Побежденный, к тому же на глазах Адриен, Арман-Луи готов был провалиться сквозь землю. Он уже вновь протянул руку к стене, чтобы схватить другое оружие, но г-н де Шарней жестом остановил его:
      - Довольно! - сказал он.
      Взгляды графа Годфруа и Армана-Луи встретились: один надменный, другой - полный желания отомстить. Но граф Паппеншхейм уже наклонился и, подняв шпагу соперника, не сумевшего удержать её, протянул ему грациозным движением.
      - Вы усвоили то, чему учат в школах, - сказал граф, но вам не хватает знаний, которые можно получить только на полях сражений.
      - Господин граф де ла Герш, его отец, отлично владел шпагой, и Арман-Луи научится, уверяю вас, - гордо сказал г-н де Шарней.
      - Желаю ему этого и надеюсь на то, - ответил немецкий граф, смерив взглядом кузена м-ль де Сувини.
      Подавленный, Арман-Луи медленно удалился из галереи. Он задыхался от бешеного стука сердца. Когда он вышел из замка, из его глаз выкатились две слезы.
      - Как он смотрел на нее, как улыбался! Наступит день, когда я рассчитаюсь с ним, - тихо проговорил он.
      Легкие шаги, скрипнувшие по песку подъездной дороги, заставили его вздрогнуть.
      Перед ним стояла Адриен.
      - Не надо так расстраиваться! Я ненавижу его так же сильно, как ты! сказала она.
      Впервые м-ль де Сувини говорила с Арманом-Луи на ты. Побежденный оттаял наконец душой: он взял маленькие руки Адриен в свои и прижал к губам:
      - Нет, я больше не буду плакать, - воскликнул он. Ты любишь меня - и я буду достоин тебя!
      Сердце Армана-Луи было настолько истерзано, что оставаться спокойно на одном месте он не мог. Зная, что Рено ушел на охоту вместе с Каркефу, он решил присоединиться к ним в вересковых зарослях.
      - Эй, гугенот! Ты пришел исповедаться? - язвительно крикнул Рено, ещё издали увидев Армана-Луи.
      - Почти, - ответил Арман-Луи.
      - Начинай, я слушаю! - сказал Каркефу, всегда позволяющий себе вольности, и бесцеремонно растянулся на траве.
      Ничего из того, что произошло за эти несколько дней в замке Гранд-Фортель, г-н де ла Герш не утаил от своего друга. Рено цвел от удовольствия. - Говоришь, что иностранец, которому вы оказываете гостеприимство, слишком наглый? спросил Рено.
      - Наглый, как наемник.
      - И он положил глаз на мадемуазель де Сувини?
      - Да. И если бы она была из головешек, то занялась бы пламенем от его взглядов.
      - И что ж, у него большая свита?
      - Двадцать негодяев, столько же всадников, сколько вооруженных людей или лакеев, - выпалил он витиевато, в манере, которую они выдумали ещё детьми.
      - Отлично! - выкрикнул г-н де Шофонтен, потирая руки.
      - Вот как?! С такими-то словами утешения ты обращаешься ко мне? Я рассказал тебе о своих печалях, а ты раду ешься?!
      - Черт возьми! Так ты ничего не понял? То, чего нам не хватало для полного счастья, теперь у нас есть! Этот г-н де Паппенхейм, этот граф Годфруа, как ты его называешь, для нас он - приключение верхом на лошади, приключение, в котором мы будем участвовать, вооружившись с головы до ног! На конец-то я дождался его! Это случилось, как это хорошо! Я благодарю Бога, покровителя Фехтования, которому я молился последнее время.
      Арман-Луи посмотрел на друга с изумлением.
      - Не удивляйся! - продолжал свою мысль Рено. - Этого Бога придумал я сам для своих собственных нужд. И я взвывал к нему с утра до вечера, потому что другие боги, по-моему, слишком миролюбивы. И он услышал меня!
      - И чем же твой Бог Фехтования поможет мне?
      Рено взял г-на де ла Герш за руку.
