вина.

Когда-то давно, в детстве, Аня неделями болела ангиной и лежала одна в пустой квартире — больничный по уходу за ребенком маме давали только на три дня, — она листала тяжелую кулинарную книгу в коричневом тисненом переплете. Тогда, в те времена вечного дефицита колбасы и туалетной бумаги, это казалось не чтением, а путешествием в исчезнувшую цивилизацию. От жареного молочного поросенка с петрушкой в хрустящем пятачке, изображенного на цветной вкладке, которого отчего-то ей было несказанно жаль, Аня переходила к нежному кофейному парфе; от мусса из свежей клубники — к глинтвейну с ромом. В семь с работы наконец возвращалась мама и готовила ей манную кашу.

Про форель в той книге почему-то было написано, что при варке она приобретает синий цвет.

И даже при всей склонности детей фантазировать самым невероятным образом малолетней Ане в голову тогда не приходило, что она когда-нибудь будет знать, какого цвета приготовленная форель.

На вопрос официанта: «Кредитная карта или наличные?» — девочка с оранжевыми и изумрудными прядками протянула платиновую «Мастер кард».

Светлова, не скрывая любопытства, наблюдала за этой сценой.

— Почему я живу в «Королевском саду»? — Девочка поймала этот Анин, что и говорить, не слишком уместный для воспитанного человека взгляд и сама озвучила вопрос, вертевшийся у Светловой на языке. — Да, в общем, в основном из-за моей собаки.

Моя собака любит «Королевский сад». Видите ли, в больших и дорогих отелях Аладдин нервничает — лишний раз не тявкни и все такое! Да и не во всяком отеле собак принимают. А у пани Черниковой очень мило. Уютно и спокойно. Очень подходящая обстановка.

— Подходящая — для чего?

— Ну, я имею в виду — как раз для собак!

— Ах вот оно что… Понятно.

— Ну и к тому же папа все время приучает меня к скромности. Считает, что, например, пятизвездочный отель для бывшей советской девочки — это разврат. В общем, боится, что деньги и слишком роскошная жизнь меня испортят!

— Ах вот как… Ну тогда конечно. Тогда ваш выбор вполне понятен, — вежливо согласилась Светлова, про себя подумав, что так ни черта и не поняла из этих довольно сумбурных объяснений. Откуда они только взялись, такие скромные?

Между тем девушка взяла фирменный спичечный коробок с надписью «Черный слон», лежащий на столе.

— Вы курите? — забеспокоилась Анна, опасаясь, что та сейчас начнет дымить на Кита.

— Курю. Но сейчас не буду? — успокоила ее Дэзи.

Она зажгла спичку и задумчиво стала наблюдать, как та прогорает. Чуть не обожгла себе пальцы.

— Дурацкая привычка! — объяснила она, поймав взгляд Светловой. — Не знаю, зачем я это делаю.

Огонь немного успокаивает, наверное, поэтому…

Люди любят смотреть на огонь. Это у нас атавистическое, конечно: все-таки человечество за неимением теплых полов с подогревом столько времени провело у костров — миллионы лет!

— Возможно, это и правда успокаивает, — снова вежливо согласилась Анна.

«Непонятно только, из-за чего же так приходится волноваться девочке, пользующейся платиновой „Мастер кард“?» — опять подумала она про себя.

Итак, ее звали Дэзи. Она была русской, но уже несколько лет жила за границей. Имя довольно сложным способом напоминало о ее русском имени Рита. Маргарита. Дэзи — по-английски маргаритка.

У нее была платиновая «Мастер кард» и собака по имени Аладдин, сокращенно Ал. Серебристо-черная овчарка, немного припадающая на задние лапы.

Впрочем, это было заметно, только когда Ал вставал с пола: тогда задние лапы его не слишком слушались — они скользили и разъезжались, и овчарке приходилось делать некоторое усилие, чтобы, опираясь только на передние лапы, наконец прочно встать на все четыре.

Русских в городе вообще было, как и полагается, много. Иногда Ане казалось, что дома уж никого и не осталось, все, кто мог, кто тушкой, кто чучелом, перебрались сюда. Преодолели пограничную полосу.

В отеле в основном говорили по-русски. Да и сама хозяйка, пани Черникова, знала русский очень неплохо. Изучила еще во времена социалистического прошлого своей страны. Может быть, этим и объяснялось такое преобладание русскоязычного населения в ее отеле?

Даже фамилия у пани Черниковой звучала вполне по-русски. Хотя в здешних краях окончание на «ова» означало лишь то, что пани замужем. И ее мужа зовут пан Черник.

В общем-то, «Королевский сад» был домом, где, хочешь не хочешь, люди, даже не сталкиваясь ежедневно, на время становились в курсе привычек друг друга. Какие-то звуки, шум воды, голоса, шаги на лестнице; силуэт, удаляющийся неспешно по дороге, ведущей в гору; обрывки фраз, произнесенных за завтраком… Неделя-другая — и вот вы уже знаете, что госпожа Гоцци, ваша соседка, вегетарианка и мечтательная любительница одиноких прогулок, очень рано встает. А мадам Вронская не прочь после трех пополудни пропустить рюмочку-другую. Ну и так далее, в том же роде.

Кроме того, вышеупомянутая мадам Гоцци была также большой любительницей «всего живого» — бабочек, листиков, цветов и птичек.., и особенно детей.

Например, при виде Кита взгляд ее становился прозрачным от нежности и умиления. Однако Кит, завидев ее, почему-то мрачнел и отворачивался.

Был в их отеле еще некто Руслан. Художник.

Длинноволосый молодой человек, вечно таскавший за собой ящик с красками. Он явно ухаживал за оранжево-изумрудной Дэзи, обладательницей платиновой карты. Несколько тяжеловесно, что называется, «с серьезными намерениями». Слишком молоденьких девочек это обычно пугает, им еще так хочется порхать, а от таких намерений за версту несет заключением в клетку. Пусть прекрасную и золотую, но клетку.

Отчего-то Светловой казалось, что это несколько старомодное и церемонное ухаживание Руслана контрастирует с его подчеркнуто творческим обликом — внешностью свободного художника — длинными, ниже плеч, как у кинозвезды, волосами, которые он даже не собирал в хвост, растянутыми свитерами ниже колен, вечными пятнами краски на руках.

Кроме Руслана, из молодых людей в отельчике проживал еще некто, кого Светлова в зависимости от настроения называла про себя то Симпатичный, то Оболтус. Собственно, его-то внешность очень и очень подходила под описание Дэзи. Анне даже показалось, что его и имела девочка в виду, говоря о своем идеале: длинного, голубоглазого и довольно симпатичного. Он и правда был удивительно похож на актера Питера О'Тула в фильме «Как украсть миллион?».

Впрочем, несмотря на такое удивительное внешнее сходство, Ане было понятно, почему Дэзи не торопится признать в этом молодом человеке свой идеал.

Девочка отнюдь не выглядела наивной, несмотря на свою юность, а жизнь от кино отличается тем, что в реальной жизни за внешностью положительного и обаятельного героя может скрываться кто угодно. И хотя молодой человек утверждал, что где-то учится, чуть ли не в Лондонской школе экономики, принять его за гастролирующего по Европе мошенника-сердцееда, право же, ничего не стоило.

Однако все равно — лидировал в сердце Дэзи явно Оболтус.

Кроме вышеперечисленных персонажей, была еще полька Вронская. «Мадам Вронская», как она сама о себе говорила при первом же знакомстве, вручая визитную карточку: «Мадам Вронская. Исцеление и хиромантия».

С ее легкой руки обращение «мадам» и стало пользоваться в отельчике популярностью. Мадам стали именовать заодно и Гоцци. К тому же итальянке это очень шло.

У самой мадам Вронской были очень тяжелые густые духи. Запах, впрочем, не неприятный, но слишком насыщенный и пряный, не для слабонервных.

Почти как в оранжерее, где распустились в жарком и влажном воздухе бутон к бутону дорогие тропические цветы.

В общем-то, Вронская была уже довольно немолодой женщиной — с копной черных с проседью кудряшек, миловидными чертами лица и черными блестящими глазами. Ox, черными… В России, по суеверному обычаю, от таких глаз полагается прятать детей.

Вронская носила многослойные широкие одежды — нечто среднее между накидкой и спальным покрывалом. Так обычно одеваются полные женщины, внявшие совету модного журнала избегать слишком обтягивающей одежды, чтобы не подчеркивать свои роскошные формы.

Ограничения, связанные с однообразием силуэтов и фасонов, мадам Вронская компенсировала цветами.

Густо-сиреневые и оранжевые, терракотовые, фиолетовые и лимонные… Как будто к обеденному столу вылетала толстая и красивая бабочка.

А чтобы имеющие счастье наблюдать этот полет очумели окончательно, на тонкой цепочке мадам Вронскую сопровождал эскорт: маленькая обезьянка Чучу — существо зловредное, шкодливое и необычайно сообразительное. Список мелких и крупных пакостей, находившихся в ее репертуаре, не оставлял сомнений в поставленном Чарлзом Дарвином диагнозе — человек произошел именно от обезьяны. Но ему еще было у нее учиться и учиться.

В репертуаре мартышки были и коронные номера.

Например, Чучу умела больно и коварно щипаться.

Кроме того, Чучу перла без зазрения совести все, до чего только могла дотянуться. Нейтральное слово «воровала» тут явно не подходило — до того нагло и беспредельно действовало «дитя тропиков».

Единственное исключение Чучу делала для Кита, маленького сына Ани Светловой. И Светлова всерьез предполагала, что за этим скрываются серьезные попытки втянуть ее ребенка в преступное сообщество.

