Виктор Ардов
      Так оно бывает...
      Юмористические рассказы и сценки.
      ЖИТЬЕ-БЫТЬЕ
      НЕУЯЗВИМЫЙ ЗУДЯКОВ
      - Готовы у вас эти сведения... ну, насчет наличия технических деталей на складах? - спросил управляющий конторой.
      - Нет еще, Николай Семенович, - вздохнул заведующий плановым отделом.
      - Я же просил поторопиться! Кому вы поручили их подобрать - сведения?
      - В том-то и суть... Я имел неосторожность доверить это дело Зудякову, а он, конечно, ничего не сделал... по обыкновению...
      - "По обыкновению"?.. Хорош работничек!
      - А разве ж вы не знаете, Николай Семенович? Лодырь, так сказать, идейный... принципиальный...
      - Тогда надо с ним расстаться! И поскорее!
      - Легко сказать "расстаться"!.. Его не ущемишь, коли хотите знать. Умеет за себя постоять... вернее даже: полежать, поскольку он только что не лежит на работе; ничего не желает делать!..
      - Ну-ка, пригласите его ко мне. Сейчас же!
      ...Через несколько минут в кабинет управляющего вошел худощавый человек, с узким лицом, в затрепанном костюме. Он поклонился у двери и спросил:
      - Звали?
      - Да, да, подойдите поближе, товарищ Зудяков... Сядьте! Вот мне на вас жалуются: плохо работаете. Почти ничего не делаете. Лодырничаете, одним словом...
      Зудяков не спеша почесал остатки волос на макушке и отвернулся от управляющего. А тот выдержал паузу и более строгим голосом добавил:
      - Это ведь и кончится плохо... для вас! Слышите?
      - Это в каком, я извиняюсь, смысле плохо?
      - Уволим! - жестко выговорил управляющий и долгим взглядом остановился на лице Зудякова. Но последний ничуть не испугался. Зудяков зевнул, снова поворошил волосы и только потом ответил:
      - Ничего у вас не получится, Николай Семенович. С моим увольнением то есть... Ведь чтобы освободить от работы, нужна длительная подготовка - вам, наверное, известно: выгово-ра надо объявлять, взыскания накладывать... Да не одно, а - несколько. Согласие месткома опять же требуется... А то что получится? Вы меня, допустим, отчислите приказом, а я через суд к вам опять приду. И вы еще будете за мой вынужденный прогул платить из собственного кармана... Нужно нам с вами это? Сомневаюсь...
      Управляющий покраснел oт гнева и повысил голос:
      - А я вас последний раз предупреждаю: не перемените стиль работы, выгоню непременно!
      - Правильно, - снова зевнув, произнес Зудяков, - выгоните на какой-нибудь месячишко с последующей, безусловно, оплатой... И получится у меня вроде дополнительный отпуск...
      - Вон отсюда! - уже заревел начальник.
      Зудяков, не торопясь, поднялся со стула, вразвалку направился к двери, укоризненно качая головой. При этом он заявил:
      - Я смотрю - нервы у вас не в порядке, Николай Семенович... Ну, куда это годится так раздражаться по пустякам?.. Никуда не годится!
      Зудяков закрыл за собою дверь, а управляющий резким звонком вызвал секретаршу:
      - Этого ко мне... ну, начальника планового отдела!
      И вот уже совещаются оба начальника:
      - Что же нам делать?! Разве можно оставлять такого типа?.. Он ведь других работников испортит: увидят, что можно никак себя не утруждать и спокойно получать зарплату...
      - Это нам не грозит, Николай Семенович. Но, конечно, от него лучше избавиться...
      - Но - как?! Как?! - вот вопрос!
      - Попробуем с ним договориться по-хорошему...
      - Еще чего! Чтобы он возомнил...
      - Он уже и так возомнил на все сто.
      Пригласите его опять и потолкуйте уже в другом плане...
      - Светлана! Зудякова ко мне!..
      ...И снова неуязвимый Зудяков чешет себе лысину, сидя перед столом управляющего. А Николай Семенович, с трудом сдерживая раздражение и гнев, улещает плановика:
      - Может, учиться пойдете? Сейчас как раз есть возможность уйти на курсы переквалифи-кации. Солидная стипендия, понимаете ли, обширный и очень интересный круг дисциплин в программе...