      - Я давно заметил, что в твоих рассуждениях мало логики. Ты не понимаешь, что все в этом мире связано, и ты не видишь этой связи. До сих пор обстоятельства складывались таким образом, что ты был счастлив. Счастье убаюкивало тебя: ты спал в Гранд-Фортель, и всё спало там. Но однажды вечером в непогоду туда пришел человек, мужчина, - и тотчас в Гранд-Фортель всё пробудилось и все пробудились - все ссорятся, ревнуют, ненавидят, даже дерутся, короче говоря, ожили. В жизни такое случается, Дъявол придумал это, чтобы она не была монотонной. А когда появляется путешественник с внешностью, которую ты мне описал, все осложняется. Но ты учти: богач, иностранец, мерзавец, каковым ты представил мне Паппенхейма, да ещё и в сопровождении банды негодяев - это означает, что он не уедет из Гранд-Фортель, не прихватив с собой сувенир на память.
      - Какой сувенир?
      - О черт! Ну конечно же, мадемуазель де Сувини!
      - Что ты такое говоришь?
      - Правду. Разве он не влюблен в нее?
      - Увы!
      - Вот видишь! Он пустит в ход все средства, чтобы похитить у тебя кузину.
      - Похитить?! Адриен?!
      - Ну-да! Поскольку её он любит, а тебя ненавидит. Для него важнее всего собственное удовольствие, а что ему до твоих печалей? Такие дела. И вот тогда-то начинаются приключения...
      - Пошел ты ко всем чертям со своими приключениями!
      - Я бы охотно пошел - это меня позабавит, но пусть дорогу к ним мне покажет твой немец. Я не какой-нибудь придурок вроде Каркефу. Для меня во всем есть логика.
      Каркефу, который все это время лежал на животе, услышав свое имя, лениво приподнялся на локтях и, подперев голову кулаками, вздохнул.
      - Я вижу, откуда проистекает ваша логика, господин маркиз, - сказал он. - Вы идете на запах приключений, как хорошая ищейка по следу оленя. Вы суете свой нос в дела, которые вас не касаются, ради какой-то забавы, вы запутаете все и втянете в это дело и меня. И ещё тридцать бандитов господина графа Годфруа, и погоня...
      - Никто не заставляет следовать тебя за мной! Оставайся на месте!
      - Как я одинок! Вы хотите, чтобы я в одиночку умер от страха! Нет, нет, господин маркиз, я потащусь за вами, по вашим следам, я стану вашей тенью, и куда направит вас Бог Фехтования, туда последую и я!
      - Учти, на этом пути нам придется выдержать немало пинков, тумаков и ударов!
      - Что ж, сударь, мы поделимся ими, я не жадный.
      Каркефу снова вздохнул, сел на пенек и, вынув из котомки корку хлеба и кроличью ляжку, с грустным видом принялся уплетать.
      Арман-Луи положил руку на плечо Рено.
      - Ты убежден в серьезности того, что ты тут наговорил? - спросил он встревожено.
      - Конечно, все это очень серьезно, - ответил Рено, переменив тон. - На следующий день под вечер я видел этого человека в степи верхом на лошади. Не знаю, куда он направлялся или откуда-то возвращался, но видел, как длинное ярко-красное перо покачивалось на его серой фетровой шляпе с вставкой из буйволовой кожи. Огромная шпага в железных ножнах постукивала по шпорам, он скакал, поблескивая металлом, укутанный лучами заходящего солнца. С высокомерным видом он держал руку на бедре. Двадцать человек безмолвно неслись вскачь следом за ним. Мимоходом он взглянул на меня. Остерегайся человека с такими глазами, как у него!
      - Спасибо тебе! - сказал Арман-Луи, пожав руку Рено.
      - Теперь, в этот трудный час, я здесь, рядом с тобой. Будет тебе угрожать опасность, я буду тотчас там, где будешь ты.
      - Так я и думал.., - с ужасом прошептал Каркефу. А если что-то случится уже завтра, я не успею даже испугаться! Ну нет!.. Надо будет запастись терпением и умереть от страха двадцать раз кряду, перед тем как погибнуть от удара кинжала.