Петя Стариков, Анин муж, как-то рассказывал ей, как слаженно и обдуманно — как настоящая бандитская шайка! — действуют стаи обезьян в национальных парках Южной Африки. По четко разработанному плану, когда машина останавливается, например на въезде в парк, стая высматривает ту, в которой хотя бы на несколько миллиметров приоткрыты окна.

При этом все роли в стае явно распределены заранее.

Самая ловкая обезьяна протискивает лапу в щель и вцепляется человеку в волосы.

Пока пассажиры автомобиля борются с этой напастью — и не подозревая, что это всего-навсего отвлекающий маневр! — остальная шайка уже забралась в машину с другой стороны и тырит все, что попало под руку, вернее, под лапу. Солнечные очки, бейсболки, пакеты с чипсами… А потом, рассевшись на деревьях, члены шайки демонстративно на глазах у обобранных туристов цепляют украденный товар на свои наглые физиономии и еще скалятся им вслед.

Так вот, у Светловой было ощущение, что Чучу, за неимением такой шайки, ищет себе подельника. И для этой цели она явно облюбовала Кита, очевидно, как самого подходящего ей по возрасту и шкодливому г нраву персонажа.

Мартышка Чучу строила Аниному ребенку умильные рожи, никогда его не щипала и даже делала маленькие подарки. То бишь делилась украденной добычей: чужие очки, надорванные пачки резинок, обкусанные яблоки…

Непреклонно, со словами: «Нам краденого не надо!», Светлова возвращала злонамеренному существу эти щедрые дары под осуждающие вопли Кита, которому дружба с Чучу и эти изъявления ее расположения были явно по сердцу.

Хозяйка Чучу, мадам Вронская, тоже в свое время изучала русский язык и даже преподавала его когда-то, когда в Польше еще это пользовалось спросом.

В общем, если подвести итог, не говорила по-русски в «Королевском саду» только мадам Гоцци. Она говорила по-английски и по-итальянски, но при этом Светлова затруднялась определить, из какой именно страны мадам приехала. Но поскольку общалась с окружающими мадам Гоцци не слишком активно, то знаний английского, который Светлова в свое время преподавала, ей с избытком хватало, чтобы ее понимать.

Вот на такой странной, «вавилонской» смеси русского, польского, чешского и английского и общались обитатели «Королевского сада». Впрочем, затруднений в общении из-за этого не возникало.

Вооружившись словарем, Анна задумчиво листала местные газеты. Объявлений было много, даже очень много.

«Добрая, ответственная, порядочная, сорок пять лет, без вредных привычек…»

«Исполнительная, ответственная…, опыт работы…»

Анна уже было тянулась к телефону — и снова останавливалась.

Что касается няни в полном смысле этого слова — о таком Анна вообще не думала. «Если есть возможность самой воспитывать своего ребенка, зачем отказываться от такого счастья? — рассуждала она. — Нет и нет. Но вот нанять беби-ситтер, чтобы оставлять Кита хотя бы на час, полтора… А то ведь даже к стоматологу не отлучишься!»

Она снова уткнулась в газеты. Вот вроде бы совсем подходящее… С рекомендациями. Ну, очень заманчивое объявление: «Аккуратная, добрая, ответственная, порядочная, любящая детей…» Вообще все «в одном флаконе»! Чего лучше-то?

Анна уже снова потянулась к телефону и снова остановилась. Представила себе, как приходит эта незнакомая девушка. Может быть, даже производит на них с Китом самое что ни на есть приятное впечатление. Но у нее, у этой милой девушки, что — на лбу написано, что она будет делать, когда Анна отправится к стоматологу и за ней закроется дверь?

Допустим, у нее будут честные глаза. Но честные глаза вообще ни о чем не говорят. Светлова знала людей, которые с честными-пречестными глазами такое вытворяли…

— Ладно, Кит… — Она вздохнула и выкинула газеты в корзину. — Обойдемся мы без этих беби-ситтеров… Спокойствие дороже! Как ты думаешь. Кит?

Но сын оставил ее вопрос без внимания. Кажется, ему было не до матери.

— Кит, что это ты делаешь? — Аня улыбнулась.

У сына был вид слоненка, который гоняется за бабочкой. С грациозностью, свойственной этим лопоухим детенышам, он явно пытался что-то поймать, вперевалку топая по спальне и сшибая пуфики. Он даже становился время от времени на четвереньки.

— Этот способ передвижения был ему по-прежнему более удобен, но, как человек с обостренным чувством собственного достоинства, он его не уважал и давно уже до этого «не опускался», явно полагая, что человек должен ходить на своих двоих, а, не на четвереньках, хоть это, может, и в сто раз удобнее и быстрее.

Итак, Кит что-то увлеченно ловил, сопел и не отвечал. Ему явно было не до мамаши.

Аня внимательно наблюдала за сыном.

Собственно, по ее скромному мнению, это было главным, что требовалось от родителей. Не слишком много говорить, зато быть очень внимательными.

Уметь видеть. Наблюдать, чтобы понять. Собственно, как с детьми, так и со взрослыми: если понимаешь, что происходит, все будет нормально…

Наконец она поняла.

Кит гонялся за солнечным зайчиком.

Откуда, спрашивается, сей зайчик прискакал? Солнечное пятно порхало по комнате, присаживаясь, как бабочка, на разноцветное покрывало, замирало и снова вспархивало, перелетая вдруг с постели на диван и далее… Киту было непросто.

Светлова подошла к окну и, не высовываясь — ох, эти старые замашки частного детектива! — внимательно оглядела окна в доме на противоположной стороне тихой улицы.

Сомнений не было: солнечного зайчика пускала какая-то оптика. Бинокль или труба. Кто-то из-за полуспущенных штор наблюдал — изучал, рассматривал? — окна ее номера. Впрочем, почему она решила, что непременно ее номера? Может быть, соседнего?

В любом случае все это было в высшей степени странно.

Глава 3

Теплый весенний ветерок к вечеру сменился резким, жестким, обжигающим щеки ветрищем. С вечерней прогулки Аня и Кит вернулись красные как раки.

Деревья вокруг «Королевского сада» угрожающе раскачивали кронами.

Очевидно, в пику столь неприятному погодному явлению в гостиной пани Черниковой разожгли камин. Янтарные желтые чурочки очень уютно потрескивали в пламени камина, гармонично сочетаясь с завываниями ветра за окном.

И Светлова, уложив сына спать, потянулась на огонек.

Когда она появилась в гостиной, около камина курила мадам Вронская и шелестел свежими газетами Симпатичный.

А вскоре возникла пани Черникова с подносом.

Она поставила перед мадам Вронской рюмочку кофейного ликера, а перед Светловой — вкусы проживающих хозяйка отеля уже изучила — чай.

— Ничего не понимаю… Чьорт знает что! — Пани Черникова очень смешно произносила это слово. — Какие-то таинственные происшествия! Ну просто детектив какой-то… Опять не хватает! Думала, может, разбились? Так осколков нигде не видно…

— А что случилось?

— То чашки одной недосчитаюсь, то бокала… Пани Вронски, вы не поищете у себя в номере? Может быть, это ваша Чучу таскает?

— Смотрела уже… Когда вы в прошлый раз бокалов недосчитались… — вздохнула Вронская. — Ничего не нашла!

Светлова слушала их разговор, затаив дыхание.

Это ее детективное прошлое давало о себе знать…

Дело в том, что Ане уже давно стало казаться, что криминальные ситуации и детективные загадки просто мистическим образом начинают преследовать ее, обрушиваясь как снег на голову и возникая из ничего и на ровном месте. Неужели и в таком райском тихом уголке ее настигнет роковым образом криминальное приключение?

Но, слава богу, на сей раз, кажется, крупного дела не намечалось. Светлова перевела дух и снова задышала спокойно.

«Чашки и бокалы наверняка таскает вороватая Чучу! — решила Анна. — А близорукая — ведь она постоянно прищуривается! — мадам Вронская просто плохо их искала».

— Не расстраивайтесь, найдется ваша пропажа, — успокоила Светлова пани Черникову. — Так в жизни бывает.., полосами! То вдруг все начинает теряться…

Теряется, исчезает! А потом так же неожиданно вдруг начинает находиться. Подождите, — посоветовала она.

— Какими полосами, пани Светлова?! — искренне ужаснулась ее русскому пофигизму хозяйка отеля «Королевский сад». — У меня никогда ничего не теряется!

— Неужели? — изумилась Аня.

— Никогда, — гордо повторила пани. — Я, конечно же, расстраиваюсь не из-за посуды. Что уж там чашка — пустяки! Только, видите ли, просто удивительно все это! Понимаете, со мной обычно в жизни ничего странного не случается. И когда вдруг случается — я теряюсь!

Аня вежливо кивнула:

— Ну, конечно, милая пани Черникова, я отлично вас понимаю….

— И ведь я пересчитываю чашки не потому, что… — Хозяйка «Королевского сада» запнулась, подыскивая слова. — А просто потому… Ну, не знаю, как вам и объяснить! Я просто люблю порядок, вы понимаете?

Аня вежливо кивнула. А про себя усмехнулась: пани Черникова была в точности как ее замечательная, ухоженная и аккуратная страна, где все делалось по порядку и по ранжиру. В самом деле, если бы кофейники пани Черниковой, стоящие на полке всегда носиками на север, вдруг однажды встали носиками в разные стороны, — это означало бы, что мир перевернулся! Пани Черникова, разумеется, пересчитывала чашки потому, что любила порядок… И еще потому, что так делали ее мать, ее бабушка и прабабушка; и ее прапрабабушка, вне всякого сомнения, делала точно так же.