      - А на что мне эти дисциплины? - позевывая, откликается Зудяков. - Мне и без них хорошо.
      - Ну, может, перейдешь куда-нибудь в новую организацию? - поддерживает начальника завпланом, - характеристику дадим тебе самую хорошую...
      - Еще бы вы мне не дали хорошей характеристики!.. Мне, где бы я ни служил, всегда дают чудные характеристики. Вы помните, с какой аттестацией я к вам поступал?..
      - Да, да, действительно! - подтверждает завпланом. - Это еще до вас было, Николай Семенович. Принес он бумаги первого сорта. Мы думали - просто чудо какое-то принимаем в штат. Кстати: эти комплименты в его личном деле лежат и сегодня. Можете почитать.
      - Есть мне время читать эту брехню! - рычит управляющий. - Ну, слушайте, Зудяков, дайте вы нам совет сами: что - нам - с вами - делать?!
      Зудяков зажмурился и изобразил бровями и ртом серьезный мыслительный процесс. Почесал лысину. Раскрыл глаза и вымолвил:
      - Разве что вот так: я тут записался в строительный кооператив. Если дадут квартиру - далековато мне ездить к вам...
      - Ну?!
      - Вот я и думаю: когда перееду, то, безусловно, постараюсь устроиться где-нибудь поближе к новому местожительству...
      - А что для этого требуется? - нетерпеливо спросил управляющий.
      - Да я не знаю... ну, нажмите как-нибудь на правление кооператива... на райжилотдел... Уж сами придумайте: что вы в состоянии сделать для меня?..
      - Хорошо. Хорошо. Допустим, мы вам поможем. А куда вы переходить будете?
      - Пока - мой секрет. На данном этапе давайте остановимся на операции "стройкооп", так сказать... Разрешите быть свободным?
      И Зудяков важно поднялся, вышел из комнаты и аккуратно закрыл за собой дверь. Оба начальника с немой яростью поглядели друг на друга...
      Прошло с полгода. Сослуживцы поздравляли Зудякова с новосельем. И на неизменные вопросы "как вам удалось так быстро получить жилплощадь?" счастливый новосел отвечал:
      - Всё наш управляющий, Николай Семенович... Золотой души человек. Мне ведь нe хотели давать: очередь не подошла... Но управляющий такую развил бурную деятельность, и в стройкооп писал, в райжил, и в райисполком... Можно сказать, выбил он для меня квартирку! Век буду помнить его доброту!
      А когда отпраздновали вселение плановика в большой современный дом, то Николай Семенович завел разговор о выполнении второй части замысла. Снова состоялась встреча в кабинете...
      - Зудяков, вы помните свое обещание уйти от нас? - спросил управляющий.
      - А как же! Я - человек порядочный. Раз вы ко мне как человек, то и я к вам как люди... Вот телефончик у меня записан: директор того треста, который теперь рядом с моим домом. Будьте так любезны: позвоните ему и, так сказать, отдайте должное моим деловым качествам и... в общем, вы сами понимаете...
      Управляющий со стоном снял трубку и набрал номер. Разговор пошел такой:
      - Директора мне... Вы? Очень приятно. С вами говорит управляющий конторой "Техно-техника". Вот какой вопрос: я слышал, у вас - расширение штатов? Правильно? Ага. Значит, имею предложить отличного работника с плановым уклоном. Он у меня, знаете, оттрубил много лет, а теперь в связи с личными обстоятельствами... Как его фамилия? Некто Зудяков. Ага. Зу-дя-ков... Что, что, что? Сейчас справлюсь... - И управляющий обратился к самому Зудякову: - Вот товарищ директор спрашивает: не служили ли вы в свое время в управлении промторгов области?
      Зудяков поднял глаза к потолку, пожевал губами и ответил после паузы:
      - Мммм... управление торгов... управление тор... Как же! Служил! Но ведь это когда было!..