      - И последнее, - снова заговорил Рено, совсем серьезным голосом, что вовсе не походило на него. - Не теряй из виду гостя, которого послал тебе дождь! Ты должен всегда знать наверняка, чем он занят. Гляди в оба, слушай за двоих, следи за всем, что происходит вокруг, и ни на секунду не теряй бдительности! Он из породы коршунов: стоит лишь отвлечься - и он исчезнет как хищная птица. Смотри, как бы не потерять совсем мадемуазель де Сувини.
      Наступила ночь, но Арман-Луи, взволнованный словами Рено, обозревал башни Гранд-Фортель. Было уже поздно, а за окнами графа Паппенхейма ещё горел свет. В то время, как г-н де ла Герш глядел на светящееся окно, ему показалось, будто неподалеку кто-то невидимый передвигается за высокими деревьями, которые покрывали тенью водяные рвы замка. Он инстинктивно спрятался за ствол огромного дуба и увидел две тени, мелькнувшие перед ним. В луче лунного света, пробивавшегося сквозь ветви, в одном из немых призраков он узнал личного оруженосца графа, другой был плотно завернут в длинный плащ. И ещё он успел рассмотреть сверкнувшие у каблуков острие огромной рапиры. Вскоре два молчаливых силуэта скрылись вместе за купами деревьев.
      Арман-Луи не был вооружен, однако не колеблясь бросился вслед за ними: но оруженосец и человек с рапирой шли очень быстро. Еще секунду он видел их в промежутке у края рва. Пронзительный звук, похожий на свист, раздался в воздухе, и низкая, едва заметная дверь, проделанная у подножия старой, почти полуразрушенной стены, открылась, из неё показался человек с факелом в руке, и две тени растворились в залитом светом проходе, который почти сразу же стал невидимым во мраке ночи.
      "Вот это да! - подумал г-н де ла Герш. - Неужели у Рено - пророческий дар!?".
      Спрятавшись за кустами, он продолжал наблюдать за замком.
      6.
      Разговор при закрытых дверях
      Вот что происходило в этот момент в комнате г-на де Паппенхейма.
      Немецкий граф ходил по ней из конца в конец. Иногда он останавливался перед окном и вглядывался в спящую деревню. Иногда он устремлял глаза на стенные инкрустированные часы, висящие в углу, которые били каждый час. Немного позже он подошел к винтовой лестнице, которая вела в соседнюю комнату, и внимательно прислушался.
      Такого лица у г-на де Паппенхейма Арману-Луи ещё не приходилось видеть: оно выражало холодную решимость и лихорадочное нетерпение. Поступь его была ни медленной, ни быстрой: время от времени он подтягивался к гарде своей шпаги или теребил длинные усы, которые обрамляли его верхнюю губу.
      Неясный звук внезапно нарушил тишину в комнате графа, он остановился и посмотрел в сторону окна.
      - Кажется, сова задела своим крылом стекло! - прошептал он. Наверное, это плохое предзнаменование...
      Он нахмурил брови и опять взглянул на часы.
      - Уже десять! Пора бы им быть здесь. Не заметил ли их Арман-Луи? Он почему-то не явился к ужину. Должно быть удивится, что мой оруженосец прогуливается и ещё и встречает товарища!
      В этот момент портьера, отделявшая спальню г-на Паппенхейма от комнаты, в которую выходила черная лестница, раздвинулась, и два человека предстали перед графом. Их и видел Арман-Луи проскользнувшими за высокими деревьями вдоль рвов замка.
      - Ну наконец-то! - сказал г-н де Паппенхейм.
      - Вот капитан Якобус, - представил графу другого человека оруженосец.
      Человек, которого он привел, сбросил плащ, и граф Годфруа разглядел огромного детину с широкими крепкими плечами, дерзкое выражение лица которого было подчеркнуто прокуренными усами. Рука в перчатке лежала на тяжелой головке эфеса шпаги в кожаных ножнах. За поясным ремнем - кинжал.
      Г-н де Паппенхейм остался доволен его внешним видом.
      - Ты уже знаешь, что от тебя требуется? - спросил он.
      - Почти, - ответил капитан.
      - Это предстоит сделать в ближайшие дни: возможно, придется похитить девушку, возможно - взломать дверь, перелезть через стену, возможно, что один ветреник окажется в пределах твоей досягаемости и попытается тебе помешать... Ты готов?