Молодой человек, явно скучавший, слушая этот разговор — «Тоже мне происшествие! — было написано на его лице. — Чашка исчезла!» — невежливо зевнул.

— Пожалуй, пора прогуляться… — заметил он.

— В такую погоду? — удивилась Аня.

— Ничего, я морозоустойчивый, а также, впрочем, жаростойкий… И вообще пуленепробиваемый!

— Даже так?

— И только так! И вообще я такую погоду люблю.

Ветрище что надо. Как раз для кайтсерфинга.

— А это еще что такое?

— Неужели не знаете? — И стараясь быть понятным для столь отсталой части человечества, молодой человек снисходительно объяснил:

— Один из способов использовать движущую силу ветра для активного времяпрепровождения…

— Какой-то новый и модный вид спорта?

— Может, и модный, но уж никак не новый! Знаете, однажды — довольно уже давно! — китайский император Хо А Ким попросил своего придворного мастера воздушных змеев сделать такого змея, чтобы все соседи удивились. Когда через два года змей был готов, император сел в карету, поднял змея — и больше правителя никто не видел! После чего о воздушных змеях надолго забыли.

— А теперь вспомнили?

— Молодой и активно развивающийся вид спорта!

С помощью змея можно кататься по воде, на сноуборде, хоть на телеге по асфальту…

Светлова с интересом слушала молодого человека, у которого — это было заметно — только и забот в жизни было, что придумать, на какой «доске» еще покататься…

Под завывания ветра за окном Симпатичный поднялся с дивана.

— Надеюсь, мы вас все-таки еще увидим… — заметила Анна. — В отличие от этого императора… Как его?

— Хо А Ким.

— Вот-вот…

Симпатичный рассмеялся и вышел из гостиной.

— Вот так… Все «хи-хи» да «ха-ха», а потом вдруг " оказывается, что у мадам Черниковой пропадают чашки из буфета, — неодобрительно заметила ему вслед Вронская.

— Он вам не нравится? — поинтересовалась Аня.

— Мне? — Вронская пыхнула сигареткой. — В общем, ничего не имею против — паренек скорее даже симпатичный… Даже очень симпатичный! Но мне, — она заговорщически понизила голос, — не нравится, когда кое-кто выходит из чужой комнаты…

— Вы это видели?

— Своими глазами!

— Он выходил из чужой комнаты?

— Именно.

— Был в гостях?

— Ничего подобного! Могу поклясться: хозяйки комнаты в тот момент в ней не было.

— Даже так? Поклясться?

— Именно! Стала бы я иначе волноваться… У вас случайно ничего не пропало?

— Да как будто бы нет. Все на месте. — Аня подумала про Кита, свое главное сокровище.

— У меня тоже — ничего! — разочарованно заметила Вронская. — Даже серьги с бриллиантиками на месте.

— Ну вот видите! Вам могло показаться, что этот молодой человек выходит из чужой комнаты… Вдруг ошиблись?

— Да что я, слепая? И ничего такого я себе в тот вечер не позволила, — парировала Вронская, оценив Анин намек. Все в «Королевском саду» уже знали, что мадам Вронская не прочь ближе к вечеру пропустить рюмочку-другую, а также третью и четвертую…

— А кто-нибудь в отеле поднимал шум из-за кражи денег или драгоценностей? — спросила Светлова.

— В том-то и дело, что нет, — так же разочарованно вздохнула Вронская.

— Ну, вот видите, — снова попробовала развеять ее подозрения Аня.

— А я вот думаю: может, он фетишист?

— Фетишист?

— Ну да… Это такое, знаете ли, отклонение…

Своего рода сексуальное извращение. Когда мужчины крадут у объекта страсти белье, колготки… Я даже спросила у мадам Гоцци…

— Ах, вот, значит, что…. Значит, это на колготки мадам Гоцци он покушался? — Светлова постаралась сохранить серьезный вид, чтобы не обижать собеседницу. — Право же, необычный какой-то у него объект страсти… Странный, однако, у вашего подозреваемого выбор и странный вкус…

— А что вы хотите?! Если он и вправду извращенец, то ему все равно! — убежденно парировала Вронская. — Хоть бы мадам Гоцци сто лет исполнилось…

Ему все равно!

— То есть вы хотите сказать, лишь бы были колготки?

— Разумеется! — убежденно воскликнула полька.

— Ну, что же, пожалуй… Не стану спорить. К счастью, мне почти ничего не известно о личной жизни фетишистов.

— Ну вот! — победоносно заключила Вронская, подразумевая, по всей видимости, что уж ей-то тут равных нет.

— Кстати, а они, эти фетишисты, не могут за окнами подглядывать? Скажем, наблюдать, как объект страсти переодевается и все такое? — вдруг припомнив «зайчика», поинтересовалась Светлова.

— О-о! Да они все могут! — Вронская явно была фетишистах самого скверного мнения.

— Любопытно… — заметила Аня. — Сколько нового можно узнать.., в таком тихом местечке, как отель «Королевский сад». Так что же, вы не договорили: что ответила вам мадам Гоцци?

— Увы… Когда я спросила ее, не пропало ли у нее что-нибудь из личных.., ну, так сказать, очень личных вещей.., интимных.., она сказала то же, что и вы.

— Что именно?

— Что я ошиблась… И никто к ней в номер, разумеется, не заходил.

Вронская вздохнула, махнула огорченно рукой и наполнила свою опустевшую рюмочку кофейным ликером.

Несколько раз за вечер Светлова навещала спящего Кита. Поправляла сползшее одеяло, убеждалась, что все о'кей и мальчишка крепко спит, и снова возвращалась к камину.

В один из таких визитов к спящему сыну Анна столкнулась в полуосвещенном коридоре с пани Черниковой. Она на ходу любезно улыбнулась хозяйке «Королевского сада». И на какую-то долю мгновения что-то показалось Светловой необычным в торопящейся пани-хозяйке отеля…

Но вечер был слишком приятным, чтобы обращать внимание на мелочи. Ирландский ликер «Бейлис» был, как и полагается «Бейлису», на высоте; ветер за окном завывал особенно протяжно, придавая теплу камина особый шарм — мол, нам особенно тепло, когда на улице так холодно…

Короче, приятный вечер у камина закончился далеко за полночь.

Самыми стойкими полуночниками оказались Аня и мадам Вронская.

Где-то в половине первого ночи наступил момент, когда они остались в гостиной совсем одни.

И Светлова тоже засобиралась.

— Спокойной ночи! — попрощалась она с полькой.

Всю ночь Ане казалось сквозь сон, что она слышит какие-то чужие, непривычные для их отельчика голоса, звук автомобильных двигателей, шум останавливающихся у ворот отеля машин. Все это отчего-то связывалось у нее во сне с замкнутым, озабоченным лицом пани Черниковой, проскользнувшей накануне вечером мимо нее в коридоре.

Но все эти странные ночные звуки перекрывал сильный, почти ураганный шум ветра, и наутро Анна решила, что ночные голоса ей либо приснились, либо почудились.

Утром она все равно проснулась рано. Внутренние часы работали отлаженно — Ане хотелось проснуться раньше сына, чтобы успеть спокойно заняться собой и позавтракать.

Удивительно… Но в пустынном зале, где все было готово для завтрака, опять находилась одна мадам Вронская. Светловой очень хотелось поинтересоваться: уходила ли на ночь мадам к себе в номер? Но Вронская ее опередила.

— Поздравляю… — буркнула полька, едва Анна села за свой стол.

— Поздравляете?

— Угу… Представьте, голубушка, у нас мертвец!

— Как вы, извините, сказали? Мертвец?

— Ну да! Труп… Понимаете?

— Не очень. В каком смысле «у нас»?

— В самом прямом! У нас в отеле! В номере.

— Какой ужас… Кто-то умер?

— Ну уж это я не знаю, умер или что…

— Что значит — «или что»?

— Или помогли умереть…

— Час от часу не легче… Но кто же это?

Светлова оглядела пустующие столики, перебирая в уме своих соседей по отелю.

Вронская сделала страшное лицо:

— Вы не поверите! Это мадам Гоцци!

— Какой ужас! Неужели сердце?

Вронская уклончиво пожала плечами.

— А ведь бедняжка вела такой правильный и здоровый образ жизни! Эти долгие прогулки на гору… — посетовала Анна.

— А я всегда говорила, что все это чушь! Этот ваш самый здоровый образ жизни! Вот я курю, а, как видите, жива и здорова… А ваша мадам Гоцци! С ее правильным образом жизни, представьте, окочурилась!

В это время дверь отворилась, и в зал спустилась, гордо, как статуя, неся свою, как всегда, аккуратно причесанную голову, мадам Гоцци. Вежливо им кивнула и, пробормотав приветствие, проследовала за свой стол в дальнем углу зала.

Пару минут Вронская ошеломленно разглядывала появившуюся «покойницу», лихорадочно поправляя свои многослойные одежды и шали, которые вечно сползали с нее, как шелуха со старой луковицы.

Наконец полька, видимо, пришла в себя. Она наклонилась к Ане и страстно зашептала:

— Но я сама видела! Сама видела, как ночью приезжала полиция и «Скорая помощь»!

— Точно?

— Да я же не слепая! И как они выносили из номера мадам Гоцци полностью закрытые носилки, я тоже видела! Я сама лично слышала, о чем они говорили. Это был мертвец! Речь шла об умершем.

— Вы уверены?

— Да я же не глухая! Я слышала, о чем толковала с полицейскими пани Черникова. У нее ведь, у нашей хозяйки, шурин в полиции… И, насколько я поняла, она договорилась с ними, чтобы труп забрали из отеля ночью. Не тянули до утра. В общем, сделала все для того, чтобы избежать огласки. Впрочем, все это описано у вашего соотечественника Ивана Бунина — в его рассказе…

— «Господин из Сан-Франциско»?

