Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тайна пророка из Назарета

ModernLib.Net / Религия / Аргивинянин Фалес / Тайна пророка из Назарета - Чтение (стр. 3)
Автор: Аргивинянин Фалес
Жанр: Религия

 

 


      И тихим торопливым шепотом женщина стала передавать мне, Фалесу Аргивинянину, дивные простые слова о чистом детстве своем в семье простых, чистых родителей, о чудесных голосах невидимых, неустанно шептавших ей странные дивные речи, о необыкновенных сновидениях, о явлении ей светлого крылатого юноши, возвестившего ей слова Вести Благой, о замужестве непорочном и непорочном девственном рождении Сына, которому при явлении Его на свет поклонились три мужа вида царственного...
      - Они были похожи на тебя, чужестранец, - сказала женщина, - не лицом, нет, а великим миром, которым веяло от них, и чертами мудрости, которую я провижу в тебе... Не было только у них на челе складок великого страдания, неведомый путник... А что было дальше?
      И снова потекли слова о ранней мудрости Дивного Дитяти и творимого им самим, о Великой Любви Его ко всему сущему... Одного только не понимала, казалось, сама женщина: той неизреченной космической любви, которую она сама накладывала на слова свои о Сыне своем... И в пылу разговора откинула она покрывало свое с лица и, да будет прославлено имя Вечно Юной Девы-Матери! Я, Фалес Аргивинянин, увидел дивные, прекрасные черты и очи, глубина которых рассеяла мои сомнения, но, казалось, еще углубила бездну загадки развернувшейся передо мной.
      - Мать! - сказал я ей, - Разве ты не веришь, что твой Сын - Мессия, предреченный пророками и Моисеем? А может быть, - тихо добавил я, - и больше Мессии? Испуганно глянула на меня женщина.
      - Но.. ведь Он - человек, чужестранец, - шепнула она недоуменно.
      - Но и ты - простая женщина, Мать, - ответил я, - ведь и тебя ничто не отличает от сестер твоих. Или может быть, Мать, ты не все поведала мне? Женщина смущенно опустила голову.
      - Вот только одно, - сказала она, - смущает сердце мое, чужестранец. Я - искренно верующая еврейка, старательно исполняю все указания Закона и наставников наших... но... сновидения смущают меня...
      - Я - снотолкователь из Египта, - быстро сказал я, - расскажи мне сновидения твои, Мать, и я попробую объяснить тебе их.
      - Да? - радостно воскликнула женщина, - Да будет благословен приход твой, чужестранец! Ведь, может быть, ты снимешь тяжесть неведения с души моей...
      И робко, как бы стыдясь, она начала рассказывать мне свои сны. С первых же слов ее заря понимания занялась в мозгу моем, перед моим мысленным взором проходили среди грохота космических стихий и вздохов нарождающихся миров картины неизреченной, грандиозной жизни всесильной Великой Богини, вскормившей своей грудью новые и новые космосы, властно попирающей божественной пятой обломки старых, Богини, устраивающей бытие мрачных бездн Хаоса, богини, внимающей моленьям сотен биллионов стран, народов, человечеств и эволюций, богини, повелевающей легионами светлых духов, лучезарных взоров, от которых бежит Владыка Мрака, богини, слышавшей голос мой, Великого Иерофанта храма Вечно Юной Девы-Матери...
      И дивно мне, Фалесу Аргивинянину, внимать рассказам этим из дрожащих уст простой, бедной, скромной вдовы жалкого плотника из Иудеи.
      - Скажи, Мать, - спросил я, - не говорила ли ты когда-нибудь о снах своих Сыну своему?
      - Говорила, - чуть слышно ответила женщина.
      - И что же ты слышала от Него, Мать?
      - Странен был ответ Его, - ответила она, - Он ласково сказал мне: "Забудь пока, Мать, о чудесных видениях своих. Но нет греха в них, ибо они от Господа". И еще сказал Он так: "Когда кончится крест твой, Мать, принятый тобой для меня, вернешься ты в жизнь снов своих..." Но что значит, я не знаю.
      - Скажи, Мать, - снова спросил я, - не помнишь ли ты меня среди снов своих?