      - Я готов всегда.
      - Впрочем, для военного человека это дело такое же простое, как ограбление фруктового сада для школьника... Четверти часа и двух железных пальцев для этого вполне достаточно.
      Капитан Якобус подбоченился и, крутя ус, сказал:
      - Если это такое простое дело, почему бы графу Паппенхейму не попробовать это сделать самому? - спросил он. Стоило ли беспокоить капитана ради того, что под силу школьнику?
      - Ты хочешь знать, почему я сам не берусь за это дело? Знай же: наследному маршалу Германской империи не совсем к лицу поднимать шпагу против нескольких батраков во главе с ребенком. Если случайно возникнет какое-то опасное осложнение, что ж, я вмешаюсь!
      - Ладно! - сказал капитан. - Все операцию выполняют мои люди, а вы берете девушку... я правильно все понимаю?
      - Значит ли это, что ты отказываешься?
      - Ах, господин граф, я воевал в Германии с графом Масфельдом, в Польше - с королем Сигизмундом, в Италии - с Пикколомини, повидал и многих других. Поэтому с некоторых пор, когда кричат - я глух, когда плачут - я слеп, когда сопротивляются - я наношу удары...
      - Что ж, хорошо.
      - Между прочим, я действую по поручению одного уважаемого сеньора. Он из Италии, я - из Богемии. Кто заказывает - тот платит, кто платит - тот вынужден подчиниться каким-то условиям.
      Граф улыбнулся и, садясь, сказал:
      - Думаю, мы договоримся.
      - Все решит цифра, которую вы назовете, ваша светлость.
      - Даю сто золотых экю.
      Капитан поклонился:
      - Рука и шпага - ваши, - сказал он.
      - Сколько у тебя людей?
      - Около тридцати человек. Если понадобится, будет и сотня; мне потребуется всего лишь двадцать четыре часа, что бы собрать их.
      - Это ни к чему. Попридержи свою банду ещё дня три в лесах. Мой оруженосец известит тебя, когда придется действовать. Тогда и выступай.
      - Договорились.
      Г-н де Паппенхейм задумался ещё на минуту, глядя на капитана.
      - Надо бы все предусмотреть, - сказал он. - Кстати, не исключено, что тебя уже два или три раза видели с моим верным оруженосцем. Несмотря на то, что вы приняли все меры предосторожности, возможно, чье-то недремлющее око заметило вас, когда вы пересекали старые рвы замка... Старайтесь действовать, не вызывая подозрений. С мэтром Гансом вы больше не увидитесь.
      - Каким образом мне будет сообщено о времени выступления?
      - Сигналом. Нет ли места, откуда бы замок и это окно были видны как на ладони?
      - Пожалуй, лучше всего замок просматривается с Вороньего холма.
      - Прекрасно. Необходимо, чтобы каждый день в девять часов ты появлялся там верхом на лошади.
      - Ясно. В девять часов, верхом на лошади, - повторился капитан.
      - Если ты увидишь в этом окне одну свечу, это означает, что по какой-то причине я вынужден отложить осуществление нашего плана на день или на два.
      - Понятно. А если их будет две?
      - Значит, все отменяется.
      - Какого черта! А как же сто золотых экю?.. У моих людей отличный аппетит и жуткая жажда...
      - Обещанная сумма все равно будет ваша. Вы получите свои сто экю.
      - Вы говорите как царь Соломон, мудрейший из мудрых...
      - Но если ты увидишь в окне три свечи, добавь по кружке вина своим людям и дай двойную порцию фуража лошадям: это означает, что выступление намечено назавтра. Идет?
      - Как скажете, ваша милость.
      - А! Вот что еще! Я не люблю, когда зря бренчат шпагами. Если похищение удастся - не затевайте никакой драки, и если не будет сопротивления - никакой стрельбы!
      Недовольная гримаса появилась на лице капитана:
      - Вы портите все удовольствие, господин граф... Мы что: мы в Моравии сжигаем монастыри, в Пфальце - деревни, в Венгрии - замки, и это греет и забавляет солдата...