— Угу… Сами знаете, что такое для отеля — покойник в номере!

Да, теперь Светлова поняла, отчего ночной шум связывался у нее во сне с замкнутым, озабоченным лицом пани Черниковой, проскользнувшей накануне вечером мимо нее в коридоре. Обычно до автоматизма любезная и улыбчивая хозяйка отеля пролетела тогда мимо Анны, даже не взглянув на нее, сурово и напряженно сжав губы в ниточку. И не потрудилась ответить на Анину улыбку.

Теперь с некоторым запозданием Светлова пришла к выводу, что именно это и показалось ей накануне вечером необычным. Именно это посчитала она той странной «мелочью», на которую не хотелось обращать внимание, чтобы не портить себе настроение.

Между тем мадам Вронская, презрев все правила приличия, ошеломленно рассматривала «покойницу»

Гоцци, которая как ни в чем не бывало, расправившись с апельсиновым соком, принялась за яйцо всмятку.

Аня, впрочем, тоже не оставила без внимания мадам Гоцци. И надо отдать той должное: выглядела она под этими любопытствующими перекрестными взорами абсолютно невозмутимой. Да и вообще совершенно не была похожа на человека, которого ночью выносили из номера на носилках.

В это время дверь снова отворилась, и на пороге появился Симпатичный. И — о ужас — со ставшей уже привычной в это утро фразой на устах:

— Представьте, милые дамы, у нас мертвец!

— Вы не уточните, о ком именно идет речь? — осторожно поинтересовалась Аня, опасливо оглядываясь на мадам Гоцци.

— Вы его не знаете!

— А вы?

— И я его не знаю.

— Как это?

— Очень просто! Он приехал накануне, и его никто не видел и не знает.

— Вот как?

— Ну, может быть, только если мадам Гоцци?

Ведь она переехала из своего номера накануне его приезда в отель… Может быть, она что-то знает?

— Ах вот оно что… — разом выдохнули Светлова и Вронская. Тайна скоропостижной смерти и чудесного воскрешения мадам Гоцци была раскрыта!

Зальчик понемногу заполнялся — общество подтягивалось к завтраку.

Для Вронской наступило счастливое время. С ходу она огорошивала каждого входящего своим сенсационным сообщением.

Новость поразила всех. Поскольку, как выяснилось, все остальные, кроме Симпатичного и самой Вронской, были еще не в курсе.

— А где хозяйка? — вдруг спросил кто-то.

— Понятия не имею.

— Никто ее не видел?

— Спросите что-нибудь полегче!

— А правда, где наша пани Черникова? — безуспешно вопрошали друг друга жаждущие подробностей постояльцы.

Пани Черниковой, которая всегда присутствовала за завтраком и следила за порядком — все ли всем довольны? — не было и в помине! Столы были тщательно и изобильно накрыты, как всегда, всего было вдоволь. А вот самой хозяйки не было.

Светлова взглянула на часы и заторопилась. Ей пора было к Киту, который просыпался обычно как раз в девять утра.

По дороге к номеру она почти автоматически подвела итоги. Итак, все были не в курсе ночных событий. Кроме мадам Вронской и Симпатичного.

Ну, с Вронской все более или менее понятно…

Доминирующей чертой характера польки было, безусловно, любопытство. Накануне она засиделась у камина, как и Аня, допоздна. И, конечно, она тоже услышала ночью необычные звуки. Но в отличие от Светловой, поленившейся проснуться, предпочла не спать вовсе — во всяком случае, до тех пор пока не выяснит, что к чему. И ей это явно удалось. Было очевидно, что и подслушивать, и поглядывать любознательная мадам Вронская умеет очень неплохо.

Только она немного напутала с покойником. Поскольку не знала, что Гоцци уже перебралась в соседний номер.

А вот Симпатичный… Откуда такая осведомленность? Каким образом он-то узнал про покойника?

Покойника, кстати сказать, из бывшего номера мадам Гоцци. Того самого номера, откуда недавно его видела выходящим мадам Вронская, даже принявшая его за фетишиста, похищающего колготки.

К середине дня, то есть к тому времени, когда пани Черникова появилась наконец на людях, у постояльцев отеля накопилось к ней столько вопросов, что позавидовать хозяйке «Королевского сада» было трудно. Однако держалась пани Черникова молодцом — не хуже профессионального устроителя пресс-конференции.

Она сразу погасила ажиотаж любопытствующих своим холодным и, в общем-то, совершенно удивительным для такого момента спокойствием.

На вопрос, что случилось с постояльцем из номера восемь, хозяйка отеля «Королевский сад» ответила просто, лаконично и исчерпывающе:

— Он умер.

Народ заволновался, но пани Черникова опять погасила волну:

— Я могу назвать вам его имя, — флегматично заметила хозяйка отеля, — но вряд оно вам что-то скажет. Он гражданин Греции.., греческий подданный, так сказать… В нашем городе его никто не знает. Я также прежде никогда не была с ним знакома. Он приехал вчера вечером. Почти не разговаривал… Так, сказал пару слов на ломаном английском… Потом он сразу зашел к себе в номер и никуда из него не выходил. Номер был забронирован заранее. Паспорт и визы — все у господина в порядке… Умер он во сне.

Очевидно, остановилось сердце. Но медики это еще будут выяснять… Ну что ж… Ничего не поделаешь…

Все мы не вечны. Бывает, правда?

— Бывает… — нестройно согласился народ. — Случается…

— Однако я, разумеется, понимаю, что это крайне неприятная история, способная испортить настроение, столь необходимое для хорошего отдыха. И если кто-то намерен съехать или перебраться в другой отель… — Пани Черникова вздохнула, покоряясь судьбе. — Итак… Есть желающие?

Наступила неловкая пауза. Впрочем, она оказалась недолгой. Прервал молчание художник Руслан.

— Ну, умер и умер, — изрек он. — Что тут поделаешь? Бывает… Лично я остаюсь.

— Логично! — поддержал его Симпатичный.

— Вот именно… Молодцы! — похвалила стойких постояльцев пани Черникова. — Мы-то живы! — оптимистично заключила она.

— Я тоже остаюсь… — заметила изумрудно-оранжевая Дэзи.

— I'm with you, — присоединилась к компании мадам Гоцци.

— Ну и мы с Китом тоже остаемся, — успокоила пани Черникову Светлова.

Оставалась еще Вронская. Но она почему-то молчала…

Наконец, поскольку все общество, охваченное общим настроением, устремило взоры на явно колеблющуюся с ответом польку, мадам Вронская не выдержала этого пристального внимания и решительно выдохнула:

— Ну ладно! Я пока, пожалуй, тоже… Остаюсь!

Кита, понятное дело, никто не спрашивал. Ему, как маленькому ребенку, ничего о происходящем знать не полагалось, а напротив, предписывалось после обеда крепко и мирно спать.

Глава 4

Дежурный, обслуживающий фуникулер, снова нехотя надел форменную фуражку, которую только что снял с потного лба, и раздраженно завинтил крышку открытого термоса. Из его намерения попить кофейку, пока не появились первые туристы, явно ничего не получилось.

«Надо же, в такую рань — и уже пассажиры…» — проворчал он.

Позевывая, он рассеянно смотрел, как четверо мужчин усаживаются в кабину. У одного из них, самого молодого и высокого, зазвонил телефон. Коротко поговорив, он вдруг стал прощаться:

— Господа, вынужден вас оставить.

— Как? Ты чего это, парень?!

— Ты что же — не с нами?

— Увы… Не могу. Экстренные обстоятельства…

Очень срочное дело.

— Какие такие обстоятельства? Опять женщина, наверное?

Высокий усмехнулся:

— Не могу, друзья! Поговорите без меня. Надеюсь, вы примете правильное решение. Ошибаться нам сейчас нельзя. Дело подходит к развязке. Увидимся днем!

— Звякнешь?

— Обязательно.

— Спасибо за презент! — Один из троицы помахал уходящему рукой.

— Не за что… Надеюсь, понравилось?

— Еще бы! Точно, как твой…

— Ну, вы же такой и хотели?

— Точно! Такая удобная штучка… И с выходом в Интернет… И умещается чуть ли не на ладони.

— Ну, все… О'кей! До встречи!

— Поехали!

Высокий стал спускаться вниз в город, а кабина фуникулера, напротив, потянулась наверх.

«Иностранцы… — снова зевнув, подумал дежурный, разобравший только слово „О'кей“. — И чего лопочут — не поймешь! На итальянцев не похожи, и на поляков — нет… Русские, наверное».

Ночь выдалась, слава богу, спокойной. Никто в отеле «Королевский сад» больше не умер.

Однако день начался с происшествия. Да еще какого!

Завтракали под завывание пожарных сирен.

— Что случилось?

Побросав круассаны и остывающий кофе, все, кто был в зале, побежали из отеля на улицу.

Откуда-то с горы стлался черный дым. Но чтобы понять, что происходит, взволнованным и любопытным обитателям отеля «Королевский сад» надо было обежать кругом почти весь дом. Поскольку «Королевский сад», что называется, стоял к горе задом, а к городу передом.

Зрелище впечатляло: где-то на середине между вершиной и подошвой холма ярко полыхал огненный шар.

— Что это?

— Если не ошибаюсь, кабина фуникулера.

— Она что же, горит?

— А вы что — не видите?

— Там люди?

— Кто ж их знает…

Черный дым довольно зловещего вида расползался по горе. И, как Светловой показалось, имел какой-то неприятный специфический запах. Или это уже работало воображение?

