– Можно сказать и так.

– А если я тоже предложу цену? Продай его мне. Например, на старых условиях.

Гаррет развернул руку, жестом которой только что остановил соратников. На кончиках пальцев, затянутых в темную перчатку, возникла монета, словно Гаррет показывал фокус.

– Она твоя, – Гаррет бросил монетку Ланселоту, и тот, не глядя, поймал. – Ты можешь выбрать любой мир. Даже Авалон.

– Если тебе нужен меч, – сказал Ланселот, не разжимая кулака с пойманным кусочком меди, – выкупи свой у Мэтра.

Оба знали, что сделка с Хозяином обратной силы не имела никогда.

– Мне не нужен свой. Мне нужен твой.

Ланселот промолчал.

– А если не хочешь оставаться без меча, возьми этот… – неожиданно предложил Гаррет.

Он не носил длинного плаща или осеннего пальто. Кожаная куртка, только куда более стильная и дорогая, чем та, что на Ланселоте. Под ней можно было спрятать разве что очень короткий меч. Однако в правой руке Гаррет держал нечто в темном чехле – и ни у кого не осталось бы сомнений, что именно.

Гаррет медленно раскрыл чехол и вытащил меч. Не торопясь, чтобы Ланселот разглядел все великолепие. А Ланселот мог оценить. Наметанный взгляд определил и страну, где был выкован клинок, и что за камни украшали рукоять. И, конечно, сколько они примерно стоили. Нет, это был не новодел.

Камни сверкали в свете фонаря. Тень Гаррета легла на клинок: свет бил в спину бывшего рыцаря.

– Я могу обменять, – сказал Гаррет. – Больше того, не навсегда, а только на время. Свой меч ты получишь назад. Потом. А пока можешь продолжать подвиги. Ты ведь последний…

– Не знаю, что вы затеваете, – ответил Ланселот. – Но без меня.

– То есть – нет?

– Нет.

– Тогда ты знаешь правила.

Да, Ланселот их точно не забыл. Рыцарь мог проиграть свое оружие. В поединке или на турнире. Разумеется, не другому рыцарю – зачем тому чужая грань изначального клинка, если есть своя? Проиграть свое оружие можно было только врагу.

А бывший рыцарь, продавший меч, вполне подходил для этой роли.

– Тогда я вызываю вас троих, – в тон Гаррету сказал Ланселот. – Сразу. Или по очереди.

Он чувствовал, что получил сказочный подарок – возможность здесь и немедленно смыть визит к Мэтру кровью. И еще знал, что не может позволить себе проиграть, а тем более – умереть.

Гаррет отбросил чехол. Саграмор с Ивэйном, крадучись, расходились в стороны, окружая Ланселота. Палые листья тихонько зашептались у них под ногами – теперь уже как будто делали ставки на исход сражения.

Ланселот разжал кулак с монетой. Наверняка она тоже была старинная, редкая, и нумизматы отдали бы за нее хорошие деньги. Сейчас она неслышно упала на дорогу – и потерялась для него навсегда.

Тот, кто найдет ее, изрядно удивится. А может, ее просто втопчут в землю, и отыщут лишь археологи лет через двести. Будут это студенты-практиканты с местного истфака, и станут они гадать, как такая монета оказалась в этом слое.

Зато ладонь теперь ощутила рукоять меча. Носить грань изначального клинка очень удобно – он не принадлежит к этому миру, и его не нужно прятать под плащом или убирать куда-то, чтобы скрыть от посторонних глаз. Клинок просто приходил. Сам, по вызову рыцаря.

Сейчас Ланселот испытывал вину перед оружием, но понимал, что меч простит.

Вдруг сделалось хорошо. До безобразия. Давно уже он не чувствовал себя так свободно.

Хотя уже лет двадцать не дрался с людьми. Кроме тренировочных поединков, что иногда устраивали рыцари. И вообще никогда серьезно не обнажал клинок против живого, настоящего человека.

Впрочем, обнажать против человека рыцарский меч, созданный Мерлином, абсолютно бессмысленно. С какой бы целью ты его ни обнажил. Грань идеального меча не способна причинить смертному вреда. Но только смертному. А вот что она сделает с бывшим рыцарем, а ныне колдуном, – это предстояло выяснить.