      - Вы слушаете? - отнесся управляющий в трубку. - Зудяков подтверждает: да, служил когда-то... Что, что, что? И даром не надо?.. Чего - "даром не надо"? Ах, Зудякова!.. Кхм... да... Вы его, значит, познали на деле. Тогда, конечно, - всё. Тогда извините. Тогда... Нет, я сам понимаю. Именно! Он у меня в штате состоит, и никак я от него...
      Управляющий махнул рукою, опустил трубку на рычаг и тяжело вздохнул. Произошла длинная пауза. Наконец управляющий спросил:
      - А вам до пенсии... это... далеко до пенсии?
      - Еще лет восемнадцать, Николай Семенович, - соболезнующе отозвался Зудяков. - Если бы мне полагалась пенсия, так неужто бы я не воспользовался, так сказать?.. Да вы не расстраивайтесь, Николай Семенович. Вдвоем мы с вами, безусловно, что-нибудь такое приду-маем... Осуществим свой развод, хе-хе-хе... А сейчас я пойду: надо же и вам и мне отдохнуть от этих хлопот... Да вы не расстраивайтесь, дорогой мой: мало ли что может случиться!.. Вдруг вы пойдете на повышение... У нас уже не будете возглавлять... Или я подберу себе что-нибудь подходящее на стороне...
      Уходил Зудяков на сей раз тихонько, ступая на цыпочки: словно покидал комнату, где лежит серьезный больной. А Николай Семенович захотел было рявкнуть, как прежде, но не смог: эти все хлопоты так сроднили его с нерадивым плановиком, что управляющий сумел только выговорить жалобно:
      - Слушайте, Зудяков, я это... я тогда начну вам выносить выговоры и взыскания... Вы согласны? А?
      Зудяков остановился, обернулся лицом к начальнику и, кивая головою, заявил:
      - Ну, что же... давайте пока так... Пока! Если ничего другого мы не удумаем... Главное, берегите здоровье, Николай Семенович! А остальное всё да пёс с ним!..
      ...Говорят, плановик Зудяков и по сей день работает в этой конторе...
      ОЛОВЯННЫЕ ГЛАЗА
      Она вошла в редакцию осторожной походкой, стала в дверях и оглядела присутствующих медленно и настороженно. Сразу удивили ее глаза: светло-серые, с точечками зрачков, словно бы выпуклые пуговицы вместо радужной оболочки. Про такие глаза хочется сказать: оловянные. И несмотря на то что обладательница глаз улыбалась, желая показаться обаятельной особой, смотрели эти очи строго и въедливо...
      Приблизившись к моему столу, посетительница пояснила:
      - Брызжейкина я. Мария Кондратьевна. Очень приятно. Наверное, получали мои сигналы?
      Я их действительно получал. Много писем оловянноглазой гражданки, в которых она "сигнализировала" о проступках и преступлениях своих сослуживцев.
      - Как же, как же! - отозвался я. - Знаю ваши письма...
      - Ну вот. А теперь я сама приехала. За свой счет, между прочим... Никто не оплатит биле-тов там и вообще... за поездку. Стратилась я, сами понимаете... Но мне правда дороже. Вот так.
      Она уже вынимала из сумки многочисленные бумаги, раскладывала на столе, изучала, поднося поближе к глазам. Но при том говорила не переставая:
      - Вы из моих сигналов знаете: коллектив у нас маленький, но - насквозь гнилой. Насквозь!
      - Что это означает "гнилой"? - спросил я.
      - А то и означает. Ни одного порядочного человека нет. Кроме, конечно, меня. Вот они меня и травят...
      - Как травят?
      - Известно - как... Не признают моих заявлений. Шипят. Разные надсмешки дозволяют - и на собраниях и - так, то есть походя на работе. Но не на таковскую напали! Я их всех на чистую воду вывела. И еще буду выводить! Вы бы лучше записывали, чего я вам скажу. Так. Значит, наш музей есть областное учреждение... Ну, по народному творчеству мы собираем... Список сотрудников - вот он. Но только - что толку в списке, если не дать характеристики на каждого?.. Ведь так? Вот я и даю.
      - Какие характеристики? - спросил я.
      - А вот. Вы только пишите, чтобы не забыть. Заведующий наш Васягин Александр Панкратьевич. Он это... не реагирует. И за то надо его, безусловно, снять!