Оставив любопытных созерцать необыкновенное и трагическое зрелище, Аня вернулась в номер и закрыла поплотнее окно, чтобы этот ужасный запах не проникал в комнату, где спал ее сын.

Ель за окном была окутана серой пеленой, как будто на город и отель «Королевский сад» упал сильный туман.

Вечером обсуждали случившееся. Те, кому удалось что-то узнать, делились по-братски добытой информацией:

— Пожарные машины не понадобились… — объяснял длинноволосый художник Руслан. — Увы, когда появился огонь, кабину фуникулера заклинило на самой недосягаемой точке — ровно посередине канатной дороги. Она сгорела дотла!

— И люди?

— И, разумеется, люди, что в ней были, — тоже!

Их было трое…

— Ужас какой…

— А кто же эти несчастные?

— Неизвестно…

— Как неизвестно? Разве полиция не проводила опознание?

— Опознание? Интересно, что можно опознать в трех обуглившихся дочерна головешках?

— Даже так?

— О том-то и речь! Говорят, такое ощущение, будто их окунули предварительно в бензин, а потом щелкнули зажигалкой.

— Точней, щелкнул кто-то из них троих?

— Получается, что так.

— Но кто же они все-таки?

— Я думаю, это скоро выяснят…

— Вы уверены?

— К счастью, городок небольшой, и если никто из местных жителей не заявит в ближайшее время о пропаже родственников или соседей, то…

— То что тогда?

— Тогда останется лишь проверить все отели и выяснить, кто же из постояльцев не вернулся.

— Так просто?

— В общем, эту загадку разгадать действительно несложно….

— Но, может быть, они, эти несчастные люди, вовсе не останавливались в отеле? И вообще допустим, что они — не отсюда? Не из этого города! А скажем, приехали на прогулку или на экскурсию?

— Если вы помните, пожар случился довольно рано утром. Мы как раз завтракали… Это было в девятом часу, если не ошибаюсь.

— Верно…

— Что же, по-вашему, они приехали в город ни свет ни заря — и сразу полезли на гору?

— Да, странно.., соглашусь.

— Больше того, вам скажу, установлено, что кабина уже спускалась с горы, а не поднималась. Значит, поднялись они на гору и вовсе ни свет ни заря…

— Странно, очень странно… Ведь даже если они, эти неизвестные, и отсюда, из городка, какого лешего их понесло в такую рань на гору? Можно подумать, что они вообще на вершине ночевали!

— Бродяги? Клошары?

— Да что клошарам делать на горе в такую холодную ночь? Там же нет жилья. Один-единственный ресторанчик…

— Говорят, их подкармливал тамошний повар…

— Да, но все знают, что этот ресторан закрывается засветло…

Светловой было интересно, но, не дослушав этого обмена мнениями, она все-таки выскользнула из гостиной. Это была особенность ее теперешней жизни.

Люди, у которых маленькие дети, уже не принадлежат самим себе. Собрав в корзину Китовы чулочки-носочки, Анна отправилась в подвал. Ей пора было воспользоваться прачечной «Королевского сада».

Удивительно, но в холле, где находилась стойка портье и где Аня остановилась, чтобы взять у пани Черниковой ключ от прачечной, ей вдруг опять почудился запах горелого. Тот утренний, давешний, когда на горе горел фуникулер и все окрестности заволокло дымом Она огляделась по сторонам. Запах этот явно исходил от большого пакета. Светлова как бы нечаянно задела пакет, и он упал набок. И из него высунулся рукав знакомой куртки.

— Что это?

— Ах, извините! — Пани Черникова убрала пакет за стойку. — Это попросили отдать в химчистку.

И она ушла в сторону кухни.

А Анна огляделась по сторонам и неожиданно для самой себя вытряхнула содержимое пакета. Развернула приготовленную для химчистки куртку.

Светло-серая ткань правого рукава была сильно замарана черной полосой. Светлова потерла грязь кончиком пальца, и он тут же испачкался чем-то черным и жирным.

И это, вне всякого сомнения, была сажа.

Значит, Симпатичный был на горе возле фуникулера? Интересно, зачем? Любопытство замучило?

Есть такие люди, и их, кстати сказать, немало, — обожают быть свидетелями всяких катастроф. Хлебом не корми — дай порассматривать подробности… Вот и этот молодой человек, получается, полез на гору к сгоревшему фуникулеру за впечатлениями.

Любопытно, как же он все-таки умудрился испачкаться этой сажей? Ведь место пожара, по уверениям всех, кто пытался туда попасть днем, было оцеплено полицейскими. И туда никого, совершенно никого не пускали!

Глава 5

Во всех трех местных газетах были наконец напечатаны фотографии погибших. Как и предполагалось, владелец одного из отелей на следующий после пожара день заявил о пропаже постояльцев. Как раз троих…. Так личности сгоревших были установлены. Все они как оказалось, были иностранцами, приезжими из России, и находились в этой стране по туристическим визам. Полиция запросила о них необходимые данные.

Анна с некоторым любопытством рассматривала лица трех солидных, явно в возрасте, мужчин.

Любопытно было все-таки, отчего такие почтенные господа вдруг решили с утра пораньше покататься на фуникулере?

Поразгадывать эту загадку Светловой не дали. В дверь тихо постучали.

Впрочем, это был даже не стук. Так, легкое поскребывание. Будто приблудный котенок просит впустить его в дом.

Аня открыла дверь.

— Вы?

Девочка с изумрудными и оранжевыми прядками кивнула. Вид у нее был не то чтобы испуганный или несчастный. Какой-то прибитый!

— Проходите… — пригласила ее Аня.

Девушка вошла и огляделась.

— А ваш сын? — спросила она.

— Спит в соседней комнате.

— Я его не разбудила?

— Нет. Не волнуйтесь.

— Завидую вашему Киту. Ему рядом с вами наверняка кажется, что он в полной безопасности!

— Вы думаете?

— Уверена. Понимаете, у вас, Аня, такой вид… — Девочка замолчала.

— Какой?

— Ну, кажется, что вы — сильный человек. Кажется, например, что вы можете защитить.

— Благодарю за комплимент.

— Это не комплимент. Знаете, говорят, если у ребенка в детстве нет этого чувства безопасности, он всю жизнь будет несчастным человеком.

— Неужели?

— Правда-правда…

— Значит, Кит будет счастливым?

— Ага…

Дэзи взяла в руки газету, лежавшую на столе.

Страница была развернута как раз на портретах трех погибших во время пожара.

— Аня, а вы знаете, что тут под этими портретами написано?

— Откуда? Кое-что кое-как разобрала, поскольку некоторые слова на русские похожи. А так… Я ведь не знаю языка этой страны.

— А я вот знаю. Тут под этими портретами написано… Мне пани Черникова перевела… Тут написано, что все, кто общался с этими людьми или что-то знает о них, должны обратиться в полицию.

— Вот как? Понятное дело… Конечно, хорошо бы, если бы нашлись такие люди… Да только кто же их знает?!

Девочка повернулась к Светловой и посмотрела ей прямо в глаза.

— Я.

— Дэзи… Вы их знаете?!

— Возможно.

— Возможно?!

— И еще я знаю того человека, что умер в нашем отеле в восьмом номере.

— Вы? — Аня недоверчиво покачала головой. — Не может быть… Откуда? И почему вы ничего никому не сказали?

— Да, я его знаю. Вернее, знала. Это дядя Костя.

— Дядя Костя?

— Ну… Константин Сергеевич.

— Константин Сергеевич? Фамилия не Станиславский, надеюсь?

— Нет… Фамилия — Кубоцкий. Его звали Константин Сергеевич Кубоцкий.

— Константин Сергеевич Кубоцкий — гражданин Греции?

— Он русский.

— И… Насколько же хорошо вы его знали?

— Очень хорошо. Это друг нашей семьи. Если, конечно, можно так сказать.

— Что — сказать? Вы сомневаетесь, что он был другом?

— Нет, в этом я не сомневаюсь… Я сомневаюсь, что у меня была семья.

«Суровый приговор в устах ребенка…» — подумала про себя Светлова.

— Значит, этот Кубоцкий был близким вам человеком?

— Очень! — Дэзи вздохнула. — Как родной. Ближе не было. Папа и дядя Костя…

— А мама?

— Ну и мама… Разумеется! — Девушка опустила глаза.

— И вы хотите сказать, что те трое, что сгорели в фуникулере, вам тоже известны?

— Да… Впрочем, я все-таки не могу сказать точно…

— Как это?

— Мне кажется, что я видела их когда-то в близком окружении отца, когда бывала дома, в России.

Но точно сказать не могу: вокруг него всегда бывает так много людей. А я редко бываю дома. Но кажется все-таки, что эти люди были как-то связаны с папой.

— Чем?

— Я думаю, работой… Точнее, какими-то общими делами.

— Они что же, вы думаете, приехали сюда вместе с этим вашим Кубоцким?

— Я думаю, что да…

Светлова услышала, как в соседней спальне заворочался во сне Кит — верный знак, что скоро проснется.

— Дэзи… — Анна подавила вздох, — я ценю ваше доверие…, и все это очень интересно… Но я считаю, что вам лучше всего рассказать это в полиции… А еще лучше сначала вашему отцу. А ух он посоветует вам, что делать.

— Он не хочет меня видеть.

— То есть?! — Аня изумленно взглянула на свою собеседницу. — В каком смысле?

— Очень простом…. Он не хочет меня видеть! — повторила упрямо девушка.

И Светлова, с ужасом обнаруживая, что все больше ввязывается в историю, заметила на ее глазах слезы., — Может, поясните все-таки, в чем дело?