      Внимательно оглядела меня женщина, задумчиво обратила свой бездонный взор в темный угол лачуги.
      - Как только ты сюда вошел, чужестранец, - тихо сказала она, - я почувствовала, что ты не чужой мне. Но пока тщетно я роюсь в памяти моей... Но... постой... погоди... - и она вдруг сразу вскинула на меня свои бездонные очи.
      - Что значили слова твои о том, что пил ты уже молоко мое? - И она вдруг вскочила с места, не спуская с меня взора, загоревшегося вдруг мириадами солнц.
      Встал и я, Фалес Аргивинянин, понявший, что наступил великий страшный момент победы Света над Мраком, духа над плотью. Неба над Землей, Богини над женщиной...
      - Погоди, вспоминаю, - медленно говорила женщина и слабо поползли из темных углов лачуги нежные звуки систрума и серебряных колокольчиков, Вижу... храм... я ...и ты, распростертый у ног моих... верный слуга мой... другой храм... и снова ты - великий и мудрый... ты... ты... пьешь молоко мое... Фалес Аргивинянин, верный раб мой!... - каким-то звенящим аккордом вырвалось из уст ее, и в тот же миг я пал к ногам Великой очеловеченной Богини Изиды.
      Долго лежал я, Фалес Аргивинянин, не смея поднять головы, ибо почитал себя недостойным созерцать лик просыпающейся Богини. А звуки дивные неземных мелодий все ширились и росли, и только порой мне казалось, что в них доминировал какой-то величественный, но грустный и печальный звук, как будто целый космос жаловался Богу на свою сиротливость без ушедшей неведомо куда Богини Матери.
      - Встань, Фалес Аргивинянин, встань, любимый слуга мой, - прошелестел надо мной голос Богини, - встань, сядь, забудь Небо, ибо мы здесь не для Неба, а для Земли...
      И я, Фалес Аргивинянин, встал и сел, асе было по-прежнему: лачуга и темные углы, и одетая в темное, грубое платье женщина с покрывалом на лице.
      - Воистину, странна судьба твоя, Аргивинянин, - продолжала Изида-Мария, - когда я поила молоком моим, я сама не знала, что тебе предопределено иметь часть в деяниях моих и бытие моем - явиться в тот миг, когда должен был окончиться земной сон мой. Но он кончился и отныне я знаю уже, что близок час, для которого я пришла на Землю. Ты знаешь, о каком часе я говорю, Аргивинянин, - это тот самый час, от провидения которого оледенело твое мужественное и мудрое сердце, сын Эллады. Близится Великая Жертва. И ныне я поняла, о каком оружии, долженствующим проникнуть в душу мою, говорил мне пророк, когда я впервые вступила на ступени храма Адонаи... Ужасно, Аргивинянин, иметь сердце любящей земной матери, но еще ужаснее освящать его сознание Божественным. Так вот о каком кресте говорил мне тот, кого я почитаю сыном своим... Вот откуда эта Великая Любовь, связавшая сердце мое с проявлением Неизреченного.
      Воцарилось молчание. Низко наклонила голову Изида-Мария, божественные думы кружились вокруг ее чела, скрытого покрывалом.
      - Аргивинянин, - тихо продолжала она, - подсказала ли тебе твоя мудрость, почему именно я являюсь обыкновенной женщиной ныне, под оболочкой которой никто, кроме трех, а ныне и тебя, иерофанта из Египта, не узнает Богини-Матери? Божественный Сын мой должен был явиться на Землю человеком, ибо только человек может спасти человечество, а для того и родиться должен Он от земной матери. Но ничто не должно смущать взоры и ум людей при появлении Бога Всечеловеческого. И вот я, по указанию Неизреченного, приняла плоть человеческую... мало того, Аргивинянин, я даже отдала свое сознание, променяв его на сознание земной женщины, до той поры, пока мне не понадобится сила, мысль и мощь Богини, дабы выполнить возложенную на меня задачу. И отныне я не дам никому заметить пробуждения моего, - я остаюсь прежней Марией, вплоть до конца земных дней моих, который ничем не будет отличаться от конца дней каждого человека... В жизни каждой Девы-Матери, рождающей Новую Землю, бывает, Аргивинянин, такой миг, когда она, выполняя высокое назначение свое, впивает в себя скорби и печали всего ею рожденного и для этого мира нужно все мужество и вся мудрость ее, дабы воистину остаться матерью всего сущего. Ибо только родив Бога, познаешь всю любовь Бога, до сих пор мирно дремавшую на полянах Рая Всевышнего, в саду Матерей Божественных... Когда этот страшный миг придет - будь там, Аргивинянин, около меня. Но не для того, чтобы помочь мне, ибо мне никто не поможет и не должен помочь, а для того, чтобы великая мудрость твоя стала еще больше от лицезрения двух Жертв Божественных...