      - Таково мое условие - избегать лишних неприятностей... Один раз и ты мог бы отступить от своих правил? Не так ли?
      - Ради вас, ваша светлость, я готов взять грех на душу. Ладно, мы не станем ничего жечь...
      - А вообще-то, кто знает как будут разворачиваться события... Есть здесь один дворянин, задиристый, как молодой петушок... У него, разумеется, есть слуги, друзья... Если он возьмется за шпагу, возможно, что опасной стычки не миновать.
      - Тем лучше! Будем драться!
      - Тебе придется захватить замок и обезоружить дворню. Мои люди будут конвоировать девушку.
      - После того, как мы похитим ее?
      - Разумеется. Кстати, позаботьтесь о том, чтобы сохранить её невинность.
      - А потом?
      - Потом, капитан Якобус, тебе будет позволено пропивать и проедать твои сто золотых экю. Пусть твои люди от души повеселятся.
      - Конечно. Приятно, граф, что вы это понимаете. А теперь давайте позаботимся о будущих покойниках.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Я прошу по десять экю за каждого из них. Будут вдовы и сироты, господин граф. Особенно вдовы - они всегда рыдают - и не только от горя, но и от страха остаться в нищете... Надо им помочь!.. И кроме того, покойник для меня означает ещё и то, что в моей команде стало одним солдатом меньше.
      - Ты получишь по десять экю за каждого погибшего бойца.
      - За такую цену, господин граф, вся команда целиком ваша. Исключая меня, конечно.
      Г-н де Паппенхейм пожал руку собеседнику, и капитан Якобус удалился в сопровождении оруженосца, несущего факел.
      И уже вдогонку капитану граф сказал:
      - Вы оба вошли через куртинную лестницу. Выходите через караульную дверь - излишняя осторожность не повредит.
      В следующее мгновение капитан Якобус и оруженосец исчезли в черном проеме винтовой лестницы.
      Арман-Луи тем временем продолжал наблюдение за замком. Однако едва заметная дверь у подножия разрушенной стены больше не открывалась, и не было ни малейшего признака какого-либо движения рядом с ней. Но в светящемся все ещё окне графа, казалось беспрестанно метались две черные тени. Внезапно свет погас. Арман-Луи замер, мысленно подсчитывая количество ступеней, которые должны были пройти неизвестные визитеры графа де Паппенхейма от его комнаты до того места у полузасыпанного защитного рва, где с минуты на минуту он рассчитывал их увидеть. По времени он уже дважды мысленно сам прошел по лестнице. Но у выхода так никто и не появился.
      С той стороны башни замка, где недавно светилось окно г-на де Паппенхейма, был мрак.
      - Как странно! - прошептал Арман-Луи.
      Он собирался было выйти из своего укрытия, как вдруг ему показалось, будто за купами высоких деревьев он различил звук треснувшей сухой ветки, на которую кто-то наступил; этот звук был знаком Арману-Луи, привыкшему бродить по лесам не только днем, но и под светом звезд, когда чувства улавливают все звуки. Он прислушался: такой же звук, только дальше, раздался снова.
      "Ах, негодяи! - подумал он. - Они вышли через караульную дверь!"
      Арман-Луи стремглав помчался туда, к концу тропинки, по которой должны были идти неизвестные. Он дошел уже до опушки с высокими деревьями, когда в ночи вдруг раздался конный топот, и почти тотчас рядом с ним пронесся всадник, темный и легкий, как дух тьмы. Юный дворянин всматривался во мрак ещё какое-то время, тщетно пытаясь найти глазами загадочного наездника в котором, сколь ни стремителен тот был, он все же успел узнать оруженосца графа де Паппенхейма.
      Арман-Луи протянул руку в направлении, куда проследовал темный всадник.
      - Иди, беги, мчись! - сказал он. - Но я все равно узнаю твою тайну!
      И твердым шагом он отправился обратно в Гранд-Фортель. Утром Арман-Луи бросился спешно разыскивать г-на де Шофонтена.
      - Ты прав, - сказал он ему. - Граф что-то затеял.
      И он коротко рассказал ему то, чему был свидетелем накануне.