— Понимаете, я приехала сюда, в этот городок, именно потому, что мы договорились с папой здесь встретиться. Видите ли, мы уже давно не виделись…

А выражение лица у Аниной собеседницы стало как у двухлетнего Кита, когда он на что-нибудь обижается.

— Давно — это сколько? — Почти год.

«Немало для отца и дочери», — подумала про себя Аня.

— Я приехала раньше его и должна была его подождать… Он сам назначил это место для встречи. Но потом папа позвонил и сказал, что дела задерживают его еще на пару дней.., и…

— И?

— И чтобы я не волновалась, а гуляла и веселилась и присматривала себе жениха… Ну, он любит пошутить на эту тему…

— Понятно… Что же дальше?

— В общем, он все не приезжал и не приезжал.

Зато некоторое время назад здесь неожиданно появился, без предупреждения, дядя Костя. Я увидела его, когда он выходил из такси у дверей нашего «Королевского сада», и ужасно удивилась. Ну, и обрадовалась, конечно. Подумала, что он приехал по просьбе отца. Вот, думаю, сейчас он узнает у пани Черниковой, в каком я номере, и зайдет ко мне… — Девушка замолчала.

— И что же?

— А он все не шел!

— Вот как?

— И тогда я сама узнала у пани Черниковой, в каком номере остановился новый постоялец, и отправилась туда.

— И что же дальше?

— Я подошла в дверям его комнаты… И услышала голос. — Дэзи замолчала. Было видно, что она едва справляется со слезами.

Светлова терпеливо ждала.

— Почему вы не спросите меня, чей голос я услышала? — еле сдерживая слезы, спросила девушка.

— Хорошо… Чей голос, Дэзи, вы слышали?

— Вот именно — чей… Я услышала папин голос!

— Вот как?

— Понимаете, я отчетливо услышала голос своего отца.

— Вы не ошибаетесь?

— Нет… Я постучала, и они сразу замолчали… Я сказала: «Пап, это я!» В ответ — тишина. А когда Кубоцкий открыл наконец мне дверь, то…

— Да?

— Папы там уже не было… Понимаете? Он ушел.

Другая дверь номера, видите ли, выходит в сад… Понимаете? Он приезжал сюда… Но даже не захотел меня увидеть!

— Не ошибаетесь?

— Да нет же! Понимаете, я слышала, слышала его голос там, за дверью, в этом восьмом номере!

— Дэзи, не судите строго… Иногда жизнь загоняет человека в такой угол, что…

— Что? Что он даже не может повидать собственного ребенка? Этакий Штирлиц среди врагов, да?

Сидит в углу пивной и глядит с любовью на близкого родственника — в глазах тоска, а подойти нельзя, кругом враги?

— Ну, а что, если это и в самом деле так? Я бы не исключала и такой вариант.

— Да?

Девушка испытующе уставилась на Светлову:

— Значит, вы тоже об этом подумали? Первое, что приходит в голову, прадца?

— Что именно я подумала?

— А то… Он замешан в каких-то темных делах?

— Дэзи… Видно, что вы давно не были дома. В России, когда речь идет о доходном бизнесе, все дела темные. По крайней мере мне светлых видеть еще не доводилось.

— Но не настолько же.

— Что — не настолько же?

Девушка только вздохнула.

— А кто-нибудь еще там был, в этом номере? — спросила Светлова.

— Да… Кроме дядя Кости, был еще какой-то тип.

— Какой именно тип?

— Трудно поддающийся запоминанию. Какая-то жалкая безликая личность. Наверно, из тех, что у Кубоцкого обычно на побегушках.

— В общем, я не вижу ничего особенно трагического… — Аня лицемерно попробовала успокоить девушку.

Но та не дала ей договорить.

— А я вижу! — упрямо сказала она.

— Даже так? Именно трагическое!

— Да… Видите ли, в ту же ночь, как вы знаете, дядя Костя погиб. А потом, почти сразу же, случился этот пожар в кабине фуникулера. И те трое тоже погибли.

— Совпадение.

— Особенно если учесть слова, которые я слышала.

— Какие еще слова?

— Дело в том, что, когда я подошла в тот раз к дверям номера, папа и дядя Костя о чем-то спорили…

Очень серьезно. Что-то вроде: «Вы все время торопитесь в последнее время… Это мешает. Вы стали суетливы… И вы стали делать ошибки. Неужели не чувствуете?» Кажется, так сказал Кубоцкий. И еще он сказал: «Не позже вторника. Не позже». И я отлично слышала, как отец ответил ему: «Все-таки вы пожалеете об этом… Гореть вам всем адским огнем за то, что вы натворили».

— Они что же, на «вы»? — мельком заметила Светлова. — Старые друзья — и на «вы»?

— Нет… — рассеянно заметила девушка. — Вообще-то они обычно на «ты».

— Вы не могли ошибиться? Я имею в виду голос вашего отца. Точнее сказать, голос, который вы слышали.

— Ошибиться?

— Да… В конце концов у того типа мог быть голос, похожий на голос вашего отца… Вы не слышали голос человека, который находился в номере вместе с вашим Кубоцким?

— Нет, я не слышала голос этого типа… При мне он и рта не открыл. Но зато я отлично знаю голос своего отца! Как бы я могла ошибиться?! Вы хоть знаете, что такое телефонный ребенок?

— Телефонный ребенок?

— Ну да… Телефонный ребенок! Понимаете, сколько я себя помню, с самого раннего детства, я видела своих родителей не больше получаса в сутки.

Ясли, детский сад, школа… Пятнадцать минут за завтраком и иногда — вечером, если я еще не спала, когда они возвращались… Это не значит, что они мной не занимались… Едва приходишь из школы — звонок по телефону. И голос отца или мамы: «Ты уже дома? Почему задержалась?» И все время звонки: «Ты делаешь уроки? Ты разогрела суп? Чем ты сейчас занимаешься?» По телефону мне давали советы, по телефону я рассказывала о своих неприятностях, по телефону меня хвалили, распекали, жалели, поучали, воспитывали… А потом и вовсе… Когда от нашего дружного семейства остались рожки да ножки… — Дэзи на несколько секунд умолкла, явно пытаясь справиться с волнением…

Светлова терпеливо ждала.

Наконец девушка продолжила дальше:

— Видите ли, я уже очень долгое время общаюсь со своим отцом только по телефону. Я не могу его обнять, взять за руку. Все, что у меня есть, — это его голос. И вы спрашиваете, могла ли я спутать его голос с чужим?!

— А что вам сказал Кубоцкий, когда вы вошли?

Вы ведь наверняка набросились на него с вопросами?

— Сказал, что он очень рад меня видеть и что мне все почудилось…

— Что — все?

— И голос отца, и их разговор… Он сказал мне: "Ты слишком взволнована, тебе надо успокоиться, отдохнуть… Тебе нельзя так нервничать! Уже поздно…

Давай встретимся утром!"

— И что же?

— Как вы знаете, до утра он не дожил.

— Вы, очевидно, сразу же после этого странного визита к Кубоцкому позвонили отцу?

— Сначала нет… Я обиделась… Хотя Кубоцкий тоже советовал мне сделать это, чтобы, как он сказал, прояснить недоразумение. Но я так обиделась, что даже не хотела ему звонить… Потом я, конечно, все-таки позвонила.

— И что же?

— Папа говорил со мной ну точно теми же словами, что и дядя Костя: «Тебе почудилось, ты слишком взволнована… Поверь, я сейчас далеко — сама подумай: как бы я мог оказаться в твоем отеле?! Тебе надо успокоиться…» Конечно, спросил, принимала ли я лекарство.

— Лекарство?

— Ну да, что-нибудь успокаивающее.

Светловой показалось, что девушка немного смутилась, отвечая на этот вопрос.

— Ну, вот видите… Откуда в самом деле он мог взяться в комнате у Кубоцкого? Пани Черникова что-нибудь сказала вам по этому поводу?

— Нет… Она не видела никаких новых посетителей.

— Даже того жалкого типа, которого вы застали в номере Кубоцкого?

— Да, и его тоже пани Черникова, представьте, не видела.

— Ну и что же получается?

— Ну… Я думаю… Я думаю, что отец обманывает меня — на самом деле он, возможно, и сейчас где-то рядом. Просто он не захотел тогда со мной встретиться. А в номер Кубоцкого, я думаю, он вошел так же, как потом вышел, — через дверь, ведущую в сад. Я слышала, как раздался стук закрываемой двери…

— Но зачем ему такая таинственность? Как ты, Дэзи, сама все это объясняешь?

Она на минуту задумалась. Потом медленно произнесла:

— Мне кажется, что они, отец и дядя Костя, очень сильно поссорились…

— Очень сильно?

— Да. Может быть, что-то не поделили. И оба хотели это от меня скрыть… Поэтому эта их встреча была тайной. Ну, может быть, они не хотели, чтобы я волновалась. А возможно, за их встречей скрывается и что-то еще… Худшее.

— Худшее?

— Возможно, речь шла о чем-то незаконном, даже преступном, что он хотел скрыть.

— Кто он?

— Мой отец.

— Не слишком ли?.

— Я мало об этом знаю" но говорят, что в России, когда партнеры ссорятся… Или когда конкуренты не могут договориться… Ну, в общем, когда возникают какие-то недоразумения, то…

Дэзи опять примолкла, явно не решаясь произнести вслух то, о чем думала.

— То что же? — помогла ей Анна.

— То, чтобы решить вопрос, могут нанять убийцу… Заказать убийство.

Девушка замолчала, словно израсходовав последние силы на это признание. Наступила тягостная тишина. Слышно было только, как за дверью в соседней спальне посапывает Кит.