Ланселот первый атаковал Гаррета, не позволяя бывшим товарищам выйти себе за спину. Правило боя с несколькими – как можно быстрее вывести из строя лидера.

Кукушкин дал слово больше не читать фэнтези.

Дал самому себе, потому что рядом никого не было. А если бы кто-то все же оказался, то произнес бы во всеуслышание, чтобы исполнить вернее.

Еще он поклялся больше никогда не срезать дорогу.

Бабушка давно махнула рукой, что внук где-то шатается на ночь глядя. А приструнить было некому: мать в другом городе, отец, если и существовал, то лишь в природе, но не в жизни Кукушкина.

«Шантрапа», – так бабушка определяла моральный облик внука.

Хотя сейчас это было бы не вполне справедливо: он позвонил, когда вышел от Григорьева. Кто же виноват, что к дому Кукушкина еще не подведен Интернет, а модем «три джи» работает медленнее черепахи, которую затоптали семь слонов, а потом еще накрыло земным диском. А у Григорьева к Интернету подключены и компьютер, и ноутбук, и еще есть локальная сеть с игровым сервером.

В общем, ничего удивительного, что Кукушкин шел домой на ночь глядя. В рюкзаке рядом с учебниками у него лежали: новый Пратчетт и «Сердце Твари». Эти книги Григорьеву подарили на день рождения, и он все давно уже прочитал.

«Шантрапа», – последнее, что сказала бабушка по мобильному.

У Кукушкина это слово вызывало в памяти старые-старые фильмы про беспризорников времен Гражданской войны. Он не был похож на беспризорника, хотя вид иногда имел, прямо скажем, расхристанный. Но все же… Во-первых, для беспризорника Кукушкин выглядел очень пухлым. Да что там, не только выглядел. Во-вторых, Кукушкин носил очки. Редко, правда, даже в школе их не надевал. Однако что было, то было. В-третьих, он совершенно не был злым. Если честно, даже руку в кулак толком сжать не умел, не говоря уже о том, чтобы применить кулак по назначению.

Но свободу и безнадзорность любил.

Домой он все-таки решил попасть быстрее. Не из-за бабушкиной «шантрапы». Просто хотел есть. У Григорьева о еде как-то не думалось.

Дорогу Кукушкин срезал все равно, но не потому, что был голоден. Чтобы добраться домой быстрее, можно было в конце концов и на автобусе проехать остановку-две. На последний он бы успел. Нет, Кукушкин решил пойти по неосвещенным закоулкам именно потому, что боялся. Испытать характер решил, вот как.

Минут через пятнадцать он дал себе слово: больше никаких испытаний. Это была третья по счету клятва.

В голову может многое прийти, когда идешь по темному-темному переулку, втягиваешь эту самую голову в плечи от каждого шороха, а впереди раздается вдруг звон металла. А потом ты осторожно выглядываешь из-за угла и наблюдаешь, как трое дерутся на мечах.

Далеко не сразу Кукушкин разглядел, что дрались на самом деле не трое, а четверо. Только четвертый вреда никому причинить уже не мог – он лежал на дороге в неудобной позе. Из-за этой неудобной позы Кукушкин сначала и принял его за брошенное кем-то пальто и лишь через некоторое время увидел две ноги, руку… и меч.

Кукушкин вовсе не был глуп. Он был по-своему даже очень благоразумен. И потому не спешил делать опрометчивых выводов. Но если бы он был благоразумен не по-своему, а вообще, то немедленно унес бы ноги. Или, по крайней мере, понял, что вот конкретно ему делать здесь совершенно нечего.

Однако благоразумие проявилось лишь в том, что Кукушкин, выглядывая из-за угла, постарался найти всему рациональное объяснение. Он знал, что в городе есть клубы исторической реконструкции и что они занимаются фехтованием. Даже видел их выступления на Дне города, и по местному телеканалу передача про это была. Так что, может, парни оттуда решили тренировку устроить, пока никто не видит.