      - Надо посоветоваться, - сразу отозвался Рено. - Видишь, как приключение, на которое я возлагал столько надежд, обнаруживает свои тайны. Этим нельзя пренебречь! Каркефу, приятель, выскажи и ты свое мнение по этому поводу.
      Каркефу глубоко вздохнул.
      - Я уже чувствую запах зеленого леса и слышу треск ломаемых веток, сказал он. - Я прошу, чтобы меня упрятали куда подальше, где бы никакая сломленная ветка не смогла меня достать.
      - Каркефу, дорогой мой, - снова обратился к нему Рено. - Ты мог бы оказать нам неоценимую услугу: ты ведь знаком с оруженосцем Паппенхейма! Если ты будешь упорствовать и откажешь нам, я вынужден буду просить тебя об этом, но толь ко уже при помощи ветки, специально для тебя отломленной от ствола этой молодой березы.
      - Понял, - сказал Каркефу. - Мы должны бежать навстречу опасности? Бежим! Быстро!
      - Каркефу, друг, ты ангел!
      - Да, господин маркиз, только тощий ангел. Оруженосца, о котором вы говорите, я знаю. Он носит огромную рапиру, от которой у меня начинается нервная дрожь, когда я вижу её. Однажды я расположил его к себе тем, что показал кабачок, где подают слабое анжуйское вино, которое он очень уважает.
      - Какой приятный оруженосец! А заглядывает ли он хоть иногда в этот кабачок после того случая, когда ты столь любезно указал ему туда дорогу?
      - Хоть иногда? Зачем вы его обижаете?! Да он ходит теперь туда каждый день, к тому же дважды: утром, чтобы освежить мозги, а вечером - чтобы снять усталость.
      - Надо, чтобы ты помог нам устроить засаду по соседству с этим самым слабым анжуйским, к которому твой друг оруженосец испытывает столь нежное чувство привязанности.
      - Господа! Я далек от мысли, что нам это не удастся. Я попробовал тогда немного этого вина, которое подает матушка Фризотта, эдакая кумушка с пылающим взором. Когда-то я даже был к ней неравнодушен... Кстати сказать, кабачок стоит на опушке леса, у пустынной дороги, и как раз в такое время, как сейчас, оруженосец мэтр Ганс любит наведаться туда, что бы пообщаться с кувшинами матушки Фризотты... А потому, мне кажется, пора! Следуйте за мной! Я знаю, что поблизости от кабачка есть кое-какие темные закуточки, где можно будет поджидать оруженосца, отдыхая. Когда её величество Фризотта выйдет из своего заведения куда-нибудь в погребок, я потребую позволения первым допросить его - тогда я отомстил бы ему за страх, который он не раз внушал мне своей начищенной до блеска рапирой.
      - Принимаю твой план, - согласился Рено.
      Каркефу встал. Г-н де ла Герш последовал его примеру, и они втроем отправились в путь. Уже через час Арман-Луи, Рено и Каркефу добрались до кабачка матушки Фризотты, оттуда доносилось пение.
      - Мерзавец! - сказал Каркефу. - Он уже там! Он не подождал меня!
      Друзья обменялись недоуменными взглядами.
      - А если, вместо того, чтобы томиться здесь в холоде и скуке, мы все же войдем внутрь? - предложил Арман-Луи.
      - Да, пожалуй, - согласился Рено.
      - Господа, как мы уже договорились, я вхожу первым, предупредил Каркефу. - Но если меня убьют - прошу: помолитесь за мою душу.
      Прямо у двери кабачка Каркефу столкнулся с матушкой Фризоттой, смазливой пухленькой брюнеткой, которая приветливо улыбалась. Он игриво поцеловал её в обе щеки.
      - Моя принцессочка! - сказал он. - Эти два молодых сеньора хотят обсудить очень важное дело с мэтром Гансом. Не пугайся, если они немного пошумят. За разбитые кувшины и прочее будет заплачено.
      - Любезный маркиз де Шофонтен! Милейший граф де ла Герш! - Проходите, господа! Я - глуха и нема, - пригласила кабатчица.