Светлова прошлась по комнате.

— Так вот, значит, чего вы испугались… Когда умер этот ваш дядя Костя, вы подумали, что это сделано по заказу вашего отца?

Девушка резко отвернулась к окну, чтобы Аня не увидела ее лица.

— Или даже хуже… Вы решили, это он сам мог это сделать?

Светлова с трудом, но все-таки решилась на этот жесткий вопрос.

Дэзи молчала.

— Так?

— Нет, — глухо ответила она наконец.

— Значит, все-таки первое?

— Да… Иначе почему он так не хотел, чтобы я узнала, что он здесь?!

— А когда случился пожар, вы подумали о том же?

— Да…

Аня вздохнула:

— Чего вы хотите от меня, Дэзи? Излить душу?

— Нет.

— А что же?

— Я хочу вас нанять. Мне сказали, что вы детектив.

— Здрасте… Приехали!

— Но…

— И с чего вам это пришло в голову?

— Честно говоря, я долго поначалу гадала, к кому мне обратиться. К вам или мисс Гоцци.

— Гадали?

— Ну да… Пыталась угадать.

— Вот как?

— Да. Мне сказали по секрету, что в нашем отеле живет женщина-детектив, и я пыталась угадать, кто же это.

— А мысль о Вронской вам в голову не пришла?

— Нет. Совсем нет. Сложно даже сказать, почему…. Но у нее, знаете ли, кадкой-то шарлатанский вид…, что-то цирковое.., кочевое. Того гляди, обдурит! Знаете, бывают такие хитрецы, ловкачи, уверенные, что проведут весь мир, не подозревая даже, что все эти хитрые соображения у них на лбу написаны…

И нормальный человек, увидев их еще издалека, сразу думает: эге, уж больно ты ловкий и хитрый.., дай-ка я тебя стороной обойду!

— Бедная мадам Вронская… Как вы ее раскусили!

Впрочем, ее бизнес, «исцеление и хиромантия», кажется, процветает… Это значит, что на ее долю хватает простаков.

— Да уж.., вот кого не стоит жалеть…

— Но ведь впечатление обманчиво!

— Еще бы! Я ведь сначала думала, что детектив — это Гоцци. Ну, она ведь такая на вид обстоятельная, вдумчивая, положительная… К тому же мне ничего не было известно про возраст детектива… И я думала, что такая молодая женщина, как вы.., вряд ли! Скорее что-то ближе к возрасту мисс Марпл.

— Понятно… Почему же вы все-таки остановили свой выбор на мне?

— Потому что, когда я обратилась к мадам Гоцци, она начала ужасно смеяться. И смех этот был очень искренним. В общем, ее невероятно насмешило то, что я приняла ее за детектива. Так что остаетесь только вы.

— Спасибо за лестное предположение, Дэзи, и за предложение тоже спасибо. Я хохотать не буду… Но мы с Китом не работаем. Заказов не берем. У нас совсем другие дела. Мы здесь отдыхаем и наслаждаемся жизнью. Сейчас вот ребенок проснется, и мы с ним пойдем лепить куличики из песка.

— Я хочу, чтобы вы его остановили.

— Кого?

— Папу…

— Как бы я могла сделать это, интересно?

— Вы соберете доказательства того, что… Ну, в общем, вы понимаете, что я имею в виду… И предъявите ему. Скажете, что все знаете о его «делах». И что, мол, если он не остановится, то вы…

— Понятно, дорогая… Я должна немного пошантажировать вашего папу, чтобы он вернулся на стезю добродетели и раскаялся в своих преступлениях?

Перевоспитался… Да? План неплох. Но — извините.

Я не педагог Антон Макаренко. Это не ко мне. Кит, просыпайся, собирайся, идем лепить куличики!

— Ну, пожалуйста… Аня! Хотя бы не отказывайтесь сразу. Я вас просто умоляю… Неужели вы не можете подумать.., хотя бы до вечера?

И она снова принялась всхлипывать…

«Ну, как есть тебе обиженный Китенок…» — подумала про себя донельзя расстроенная всей беседой Светлова.

— Конечно…. — бормотала Дэзи, глотая слезы. — Вы будете наслаждаться жизнью, вы пойдете лепить куличики… А мне что делать?!

— Ну, право, не знаю…

— Мне что — заявить в полицию на собственного отца? Или жить как ни в чем не бывало? Или, может, вообще умереть?

— Но-но… — испугалась Аня. — Вы слишком-то уж себя не взвинчивайте!

— Ничего я себя не взвинчиваю… А просто — что же мне делать?

— Ну хорошо, — вздохнула наконец, сжалившись, Светлова. — Я не буду отказываться сразу. Я подумаю… Но только до вечера! И учтите, это все равно ничего не меняет. Это формальность. Я все равно не соглашусь на ваше предложение. Но я подумаю… До вечера… Вам от этого легче?

— Представьте себе, да… — Девочка смахнула слезы с длинных, как у куклы Барби, ресниц. — Да!

Глава 6

Как Светлова и предполагала, даже к вечеру желание согласиться на предложение совершенно сумасбродной девчонки у нее не появилось. Более того, ей хотелось поскорее покончить с этим довольно неприятным делом. Поскольку Дэзи не давала о себе знать, Анна, кляня себя за то, что не отказалась еще утром от авантюрного предложения решительно и сразу, Отправилась к ней в гости сама.

Аня постучала в дверь и сразу поняла, что не вовремя: из номера отчетливо доносился шум воды.

Девчонка явно плескалась в душе.

Светлова хотела было ретироваться, но было уже поздно.

— Аня, заходите! — услышала она из-за двери перекрывающий шум воды голос девушки. — Я знаю, что это вы!

«Надо же, какая догадливая девочка…» — проворчала Светлова и вошла в номер.

— Я сейчас! — крикнула Дэзи из душа. — Вы можете подождать несколько минут?

— Могу… — нехотя согласилась Анна. Собственный опыт подсказывал ей: если девушка кричит из душа: «Подождите несколько минут», значит, речь идет как минимум о получасе.

В комнате Аню встретил Аладдин. Впрочем, встреча была не слишком энергичной. Пес лежал, уткнув морду в передние лапы, и лишь слегка приподнял голову. Светлова была ему знакома, и, видно, ее появление не вызвало в нем никаких эмоций: ни отрицательных, ни положительных…

— Спи-спи… — усмехнулась Аня. — Истинно сторожевая собака… Хорошо, что тебе не доверили государственную границу.

Светлова огляделась по сторонам в надежде полистать какой-нибудь журнальчик, чтобы скоротать время.

Между тем Дэзи, кажется, не слишком и грустила.

Анне было слышно, как та напевает под душем. Притом что-то довольно энергичное и явно жизнеутверждающее.

«Эк ее бросает из стороны в сторону… То плачет из-за своего преступника-отца, то поет», — с некоторым удивлением подумала Светлова.

Никаких журналов ей на глаза не попалось. Зато на столе рядом с телевизором лежала видеокассета.

В ожидании Дэзи Анна от нечего делать взяла кассету в руки. Повертела, пытаясь что-нибудь прочесть, и, не найдя никаких обозначений, включила видеомагнитофон.

Это был не фильм, а рекламный ролик. Рекламный рассказ о какой-то, судя по всему, очень дорогой швейцарской клинике.

По дорожкам прекрасного огромного парка ходили счастливые, приятные люди, а голос за кадром повествовал о том, как «под присмотром квалифицированного персонала нашей клиники вы или ваши близкие вновь восстановят душевные силы… Вы вновь обретете душевный покой».

"Вот те раз… Как это я сразу не сообразила, не подумала об этом? — укорила себя Светлова. — Теперь все понятно… Резкие перепады настроения, не слишком адекватное поведение. Какие-то малоправдоподобные фантазии об отце-преступнике… Обычное поведение душевно нездорового человека! Все, что происходит в мире, шизики тут же начинают примеривать на себя. Стоит случиться чему-то экстраординарному: пожар, преступление — и сразу в полиции раздается с десяток звонков: все взбудораженные происшествием душевнобольные города чистосердечно признаются в том, что это сделали именно они…

Тут, правда, судя по всему, несколько более замысловатый вариант.

Возможно, у этой слезливой Дэзи сильные болезненные комплексы, связанные с отцом, — разлад в семье, детское одиночество, заброшенность… Известно, что часто в крахе семьи и разводе родителей дети винят себя. Все это, очевидно, в случае с Дэзи умножается на ее душевную болезнь.

Светлова смотрела на экран, где «счастливые пациенты» дорогой швейцарской клиники восстанавливали душевные силы и обретали душевный покой, и думала: вот и объяснение!

Возможно, ее фантазии об отце-преступнике — это просто способ избавиться от непосильного чувства вины: «Он — плохой, а не я плохая…» Обычный способ, к которому постоянно прибегают и нормальные люди: чтобы снять с себя непереносимое чувство вины, надо обвинить другого. Она постоянно об этом думает, зациклилась на своих болезненных размышлениях. И вот случилось преступление — или ей кажется, что преступление! — и она тут же воображает, что это дело рук ее отца.

А эта маловероятная история с услышанным голосом?! Дело яснее ясного… Все шизофреники слышат голоса. Услышала его и эта странная девочка.

И Светлова очень кстати припомнила, как Дэзи, рассказывая давеча о телефонном разговоре со своим отцом, произнесла: «Конечно, он спросил меня, принимала ли я лекарство».

Анна дословно постаралась восстановить в памяти эту фразу. Да, да, Аня отлично запомнила, что девушка произнесла это слово «конечно». Если это не оговорка, то значит, для ее отца — близкого и хорошо ее знающего человека — само собой разумеется, что она должна принимать какое-то лекарство… Какое? Намек Дэзи на то, что речь идет всего-навсего о чем-то вроде валерьянки, и тогда еще показался Светловой не убедительным.