      А теперь, Аргивинянин, собери мудрость твою и вызови предо мною Лик Сына Моего, ибо я, встав ото сна, нуждаюсь в одобрении взгляда Его. Сама я не имею права чем-либо выходить из границ возможностей женщины Земли обыденной...
      И я, Фалес Аргивинянин, встал и властно воззвал к лукавым духам отражения, повелел им послать образы наши в пространство и вместе с ними разослал и огромные стрелы мыслей моих. Вихрем заколебались вокруг нас блики отражения дорог, полей, садов, деревень... дрогнули... остановились.
      И вот увидели мы одинокую маслину среди зеленеющих полей. Несколько человек спали около дерева, а один сидел, наклонившись на камень неподалеку. Это был Он - Сын и Бог. С тихой, поистине божественной лаской глядел Он на Мать свою...
      - Благословение Отца да почиет на тебе, проснувшаяся Мать Моя, - сказал Он, - Свершается предначертанное от века Земли сей. Гряди в Иерусалим, Мать, - близка цель пути креста нашего. И Божественный взор Его остановился на мне.
      - Ты свершил все, что должен был свершить, мудрый сын Земли, - сказал Он, - доканчивай пути земного странствия своего, ибо столь Велики Тайны, открывшиеся тебе, что Земля не удержит тебя, Аргивинянин. Я вижу распускающиеся над твоей спиной крылья, сын Эллады. От звезды к звезде будешь летать ты и знак Креста Моего понесешь к границам Мироздания, проповедуя Имя Мое и Имя Матери Моей.
      Он протянул руки благословляющие свои - и видение исчезло... И снова я простерся перед Матерью Изидой.
      - Великая Мать, - воззвал я, - все, что не знаю я, и все, что буду иметь я, - все приношу к ногам Твоим, Мать Великая, оледенело сердце и разум мой, и вот вижу я, что нищ и ничего не имею, и ничего мне не надо. Ласково коснулась меня рука Изиды-Матери.
      - Встань, слуга мой, встань, раб Бога Неизреченного. То, что сказал Сын Мой - должно исполниться. Но никогда никакие крылья не унесут тебя от Любви и Дыхания Моего, Аргивинянин... А теперь гряди в путь, мудрый сын Эллады. Еще раз мы встретимся с тобой у подножья Креста Сына Моего...
      И я ушел. И были тихи поля, и была тиха ночная дорога, и тихо Селена струила свет свой - и все это отражалось холодными бликами в ледяном сердце одинокого странника, несшего в груди своей страшную Мудрость Видения...
      И только где-то в вышине, у голубого свода, звучали еще струны невидимого систрума, будто ангелы Неизреченного, охраняя покой очеловеченной Матери Изиды, тихо забивали их крыльями своими.
      Мир тебе, Эмпидиокл!!!
      Фалес ТРЕТЬЕ ПОСВЯЩЕНИЕ
      ФАЛЕС АРГИВИНЯНИН ПРИСУТСТВУЮЩИМ О ПРЕМУДРОСТИ
      ВЕЧНО ЮНОЙ ДЕВЫ-МАТЕРИ РАДОВАТЬСЯ!!!
      Теперь расскажу вам о своем третьем посвящении. Шесть тысяч лет тому назад все тайные святилища планеты Земля получили уведомление, что посвященные второй степени, имеющие принять третье посвящение, должны собраться в тайном зале Белого Братства в количестве двенадцати для подготовки к принятию Великого посвящения. Меня призвал Великий Гераклит. Он положил на меня свои руки и, заглядывая в мои глаза своими огненными очами, сказал мне:
      - Аргивинянин, великий сын мой! Хочешь ли ты удостоиться Великого Посвящения?