      - Как это - "снять"?
      - А вы что - не знаете, как снимают? Освободить, одним словом, от работы. Уволить. Тем более он, кажется, живет с этой, с Милкой... Ну, с Людмилой Севастьяновной. Которая работает инспектором в отделе культуры. А если его отчислить, он - что? - он дома будет сидеть. И жена за ним, безусловно, будет иметь надзор. Ведь так?
      - Та-ак... - произнес я растерянно.
      Но Брызжейкина, не спуская с меня взгляда оловянных глаз, бубнила уже дальше:
      - Теперь... Заместитель Васягина. Он - это: хранитель фондов... ученый, так сказать. Пишите: Чухин Леонид Спиридонович. Написали? Теперь добавьте: вор.
      - Как это - "вор"?!
      - Вы что - не знаете, как воруют? Этот Чухин, он разбазаривает наши фонды. Экспонаты, одним словом, рукописи, картины...
      - Да почему вы думаете, что он их разбазаривает?
      - Что ж я, не вижу, что ли? Он домой ни разу не уходил еще, чтобы с собой чего-нибудь из музея не захватить... "Я, говорит, дома поработаю"... Знаем мы эти "работы"!..
      - Но ведь он, наверное, приносит обратно!
      - Да что он - дурак - обратно носить? Чтой-то я не слыхала, чтобы кто таскал обратно на работу, что с работы взятое... Так. Теперь пишите: завхоз Кобеляко Афанасий Ларионыч. Ко-бе-ля-ко... Вот уж подходящая кличка для такого пса! Старый человек, ему на пенсию пора, а он обогащается на работе!
      - Как "обогащается"?
      - Ну, тоже ворует... что вы, не знаете "как"?! Он одной мастики банок восемь за год унесет.
      - Какой мастики?!
      - "Какой, какой"!.. Известно какой: которой паркет натирают. Спросите у него мастики, он вам скажет: "Нету, дескать, извели мастику!"... А куда ее извели? Потом, бланки продает. Знаете, которые на отчетность бланки. Он их все - фьюить! - налево!
      - Кому же могут понадобиться бланки отчетности музея?
      - Не скажите. Для фальшивых сведений. Очень даже понадобятся. А ему прибыль... Потом, швейцар у нас есть - ну, гардеробщик. Тоже обогащается.
      - А этот - как обогащается?
      - А чаевые. Думаете, пустяки? Ему кто - двугривенный тык! Кто гривенничек; кто - четвертачок... Шебуршенко ему фамилия. Запишите тоже! А если его попросишь пальто принять или там дверь открыть, он бурчит: "Швейцаров на вас нет!"... Как же - нет, если он сам и есть швейцар?! Вы посмотрите штатное расписание: швейцар Шебуршенко - прямо так и значится... Дальше идем: уборщица тетя Нюша Харина. Грубит тоже почем зря. Ты ей: "Здравствуй, Нюша!" А она: "Ну, здравствуй, склочница!"... Какая я ей склочница?! Или: "Опять наследила ножищами! " У меня, если хотите знать, ноги - тридцать шестой размер... даже - тридцать пять с половиной, а она... Нет, вы про нее тоже запишите! Та-ак... Кого же еще? Ах, вот: эти экскурсоводки. Противные девки, если хотите знать. Сейчас это себе нагородят на башке по вавилонской башне, глазищи намажут, губищи намажут, ногти заляпают - и ну трещать: "Тут вы видите домотканое полотно семнадцатого века, которое ткали дома..." Да нешто без них не видать - что полотно, а что - прялка или там корыто?!
      - Позвольте, но это их обязанность: пояснять посетителям...
      - И при обязанностях можно себя вести приличнее! А то - юбки у них живота и то не прикрывают, сапожищи - по самые коленки... топ-топ-топ по залам... Глаза бы мои не смотрели!
      - Вы знаете, это как-то мало конкретно...