      Каркефу пристроился рядом с ними и, поглаживая подбородок, поглядел на двух друзей, глаза его, казалось, говори ли при этом: "Вот так все решается!".
      Почти тотчас же он толкнулся в дверь небольшой комнаты, где мэтр Ганс, погруженный в созерцание керамической кружки, размышлял о превосходстве анжуйского вина над немецким пивом. Естественно, что в этот момент он с презрением относился к ячменю и хмелю - составляющим пива. Каркефу легонько стукнул его по плечу.
      - Поговорим, приятель, - сказал он.
      И, взяв кружку мэтра Ганса, залпом опустошил её.
      Одновременно Арман-Луи и Рено сели по обе стороны стола: один, наставив на него пару пистолетов, другой - обнаженный сверкающий кинжал.
      Мэтр Ганс стал бледным как смерть.
      - Что все это значит? - крикнул он.
      - Увы, это означает, что эти господа обеспокоены вашим здоровьем, мой господин! - ответил Каркефу. - Они полагают, что вы относитесь к своему здоровью с небрежностью, которая внушает опасения... К примеру, вы позволяете себе прогуливаться вечером по лесу с очень неприветливыми людьми.
      - Кто - я? - пролепетал мэтр Ганс.
      - Вы, почтенный оруженосец! Тогда как вечерний воздух весьма вреден для здоровья! Кроме того, вы зачем-то входите в замок этого дворянина, Каркефу указал на Армана-Луи. - И к тому же входите почему-то по куртинной лестнице, а выходите через караульную дверь. Затем едете по скверной дороге, рискуя упасть и сломать ногу.
      - Это недоразумение, друг мой: в эту пору я уже облачаюсь в ночное платье, чтобы, после молитвы, отойти ко сну.
      - Вас узнали, мэтр Ганс, несмотря ни на что - будь вы хоть в шапке из лисьего меха, вроде этой, что у вас на столе.
      Бедный оруженосец схватил злополучную шапку, пытаясь сбросить её под лавку.
      - Слишком поздно! - остановил его жестом Каркефу. - Но, чтобы не подвергать вас этому жуткому падению на скверной жуткой дороге, эти господа желают знать: что за человек увлек вас с собой в это мрачное ночное путешествие, и с какой целью вы взбирались с ним наверх к господину де Паппен гейму?
      Мэтр Ганс был в полной растерянности: с одной стороны, он видел перед собой два пистолета внушительного вида и зловеще сверкающий кинжал, с другой стороны, он понимал, что его благородный хозяин не простит ему его болтливость. Любому, кто лишь едва откроет рот, граф Годфруа обещал проломить голову, - этот способ он считал самым надежным, чтобы научить своих слуг молчанию. Мэтр Ганс задрожал от страха при мысли об этом. Но тут ему в голову пришла идея: не показать ли для начала свою смелость, а потом, если она ни на кого не произведет впечатления, - сдаться?!
      - А если мне нравится молчать! - рявкнул мэтр Ганс, положив руку на гарду своей рапиры с видом Титана. - Найдется ли здесь кто-нибудь, способный заставить меня заговорить?
      - Каркефу! - позвал Рено.
      - Слушаю, господин маркиз!
      - Нет ли у тебя куска веревки в кармане?
      - Всегда найдется, - Каркефу положил на стол два локтя хорошей пеньковой веревки, тонкой, ровной и очень крепкой. - Совсем новая, добавил он.
      Мэтр Ганс попытался выдернуть из ножен свою рапиру, но она не поддалась - и это был последний отчаянный жест его доблести.
      - Кончай дергаться! - сказал Рено, схватив его за руку. - Ты видишь эту веревку? Если через три минуты ты не признаешься во всем, она будет у тебя на шее! И если через пять минут мы не узнаем о ваших с графом делах, я стяну её у тебя на шее так туго, что ты уже больше не сможешь пить свое анжуйское.
      - Если ты все расскажешь, этот кошелек - твой! - продолжал наступать на него в свою очередь г-н де ла Герш, бросив на стул туго набитый шелковый кошелек, который упав, глухо звякнул.