      - Да, - ответил я.
      - Аргивинянин, - продолжал Гераклит, и смутные черты заботы избороздили его лоб, - Аргивинянин, готов ли ты? Помни, что испытание на Великое Посвящение грозит ужасающими последствиями для того, кто не выдержит его. Тот, кто не выдержит искуса, тот лишится всего и возвращается в качестве бедной, первоначальной монады в человеческое стадо и начинает все сначала. Таково его наказание за гордость, не соответствующую знанию. Поэтому я спрашиваю тебя, любимый мой сын, готов ли ты? Я не хотел бы тебя потерять, любимый сын мой, гордость Эллады!
      - Не бойся, я готов, - ответил я. Опустил руки Гераклит.
      - Видишь, Аргивинянин, Посвящение, принятое мной более сотен тысяч лет назад, оставило во мне еще много человеческого. Я полюбил тебя. Но нам не дано знать твоего будущего.
      - Отец мой, я не боюсь ничего. Отпусти меня, и как я не посрамил тебя в подземном храме Богини Изиды, так не посрамлю и теперь.
      И я получил благословение Гераклита и отправился в Гималаи. В подземном зале Гималайских чертогов я был встречен тремя: Царем и Отцом планеты Эммельседеком, завернутым в белый плащ, Арраимом и вечным красавцем Гермесом. Нас было двенадцать и мы услышали речь Эммельседека:
      - Дети мои! Вы посылаетесь на испытание в иной мир. И там вам будут даны великие задачи. Но там вы будете предоставлены только своей мудрости, ибо небеса будут для вас закрыты. Весь мир будет глух к вам, и только со своей мудростью вы будете иметь дело. И я говорю мало, дети мои, но вы меня понимаете. Готовы ли вы? Кто чувствует, что не готов, пусть останется, ибо гибель неизбежна для не выдержавшего испытание, и мое отцовское сердце обольется слезами! Мы все молчали. Никто не признал себя не готовым. Нас привели в храм, где было двенадцать лож из камня. Нам дали ароматические напитки, и мы уснули сном магов, лежа на этих мраморных ложах. Когда мы проснулись, мы увидели себя почти в таком же храме, но странная картина представилась мне: невиданные окна, украшенные цветами и странной живописью. Алтарь, не похожий на наш алтарь, тоже с какой-то странной живописью и с какими-то странными письменами... Мы встали и подошли к окнам. Перед нашими глазами представилось дивное зрелище: какие-то бесконечные дали, леса неведомой окраски, воды, отливающие серебром и принимающие окраску золота у берегов.
      Нас окружили какие-то новые ароматы, слышались какие-то таинственные голоса - то были звоны цветов, растущих у храмов. И вот раскрылись двери, и перед нами оказался старик, на теле которого была одна только повязка у бедер. И сказал он нам:
      - Царь и Отец Планеты просит вас к себе... Мы пошли дивным садом, где были невиданные нами до сих пор цветы, поющие и звенящие, там пели фонтаны, их вода издавала дивную музыку. И вот мы пришли в еще более дивный зал, сооруженный из мрамора и нефрита, принявший нас в свои объятия. Посреди зала стоял трон, а на троне сидел могучий мужчина гигантского роста с черной гривой волос, ниспадающих на плечи, с огненными глазами, властный взор которых как будто оледенил наши мудрые души. Он встал с трона, поклонился нам и сказал:
      - Дети далекой Земли! Я просил ваших руководителей прислать вас ко мне. Я - Царь и Отец Планеты, во много раз большей, чем маленькая Земля. Далеко в Космосе разнеслась весть о вашей мудрости, и я привел вас помочь мне устроить мою планету. Вы будете учителями, вы будете жрецами и руководителями моего народа. Народ мой един, но он дикий. Вы должны будете вести его по пути эволюции, которая царит на вашей маленькой Земле!