      - А может, вам такие вертихвостки нравятся? - Брызжейкина посмотрела на меня испытующим взглядом. Ее похожие на пуговицы глаза не двигались больше двух минут. Затем она вздохнула и сказала: - А теперь давайте дальше... Кто у нас остался еще? Ах, да - эти, ну, музейные служители. Между прочим, я сама тоже числюсь музейной. Но до меня еще надо обговорить Фисакову Ирину Амосовну: спит на работе. Так вот приладится на своем кресле в уголке и - дрыхнет. Многие посетители даже пугаются, какой она храп выдает... Ей-богу! Хрррр-хрррр-брбрбр... Вы съездите, послушайте.
      - Стоит ли ехать из за одного храпа?
      - Не-ет, у нас не только храп... у нас чего только нет! Например, в соседнем зале от Фисаковой дежурит Лапченко Вера Герасимовна. Она, знаете, не только не спит, а наоборот: во все свой нос норовит сунуть! Которые до нее не касаются дела, и те обсуждает!
      - Получается у вас: кто спит - нехорошо, а кто не спит - тоже нехорошо...
      - Не придирайтесь, товарищ! Вы отлично понимаете, что я хочу сказать!.. Теперь: служи-тельницы Бубукина, Ихтышева, Чечевицына - ну, эти, видите ли, не желают поддерживать мое заявление...
      - Какое заявление?
      - Да о безобразиях же! У нас в музее безобразий - полно, я же вам битый час открываю глаза, а вы не хотите понять!
      И тут меня осенило. Я закивал головою и заявил:
      - Вполне с вами согласен. Ваш музей лучше всего закрыть! Да-да!
      Брызжейкина выпучила глаза. Нижняя челюсть у нее отвалилась.
      - Как, то есть, "закрыть"?.. - произнесла она с испугом. - А я куда же денусь? Мне еще до пенсии знаете сколько лет?..
      - А вы перейдете в другую организацию.
      - Да что вы!.. Кто же меня возьмет при такой характеристике?!
      - А вы думаете, у вас характеристика будет... тово... не слишком хорошая?
      - Ужас! Ужас, что они мне понапишут!
      - Но согласитесь, если весь коллектив у вас такой нездоровый, какой же смысл оставлять всех на месте? Мы добьемся, чтобы разогнали...
      - Кто вам позволит?! - завизжала вдруг ретивая воительница за правду. - Да я на вас, вы знаете, чего и куда настрочу... вы у меня... я вас...
      Брызжейкина, сгребая свои бумаги, совала их поспешно в сумку. Теперь она просто рычала:
      - Придумал тоже! "Закрыть"! Да я тебе так закрою, что ты своих не узна...
      Я нашел в себе силы скрыть улыбку и строгим голосом заметил:
      - Нет, нет! И не просите! Раз у вас подобрались такие плохие люди, всех уволим и закроем ваш музей обязательно! Материалу у нас достаточно: вы же на всех написали. Значит, теперь это дело повернуть совсем нетрудно!
      Брызжейкина завыла и кинулась было на меня. Но потом опомнилась и, отступая к двери, проголосила:
      - Забудьте все, что я вам тут наговорила! Забудьте! И что я писала, тоже все позабудьте! Я погорячи... пошутила я! Вот именно: то была веселая шутка... Музей у нас - просто замечатель-ный... А коллектив... Боже мой! Да где вы еще встретите такой прекрасный коллектив? Ну, где??!! Нету такого коллектива во всем мире!
      Она исчезла в дверях, а я дал волю смеху.
      Но вот что меня тревожит: эта Брызжейкина - дура. И склока у нее пустяковая. А ведь водятся кое-где склочники матерые. Их на такой примитивный способ не купить... А как бы хотелось, чтобы все склочники испугались и раскаялись в этом поганом своем ремесле. Очень хочется!
      ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ
      Крякин, директор довольно значительного завода, занимающего видное место не только в городе, но и в областном и даже республиканском масштабе, сидел за столиком вокзального ресторана и не спеша уничтожал заказанный им антрекот. А за соседним столиком опустился на стул очень бедно одетый гражданин, давно не стриженный и давно не бритый, с тревожным взглядом бегающих глаз. Спросив себе винегрет и порцию вареной вермишели, гражданин принялся осматривать зал, украшенный пальмами в деревянных гробах, поставленных, как говорится, "на попа"; ядовитыми по краскам натюрмортами в рамках с узорным рельефом; стойку с засохшими образцами закусок... По пути от натюрморта к пальме глаз гражданина скользнул и по солидной физиономии товарища Крякина.