И площадка удобная, под фонарем. Других источников света на улице Кукушкин не заметил, только где-то вдали горела пара окон. Но увидеть из них уличный бой вряд ли кто-то мог. Фонарь освещал небольшое пространство среди тьмы, и получалась сцена под открытым небом.

Только неподвижный четвертый на земле в идею тренировки никак не вписывался. Земля холодная и сырая, лежать на ней – благодарю покорно. К тому же фехтовальщики явно не рассчитывали на зрителей, и валяться ради драматического эффекта никто бы не стал.

А еще, сколько бы Кукушкин ни видел исторических реконструкторов, те не выступали без старинных костюмов и защитных приспособлений – кольчуг, кирас, шлемов и всего такого прочего. Эти же были одеты, как все нормальные люди, без камзолов, ботфорт и плащей. У одного вроде был плащ, но тоже современный, похоже, кожаный, и пояс болтался во время движения, а полы то развевались, то закручивались.

Так что версия с тренировкой отпадала.

Следом Кукушкин подумал, что, может быть, это выясняют отношения два разных клуба реконструкторов, которые что-то между собой не поделили. Как в старых фильмах про кунг-фу, школа на школу. Или как Монтекки и Капулетти – где увидят друг друга, тут же и устраивают драку. Но затем Кукушкин разглядел такое, что заставило его разом отказаться от любых версий с реконструкцией или ролевыми играми.

Он видел бой всего лишь несколько секунд, а разные идеи насчет того, что здесь творится, пронеслись в его голове еще быстрее. Тем не менее Кукушкин успел понять, что драка идет двое на одного. Он даже точно решил, что четвертый, который на земле, воевал не за того одного, а за тех двоих. Вот почему-то знал об этом, и все.

Одиночка, бившийся с двоими, был парнем лет двадцати с небольшим. Уличный фонарь высвечивал его взъерошенные рыжеватые волосы.

Парень дрался без меча. И в то же время с мечом. Клинок то появлялся, то исчезал в его правой руке. Кукушкину сначала показалось, что это просто какой-то световой эффект, оптический обман. Но нет, все так и было. Парень ловко перемещался по освещенному участку. Далекий от спорта вообще и фехтования в частности, зритель Кукушкин тем не менее разгадал маневр: тот заставлял двоих нападавших все время мешать друг другу.

Клинок появлялся в руке парня лишь в моменты, когда сталкивался с лезвием другого меча. А еще клинок светился – таким легким сине-зеленым сиянием. Иногда во время столкновения мечей с лезвий отлетали радужные искры.

В самих движениях не было ничего красивого и театрального, но сама их быстрота и экономность – ни убавить, ни прибавить, – завораживали круче любой постановки. Вот парень снова парировал атаку типа в плаще с болтающимся поясом (пряжка блеснула в свете фонаря), сбил ее, закручивая клинок, а сам ушел в сторону и еще подтолкнул нападающего. Как раз в этот момент другой пытался ударить парня в спину. Но в результате оба атакующих налетели друг на друга, хорошо, что не проткнули. Тот, что в плаще, даже повалился от удара.

Другой фехтовальщик оказался более проворным. Устояв на ногах, он сразу же перескочил через упавшего товарища и снова перешел в наступление. Ему даже удалось, как минимум, отыграть очко – сблизиться с противником и неожиданно сноровисто хлестнуть его сбоку ногой по колену, а затем врезать рукояткой меча в челюсть.

Парень упал на дорогу, – вернее, приземлился на обе руки, похожий на кошку, спрыгнувшую с дерева. Меч у него, конечно же, исчез. Очутившись на земле, парень тут же извернулся и подсек ноги противника.

Теперь под фонарем стало четверо лежащих.

Вскочить первым опять же удалось светловолосому парню, обладателю призрачного меча. Наверное, удар рукояткой вышел не таким уж и мощным.

Фехтовальщик в длиннополом плаще чуть опоздал, потому что как раз в полах своего плаща и запутался. Парень воспользовался моментом и со всего маху врезал ему ногой в лицо, снова отправив на землю.

Кукушкин даже поморщился, будто сам получил по зубам, хотя ни одна нога в жизни еще не касалась его физиономии.