      И мы склонились перед Царем и Отцом... Я буду рассказывать только главные черты... И работа началась. Дивный разум был у Царя и Отца Планеты. Он все знал, он, казалось, проникал в жизнь каждой былинки, и мы, мудрые, принялись за работу. Мы стали царями, мы стали великими учителями, мы стали первосвященниками... Народ оказался очень восприимчивым, но он был молчалив. Все начали вести работу, кроме одного. Один отказался нести миссию царя, нести миссию великого Учителя, отказался нести миссию Первосвященника. И этот отказавшийся был я, Фалес Аргивинянин. Я спокойно смотрел в гневные очи Царя и Отца Планеты и сказал ему:
      - Царь и Отец! Для того чтобы быть наставником твоего народа, надо сначала изучить его, и пока я не изучу его, я не приму никакой миссии. Нахмурился Царь и Отец.
      - Сколько же тебе нужно времени, Аргивинянин? - спросил он меня.
      - Наш земной год, - ответил я.
      - Как же ты будешь изучать его? - спросил он, пытливо вглядываясь в меня.
      - Я буду ходить среди твоего народа, буду смотреть, буду расспрашивать и буду думать.
      - Но ты только человек, у тебя есть человеческие потребности, как же ты будешь существовать?
      - Царь и Отец, - ответил я, - ты знаешь, что я, как Посвященный второй степени, могу существовать без пищи целые годы. Но и помимо того, разве в маленьких хижинах я не найду для странника куска хлеба? Разве в твоем народе я не найду простого, благородного отношения к страннику?
      - Да, конечно, - ответил Царь и Отец, - но ты удивляешь меня своей просьбой и отказом своим. Через год я жду тебя здесь, иначе я могу подумать, что ты только теперь вздумал отказаться от возложенных на тебя забот, а отказаться ты должен был на Земле.
      - Царь и Отец, - сказал я, - мы думали, что ты мудр только на своей планете, а теперь я вижу, что ты так же мудр и в земной мудрости, ибо ты знаешь все, что делалось в земных храмах Посвященных Гималаев...
      И я ушел, чувствуя его стальной взор на своем затылке.
      Я проходил земли, где мои братья прилагали все старания, чтобы забросить семена мудрости в чудные девственные сердца. Чудная природа, освященная двумя Солнцами и тремя Лунами, была поистине сказочна. Работа захватила моих товарищей. Они поняли завет, что надо сливаться с ближними, они вошли в жизнь планеты, они стали супругами на этой сказочной планете. А женщины здесь были непередаваемо красивы, и на всей этой планете, казалось, отразилось само небесное блаженство. Это была сильная радость, и если была одна темная точка на всей этой планете, то это был я. В темном плаще, с посохом шел я по прекрасным проселочным дорогам, проведенным моими товарищами. Часто они просили меня приходить к ним, приглашали переночевать в своих роскошных убежищах и считали меня погибшим. И вот, к концу года, я подходил к Дворцу Царя и Отца планеты. Пыльный и неумытый, с всклокоченными волосами, я взошел по блестящим ступеням дворца. Царь и Отец сидел на своем троне, окруженный блестящей свитой, среди которой были кое-кто их моих товарищей в своих блестящих одеяниях. И я стал перед Царем и Отцом.
      - Ну что, Фалес Аргивинянин, готов ли ты стать на работу?
      Как будто с огромного купола на мраморный пол упала капля в тишине так прозвучал мой ответ: "Нет!". Гневно вскочил Царь и Отец.
      - Аргивинянин! Ты подписываешь свою погибель! Разве ты забыл, что вызвало тебя? Подумай!!!
      - Я думал целый год, - ответил я. И случилось нечто невообразимое: усталый, грязный спутник Земли отошел в сторону, придвинул грязной своей рукой золоченый стул к трону Царя и Отца и сказал ему:
      - А теперь мы поговорим. Гневен был Царь и Отец. Он как будто задыхался.
      - Презренный червь, как ты смеешь? - сказал он. Я тихо покачал головой.