      - Никак - Крякин?
      Поколебавшись немного (стоит ли поддерживать разговор с такой личностью и в таком тоне?), директор ответил:
      - Допустим - товарищ Крякин... (Интонацией он подчеркнул, что без добавления слова "товарищ" называть его неучтиво: не такого масштаба он человек, чтобы для кого-то быть просто Крякиным.)
      Но гражданин не обратил внимания на эту поправку. Он подался поближе к Крякину и с нескрываемым интересом спросил:
      - Выпустили?!
      - Что - выпустили? - величественно уронил Крякин.
      - Да не "что", а - кого... Тебя вот... вас! Вас уже выпустили?
      - Откуда меня должны были выпустить? - с недоумением произнес директор.
      - Известно - откуда. Из тюряги ты сам - давно? (Гражданин так и произнес это слово: тю-ря-га - что, как известно, означает тюрьму на языке уголовников.)
      Крякин покраснел и отвернулся от гражданина всем корпусом. Только минуты через три он выдавил из себя:
      - Вы, гражданин, думаете, что вы говорите? А то ведь и милиционера кликнуть недолго!
      - Нашел чем меня пугать!.. Я - уже в порядке. У меня ксива есть и с печатью: отсидел, что мне положено по приговору, полностью!.. Видал? - И гражданин вытащил шершавой рукою из недр подкладки своего одеяния (в котором можно было при известном напряжении узнать нечто, бывшее когда-то пиджаком) затрепанный клочок грязной бумаги...
      Крякин демонстративно отвернулся, показывая тем, что беседу продолжать он не намерен. Но гражданин не успокаивался. Засунув обратно свою "ксиву", спросил:
      - Ну, ты - Крякин или не Крякин?!
      - Попрошу, во-первых, на "вы"... Да, я - товарищ Крякин.
      - Так ты... вы ж со мной почти по одному делу проходили! Об уничтожении рыбы в нашей речке - в Суслянке... Аккурат я попался тогда в третий раз, что рыбу глушу взрывами. И только меня арестовали на берегу, шашки толовые у меня все забрали тогда, лодку опять же... А тут и ты влип...
      - Как это "влип"?! Попрошу выбирать выражения!
      - Ну, засыпался... Засекли тебя... Помню еще, с меня снимали допрос, а к следователю вошел прокурор и говорит: "Что мы будем делать с этим Крякиным? Ведь он всю речку отравил!" Во как! Не то что я там каких-нибудь полторы тонны рыбешки оглушил, а тут - сразу: рыба в реке сдохла полностью! Это ты отходы с твоего производства приказал спустить в реку. Размах-то какой! Сколько дали?
      - Чего дали? - Крякину очень не хотелось разговаривать с этим типом, но не задать этого вопроса он уже не мог...
      - "Чего-чего"... Ну, судили же тебя небось?
      - Нннет...
      Гражданин присвистнул.
      - Вот это - да... Как же ты так устроился? Я ведь помню: меня уводили из прокуратуры, а тебя туда привезли... или ты без конвоя, сам пришел?..
      - Сам... я это... штраф заплатил, - смущенно сказал директор. - Пять тысяч рублей...
      - Новыми деньгами? (Крякин кивнул головою; браконьер присвистнул еще раз.) Вот это - да!.. Откуда ж у тебя такие деньги?
      - При чем тут я? Завод заплатил...
      - Еще хлеще! За казенный счет, значит... Здорово!
      Трудно поверить, но Крякину совестно было теперь смотреть в глаза этому проходимцу. И почтенный директор отвернулся, сделав вид, будто интересуется тем, что происходит за пыль-ным окном, выходящим на перрон... А браконьер тоже о чем-то, видать, задумался, насупив брови и почесывая грязными пальцами в не менее грязной своей шевелюре. Затем он сказал:
      - Слушай, директор, давай так сыграем: возьми меня к себе на завод ну, в штат, как у вас говорят... Хоть вахтером или разнорабочим... А я тебе буду ловить рыбку... Безусловно, сам попользуюсь малость... И тебя не обижу. Могу даже продавать на базаре, что мы с тобой наловим. Деньги - тоже пополам. А от тебя требуется только прикрывать меня от этих всех рыбнадзоров, милиции, прокуратуры и так далее... Раз у тебя такие связи и все сходит с рук, так какого ж черта мы это будем упускать? По рукам? А? А?..