А перед ловким парнем тем временем вырос тот, кто съездил ему рукояткой в челюсть. Вырос и тут же попытался достать его выпадом клинка. Парень опять ушел в сторону, схватил противника за вооруженную руку и припечатал по ней сверху ударом локтя.

Тот рухнул на колени. Парень зажал его руку под мышкой – Кукушкин понял, что это какой-то болевой захват. К горлу противника ловкач приставил его же собственный клинок, выдернутый из ослабевшей кисти.

Тайный болельщик за углом настолько увлекся зрелищем, что упустил из виду владельца длиннополого плаща, так некрасиво отправленного в нокаут.

Скамейка запасных того явно не прельщала. Кукушкин увидел из своего угла, что он уже снова стоит на ногах, пусть и не очень твердо. И не собирается больше фехтовать, а целится в парня из пистолета.

Ствол тоже блеснул в свете фонаря. Парень его не видел.

Это было совсем неспортивно. У Кукушкина вспыхнула мысль, а зачем они вообще дерутся, если могут стрелять. Вспыхнула, как падающая звезда, и тут же погасла.

Кукушкин даже не испугался, что парня вот-вот убьют, – а стрелок явно не хотел делать предупредительный выстрел в воздух и требовать бросить оружие. Нет, Кукушкин искренне пожалел, что не может вмешаться. Выскочить, полоснуть мечом по руке с пистолетом или даже толкнуть стрелка в спину. Но у него и меча-то нет…

Круглое и твердое стукнуло в ладонь. Кукушкин инстинктивно сжал ее и ощутил рукоять. И вдруг что есть силы гаркнул:

– Сзади!

Треснул выстрел. Кукушкин зажмурился. Он понимал, что изменить ничего нельзя: крикнул слишком поздно.

А когда через секунду открыл глаза, то уже никого под фонарем не застал. Мало того, и сам фонарь не горел, как будто разбитый пулей. Хотя, если бы так случилось, Кукушкин наверняка услышал бы звон стекла.

На улице царила темень, горела только пара окон далеко-далеко. И звезды. А еще… слабенький свет давал источник в руке Кукушкина. Меч с узким лезвием и крестовой гардой. Тяжелый.

На самом деле он не светился, только фосфоресцировал, как жезл дорожного инспектора. Кукушкин поднял клинок, чтобы получше рассмотреть, – и меч пропал. Растворился прямо в руке.

Кукушкин стиснул кулак, пытаясь схватить рукоять, но схватил только воздух.

Вот тогда он побежал. Не вперед, а назад. Приблизиться к мертвому фонарю он бы сейчас ни за что не посмел. Кукушкин бросился обратно, громко и судорожно дыша, желая как можно быстрее выскочить куда-нибудь, где будет хоть немного светлее и многолюднее.

Но он забрался очень далеко в глухие переулки, и людные места все никак не показывались.

В довершение всего спортивная, так сказать, форма Кукушкина не позволяла марафонские забеги куда надежнее медицинской справки. А справка у него имелась, и на уроки физкультуры он последний раз ходил классе в четвертом.

Он не успел остановиться от рези в боку, потому что налетел на препятствие.

Глаза к темноте привыкают очень быстро. Даже сильно напуганный, Кукушкин вполне мог различить, куда бежит, и уж точно без очков разглядел бы столб, забор или еще что-нибудь. Преграда выросла сама по себе. Вернее, не выросла, а спрыгнула откуда-то сверху, но вовремя сумела утвердиться на ногах, иначе Кукушкин снес бы ее на бегу к чертовой бабушке.

Преграда оказалось человеком. Кукушкин столкнулся с ним, – кажется, попал человеку головой в плечо, – отпрянул, поскользнулся и начал падать назад. Сильная рука схватила его за куртку почти у самого горла и не позволила рухнуть на землю.

– Стой, не падай, – раздался тихий голос.

Рука не торопилась отпускать захват, словно боялась, что Кукушкин тут же даст стрекача в другую сторону. В этом она была права. Кукушкин дернулся.

– Да стой ты! Свои! – казалось, рука сама и говорила.

Пальцы на вороте разжались. Кукушкин остался неподвижен.

Даже с его зрением можно было понять, что перед ним сейчас тот самый парень, что так лихо сражался с двоими, а третьего, скорее всего, укокошил еще раньше.