      Мэтр Ганс грустно посмотрел на свой кувшин с вином: Каркефу маленькими глотками допивал его. Оруженосец вздохнул и перевел глаза на кошелек: сквозь шелк просвечивали золотые монеты.
      - Одна минута! - начал считать Арман-Луи.
      - О Господи Иисусе! - прошептал мэтр Ганс, с ужасом вспомнив угрозы г-на де Паппенхейма.
      Он бросил робкий взгляд на окно, которое было закрыто, затем посмотрел на плотно закрытую дверь. Из соседней комнаты доносилось пение матушки Фризотты.
      - Две минуты! - продолжал отсчитывать время Арман-Луи.
      - Святая Дева! Да если мой хозяин узнает, что я проболтался, он же убьет меня! - запричитал оруженосец, хлопнув себя рукой по лбу и холодея от страха.
      - Ты получишь двадцать пистолей и право дать себя сцапать в другом месте, - пообещал Арман-Луи.
      Мэтр Ганс попытался снова приподняться, но опять был возвращен на свою скамейку.
      - Три минуты! - выкрикнул Каркефу. Он схватил веревку и перебросил её через потолочную балку.
      - Господа! Я все расскажу! - взмолился в отчаянии мэтр Ганс.
      - Умница! Я знал, что наши доводы все же убедят тебя, - проговорил Каркефу, тем не менее прилаживая для него скользящую петлю.
      Почувствовав дурноту при виде веревки с петлей, раскачивающейся на высоте его шеи, мэтр Ганс тотчас заговорил, быстро, без пауз, и умолк только тогда, когда рассказал все: о своем визите к капитану Якобусу, об их разговоре с графом де Паппенхеймом, о решениях, принятых на этой ночной встрече и, наконец, о тайном исчезновении из замка. Став на путь признания, подгоняемый страхом, он не упустил ни одной детали.
      - Ах, так это был капитан Якобус? - удивился Арман-Луи. - Не тот ли это тип с рыжими усами, который живет в трактире "Три пинты", что стоит при дороге у Распаханного поля? Возле этого капитана вечно топчется дюжина бездельников, которых он называет солдатами. Не он ли говорил, что набирает их для армии, которую господин кардинал готовит для выступления против испанцев?
      - Эти солдаты - порядочные люди - каждое воскресенье они ходят в церковь, - сказал оруженосец.
      - И каждый день занимаются грабежами, - возразил ему Рено.
      - Сударь, тому, о чем болтают, надо верить только на половину...
      - Мы говорим о капитане Якобусе, - сказал Рено. - Значит, говоришь, он стал лагерем в трактире "Три пинты"?
      - Да вот уж около недели, потому что его люди устали.
      - Нет ли у него, как у тебя, каких-нибудь пристрастий, чтобы воспользовавшись ими, можно было бы застать его врасплох?
      - О нет, капитан не пьет вовсе!
      - Это порок! - съязвил Рено.
      - Зато у него нежное сердце, и все вечера, когда он свободен от дел, он проводит в маленьком доме с красной дверью, который находится в полумиле от трактира. Там воркует одна голубка...
      - Я её знаю! - сказал Каркефу. - Это ещё одна матушка Фризотта, только блондинка, и зовут её Евфразия.
      - Капитан Якобус влюблен в нее, - объяснил мэтр Ганс. - Он не может спокойно спать, если не повидает её.
      - Итак, он наш! - заключил Рено.
      - Мэтр Ганс, теперь вы свободны. Больше мы вас не задерживаем, заговорил, поднимаясь, Арман-Луи. - Но если графу де Паппенхейму станет известно хоть слово, одно только слово из нашей беседы, так же наверняка, как и то, что я ла Герш, пулей из пистолета я размозжу вам голову.
      - Ах, сударь! Не стоит трудиться! Как только мой хозяин догадается о том, что вам все рассказал, он меня просто задушит, - сделав над собой усилие, оруженосец стал на ноги. - А теперь, господа хорошие, - добавил он, - позволено ли мне удалиться?
      - Уходи! И мой тебе совет: не суйся больше в трактир "Три пинты".
      Г-н де Шофонтен ещё не закончил говорить, а мэтр Ганс уже открыл дверь и улизнул прочь.