      Крякин испуганно озирался: не слышит ли кто-нибудь этой странной беседы?.. Затем директор оставил на столе деньги, сумма которых значительно превышала цену выпитого и съеденного им, и потрусил к дверям... Браконьер, однако, не отставал. Пытаясь догнать Крякина, он повторял все громче и громче:
      - Нет, ты обдумай, что я сказал!.. Слышишь, директор? Мы за счет этой рыбы во какую житуху организуем! Раз тебе позволяют губить цельную реку, так в чем же дело? А? А?..
      Но директор поднажал и вырвался на перрон. Бывший арестант сильно отстал теперь. Он еще вопил что-то вдогонку. Однако ему скоро стало ясно, что сделка не состоится...
      Крякин с облегчением вскочил на подножку вагона: через три минуты поезд должен был увезти директора отсюда. Неожиданное испытание осталось позади... Вот только мысли о гибели всего рыбного населения в чистой речке тревожили теперь Крякина. Но это ненадолго: наш директор привык уже к таким думам и соображениям. Не впервой!
      МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ
      - Привет, Василий Павлович! Слыхали, какая сейчас - хе-хе-хе! история вышла?
      - Нет, а что?
      - Хе-хе-хе... умора, ей-богу... Значит, вышел наш управляющий сей минут на улицу. Хорошо. А сами знаете - гололедица нынче - будь здоров... Вот управляющий сделал шаг и поскользнулся... Да... Поскользнулся, инстинктивно, знаете ли, взмахнул рукой для равновесия... хе-хе-хе...
      - Не вижу ничего смешного.
      - Обождите, хе-хе-хе! Еще увидите! Да... Взмахнул, значит, он рукою и ка-ак нашего Карпентьева - ну, из строительного отдела - ка-ак ударит по шее... наотмашь этак... умора, хе-хе-хе!..
      - Вот это - да! Ну, а Карпентьев - что?
      - Карпентьев - что? Он себе стоит разговаривает там с кем-то, вдруг бац! - получает по шее! Карпентьев поворачивается и видит: это его ударил сам управляющий!.. Хо-хо-хо! Умора ведь - правда?
      - Да-да-да... А управляющий - что?
      - Управляющий - известно что: "Извините, говорит, товарищ Карпентьев, что я вас нечаянно задел"... Куда же вы, Василий Павлович?!
      - Я извиняюсь: тороплюсь... Очень тороплюсь... Другой раз договорим...
      - Вот чудак, ей-богу... Побежал, словно ненормальный...
      - Анне Никаноровне - наше уважение.
      - Привет, Василий Павлович...
      - Слыхали, Анна Никаноровна, что у нас в конторе делается? Управляющий наш - хорош, голубчик: только что вот собственноручно избил на улице Карпентьева из строительного отдела!
      - Позвольте, как это "избил"?
      - А так. Подошел и - по шее его, по шее, по шее!..
      - Ай-ай-ай! За что же?
      - Думаю, за выступление на активе. Карпентьев, помните, позволил себе критиковать наш баланс. А управляющий не такой человек, чтобы примириться с критикой... Ну, выбрал, значит, момент, подошел и... в общем, рассчитался!
      - Какое безобразие! Вот вам - демократия! И куда только местком смотрит?!
      - Местко-ом?.. Ну, знаете ли, наш местком вообще всегда будет поддерживать руку управляющего, даже когда она наносит удары в буквальном смысле... Пока мы с вами не перевыберем этого подхалима Ступицына, так оно и пойдет дальше.
      - Местком, говорите, будет поддерживать?
      - Безусловно. Ну, я пошел, мне некогда... Пока.
      - Елизавета Корнеевна, вы слышали, как они с ним расправились?
      - Кто с кем?