      - Оставь. Оставь и позволь мне задать тебе несколько вопросов. Ты именуешь себя Царем и Отцом. Скажи мне, где строители этой планеты? Скажи мне, кто стоял у колыбели твоего народа? И если кто-нибудь стоял у колыбели твоего народа, то он был послан Единым Неизреченным, да будет благословенно имя Его! А если он был послан, то этот кто-нибудь должен же был исполнять заветы Единого? Где мудрость твоей планеты? Твоя планета велика, велик народ и сказочна атмосфера твоей планеты. Если столь дивно одарен мир твой, но к чему было тебе призывать мудрецов с Земли и мудрецов не первых, а посредственных? Ты нам сказал при первом приеме: "Земля, прославившаяся в Космосе своей мудростью...". Я этому не поверил. Царь и Отец! Ибо, что такое Земля? Разве мы, мудрые, не знаем этого! И я был безмерно удивлен, когда мои товарищи забыли это и ревностно принялись за исполнение возложенных обязанностей, не понимая того, что в этом была заложена ловушка. Где было благословение на воспитание этой планеты? Разве они забыли, что благословение на воспитание дается Единым? Откуда в них явилась та гордость, которая заставила их принять твое предложение? Как я могу быть наставником детей, родителей которых я не знаю? Только гордость могла затуманить их разум, но я, Фалес Аргивинянин, не поддался на это. Ты, Царь и Отец, ты сам говорил, что твой народ хорош, что он добр, что он благодарен, что он мудр. Мы застали чистоту нравов, мы застали мудрость, так зачем нужна здесь мудрость Земли? Скажи мне это?
      Но Царь и Отец, понявший вопрос, молчал, ибо знал, что наши разговоры будут опасны.
      - Скажи, Царь и Отец, - продолжал я, - а где на твоей планете следы благословения Единого? Почему здесь нет мудрых? Почему нет семян Божьих? Почему нет посева? Ибо жнец придет и на твою планету, если только она на самом деле существует в Космосе...
      Я протянул руки и со всей силой, данной мне великой мудростью, возгласил:
      - Отец Единый, Неизреченный! Пошли мне, Единый, Луч Твой, дабы победить соблазны, окружившие меня! Разрушь все, представившееся очам моим, как следствие человеческой гордости жалких червяков... Единый, Неизреченный! Услышь меня! Ибо вот, я один, оставленный с мудростью моей, понял, что только ты можешь спасти меня!!!
      И свершилось моление, я взглянул на Царя и Отца, и тихая радость засияла в сердце моем. Поблекли краски зала, поблекли одежды Царя и поблекла его царственная гордость. Он как-то сморщился, сжался и только глаза жалко смотрели на меня. Я понял все и сказал великую формулу Посвящения. Раздался стон, раздался грохот, как будто рушились миры, и я полетел в бездну, но сознания не потерял. Я чувствовал, как чьи-то дивные, теплые руки обняли меня и почувствовал ласковое лицо Матери моей Изиды, и услышал голос ее:
      - Аргивинянин, любимый сын мой, победивший мудростью человеческую гордость! Аргивинянин, дивный сын мой. Огонь Великого Посвящения я зажгу на челе твоем.
      И я убаюканный голосом Богини, заснул, а когда проснулся, увидел себя на прекрасном лугу божественной Эллады, из леса вышла богиня Афина Паллада и сказал мне:
      - Аргивинянин! В лице моем приветствуют тебя Боги Эллады!
      И запело все кругом: запел лес, запели воды, запели фавны:
      - Привет тебе, Фалес Аргивинянин, привет, привет... Так меня встретила моя родина. И* куда бы я ни пошел, все звали меня. Цветы ласково кивали мне своими головками, птицы доверчиво садились на мои плечи и как-то ласковы были люди. Но я спешил к своему Учителю. Он ласково встретил меня, приняв в свои объятия, и только в глазах его я заметил грусть.
      - Аргивинянин, - сказал он мне, - из двенадцати вернулся ты один!
      Мы пошли к Царю и Отцу планеты и через несколько дней пути через пустыни мы очутились у Оазиса Царя и Отца. Царь и Отец принял меня и осветил знак, зажженный на челе моем, своей рукой освященной.
      - Аргивинянин, - сказал он мне, - ты являешь собой единственный пример. Змей гордости побеждался только сердцем, а ты победил его разумом, победил первыми! Но это послужит тому, что ты не окажешься в недрах человечества, ибо ты пошел путем, не свойственным ему.