А теперь вдобавок эта кассета — с рекламным роликом клиники, в которой «восстанавливают душевные силы и обретают душевный покой»…

Нет, а что, если и в самом деле ее разговоры об отце не что иное как больные фантазии? А ее заказ и попытка нанять Светлову как детектива нечто иное как попытка надавить на отца? Больные бывают очень изобретательны, когда боятся, что близкие родственники их «упрячут». Они умеют мстить, защищаться… «Ты, папочка, хочешь объявить меня больной? А я в ответ объявлю тебя преступником!» Счет между папой и дочкой может быть в данном случае и таким… Ведь болезнь, разрушая личность, уничтожает в человеке прежде всего этические ограничения: он становится способным на все…

Наконец Дэзи появилась из ванной, закутанная в пушистые полотенца, довольная и благоухающая.

Она вошла в комнату, и улыбка медленно сползла с ее хорошенького личика. Девушка, как показалось Светловой, довольно испуганно смотрела на экран, где мелькали кадры со «счастливыми пациентами»…

Надо сказать, Анна крутила кассету уже по второму разу.

— Почему вы ничего не сказали мне о том, что вы нуждаетесь в лечении, Дэзи? — спросила она. — Разве вы не знаете, что от детектива, которого вы хотите нанять, так же как и от адвоката, нельзя утаивать столь важные обстоятельства? Обстоятельства, имеющие непосредственное отношение к делу! Почему не сказали, что вы нездоровы?

— Господи, Аня… — Дэзи всплеснула руками, роняя свои полотенца. — Да неужели это имеет непосредственное отношение к делу, о котором я вам говорила?

— Безусловно!

— Но я здорова… — Девушка попыталась улыбнуться. — Я вовсе не собиралась вводить вас в заблуждение. Речь не идет о заболевании.

— А что значит тогда эта кассета? Извините, я случайно поставила, думала, это фильм…

— Ах, вы про эту клинику… — Дэзи снова попыталась улыбнуться. Но улыбка получилась жалкой. — Понимаете, я просто устала… И папа считает, что мне надо отдохнуть. Прислал мне эту кассету.

Теперь Анна ясно видела, что ее собеседница смущена.

— Отдохнуть под присмотром квалифицированных специалистов?

— А что такого? Разве в этом есть что-то неприличное? — возмутилась Дэзи.

Грузный серебристо-черный Аладдин тоже угрожающе заворочался: ему явно не нравилось, как Светлова говорит с его хозяйкой.

Но Дэзи погладила его, и овчарка опять мирно уткнула морду в передние лапы.

— Ваш папа мог бы посоветовать вам, например, поехать на морской курорт, — заметила Анна. — Когда просто устают, то просто едут на курорт, а не в специализированную клинику.

— Ну, поймите, он считает, что мои проблемы несколько серьезнее. И пляжа и купания для того, чтобы их решить, недостаточно… Однако, поверьте, я здорова! Надеюсь, вы все же не считаете меня сумасшедшей?

— Да нет… — Аня несколько смутилась от этого прямого вопроса.

"А кто может это подтвердить? — думала Светлова, возвращаясь к себе в номер. — Например, разве может адекватный человек покрасить волосы в такой цвет?

Впрочем… Фу, я уже рассуждаю, как старая перечница…"

Надо было признать, что искренний и негодующий вопрос девушки: «Надеюсь, вы все же не считаете меня сумасшедшей?» — порядком смутил ее. Все-таки она слишком увлеклась «диагнозами» и в пылу увлечения одной версией, презрев презумпцию невиновности, записала на скорую руку девчонку в пациентки сумасшедшего дома. А это по меньшей мере несправедливо… Разумеется, надо отдавать себе отчет: все может быть и не совсем так… И даже совсем не так!

Хотя, конечно… Безусловно, все, о чем говорила девушка, можно при желании посчитать фантазиями, списать на воображение, на болезненную мнительность, на недоразумения и заблуждения. Все, кроме этих людей, погибших на фуникулере. И подозрительно скоропостижной смерти «дядя Кости»…

Четыре трупа за два дня в городке, где ничего никогда не происходит? Это вам не пропавшие чашки пани Черниковой. Хотя, если бы Светлова вела настоящее расследование, был бы смысл обратить внимание и на эти пропажи: ведь чашки здесь раньше тоже никогда не исчезали…

Анна в задумчивости спустилась по лестнице к себе на первый этаж.

В холле пани Черникова за чашечкой кофе листала газету.

— Интересуетесь новостями? — Аня взглянула на раскрытые страницы. — Интересно, что пишут про пожар?

Хозяйка «Королевского сада» вздохнула:

— Да вот пишут, что проведена экспертиза пепла.

И эксперты считают, что, возможно, в кабине фуникулера заранее было разлито какое-то горючее вещество. И тогда получается, что достаточно одной искры. Щелчка зажигалки, например.

— Ужас какой… — возмутилась Светлова. — Кто же мог такое сотворить?

— Ну ясно кто…

— Ясно? — поразилась Анна.

— Конечно…

— Так вы, пани Черникова, знаете, кто преступник?

— Разве только я одна? Ни для кого в городе это не секрет.

— Даже так?

— Непонятно только, почему полиция его забрала и тут же отпустила…

— Боже… Кто же это?

— Да есть тут у нас один слегка — как это сказать по-русски? — слегка двинутый паренек… С детства балуется со спичками. Подлечат парня немного в клинике, а потом снова отпустят домой к маме — из гуманитарных побуждений… А он опять за свое!

— Пироман? Маньяк?

— Угу… Он самый… Как он еще город наш не спалил, ума не приложу.

— И где же он сейчас?

— Да где же ему быть? Я думаю, он сейчас дома.

Есть только одна неделя в году, когда его дома точно не застанешь…

— ?

— Это когда происходит наш ежегодный праздник огня. Понимаете, раз в году у нас тут начинается настоящее светопреставление. Праздник огня! Очень древний, старинный обычай…

— Из глубины веков?

— Точно… Очень давняя традиция. Весь город прямо в огнепоклонников превращается на несколько часов. Ну, мы-то, люди постарше, конечно, все-таки наблюдаем за происходящим, сидя на террасах ресторанов и кафе. А вот молодежь… Укутаются до ушей в старое тряпье — только глаза сверкают! — и бегают по улицам с факелами. Фейерверки, всевозможные пиротехнические фокусы…

— Наверное, это очень красивое зрелище?

— Еще бы! Не нужно ни луны, ни фонарей… В городе светло от огня! Искры, пламя, россыпи огней, вспышки до неба…

— Здорово…

— Впрочем, это довольно опасное веселье… У моего сына до сих пор с прошлого года на шее — отметины от ожогов.

— А что же этот пироманьяк?

— Так вот Мартина накануне этого действа всенепременно госпитализируют. Поскольку это зажигательное веселье может привести его в такое возбуждение, что неизвестно, чем дело кончится….

— Неужели?

— Да я его с детства знаю, этого Мартина… Мои дети с ним вместе в школе учились… Он, и когда еще учился, странный был мальчишка… Все читал без остановки фантастические романы про каких-то властелинов мира. Да из школьной химической лаборатории не вылезал… Все опыты ставил. И то у него что-то взорвется, то загорится. Научных журналов выписывал целую кипу! Мы думали: ну надо же, какой умный мальчик, наверное, ученым станет! А он учиться дальше не стал, пошел после школы в армию.

Потом вернулся, устроился на работу. Сначала на одну, потом на другую… Ну, тут и стали замечать: там, где Мартин, все время какие-то происшествия, связанные с огнем…

— Пожары, что ли? — уточнила Светлова. — «Происшествия, связанные с огнем» — это вы так уклончиво про пожары говорите?

— Точно, я говорю про пожары.

— Ну надо же…

— В общем, совсем парень помешался. Врачи говорят властелином мира хотел стать — мания у него, значит, такая. Для того и опыты всякие ставил… Оружие тайное разрабатывал. Ну, сумасшедший, в общем.

— И вы знаете, где он живет? — спросила Аня.

— Кто же этого не знает в нашем городе? На Замковой улице… В самом конце, там, где уже начинается гора…

«Вот те раз… Вот тебе и городок, где „ничего никогда не происходит“! — удивленно думала Светлова после разговора с пани Черниковой. — Да у них тут, оказывается, жизнь бурлит и кипит… Точнее сказать, горит!»

«Надо будет рассказать Дэзи об этом пироманьяке… — думала Светлова. — Уж по крайней мере в пожаре на фуникулере ее папаша, видимо, совсем не виноват. Может быть, рассказ о безумном Мартине, любителе огня, бедняжку немного успокоит? А то совсем девочка замучила себя своими фантазиями».

Надо было признаться, девчонка вовсе не была Светловой неприятна. Ей и жалко было эту Дэзи, и совестно, что отказала в помощи. Ведь и постороннему было понятно: человек явно не в своей тарелке…

Но как ей помочь? Не потакать же в самом деле ее странным идеям?

Словно в ответ на эти мысли в дверь опять поскреблись.

— Кто там? — спросила Светлова.

— Можно мы с Аладдином к вам еще на минутку заглянем? — раздался снова — кажется, это становилось традицией! — голос Дэзи.

— Да уж заходите…

— Аня, я хочу завтра взять машину напрокат, — с ходу сообщила гостья. — Хочу прокатиться куда-нибудь. Поедете?

— Будете по дороге меня обрабатывать и уговаривать взяться за ваше дело?