      - Ах, вы ничего не знаете?! Мне сейчас рассказал Василий Павлович Трухин: оказывается, наш управляющий накинулся на Карпентьева из строительного отдела и нанес ему побои. А председатель месткома - этот ваш любимец Ступицын - стоял тут же и еще, знаете ли, от себя наподдал. "Это, говорит, тебе за критику управляющего, это - за нападки на местком!" Так они вдвоем разделали Карпентьева, что у него на шее, на спине, на боках живого места не осталось!
      - Какой кошмар! И неужели Карпентьев ничего не мог сделать?
      - Я думаю, что он пытался сопротивляться. Тем более вы же знаете: Карпентьев всегда ходит с палкой... Но тут, можно сказать, двое против одного... Он замахнулся палкой раз, замахнулся - другой, а потом все-таки они с ним совладали.
      - Какой кошмар! Ну, и где же он теперь?
      - Кто? Карпентьев? В больнице, безусловно... А вы как думаете?! А эти двое - скорее всего - в милиции: протокол-то все равно надо составлять...
      - Ай-ай-ай! Ну и нравы у нас!..
      - Ай-ай-ай!.. Сергей Степанович, вам известно уже?
      - Что именно?
      - Нет, вы только представьте себе: ваш-то скромник Карпентьев из строительного отдела не то - в милиции, не то - в приемном покое Второй больницы...
      - Карпентьев? За что?
      - Ха-ха! "За что"! За то, что подрался с нашим управляющим и председателем месткома. Сразу с обоими! Как кинется на них на двоих и давай их своей тростью - по шее, по спине, по бокам... по куда придется...
      - Карпентьев - по шее?!
      - А вы как думали? Вот они - ваши тихони!.. Спасибо, тут случился милиционер. Дал свисток, вызвали наряд, поволокли его, голубчика... А управляющего - прямо в больницу. Говорят - перелом пяти ребер, не считая, значит, синяков там и ссадин...
      - Позвольте! Вот они идут оба вместе - Карпентьев и наш управляющий и спокойно между собою разговаривают... Что же вы говорите, что они - в милиции, в больнице?..
      - Тссс! Тихо! Они еще сами не знают, что между ними произошло... Давайте лучше уйдем... Тсс!.. Все на цыпочки, на цыпочки наступайте...
      ТУШИНСКИЙ ВОР
      Всем, конечно, известно: в начале семнадцатого века "тушинским вором" прозвали второго самозванца, который после гибели Григория Отрепьева объявил себя убитым в отрочестве царевичем Дмитрием... Именно он свой лагерь расположил в подмосковном селении Тушино. А сейчас в Тушино ходят автобусы и троллейбусы, там расположен Центральный аэроклуб. Там происходят праздники авиации, и парашютному спорту обучаются тоже в Тушино...
      Вот меня и назвали однажды "тушинским вором", причем - назвали справедливо. Давно это было. Мне едва исполнилось восемнадцать лет, и я был крайне влюблен в некую Олю. И она испытывала ко мне чувство. Словом, пришло время мне познакомиться с ее родителями. Я был студент механического техникума. И мое общественное положение в принципе меня устраивало. Но перед отцом Оли хотелось показать более высокое социальное положение... Кто же не поймет такого стремления?..
      А Владимир Андреевич - Олин отец - был полковник авиации в отставке. Вот я и наду-мал, чтобы завоевать его симпатии, притвориться видным парашютистом. Летчиком сказаться я боялся: тут уж сразу можно было попасться. А вот парашютистом - другое дело. У нас занима-ются прыжками с молодых лет. Это показывает храбрость и ловкость... Словом, все ясно...
      Когда я пошел в гости к Олиным родителям, я утащил на этот вечер парашютный значок нашего соседа - летчика. Знаете, красивый такой эмалированный синий значок, изображающий парашют в раскрытом виде, в полете, так сказать, а к нему подвешен маленький овальчик, на котором поставлена цифра, означающая количество прыжков, совершенных обладателем значка. У соседа прыжков было двести... И я не рассчитал, что двести прыжков, пожалуй - многовато для парнишки в восемнадцать лет... Но это уже я потом сообразил, что надо было раздобыть значок поскромнее. А в тот вечер я, значит, прикрепил себе к бежевой тенниске значок на двести прыжков и отправился к Оле.