      Все эти великие слова сбылись в душе моей, Фалеса Аргивинянина. Я искал и не находил возможности вступить в какую бы то ни было арену деятельности человечества. У меня всегда была какая-то холодность по отношению к человечеству. Поэтому только в тайных святилищах вы встретите имя Фалеса Аргивинянина, записанное в анналах яркими буквами. И на всей планете Земля есть только три-четыре места, с которыми я поддерживаю отношения. Это те знакомства, которые были завязаны мною во времена Христа Спасителя. Только их я поддерживаю, остальное мне все чуждо. В разуме моего друга Эмпидиокла я читаю вопрос: - А кто был Царь и Отец неведомой планеты? А его совсем не было. Это был пластический сон магов. Великое испытание, наложенное тремя. И знаешь, сколько времени длился сон? Не более трех минут, ибо подобные сны совершаются в пространстве, где нет времени. Они совершаются в пространстве не физическом, а психическом. У ПОДНОЖИЯ КРЕСТА
      ФАЛЕС АРГИВИНЯНИН, ЭМПИДИОКЛУ, СЫНУ МИЛЕСА АФИНЯНИНА,
      О ЛЮБВИ БЕСКОНЕЧНОЙ БОГА РАСПЯТОГО - РАДОВАТЬСЯ!!!
      Бесконечна и вечна дорога моя, Фалеса Аргивинянина, между путей звездных, вселенных и космосов. Не касается меня сон Пралайи, цепь Манвантар туманами клубится предо мной, но нет такой бездны Хаоса, нет такой Вечности, где я мог бы забыть хоть единый миг из проведенных мною у подножия Креста на Голгофе. Я попытаюсь передать тебе, Эмпидиокл, человеческой несовершенной речью повесть, исполненную печалью человеческой и болью.
      Когда я, Фалес Аргивинянин, рассказывал тебе, Эмпидиокл, историю Агасфера, я довел рассказ до того места, когда осужденные на распятие, окруженные зловонным человеческим стадом, подошли к Голгофе. На вершине холма уже несколько человек рыли ямы для водружения крестов. Около стояла небольшая группа саддукеев и фанатических священников, очевидно, распоряжавшихся всем. По их указанию Симоний-кузнец тяжело опустил крест Галилеянина у средней ямы. Он отер пот, градом катившийся по его лицу, и сказал:
      - Клянусь Озирисом! Я никогда в жизни не носил такой тяжести... Но не будь я Симоний-кузнец, если бы не согласился я нести этот крест до конца жизни, лишь бы избавить от страданий этого человека!!!
      - Будь благословен ты, Симоний, - раздался тихий голос Галилеянина, кто хоть единый миг нес мой крест, понесет вечность блаженства в садах отца моего...
      - Я не понимаю, что ты говоришь, - простодушно ответил Симоний, - но чувствую, что не было и не будет лучшей минуты в жизни моей. А что я сделал? Кто ты, кроткий человек, что слова твои будто холодная вода в пустыне для иссохших губ?
      - Довольно разговоров, - визгливо орал, расталкивая всех какой-то низенький злобный священник с всклокоченной бородой и бегающими свиными глазками, - раздевайте их и приступайте к распятию!
      Последние слова были обращены к римским солдатам, полукругом стоявшим за мрачным центурионом.
      - Не раздавай приказаний тем, кем не командуешь, иудей, - резко сказал последний, - мои солдаты исполняют свой долг по отношению этих двух, указал он на разбойника и менялу, - ибо они осуждены самим проконсулом, а что до несчастного Назарея, он отдан вам и делайте с ним, что хотите. Рука римского солдата не прикоснется к нему, но я сделаю то, что должен сделать...
      И с этими словами центурион обернулся и сделал знак стоявшему сзади солдату. Тот подал ему деревянную табличку, окрашенную ярко-красной краской с написанными на ней по-латыни, греческими и еврейскими словами: "Иисус Назарей, Царь Иудейский". Центурион прибил ее одним ударом молотка к возглавию креста Галилеянина. Из уст собравшихся подле саддукеев и священников вырвался крик злостного негодования.
      - Сними это, солдат, сними тотчас же! - кричали они, и маленький священник пытался было сорвать табличку, но был отброшен в сторону могучей рукой центуриона.
      - По приказанию наместника Кесаря Понтия Пилата! - властно возгласил он и поднял руку вверх, - если вам не нравится надпись, идите к консулу и требуйте отмены, но пока, клянусь Юпитером, не советую никому мешать римскому солдату исполнять данное ему повеление. Приступайте к делу, коротко бросил он приказание своим солдатам.