– Пошли! – вдруг сказал парень, хотя сам только что требовал стоять.

– Куда? – выдавил Кукушкин.

– К людям, – ответил встречный.

Хлопнул Кукушкина по плечу, развернулся и зашагал прочь. Кукушкин поплелся следом.

– А… – начал было он.

– Тихо! – парень резко остановился и приподнял руку. Законченный жест должен был бы завершиться прикладыванием пальца к губам, но спутник уловил намек и так.

Кукушкин заткнулся и постарался не отставать. Шаги у парня были, разумеется, шире, и его спутник шел торопливо, время от времени спотыкаясь.

Они свернули, потом еще раз свернули, и впереди Кукушкин увидел освещенную дорогу и машины, бегущие вправо-влево.

– Далеко живешь? – бросил провожатый.

– Нет, – поспешно ответил Кукушкин. – На…

И тут же замолчал. Надо ли говорить свой адрес неизвестно кому?

– А я далеко, – сказал парень. – Мобильник есть?

«Начинается», – обреченно подумал Кукушкин. Он решил, если парень его обчистит, то он все отдаст без боя.

– Такси вызови, – скомандовал провожатый. Они как раз остановились возле углового дома, и парень посмотрел на название улицы и номер. – Краснознаменная, сорок два. Скажи, ждем уже на углу с Вознесенской. Или пешком лучше пройдемся?

Кукушкин уже достал, было, телефон, но взглянул на парня и кивнул. Честно говоря, не потому, что хотел куда-то там идти, а потому что боялся: если этот тип заставил его звонить, то скорее всего велит и проезд оплачивать. А денег на такси у Кукушкина не имелось.

– Так и быть, – сказал парень, как будто это Кукушкин его упрашивал. – Тогда родителям позвони, скажи, задержишься.

– У меня нет… – ответил Кукушкин.

Спутник посмотрел на него пристально:

– Что, сирота?

– У меня бабушка, – сказал Кукушкин.

– Потом разберемся, – вслух решил парень. – Как хоть тебя зовут?

– С-саша, – почему-то заикнувшись, выговорил Кукушкин.

– Ясно, – ответил парень. – А меня Ланселот. Сэр Ланселот. – Он выдержал паузу, будто ожидал какой-то вполне определенной реакции на эти слова. Например, что Кукушкин упадет на одно колено и склонит голову. Потом вдруг спохватился: – Вообще-то Гена… Рогов.

– А почему Ланселот?

– Я же рыцарь, – Ланселот сказал это таким же тоном, как если бы Кукушкин спросил, почему у него такое имя и фамилия, и пришлось бы ответить: «Я же русский!».

– Понятно, – хотя ничего, если честно, Кукушкину было непонятно.

– Кстати, теперь и ты тоже.

– Что «тоже»?

– Рыцарь. Ты ведь получил меч.

Кукушкин сжал левую руку в кулак и посмотрел на нее, как будто ожидал увидеть меч. Но в руке по-прежнему был только воздух. Новоявленный рыцарь поднял глаза на Ланселота.

– Я знаю, – ответил тот на невысказанный вопрос. – Мы чувствуем. Мы все связаны.

Кукушкин вспомнил фильм «Горец». Там эти бессмертные с мечами тоже друг друга чувствовали на расстоянии. Неужели это правда?

– Только не льсти себе, – сказал Ланселот. – Ты еще не полноценный рыцарь. Непосвященный. Ты еще не сэр.

– А что нужно… – Кукушкин замялся. – Чтобы… посвятили?

– Обучение пройти, – с кривой какой-то усмешкой ответил тот, кто назвал себя рыцарем. – И совершить подвиг. Так что пока будешь оруженосцем.

– Чьим? – спросил Кукушкин, уже зная четкий ответ.

На самом деле он хотел спросить о другом. Какое оружие придется носить, если меч сам появляется и сам пропадает? Но почему-то решил, что вопрос этот глупый. И задал еще более глупый.

– Моим, – сказал рыцарь. – Тут без вариантов. А называть я тебя по такому случаю буду Санчо. Ты не против?

Кукушкин помотал головой.