      Те молча подошли к разбойнику и меняле. Первый сам отбросил свои одежды и лег на крест, не отрывая ни на секунду глаз от кроткого, изможденного, но сиявшего каким-то внутренним светом лица Галилеянина, стоявшего, сложив руки, у своего креста.
      Отвратительная сцена началась с менялой, который кричал, визжал и кусал руки раздевающим его солдатам.
      Маленький священник, уже оправившийся от удара центуриона, о чем-то быстро шептался с группой иудеев и, наконец, подбежал к нему и начал быстро что-то говорить, размахивая руками и указывая на лежащего уже на кресте, то на визжащего менялу. Выражение изъяснимого отвращения и презрения пробежало по мужественному лицу солдата.
      - Клянусь Юпитером, - сквозь зубы пробормотал он, - сколько низости кроется в душе твоей, священник. Какому богу ты служишь? Кровь по-твоему нельзя тебе проливать, а лгать, обманывать и продавать можно? Но ты прав, два этих негодяя тоже иудеи и относительно их я не имею приказаний, а ты назначен распорядителем казни, делай что хочешь, я мешать не буду.
      Священник бросился к солдатам и остановил их. Изумленный разбойник поднялся с креста и, недоумевая, смотрел на священника и подошедших к нему солдат. Тут же рядом поставили дрожащего, полуголого менялу, как-то по-собачьи трусливо глядевшего вокруг.
      - Слушайте вы! - визгливо кривлялся перед ними священник, - Мы сейчас будем ходатайствовать перед консулом о прощении вас, но при условии, что вы совершите казнь над этим богохульником, - указал он на Галилеянина, - нам нельзя проливать кровь, и у нас нет никаких палачей, а римляне не желают совершать над ним казнь, ибо не они осудили его. Ну? Хотите вы?
      Меняла как-то сразу подпрыгнул и кинулся в ноги к священнику.
      - Возьмите меня, возьмите, - вопил он, - я всегда буду служить вам.
      Священник одобрительно кивнул головой, лукаво ухмыльнулся.
      - Ты хочешь, чтобы я пригвоздил его ко кресту? - кивнул меняла на Галилеянина.
      - Ну да, - нетерпеливо подтвердил священник. Гневно сверкнули глаза разбойника. Он глубоко вздохнул и ожесточенно плюнул прямо в глаза священника, затем повернулся и, раздвинув толпу, подошел к своему кресту и снова молча лег на него.
      Сзади послышалось одобрительное рычание центуриона.
      - Клянусь Юпитером! Из него вышел бы бравый солдат, - сказал старший из них. Священник очнулся от неожиданного оскорбления и пена бешенства и ярости оросила его губы.
      - Прибивайте его, прибивайте! - визжал он и, подбежав к лежащему на кресте разбойнику, ударил его обутой в сандалию ногой в голову.
      Но тут солдаты по знаку центуриона оттолкнули его и молча взялись за свое страшное дело. Не прошло и трех минут, как огромный крест с висевшим на нем гигантским окровавленным телом разбойника как-то печально поднялся над толпой и тяжело ушел в землю. Ни одного стона не вырвалось из крепко сжатых уст казнимого, на перекошенном от страдания лице горели одни только глаза, неотступно глядевшие на Галилеянина.
      А Галилеянин поднял руку и, как бы благословляя разбойника, что-то тихо прошептал.
      И мои глаза, глаза Посвященного Высшей Степени, ясно увидели, как чьи-то нежные, едва заметные даже для меня, крылья осенили голову вознесенного на крест разбойника и любовно затрепетали над ним...
      А отвратительный меняла уже торопливо хлопотал около неподвижно стоявшего Галилеянина, срывая с него одежду. Свою адскую работу он пересыпал гнуснейшими ругательствами и насмешками, искоса поглядывая на окружающих, как бы стараясь своим поведением заслужить одобрение толпы. Но лица саддукеев и священников пылали только лицемерием и злобой, а лица солдат были мрачны и угрюмы. Толпа сгрудилась около него, сдерживаемая полукружием солдат.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5